metanymous в Metapractice (оригинал в ЖЖ)
Читаем-анализируем: "Разум и природа" Грегори Бейтсона | |||||
2. Читаем-анализируем: "Разум и природа" Грегори Бейтсона | 126 | metanymous | |||
Читаем-анализируем: "Разум и природа" Грегори Бейтсона | 64 | metanymous |
Читаем-анализируем: "Разум и природа" Грегори Бейтсона | |||||
Читаем-анализируем: "Разум и природа" Грегори Бейтсона | metanymous | ||||
Металоги - моделируем | |||||
8. Металоги - моделируем | metanymous |
livejournal.com | |
http://klizardin.livejournal.com/244003.html | |
narod.ru | |
http://cat4chat.narod.ru/mn_part.htm#top |
Righting the Modeling Conveyor Belt | |||||
8.2. Книга по Метапрактике I | metanymous | ||||
Моделирование в контексте "Разума и Природы". Сформиро | metanymous | ||||
Читаем: "Разум и природа" Грегори Бейтсона | |||||
3. Знания есть функция восприятия | metanymous | ||||
Турбо психоанализ | |||||
Турбо психоанализ | metanymous | ||||
... | metanymous |
122 комментария
сначала старые сначала новые
ЭКСПЕРИМЕНТЫ ПО ОБДУМЫВАНИЮ СОБРАННОГО ЭТНОЛОГИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛА*
* Bateson G. Experiments in Thinking about Observed Ethnological Material // Philosophy of Science. 1941. Vol. 8(1).
В сб.
Бейтсон Г. Экология разума.
Избранные статьи по антропологии, психиатрии и эпистемологии /
Другими словами, по мере того, как я писал, индивидуальный разум становился для меня отражением крупных и многочисленных частей природного мира вне мыслящего индивидуума.
Я видел, что организованная материя (а я ничего не знаю о неорганизованной материи, даже если такая и существует) даже при такой простой схеме отношений, какая имеется в паровой машине с центробежным регулятором, разумна и сложна по сравнению с той картиной человеческого духа, которую нам изображает ортодоксальный материализм и значительная часть ортодоксальной религии.
Феномен переноса иллюстрирует ТО, что компьютер был прав в своем мнении, что мы мыслим рассказами. Аналитик будет растянут или втиснут в прокрустово ложе рассказов пациента о своем детстве. Однако, упомянув психоанализ, я сузил понятие «рассказа». Я предположил, что оно как-то связано с контекстом, ключевой концепцией, которая определена не до конца и потому нуждается в исследовании.
При этом «контекст» сцеплен с другим не получившим определения понятием, называемым «смысл». Без контекста слова и действия вообще не имеют смысла. Это верно не только для человеческой словесной коммуникации, но также для любой коммуникации вообще, для всех ментальных процессов, всех разумов, включая те, которые учат актинию расти, а амебу ползать.
Если бы потомки каким-то чудом получили ДНК, дающую им навыки родителей, эти навыки были бы другими и, вероятно, не имели бы ценности для жизни
Отметим, что между двумя этими мирами находится культурный феномен объяснения, т. е. отображение (тapping) незнакомой последовательности событий на тавтологию.
Контекстуальность и внутренняя релевантность должны быть характерны не только для всего так называемого поведения (тех рассказов, которые проектируются наружу в «действия»), но также и для всех внутренних рассказов, например, для последовательности сборки актинии. Ее эмбриология должна каким-то образом изготовляться из материала рассказов. Стоящий за этим эволюционный процесс на протяжении миллионов поколений, посредством которого актиния, подобно вам и мне, обрела существование, также должен состоять из материала рассказов. Там должна существовать релевантность как внутри каждого шага филогенеза, так и между шагами.
Многие могут вспомнить, как нам говорили, что существительное - это «имя лица, места или вещи», а также насколько скучен был грамматический разбор или анализ предложений. Сегодня все это нужно изменить. Детям можно было бы говорить, что существительное - это слово, имеющее определенные отношения со сказуемым. А глагол имеет определенные отношения с существительным, своим подлежащим и т. д. Основой для определений стали бы отношения, и ни один ребенок не запутался бы тогда во фразе «"Идти" - это глагол».
Аргументы, приводимые в этой книге, предполагают, что наука есть Способ восприятия, сопровождающийся приданием нашим объектам восприятия так называемого «смысла».
...
Письмо, которое вы не написали, извинение, которое вы не принесли, еда, которую вы не выставили кошке, - все эти вещи могут стать достаточными и действенными сообщениями поскольку в контексте у нуля может появиться смысл. Контекст же создает именно получатель сообщения.(прим. 1) Способность создавать контекст(прим. 2) - это умение получателя, приобретение которого составляет его половину, ту коэволюцию, которая упомянута выше. Он должен приобрести это умение при помощи обучения или благодаря счастливой мутации, т. е. удачному набегу на область случайного. В известном смысле, получатель должен быть готов к нужной находке, если она вдруг произойдет(прим. 3).
Тем самым стохастический процесс по всей видимости способен опровергнуть утверждение «"из ничего не будет ничего”· без информации»(прим. 1). Для отбора случайных компонентов, которые таким образом становятся новой информацией, может служить готовность. Однако всегда должен иметься источник случайных событий, из которых можно создавать новую информацию(прим. 2).
…В идеальной же тавтологии нет ни времени, ни извлечения, ни доказательств….
Дело же здесь в том, что когда система причинности становится циркулярной (этот вопрос будет обсуждаться в Главе 4), изменение в любой части циркуляционного контура может рассматриваться как причина последующего изменения любой переменной в любом месте контура. Получается, что увеличение температуры комнаты можно рассматривать как причину переключения термостата, или напротив, работу термостата можно рассматривать как управление температурой комнаты.
Язык постоянно утверждает при помощи синтаксиса подлежащего и сказуемого (субъекта и предиката), что «вещи» каким-то образом «имеют» качества и признаки. Более точный способ выражаться настаивал бы, что «вещи» порождаются, кажутся отдельными от других «вещей» И становятся «реальными» посредством их внутренних отношений и их поведения в отношениях с другими вещами и с говорящим.
…В принципе, появления дополнительной «глубины» (в метафорическом смысле) следует ожидать всегда, когда информация в двух описаниях по-разному собирается или по-разному кодируется.
Не носим ли мы с собой (подобно звуколокатору слепого) образцы закономерностей различных видов, по которым мы можем оценивать информацию (т. е. сведения об упорядоченных различиях), приходящую к нам извне?
Теперь мы расширим наше объяснение при помощи процесса, который американский логик Чарльз Пирс (Peirce) назвал абдукцией. Смысл абдукции - это нахождение других релевантных феноменов и доказательство, что они также подпадают под наше правило и могут быть отображены на ту же тавтологию.
... Можно представить, что кандидат проведет остаток жизни, фракционируя опиум в биохимической лаборатории и последовательно выясняя, в какой из фракций остался так называемый «снотворный принцип».
Глазное яблоко пребывает в постоянном дрожании, которое называется микронистагм. Глазное яблоко вибрирует с углом в несколько секунд, что заставляет оптическое изображение на сетчатке двигаться по отношению к палочкам и колбочкам, служащих чувствительными концевыми органами. Тем самым концевые органы непрерывно извещаются о событиях, соответствующих контурному рисунку видимого мира. Когда мы различаем, мы в буквальном смысле слова делаем различие, мы извлекаем его на свет из сферы непроявленного. Различия, которых мы не извлекли, для нас не существуют. Они теряются навеки вместе со звуком упавшего дерева, которого не услышал епископ Беркли . Они остаются частью «вещественного мира»(прим 1) Уильяма Блейка, о котором он писал: «Никто не знает его обиталища: его внешность обманчива, а его существование - ложь» ./i>
Кантовские Tatsachen я бы заменил различиями и заметил, что число потенциальных различий в этом куске мела бесконечно, однако очень немногие из них становятся действенными различиями (т. е. единицами информации) в ментальном процессе какой-либо большей сущности. Информация состоит из небезразличных различий(прим. 1) (differences that take а difference).
Однако я прихожу с рассказами: не только с запасом рассказов для вываливания на аналитика, но и рассказами, встроенными в самое мое существо. Паттерны и последовательности детских переживаний встроены в меня. Отец сделал то-то и то-то, моя тетка поступила так-то и так-то, но все это было снаружи моей кожи. Однако чему бы я ни обучился, мое обучение имело место внутри последовательностей моих субъективных переживаний действий, совершенных важными другими - моей теткой, моим отцом.
Феномен переноса иллюстрирует ТО, что компьютер был прав в своем мнении, что мы мыслим рассказами. Аналитик будет растянут или втиснут в прокрустово ложе рассказов пациента о своем детстве. Однако, упомянув психоанализ, я сузил понятие «рассказа». Я предположил, что оно как-то связано с контекстом, ключевой концепцией, которая определена не до конца и потому нуждается в исследовании.
Сам факт существования юмора в человеческих отношениях указывает, что по крайней мере на этом биологическом уровне возможность разнообразной логической типизации сообщений является неотъемлемым фактором человеческой коммуникации. При отсутствии искажений логической типизации юмор был бы не нужен и, вероятно, не мог бы существовать.
Даже на очень абстрактном уровне вещи, связанные с логическими типами, зачаровывали и мудрецов, и шутов на протяжении многих тысяч лет. Однако логику надо было спасать от парадоксов, радующих клоунов. Рассел и Уайтхед обнаружили, что древний парадокс Эпименида - «Критянин Эпименид сказал: «Критяне всегда лгут»» - построен на классификации и метаклассификации. Я здесь представил парадокс в форме цитаты внутри цитаты, и именно так и генерируются парадоксы. Большая цитата служит классификатором для меньшей, пока меньшая цитата не захватывает власть и не переклассифицирует большую, что создает противоречие. Если мы спросим: «Говорит ли Эпименид правду?», то ответ будет: «Если да, то нет» и «Если нет, то да».
Я заявляю, что существует обучение контексту, т. е. обучение, отличное от того, что наблюдают экспериментаторы: «Обучение контексту вытекает из разновидности двойного описания, сопровождающего отношения и взаимодействия. Более того, подобно всем лейтмотивам контекстуального обучения, лейтмотивы отношений способны к самообоснованию. Гордость питается восхищением. Однако поскольку само восхищение обусловлено гордостью, а гордец боится презрения других, то другие ничего не могут сделать для уменьшения гордости. Если они выказывают презрение, они все равно усиливают гордость.
Альфред Рассел Уоллес в 1866 г. отметил, что принцип естественного отбора подобен паровой машине с регулятором. Я полагаю, что это так и есть. Как процессы индивидуального обучения, так и процессы популяционного сдвига при естественном отборе могут демонстрировать патологическое поведение, характерное для кибернетических контуров, например, чрезмерные осцилляции и выход из-под контроля.
Есть, кстати, еще один путь вырождения, который обнаруживается при сравнительном рассмотрении. Это превращение естествознания в басни вроде эзоповых. При этом процессе на смену религии приходит не гордость и самомнение, а развлечение. Естествознание больше даже не притворяется, что рассматривает реальные существа. Оно становится набором историй, более или менее саркастических, более или менее морализаторских, более или менее забавных. Холистическое видение, которое я называю религия, расщепляясь, дает либо оружие для эго, либо игрушки для фантазии.
Более того, в качестве контейнера потенций к изменению, геном индивидуального организма есть то, что инженеры-компьютерщики называют банк, обеспечивающий хранение имеющихся альтернативных траекторий адаптации. Большинство этих альтернатив остаются неиспользованными, а потому не наблюдаются ни у одного индивидуума.