Динамика общества индицируется альтернативами поведения

В методологии современной социогуманитарной науки все более прочное закрепление получает практика применения социальных индикаторов[1], основанных на агрегированных количественных оценках различных характеристик социума. Различные социальные индикаторы активно используются и такими авторитетными международными организациями, как ООН, Статистическое бюро европейского союза (Eurostat), ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития), Всемирный банк, Европейская Комиссия. Они применяются практически всеми европейскими странами, а также США, Канадой, Японией, Австралией, государствами Латинской Америки и Южной Африки. В структуре социальных индикаторов важное место принадлежит психологическим компонентам.

Как отмечает Г.В. Осипов, «традиционный подход был дополнен субъективным, учитывающим психологическое благополучие людей, появились концепции качества жизни и функциональных способностей (capabilities)» (Осипов, 2011, с. 6). Индексы социальных настроений, социального оптимизма, удовлетворенности жизнью, социального самочувствия населения и др., вычисляемые социологами, имеют ярко выраженную психологическую составляющую[2]. Такие индексы, как коэффициент витальности страны, используемые демографами (Сулакшин, 2006), исследования качества жизни, а также близких ему явлений — субъективного благополучия и др. (Biderman, 1970; Keltner et al., 1993), тоже имеют непосредственное отношение к психологии. Разработаны Индекс счастливой жизни, Индекс счастливой планеты, Индекс валового национального счастья (введенный четвертым королем Бутана и используемый в этой стране вместо показателя ВВП), позволяющие количественно оценивать казалось бы совсем неисчислимое — счастье (см.: Степашин, 2008). Важно отметить, что подобные импульсы родились вэкономической науке, где сложились такие направления, как «экономика счастья». В частности, «Неудовлетворенность экономистов объяснительным потенциалом постулата максимизации прибыли привела к выдвижению в качестве цели экономической деятельности понятия «благополучия», которое заменило в этой функции понятие «богатства» (Осипов, 2011, с. 39)[3]. При этом, например, «экономика счастья» во многом переворачивает традиционную логику экономических и социальных оценок, делая акцент на субъективном благополучии и через него оценивая качество объективных условий жизни людей. Основное отличие так называемой «вторичной» модернизации от «первичной» принято усматривать в том, что главной задачей является уже не просто развитие экономики ради удовлетворения материальных потребностей людей, но повышение качества жизни ради удовлетворения их потребностей в счастье и самовыражении.

Институтом психологии РАН разработан Композитный индекс психологического состояния общества, а выявленная на его основе динамика психологического состояния современной России, рассмотренная ранее (Юревич, 2009) и подвергнутая дальнейшему мониторингу, показана на рисунке 1.

В русле достаточно общей для социогуманитарных наук установки на целесообразность комбинирования «жестких» индексов, вычисляемых на основе статистических данных, с результатами опросов[4], Институтом психологии РАН был проведен экспертный опрос, направленный на выявление динамики психологического состояния нашего общества. Экспертам было предложено в анкетной форме оценить его психологическое состояние в 1981, 1991 (до распада СССР), 2001 и 2011 гг. Оценка производилась по 70 параметрам, 35 из которых выражали позитивные и 35 — негативные характеристики общества, отобранные в результате предварительных консультаций с экспертами. Многие из этих параметров имели отчетливо выраженный нравственно-психологический смысл. Каждый параметр оценивался по 10-балльной шкале, на которой «1» соответствовала минимальной выраженности соответствующей характеристики, «10» — ее максимальной представленности. В роли экспертов выступили 124 психолога, представляющие различные регионы, разнообразные научно-образовательные центры нашей страны и отвечающие следующим требованиям: 1) возраст, предполагающий, что эксперт способен дать оценку состояния нашего общества в 1981 г. (соответственно, молодые психологи не входили в число экспертов), 2) достаточно высокая квалификация — наличие ученой степени кандидата или доктора наук, 3) область профессиональной деятельности, релевантная макропсихологическим проблемам, и наличие соответствующих публикаций.

Естественно, учитывалось, что любой эксперт достаточно субъективен, особенно когда исследование затрагивает такие эмоционально «разогретые» проблемы, как состояние общества, частью которого он является, и сам подвержен влиянию психологических эффектов. Среди подобных эффектов следует в первую очередь учитывать следующие: 1) ностальгия, под влиянием которой прошлое часто видится в более благоприятном свете, нежели настоящее; 2) старение респондентов, способное оказывать аналогичное воздействие на их оценки; 3) утрата страны, в которой выросли и сформировались опрошенные, и соответствующего общества; 4) видение общего положения дел сквозь призму личной ситуации; 5) рост личных достижений и статуса респондентов в течение рассматриваемого периода времени; 6) восприятие психологических характеристик общества в связи с его социально-экономическим, политическим и т.п. состоянием. Следует отметить и то, что оцениваемые характеристики общества в анкете не определялись (их определение едва ли изменило бы ситуацию), выглядели не вполне однозначно и при существовании некоторых инвариантов их понимания все же имели для разных экспертов несколько различный смысл.

В силу существования перечисленных и других подобных эффектов, оценка экспертами динамики психологического состояния нашей страны во многом представляет собой их субъективное восприятие этой динамики, а также соответствующих характеристик общества, и проливает лишь ограниченный свет на реальную ситуацию. Однако такой же смысл имеют любыеэкспертные опросы, направленные на оценку социальных ситуаций, при этом позволяя получить информацию об их объективном характере.

Даже с учетом сделанных оговорок полученные результаты (таблица 1, рисунок 2) выглядят достаточно неожиданно. Если произвести сравнение состояния нашего общества в двух крайних точках рассмотренного временного континуума — в 1981 и в 2011 г., то произошло нарастание всех без исключения негативных параметров и снижение подавляющего большинства позитивных. Лишь два позитивных параметра увеличили свои значения — рационализм и свобода, но и в этих случаях позитивная динамика не выглядит достаточно однозначной. Рационализм, видимо, был истолкован частью респондентов не как позитивная, а, скорее, как негативная характеристика общества, выражающая его алчность, меркантильность и т.п. А показатель уровня свободы обнаружил небольшой прирост (0,4) на рассмотренном интервале за счет его скачкообразного роста в 1991 г. (с 3,6 до 6,9) при последующем снижении.

Таблица 1. Динамика психологических характеристик российского общества (1981–2011 гг.)

Примечание: * p<0,05; ** p<0,01; *** p<0,001.

Рис. 2. Суммарная динамика позитивных и негативных психологических характеристик российского общества

Среди негативных характеристик наиболее выраженную динамику обнаружили агрессивность, алчность, аномия, беспринципность, бесцеремонность, враждебность, вседозволенность, грубость, жестокость, злоба, конфликтность, ксенофобия, ложь, мафиозность, меркантильность, наглость, напряженность, насилие, невоспитанность, ненависть, подлость, сквернословие, тревожность, фамильярность, эгоизм. При этом самые высокие темпы прироста обнаружила алчность (5,22), меркантильность (4,79) и мафиозность (4,60).

По абсолютному значению показателей наиболее рельефными оказались такие негативные характеристики нашего общества, как агрессивность, алчность, апатия, безыдейность, бесправие, беспринципность, бесцеремонность, враждебность, грубость, жестокость, ксенофобия, ложь, мафиозность, меркантильность, наглость, насилие, невоспитанность, пустословие, сквернословие, хамство и эгоизм, а самыми выраженными из них — меркантильность (8,32), алчность (8,29) и эгоизм (8,03).

Из положительных характеристик наибольшие «потери» понесли альтруизм, бескорыстие, взаимопомощь, взаимопонимание, взаимоуважение, добросовестность, доброта, доверие, законопослушность, интеллектуальность, интеллигентность, культура, надежность, нравственность, патриотизм, порядочность, психологическая безопасность, скромность, сочувствие, спокойствие, тактичность, честность и человечность. Самая большая разница значений 1981 и 2011 гг. была обнаружена по параметрам бескорыстия (3,98), психологической безопасности (3,92) и скромности (3,85). Показательно и то, что лишь по одному позитивному параметру — рационализм — наше общество оценивается экспертами на уровне выше среднего (5,7), причем он, как уже отмечалось, скорее всего, не был истолкован ими как однозначно позитивная характеристика. Правда, по некоторым из позитивных параметров экспертные оценки приближаются к среднему уровню: дисциплинированность (4,13), креативность (4,26), самоконтроль (4,40), свобода (4,00), цивилизованность (4,13).

Следует отметить и то, что по ряду характеристик динамика психологического состояния российского общества была оценена экспертами как линейная — в основном как поэтапное ухудшение от 1981 к 1991 и далее к 2001 и 2011 гг. (что, естественно, не исключает нелинейности внутри соответствующих 10-летних интервалов), по другим — как нелинейная. К числу последних принадлежат такие характеристики, как апатия, безыдейность, бесправие, вседозволенность, дисциплинированность, искренность, креативность, ложь, мужество, напряженность, оптимизм, пустословие, рациональность, самоконтроль, свобода, цивилизованность. В большинстве подобных случаев общим рисунком нелинейного изменения характеристик было их улучшение от 1981 г. к 1991 г., с последующим ухудшением. Подобная траектория соответствует одному из основных способов восприятия положения дел в нашем обществе, состоящему в том, что в 1991 г. у наших сограждан появились надежды, которые впоследствии не оправдались, в результате чего ситуация 1991 г., невзирая на ее объективный характер (неуправляемость страны, явные признаки ее приближающегося распада, острый дефицит товаров первой необходимости и т.п.), видится в более позитивном свете, чем положение дел в 2001 и 2011 гг. В частности, по мнению опрошенных, в 1991 г. мы были менее апатичны, бесправны и лживы, более искренни, креативны, мужественны, оптимистичны и свободны, чем в предшествующий и последующие периоды.

Вместе с тем ряд характеристик при нелинейности их изменения не вписывается и в этот рисунок «ностальгии по 1991-му». Так, вседозволенность оценивается как максимальная именно в 1991 г., а впоследствии пошедшая на снижение, что тоже соответствует известной схеме восприятия: «порядка стало больше». Уровень дисциплинированности видится как существенно снизившийся с 1981 по 1991 гг., затем несколько возросший к 2001 г., но потом опять понизившийся, правда, на незначительную величину. Напряженность характеризуется как максимальная в 1991 г., что было естественным в преддверии последовавших событий, потом несколько понизившаяся, но к 2011 г. опять повысившаяся и достигшая уровня 1991 г. Уровень пустословия оценен как поэтапно снижавшийся от 1981 к 2001 гг., но затем вновь возросший к 2011 г. и превысивший уровень 1981 г. Рациональность оценена как снизившаяся к 1991 г., но затем поэтапно повышавшаяся. Так же оценена и динамика самоконтроля. Цивилизованность нашего общества расценена экспертами как поэтапно снижавшаяся с 1981 к 2001 гг. и впоследствии «заморозившаяся» на этом уровне.

В результате факторного анализа полученных данных были выявлены 4 главных фактора, объясняющие динамику позитивных характеристик нашего общества и условно названные: 1) благожелательность, 2) самоорганизация, 3) интеллектуальный потенциал, 4) пассионарность, а также 4 фактора, объясняющие динамику его негативных характеристик: 1) ожесточенность, 2) антисоциальность, 3) одичание, 4) опустошенность (см. таблицу 2).

Таблица 2. Факторы, объясняющие динамику позитивных и негативных характеристик российского общества

Примечание: применялся ортогональный способ вращения (Varimax).

Имеет смысл рассмотреть полученные данные и под углом зрения традиционного вопроса о том, «Какую страну мы потеряли?» (в психологическом плане). При этом сразу же бросается в глаза, что ответ на него будет совершенно различным в зависимости от того, отнесем ли мы этот вопрос к нашей стране 1981 г. или 1991 г. — к более или менее безмятежной «эпохе застоя» или к куда более беспокойному времени «распада». Советское общество 1981 г. по подавляющему большинству положительных характеристик получает оценку выше средней, а по основной части отрицательных — ниже ее, то есть обрисовывается экспертами как в основном психологически благополучное общество. Исключения составляют лишь его оценки по таким параметрам, как апатия, бесправие, пустословие, рациональность, свобода и справедливость: при своем в целом благополучном характере оно оценивается как достаточно апатичное, бесправное, не свободное, не справедливое, иррациональное и склонное к пустословию. Наиболее же позитивно наше общество, каким оно было в 1981 г., выглядит в плане слабой выраженности ряда негативных характеристик — в первую очередь, таких, как алчность, меркантильность, вседозволенность, агрессивность, злоба, жестокость, конфликтность, ксенофобия, мафиозность, наглость, ненависть, напряженность, подлость, развязность, фамильярность и страх. Группируя его характеристики, наше общество того времени можно охарактеризовать как достаточно «доброе» и не меркантильное.

Что же касается психологического состояния нашей страны в 1991 г., то оно выглядит как переходное — от «доброго» к «злому» обществу. В сравнении с 1981 г. его позитивные характеристики в большинстве своем приобретают меньшие, а негативные — большие значения. Большинство же оценок — как по позитивным, так и по негативным параметрам — находятся в районе средних величин, в численном выражении — от 4 до 5 единиц, а более радикальные оценки по обеим группам характеристик встречаются редко. Это значит, что в психологическом плане наше общество того времени характеризуется как не «доброе», по сравнению с 1981 г., но и не «злое», по сравнению с более поздними временами. Самые выраженные негативные сдвиги, по сравнению с 1981 г., наблюдаются по таким параметрам, как напряженность, спокойствие и фамильярность. Вместе с тем наблюдается и улучшение по ряду параметров, таких как апатия, безыдейность, бесправие, искренность, креативность, ложь, мужество, пустословие, оптимизм и свобода: наше общество 1991 г., по сравнению с его состоянием в 1981 г., характеризуется как более честное, свободное, оптимистичное и т.д., что едва ли нуждается в комментариях.

В связи с сопоставлением экспертами психологического состояния России в 1981 г. и 1991 г. следует в очередной раз подчеркнуть, что характеристика ее состояния в 1991 г. относилась к дореформенному периоду. Если воспринимать экспертные оценки как выражение объективной реальности, то они служат опровержением распространенной точки зрения, согласно которой радикальное ухудшение психологической атмосферы России явилосьрезультатом реформ, которые принято отмерять от 1991 г. Согласно же мнению экспертов, радикальные психологические изменения произошли до начала реформ (хотя и продолжились в дальнейшем), став продуктом тех социально-политических, экономических и макропсихологических процессов, которые развернулись не в 1990-е гг., а раньше. И действительно, очевидные симптомы начала развала страны, ее неуправляемости, обострения межэтнических отношений, криминализации и легализации криминальных отношений, деградации морали, появления личности нового типа, ориентированной на деньги и их зарабатывание любыми, в том числе и криминальными, способами и т.п. проявлялись уже как минимум в конце 1980-х гг., а реформы начала 1990-х гг. были активно поддержаны населением, поскольку воспринимались им как путь к преодолению этой ситуации. Существенно подчеркнуть и то, что значительное приращение воспринимаемой свободы произошло к 1991 г., то есть еще при советской власти, а в дальнейшем пошло на убыль.

В данной связи уместно вспомнить высказанную многими известными политологами мысль о том, что революции и другие радикальные социальные реформы, вопреки марксисткой логике[a2], являются реакцией не на отсутствие изменений (всевозможные «застои»), а на неудачные реформы более раннего периода (Kimmel, 1990; и др.) (В частности, наша Октябрьская революция была предварена Февральской революцией и вызванной ею неуправляемостью страны.) Вместе с тем необходимо учитывать, что в подобных бифуркационных точках развития общества у него всегда есть выбор, и хотя такие идеологи отечественных реформ, как, например, Е.Т. Гайдар, постоянно подчеркивали, что в 1991 г. у нашей страны выбор отсутствовал (Гайдар, 2006) и избранный ими сценарий был единственно возможным, представляется, что в действительности имелись другие, и притом позитивные, варианты развития событий; впоследствии это было признано даже такими зарубежными адептами радикальных рыночных реформ, как М. Фридман.

Аналогичный вектор психологических изменений нашего общества был зафиксирован другими исследователями, в том числе и социологами, в последние годы проявляющими большой интерес к его социально-психологическим характеристикам, что очень симптоматично. Так, в 2005 г. ВЦИОМ предложил респондентам вопрос: «Как, на Ваш взгляд, за последние 10–15 лет изменились качества людей, которые Вас окружают?». По мнению опрошенных, у наших сограждан значительно усилились такие качества, как цинизм и «умение идти напролом», и существенно ослабли бескорыстие, патриотизм, верность товарищам, доброжелательность, душевность, взаимное доверие, честность и искренность (Чего делать нельзя…, 2012). Результаты другого опроса ВЦИОМ, проведенного в следующем, 2006 г., продемонстрировали, что, по мнению двух третей населения, в последние годы морально-нравственный климат нашего общества изменился в худшую сторону. А еще одно исследование показало, что на вопрос «Считаете ли вы, что большинству людей можно доверять?» в 1990 г. ответили утвердительно 34,7% россиян, в 1999 г. — уже 22,9%, в 2000-е годы — примерно столько же (Татарко, 2011), то есть уровень межличностного доверия в нашем обществе снизился в 1990-е годы, а затем оставался практически без изменения, сопровождаясь также низким уровнем доверия социальным институтам (там же).

Близкий смысл имеет и изменение ценностных ориентаций наших сограждан, изученное Г.М. Зараковским (Зараковский, 2009). Д.В. Сочивко и Н.А. Полянин на основе проведенного ими исследования дают такую характеристику социально-психологической атмосферы современной России: «Наша страна находится в том состоянии, которое Дюркгейм назвал “аномией”, что объясняет возникновение многих современных социальных проблем: кризис нравственности и правового сознания, социальная нестабильность, политическая дезориентация и деморализация населения, падение ценности человеческой жизни, утрата ее смысла, экзистенциальный вакуум, цинизм, ценностный и правовой нигилизм. Как следствие, наблюдается рост агрессивных и преступных тенденций, прогрессирование отчужденности, повышенной тревожности, деформации правосознания в молодежной среде» (Сочивко, Полянин, 2009, с. 182–183).

При этом обнаруживаются существенные расхождения ценностных ориентаций различных социальных групп, в первую очередь, молодежи — «детей 1990-х и 2000-х», сформировавшихся как личности в эти годы, и «советских» поколений[5]. Так, в исследовании Н.М. Лебедевой было показано, что приоритетными ценностями для современных российских студентов являются независимость, самоуважение, свобода, достижение успеха, самостоятельный выбор целей и др., а для их преподавателей — ответственность, социальный и национальный порядок, мир на Земле, честность, уважение к старшим (Лебедева, 2000).

[Как показывает социология, "учащаяся молодежь смотрит на будущее с оптимизмом и поддерживает лично Владимира Путина, но первый же опыт трудоустройства вынуждает пересмотреть взгляды на жизнь".

---

Видно, что давление пропагандистского аппарата системы без специальной работы человека над собой, над своим мировоззрением всегда пересиливает его собственную способность к суждению, к трезвому анализу ситуации в собственных интересах, а не начальства.

И как всякая умная пропаганда, эта трудится в две руки. Пока человек несамостоятелен, находится на иждивении у родителей, на него нацелен тот компонент, что можно назвать "идеализм". Мол, несмотря на отдельные отклонения, российские институции надо принимать всерьёз - и президент - сильный лидер и патриот, не марионетка Запада, в его стране живут по закону, не по понятиям, есть Конституция, выборы и суд. А если есть отклонения, то они скорей подтверждают первое, ведь свободная пресса их выявляет, разоблачает и пр. И человек, не знакомый с жизнью, ведётся, поскольку давление на него разных СМИ чрезвычайное, и поскольку все они буржуазные, они все воспринимают означенные институты всерьёз - хотя с точки зрения трудящихся они симулякры.

А вот когда на работу устраивается, столкнётся с жизнью, вложенный в личность мираж бьётся о быт, происходит внутренний слом, и чел подсаживается на второй компонент пропаганды: "тебе что, больше всех надо-моя хата с краю-своя рубашка ближе к телу - нормальные люди берут от жизни всё и не заморачиваются чужими проблемами"

Подобное разделение труда в пропаганде позволяет окучить большую часть населения, обеспечивая его инертность даже там, где впрямую грозит его интересам. Надо думать, как этот порочный круг прорвать[a3] (link)].

Интерпретация полученных данных может быть построена вокруг двух принципиальных возможностей (а также их комбинации). Первая состоит в рассмотрении динамики психологического состояния России как объективно представленной сквозь призму его восприятия экспертами-психологами. В этом случае приходится признать, что:

1) эта динамика в целом негативна;

2) психологическое состояние современного российского общества очень неудовлетворительно;

3) нашему обществу в значительной мере свойственны такие характеристики, как агрессивность, апатия, безыдейность, бесправие, беспринципность, бесцеремонность, враждебность, грубость, жестокость, ксенофобия, ложь, наглость, насилие, невоспитанность, пустословие, сквернословие, хамство;

4) наиболее выраженными отрицательными характеристиками современного российского общества являются алчность, меркантильность и эгоизм.

При этом, естественно, надо оговориться, что даже при признании объективного характера такой картины, «общество в целом» представляет собой абстракцию: любое реальное общество состоит из конкретных индивидов и различных социальных групп, и подобная картина носит сугубо обобщенный, не учитывающий индивидуальные различия и многие другие нюансы характер.

Вторая принципиальная возможность в интерпретации полученных данных заключается в рассмотрении самой «призмы», то есть тех факторов, которые могли сдвинуть экспертную оценку в сторону негативизма. При этом следует учитывать, что среди рассмотренных выше психологических эффектов, таких как ностальгия и др., не все действуют именно в данном направлении. Например, наверняка многие из респондентов в 2011 г. имели более высокий уровень жизни, чем в 1981 и 1991 гг., обладают атрибутами благосостояния (квартиры, машины, дачи и т.п.)[6], которых тогда не имели, поэтому соответствующие эффекты «сопряженности» психологических и социально-экономических оценок, а также придания личной ситуации более общего смысла могли бы приводить к более оптимистичному видению происходящего.

Влияние проекции личного на общее, безусловно, имеет место. Так, например, наверняка многие (если не все) опрошенные сами становились объектами хамства, агрессии, недобросовестности и других негативных явлений в нашем обществе и проецируют соответствующий личный опыт на его общую характеристику. Но, во-первых, они не были защищены от всего этого и в советские годы, во-вторых, вынесение общих оценок на основе подобного личного опыта является вполне объективным способом — от частного к общему — их формирования. Правда, можно предположить, что более свежий негативный личностный опыт имеет большее влияние на такие оценки, чем более давний, особенно относящийся к периодам 30, 20 и 10-летней давности, но в таком случае трудно объяснить, почему более свежийпозитивный опыт не оказывает такого же воздействия.