Шляпа силы
metanymous в Metapractice (оригинал в ЖЖ)
| Якорение: паттерн, модель, техники/шаблоны, практика | |||||
| 11. Якорение: паттерн, модель, техники/шаблоны, практика | metanymous | ||||
| Подведение к техникам | |||||
| 3. Подведение к техникам | metanymous | ||||
| Источники ресурсов | |||||
| 15. Талисманы в роли ИР | metanymous | ||||
| Сводные темы | |||||
| 10. Гипнотическое якорение | metanymous | ||||
| Шляпа силы | metanymous | ||||
| Языкоиды | |||||
| 27. Лотман vs Бейтсон | metanymous | ||||
| Магический практический vs практический языкоиды | metanymous | ||||
| Модель им. Самсона | |||||
| 1. Что к чему | metanymous | ||||
| Волосы, магическая шляпа ДХ и высмеивание инвентарног | metanymous | ||||
| Подведение к техникам | |||||
| 5. Подведение к техникам | metanymous | ||||
| Якорение: паттерн, модель, техники/шаблоны, практика | |||||
| 13. Якорение: паттерн, модель, техники/шаблоны, практика | metanymous | ||||
http://community.livejournal.com/metapractice/99951.html
+ Якорение: паттерн, модель, техники/шаблоны, практика12
http://community.livejournal.com/metapractice/125790.html
- Ты думаешь, она не полетит, так? - спросил дон Хуан.
- Я знаю, что не полетит, - сказал я.
http://metanymous.livejournal.com/121846.html
Дону Хенаро, казалось, не было до этого дела, и он закончил тем, что привязал длинную бечевку к своей шляпе-змею. День был ветреным, и дон Хенаро побежал вниз с холма в то время, как дон Хуан держал его шляпу. Затем дон Хенаро дернул за бечевку, и проклятая штуковина действительно полетела.
- Смотри, смотри на змея! - заорал дон Хенаро. Шляпа пару раз нырнула, но осталась в воздухе.
- Не отводи глаз от змея, - сказал дон Хуан твердо.
На мгновение я почувствовал головокружение. Глядя на
змея, я испытал полное воспоминание другого случая.
Казалось, что я сам запускаю змея, как я когда-то делал в
ветреные дни на холмах моего родного города.
На короткое мгновение воспоминание поглотило меня, и я
потерял свое осознание хода времени.
Я услышал, что дон Хенаро кричит что-то и увидел шляпу,
которая ныряла вверх и вниз, а затем стала падать на землю
туда, где была моя машина. Все это произошло с такой
скоростью, что у меня не было ясного представления о том,
что произошло. Я чувствовал головокружение и рассеянность.
Мой ум удержал только смущающую картину. Я увидел, что то ли
шляпа дона Хенаро превратилась в мою машину, то ли шляпа
упала на крышу моей машины. Мне хотелось верить последнему,
что дон Хенаро хотел использовать свою шляпу, чтобы указать
мне мою машину, используя шляпу. Не то, чтобы это имело
значение, поскольку один вариант был такой же пугающий, как
и второй, но в то же время мой ум цеплялся за эту спорную
деталь для того, чтобы удержать мое первоначальное
умственное равновесие.
- Не борись с этим, - услышал я слова дона Хуана.
Я чувствовал, что что-то внутри меня вот-вот прорвется
на поверхность. Мысли и видения накатывались безудержными
волнами, как если бы я засыпал. Я остолбенело смотрел на
машину. Она стояла на каменистом участке примерно в тридцати
метрах. Она действительно выглядела так, как если бы кто-то
только что поставил ее туда. Я подбежал к ней и начал ее
осматривать.
- Проклятие! - воскликнул дон Хуан. - не смотри на
машину, останови мир!
http://www.lib.ru/KASTANEDA/kastan3.txt
20 комментариев
сначала старые сначала новые
Приведены попорядку фрагменты связанные с темой "шляпа".
http://www.lib.ru/KASTANEDA/kastan3.txt
Я видел такой взгляд в глазах соколов. Я часто охотился
за ними, когда был мальчиком, и, по мнению дедушки, я был
хорошим охотником. У него была ферма лекгорнских кур, и
соколы были угрозой его делам. Охота за ними была не только
настоящим, но еще и "правильным" делом. Вплоть до этого
момента я никогда не вспоминал ярости их глаз и о том, что
эта яростность преследовала меня в течение многих лет. Но
это было так. Далеко в моем прошлом, которое, как я думал,
уже изгладилось в моей памяти.
- Я когда-то охотился на соколов.
- Я знаю, - заметил дон Хуан, как само собой
разумеющееся. В его голосе была такая уверенность, что я
начал смеяться. Я подумал, что он чудаковатый субъект. Он
имел привычку говорить так, как если бы он действительно
знал, что я охотился на соколов. Я чувствовал крайнее
нерасположение к нему.
- Почему ты так рассердился? - спросил он тоном
искреннего участия.
Я не знал, почему. Он стал испытывать меня очень
необычным образом. Он попросил меня опять смотреть на него и
рассказать об "очень необыкновенной птице", которую он мне
напоминал. Я продолжал упорствовать и из духа сопротивления
сказал, что тут не о чем говорить. Затем я почувствовал себя
обязанным спросить его, почему он сказал, что он знает, что
я охотился на соколов. Вместо того, чтобы ответить мне, он
опять стал комментировать мое поведение. Он сказал, что я
очень злой парень, и что даже при падении шляпы у меня
появляется пена у рта. Я запротестовал, что это не так. У
меня всегда была такая идея, что я очень уживчив и мирен. Я
сказал, что это его вина в том, что он вывел меня из себя
своими неожиданными словами и поступками.
- Но почему же гнев? - спросил он.
Я проанализировал свои чувства и реакции. Действительно,
у меня не было нужды гневаться на него.
Он опять стал настаивать на том, чтобы я смотрел в его
глаза и рассказал ему о "необыкновенном соколе". Он
переменил слова. Раньше он говорил "очень необыкновенная
птица", теперь он стал говорить "необыкновенный сокол".
Перемена слов вызвала изменение в моем собственном
настроении. Я внезапно стал чувствовать печаль.
http://www.lib.ru/KASTANEDA/kastan3.txt
Я видел такой взгляд в глазах соколов. Я часто охотился
за ними, когда был мальчиком, и, по мнению дедушки, я был
хорошим охотником. У него была ферма лекгорнских кур, и
соколы были угрозой его делам. Охота за ними была не только
настоящим, но еще и "правильным" делом. Вплоть до этого
момента я никогда не вспоминал ярости их глаз и о том, что
эта яростность преследовала меня в течение многих лет. Но
это было так. Далеко в моем прошлом, которое, как я думал,
уже изгладилось в моей памяти.
- Я когда-то охотился на соколов.
- Я знаю, - заметил дон Хуан, как само собой
разумеющееся. В его голосе была такая уверенность, что я
начал смеяться. Я подумал, что он чудаковатый субъект. Он
имел привычку говорить так, как если бы он действительно
знал, что я охотился на соколов. Я чувствовал крайнее
нерасположение к нему.
- Почему ты так рассердился? - спросил он тоном
искреннего участия.
Я не знал, почему. Он стал испытывать меня очень
необычным образом. Он попросил меня опять смотреть на него и
рассказать об "очень необыкновенной птице", которую он мне
напоминал. Я продолжал упорствовать и из духа сопротивления
сказал, что тут не о чем говорить. Затем я почувствовал себя
обязанным спросить его, почему он сказал, что он знает, что
я охотился на соколов. Вместо того, чтобы ответить мне, он
опять стал комментировать мое поведение. Он сказал, что я
очень злой парень, и что даже при падении шляпы у меня
появляется пена у рта. Я запротестовал, что это не так. У
меня всегда была такая идея, что я очень уживчив и мирен. Я
сказал, что это его вина в том, что он вывел меня из себя
своими неожиданными словами и поступками.
- Но почему же гнев? - спросил он.
Я проанализировал свои чувства и реакции. Действительно,
у меня не было нужды гневаться на него.
Он опять стал настаивать на том, чтобы я смотрел в его
глаза и рассказал ему о "необыкновенном соколе". Он
переменил слова. Раньше он говорил "очень необыкновенная
птица", теперь он стал говорить "необыкновенный сокол".
Перемена слов вызвала изменение в моем собственном
настроении. Я внезапно стал чувствовать печаль.
- Трюк состоит в том, чтобы чувствовать глазами, -
сказал он. - сейчас твоя проблема в том, что не знаешь, что
чувствовать. Однако же это придет к тебе с практикой.
- Может быть, ты скажешь мне, дон Хуан, что я должен
чувствовать?
- Это невозможно.
- Почему?
- Никто не может тебе сказать, что ты будешь ощущать.
Это не тепло и не свет, и не сияние, и не окраска. Это
что-то еще.
- Можешь ты описать это?
- Нет. Все, что я могу сделать, так это дать тебе
технику. Как только ты научишься разделять изображения и
видеть все вдвойне, ты должен фокусировать свое внимание на
участке между этими двумя изображениями. Любое изменение,
стоящее внимания, будет происходить именно там, в этом
районе.
- Какого рода эти изменения?
- Это неважно. Важно чувство, которое ты будешь
получать. Все люди различны. Ты видел отблеск сегодня, но
это ничего не значит, потому что отсутствовало чувство. Я не
могу тебе рассказать, как чувствовать, ты должен научиться
этому сам.
В течение некоторого времени мы отдыхали в молчании.
Дон Хуан закрыл свое лицо шляпой и оставался неподвижным,
как если бы спал. Я ушел в записывание своих заметок, пока
он не сделал внезапного движения, которое заставило меня
подскочить. Он резко сел и посмотрел на меня, делая гримасу.
- У тебя есть склонность к охоте, - сказал он. - именно
поэтому ты должен учиться охоте. Ты больше не будешь говорить
о растениях.
Он выставил на секунду вперед свою челюсть, затем хитро
добавил:
- Во всяком случае, я не думаю, что нам придется это
когда-либо делать. Не так ли? - и засмеялся.
Остаток дня мы провели, бродя в разных направлениях, в
то время, как он давал мне невероятно детальные объяснения о
гремучих змеях. То, как они гнездятся, то, как они
двигаются, их сезонное поведение, их уловки и их привычки.
Затем он продолжал разрабатывать каждый из пунктов, которые
заметил и, наконец, он поймал и убил большую змею. Он
отрезал ей голову, вычистил внутренности, ободрал, а мясо
пожарил. В его движениях была такая грация и ловкость, что
чистым удовольствием было просто находиться рядом с ним. Я
слушал его и следил за ним очарованно. Концентрация внимания
у меня была настолько полной, что весь остальной мир
практически исчез.
Есть змею было грубым возвращением в мир обычных дел. Я
почувствовал тошноту, как только начал жевать кусочек
змеиного мяса. Это было ложное отвращение, поскольку мясо
было прекрасно. Но мой желудок, казалось, был независимой
единицей. Я едва смог проглотить кусочек. Я думал, что у
дона Хуана будет сердечный приступ из-за того, как он
смеется.
После этого мы уселись для ленивого отдыха в тени скал.
Я начал работать над своими заметками, и их объем заставил
меня понять, что он дал мне поразительно большое количество
информации о гремучих змеях.
- Твой охотничий дух вернулся к тебе, - сказал дон Хуан
с серьезным видом. - теперь ты попался.
сказал он. - сейчас твоя проблема в том, что не знаешь, что
чувствовать. Однако же это придет к тебе с практикой.
- Может быть, ты скажешь мне, дон Хуан, что я должен
чувствовать?
- Это невозможно.
- Почему?
- Никто не может тебе сказать, что ты будешь ощущать.
Это не тепло и не свет, и не сияние, и не окраска. Это
что-то еще.
- Можешь ты описать это?
- Нет. Все, что я могу сделать, так это дать тебе
технику. Как только ты научишься разделять изображения и
видеть все вдвойне, ты должен фокусировать свое внимание на
участке между этими двумя изображениями. Любое изменение,
стоящее внимания, будет происходить именно там, в этом
районе.
- Какого рода эти изменения?
- Это неважно. Важно чувство, которое ты будешь
получать. Все люди различны. Ты видел отблеск сегодня, но
это ничего не значит, потому что отсутствовало чувство. Я не
могу тебе рассказать, как чувствовать, ты должен научиться
этому сам.
В течение некоторого времени мы отдыхали в молчании.
Дон Хуан закрыл свое лицо шляпой и оставался неподвижным,
как если бы спал. Я ушел в записывание своих заметок, пока
он не сделал внезапного движения, которое заставило меня
подскочить. Он резко сел и посмотрел на меня, делая гримасу.
- У тебя есть склонность к охоте, - сказал он. - именно
поэтому ты должен учиться охоте. Ты больше не будешь говорить
о растениях.
Он выставил на секунду вперед свою челюсть, затем хитро
добавил:
- Во всяком случае, я не думаю, что нам придется это
когда-либо делать. Не так ли? - и засмеялся.
Остаток дня мы провели, бродя в разных направлениях, в
то время, как он давал мне невероятно детальные объяснения о
гремучих змеях. То, как они гнездятся, то, как они
двигаются, их сезонное поведение, их уловки и их привычки.
Затем он продолжал разрабатывать каждый из пунктов, которые
заметил и, наконец, он поймал и убил большую змею. Он
отрезал ей голову, вычистил внутренности, ободрал, а мясо
пожарил. В его движениях была такая грация и ловкость, что
чистым удовольствием было просто находиться рядом с ним. Я
слушал его и следил за ним очарованно. Концентрация внимания
у меня была настолько полной, что весь остальной мир
практически исчез.
Есть змею было грубым возвращением в мир обычных дел. Я
почувствовал тошноту, как только начал жевать кусочек
змеиного мяса. Это было ложное отвращение, поскольку мясо
было прекрасно. Но мой желудок, казалось, был независимой
единицей. Я едва смог проглотить кусочек. Я думал, что у
дона Хуана будет сердечный приступ из-за того, как он
смеется.
После этого мы уселись для ленивого отдыха в тени скал.
Я начал работать над своими заметками, и их объем заставил
меня понять, что он дал мне поразительно большое количество
информации о гремучих змеях.
- Твой охотничий дух вернулся к тебе, - сказал дон Хуан
с серьезным видом. - теперь ты попался.
- Я думаю, что когда-то охота была одним из величайших
действий, которые мог выполнять человек. Все охотники были
могущественными людьми. И на самом деле охотник был вынужден
быть могущественным, для того, чтобы выстоять напор той
жизни.
Внезапно меня охватило любопытство. Уж не говорит ли он
о времени, предшествующем завоеванию? Я начал прощупывать
его.
- Когда было то время, о котором ты говоришь?
- Давным-давно.
- Когда? Что означает давным-давно?
- Это означает давным-давно, или, может, это означает
сейчас, сегодня. Это не имеет значения. Однажды люди знали,
что охотник является лучшим из людей. Теперь не каждый это
знает. Но есть достаточное количество людей, которые знают.
Я это знаю. Однажды ты будешь знать. Понимаешь, что я имею в
виду?
- Что, это индейцы-яки думают так об охотниках? Именно
это я хочу узнать.
- Не обязательно.
- А индейцы пима?
- Не все они, но некоторые.
Я назвал различные соседние группы, я хотел подбить его
к заявлению, что охота была разделяемым поверьем и практикой
особых людей. Но он избегал прямого ответа, поэтому и
переменил тему.
- Зачем ты все это делаешь для меня, дон Хуан? -
спросил я. Он снял свою шляпу и почесал виски с разыгранным
замешательством.
- Я имею уговор с тобой, - сказал он мягко. - у других
людей есть такой же уговор с тобой. Когда-нибудь у тебя у
самого будет такой уговор с другими. Скажем, что сейчас мой
черед. Однажды я обнаружил, что, если я хочу быть охотником,
достойным самоуважения, то я должен изменить свой образ
жизни. Обычно я очень много хлюпал носом и жаловался. У меня
были веские причины к тому, чтобы чувствовать себя
обделенным. Я индеец, а с индейцами обращаются, как с
собаками. Я ничего не мог сделать, чтобы исправить такое
положение. Поэтому все, что мне оставалось, так это моя
печаль. Но затем фортуна сжалилась надо мной, и некто научил
меня охотиться. И я понял, что то, как я жил, не стоило
того, чтобы жить... Поэтому я изменился.
- Но я счастлив своей жизнью, дон Хуан. Зачем я должен
менять ее?
Он начал петь мексиканскую песню очень мягко, а затем
стал мурлыкать ее мотив. Его голова покачивалась вверх и
вниз, следуя ритму песни.
- Ты думаешь, что ты и я равны? - спросил он резким
голосом.
Его вопрос застал меня врасплох. Я ощутил странное
гудение в ушах, как если бы он действительно выкрикнул свои
слова, чего он на самом деле не сделал. Однако в его голосе
был металлический звук, который отозвался у меня в ушах.
Я поковырял в левом ухе мизинцем левой руки. Мои уши
чесались все время, и я постоянно и нервно протирал их
изнутри мизинцами. Эти движения были подрагиваниями моих рук
целиком.
Дон Хуан следил за моими движениями с явной
заинтересованностью.
- Ну... Равны мы? - спросил он.
- Конечно, мы равны, - сказал я.
- Конечно, мы равны, - сказал я.
В действительности, я оказывал снисхождение. Я
чувствовал к нему очень большое тепло, несмотря на то, что
временами я просто не знал, что с ним делать. И все же я
держал в уголке своего мозга, хотя никогда и не произносил
этого, веру в то, что я, будучи студентом университета,
человеком цивилизованного западного мира, был выше, чем
индеец.
действий, которые мог выполнять человек. Все охотники были
могущественными людьми. И на самом деле охотник был вынужден
быть могущественным, для того, чтобы выстоять напор той
жизни.
Внезапно меня охватило любопытство. Уж не говорит ли он
о времени, предшествующем завоеванию? Я начал прощупывать
его.
- Когда было то время, о котором ты говоришь?
- Давным-давно.
- Когда? Что означает давным-давно?
- Это означает давным-давно, или, может, это означает
сейчас, сегодня. Это не имеет значения. Однажды люди знали,
что охотник является лучшим из людей. Теперь не каждый это
знает. Но есть достаточное количество людей, которые знают.
Я это знаю. Однажды ты будешь знать. Понимаешь, что я имею в
виду?
- Что, это индейцы-яки думают так об охотниках? Именно
это я хочу узнать.
- Не обязательно.
- А индейцы пима?
- Не все они, но некоторые.
Я назвал различные соседние группы, я хотел подбить его
к заявлению, что охота была разделяемым поверьем и практикой
особых людей. Но он избегал прямого ответа, поэтому и
переменил тему.
- Зачем ты все это делаешь для меня, дон Хуан? -
спросил я. Он снял свою шляпу и почесал виски с разыгранным
замешательством.
- Я имею уговор с тобой, - сказал он мягко. - у других
людей есть такой же уговор с тобой. Когда-нибудь у тебя у
самого будет такой уговор с другими. Скажем, что сейчас мой
черед. Однажды я обнаружил, что, если я хочу быть охотником,
достойным самоуважения, то я должен изменить свой образ
жизни. Обычно я очень много хлюпал носом и жаловался. У меня
были веские причины к тому, чтобы чувствовать себя
обделенным. Я индеец, а с индейцами обращаются, как с
собаками. Я ничего не мог сделать, чтобы исправить такое
положение. Поэтому все, что мне оставалось, так это моя
печаль. Но затем фортуна сжалилась надо мной, и некто научил
меня охотиться. И я понял, что то, как я жил, не стоило
того, чтобы жить... Поэтому я изменился.
- Но я счастлив своей жизнью, дон Хуан. Зачем я должен
менять ее?
Он начал петь мексиканскую песню очень мягко, а затем
стал мурлыкать ее мотив. Его голова покачивалась вверх и
вниз, следуя ритму песни.
- Ты думаешь, что ты и я равны? - спросил он резким
голосом.
Его вопрос застал меня врасплох. Я ощутил странное
гудение в ушах, как если бы он действительно выкрикнул свои
слова, чего он на самом деле не сделал. Однако в его голосе
был металлический звук, который отозвался у меня в ушах.
Я поковырял в левом ухе мизинцем левой руки. Мои уши
чесались все время, и я постоянно и нервно протирал их
изнутри мизинцами. Эти движения были подрагиваниями моих рук
целиком.
Дон Хуан следил за моими движениями с явной
заинтересованностью.
- Ну... Равны мы? - спросил он.
- Конечно, мы равны, - сказал я.
- Конечно, мы равны, - сказал я.
В действительности, я оказывал снисхождение. Я
чувствовал к нему очень большое тепло, несмотря на то, что
временами я просто не знал, что с ним делать. И все же я
держал в уголке своего мозга, хотя никогда и не произносил
этого, веру в то, что я, будучи студентом университета,
человеком цивилизованного западного мира, был выше, чем
индеец.
- Нет, - сказал он спокойно. - мы не равны.
- Но почему же, мы действительно равны, - запротестовал
я.
- Нет, - сказал он мягким голосом, - мы не равны. Я
охотник и воин, а ты - паразит.
У меня челюсть отвисла. Я не мог поверить, что дон Хуан
действительно сказал это. Я уронил записную книжку и
оглушено уставился на него, а затем, конечно, я разъярился.
Он взглянул на меня спокойными и собранными глазами. Я
отвел глаза, и затем он начал говорить. Он выражал свои
слова ясно. Они текли гладко и смертельно. Он сказал, что я
паразитирую за счет кого-либо другого. Он сказал, что я не
сражаюсь в своих собственных битвах, но в битвах каких-то
неизвестных людей, что я не хочу учиться о растениях или об
охоте или о чем-нибудь еще, и что его мир точных поступков и
чувств, и решений был бесконечно более эффективен, чем тот
разболтанный идиотизм, который я называю "моя жизнь".
После того, как он окончил говорить, я был нем. Он
говорил без агрессивности или недовольства, но с такой силой
и в то же время с таким спокойствием, что я даже не сердился
больше.
- Но почему же, мы действительно равны, - запротестовал
я.
- Нет, - сказал он мягким голосом, - мы не равны. Я
охотник и воин, а ты - паразит.
У меня челюсть отвисла. Я не мог поверить, что дон Хуан
действительно сказал это. Я уронил записную книжку и
оглушено уставился на него, а затем, конечно, я разъярился.
Он взглянул на меня спокойными и собранными глазами. Я
отвел глаза, и затем он начал говорить. Он выражал свои
слова ясно. Они текли гладко и смертельно. Он сказал, что я
паразитирую за счет кого-либо другого. Он сказал, что я не
сражаюсь в своих собственных битвах, но в битвах каких-то
неизвестных людей, что я не хочу учиться о растениях или об
охоте или о чем-нибудь еще, и что его мир точных поступков и
чувств, и решений был бесконечно более эффективен, чем тот
разболтанный идиотизм, который я называю "моя жизнь".
После того, как он окончил говорить, я был нем. Он
говорил без агрессивности или недовольства, но с такой силой
и в то же время с таким спокойствием, что я даже не сердился
больше.
- Ты беспокоился о лэнче.
- Но я ничего не говорил тебе, откуда ты знаешь, что я
беспокоился о лэнче?
- Ты беспокоишься о еде каждый день примерно около
полудня и около шести вечера, и около восьми утра, - сказал
он со зловещей гримасой. - в это время ты беспокоишься о
еде, даже если ты не голоден.
- Все, что мне нужно было сделать, чтобы показать твой
распорядоченный дух, так это продудеть тебе сигнал. Твой дух
выдрессирован работать по сигналу.
Он посмотрел на меня с вопросом в глазах. Я не мог
защищаться.
- Теперь ты собираешься превратить охоту в распорядок,
- Сказал он. - ты уже шагнул в охоту и установил там свои
шаги. Ты говоришь в определенное время, ешь в определенное
время, и засыпаешь в определенное время.
Мне нечего было сказать. То, как дон Хуан описал мои
пищевые привычки, было характерной чертой, которую я
использовал во всем в своей жизни. И, однако же, я сильно
ощущал, что моя жизнь была менее упорядочена, чем жизнь
большинства моих друзей и знакомых.
- Ты очень много знаешь об охоте, - продолжал дон Хуан.
- тебе легко будет понять, что хороший охотник превыше всего
знает одну вещь - он знает распорядок своей жертвы. Именно
это делает его хорошим охотником.
Теперь я хочу обучить тебя последней и очень намного
более трудной части. Возможно, пройдут годы, прежде чем ты
сможешь сказать, что ты понял ее и что ты охотник.
Дон Хуан помолчал, как бы давая мне время. Он снял свою
шляпу и изобразил, как расчесывают себя грызуны, за которыми
мы наблюдали. Мне показалось это очень забавным. Его круглая
голова делала его похожим на одного из этих грызунов.
- Быть охотником, это не значит просто поймать дичь, -
продолжал он. - охотник, который стоит своей соли, ловит
дичь не потому, что он ставит свои ловушки, или потому, что
он знает распорядок своей жертвы, а потому, что он сам не
имеет распорядка. В этом его преимущество. Он совсем не
таков, как те животные, за которыми он охотится,
закабаленные прочным распорядком и предсказуемыми
поворотами. Он свободен, текуч, непредсказуем.
То, что говорил дон Хуан, звучало для меня, как спорная
нерациональная идеализация. Я не мог себе представить жизнь
без распорядка. Я хотел быть с ним честен, а не просто
соглашаться или не соглашаться с ним. Я чувствовал, что то,
что он имеет в виду, невозможно было выполнить ни мне, ни
кому-либо другому.
- Мне нет дел до того, что ты чувствуешь, - сказал он.
- Для того, чтобы стать охотником, ты должен сломать
распорядок своей жизни. Ты добился хороших успехов в охоте.
Ты научился быстро, и теперь ты можешь видеть, что ты такой
же, как и твоя жертва - легко предсказуемый.
Я спросил у него уточнений, чтобы он дал мне конкретные
примеры.
- Но я ничего не говорил тебе, откуда ты знаешь, что я
беспокоился о лэнче?
- Ты беспокоишься о еде каждый день примерно около
полудня и около шести вечера, и около восьми утра, - сказал
он со зловещей гримасой. - в это время ты беспокоишься о
еде, даже если ты не голоден.
- Все, что мне нужно было сделать, чтобы показать твой
распорядоченный дух, так это продудеть тебе сигнал. Твой дух
выдрессирован работать по сигналу.
Он посмотрел на меня с вопросом в глазах. Я не мог
защищаться.
- Теперь ты собираешься превратить охоту в распорядок,
- Сказал он. - ты уже шагнул в охоту и установил там свои
шаги. Ты говоришь в определенное время, ешь в определенное
время, и засыпаешь в определенное время.
Мне нечего было сказать. То, как дон Хуан описал мои
пищевые привычки, было характерной чертой, которую я
использовал во всем в своей жизни. И, однако же, я сильно
ощущал, что моя жизнь была менее упорядочена, чем жизнь
большинства моих друзей и знакомых.
- Ты очень много знаешь об охоте, - продолжал дон Хуан.
- тебе легко будет понять, что хороший охотник превыше всего
знает одну вещь - он знает распорядок своей жертвы. Именно
это делает его хорошим охотником.
Теперь я хочу обучить тебя последней и очень намного
более трудной части. Возможно, пройдут годы, прежде чем ты
сможешь сказать, что ты понял ее и что ты охотник.
Дон Хуан помолчал, как бы давая мне время. Он снял свою
шляпу и изобразил, как расчесывают себя грызуны, за которыми
мы наблюдали. Мне показалось это очень забавным. Его круглая
голова делала его похожим на одного из этих грызунов.
- Быть охотником, это не значит просто поймать дичь, -
продолжал он. - охотник, который стоит своей соли, ловит
дичь не потому, что он ставит свои ловушки, или потому, что
он знает распорядок своей жертвы, а потому, что он сам не
имеет распорядка. В этом его преимущество. Он совсем не
таков, как те животные, за которыми он охотится,
закабаленные прочным распорядком и предсказуемыми
поворотами. Он свободен, текуч, непредсказуем.
То, что говорил дон Хуан, звучало для меня, как спорная
нерациональная идеализация. Я не мог себе представить жизнь
без распорядка. Я хотел быть с ним честен, а не просто
соглашаться или не соглашаться с ним. Я чувствовал, что то,
что он имеет в виду, невозможно было выполнить ни мне, ни
кому-либо другому.
- Мне нет дел до того, что ты чувствуешь, - сказал он.
- Для того, чтобы стать охотником, ты должен сломать
распорядок своей жизни. Ты добился хороших успехов в охоте.
Ты научился быстро, и теперь ты можешь видеть, что ты такой
же, как и твоя жертва - легко предсказуемый.
Я спросил у него уточнений, чтобы он дал мне конкретные
примеры.
- Возможно, мне следовало бы сказать иначе, - сказал
он. - то, что я рекомендовал тебе делать, заключается в том,
чтобы ты заметил, что у нас нет никакой уверенности
относительно бесконечного течения наших жизней. Я только что
сказал, что изменение приходит внезапно и неожиданно. И
точно так же приходит смерть. Как ты думаешь, что мы можем
поделать с этим?
Я решил, что он задает риторический вопрос, но он
сделал бровями знак, подталкивая меня к ответу.
- Жить так счастливо, как только возможно, - сказал я.
- Правильно, но знаешь ли ты кого-либо, кто живет
счастливо?
Моим первым побуждением было сказать "да". Мне
казалось, что я могу в качестве примера привести целый ряд
людей, которых я знал. Однако затем я подумал, что такая моя
попытка будет только пустой попыткой оправдать себя.
- Нет, - сказал я, - я действительно не знаю.
- Я знаю, - сказал дон Хуан. - есть такие люди, которые
очень осторожны относительно природы своих поступков. Их
счастье состоит в том, чтобы действовать с полным знанием
того, что у них нет времени, поэтому их поступки имеют
особую силу. В их поступках есть чувство...
Дон Хуан, казалось, потерял нужное слово. Он почесал
виски и улыбнулся. Затем он внезапно поднялся, как если бы
наш разговор был закончен. Я остановил его, чтобы он
закончил то, о чем он говорил мне. Он уселся и сложил губы
бантиком.
- Поступки есть сила, - сказал он. - особенно тогда,
когда человек действует, зная, что эти поступки являются его
последней битвой. Существует особое всепоглощающее счастье в
том, чтобы действовать с полным сознанием того, что этот
поступок вполне может быть твоим самым последним поступком
на земле. Я рекомендую, чтобы ты пересмотрел свою жизнь и
рассматривал свои поступки в этом свете.
Я не согласился с ним. Для меня счастье было в том,
чтобы предполагать, что имеется наследуемая непрерывность
моих поступков и что я смогу продолжать их совершать по
желанию, совершать то, что я делаю в данный момент, особенно
если это мне нравится. Я сказал ему, что мое несогласие было
не просто банальностью, но оно проистекает из того
убеждения, что этот мир и я сам имеем определенную
длительность.
Дона Хуана, казалось, забавляли мои попытки придать
смысл моим мыслям. Он смеялся, качал головой, почесывал
волосы и, наконец, когда я говорил об "определенной
длительности", бросил на землю свою шляпу и наступил на нее.
Я кончил тем, что рассмеялся над его клоунадой.
он. - то, что я рекомендовал тебе делать, заключается в том,
чтобы ты заметил, что у нас нет никакой уверенности
относительно бесконечного течения наших жизней. Я только что
сказал, что изменение приходит внезапно и неожиданно. И
точно так же приходит смерть. Как ты думаешь, что мы можем
поделать с этим?
Я решил, что он задает риторический вопрос, но он
сделал бровями знак, подталкивая меня к ответу.
- Жить так счастливо, как только возможно, - сказал я.
- Правильно, но знаешь ли ты кого-либо, кто живет
счастливо?
Моим первым побуждением было сказать "да". Мне
казалось, что я могу в качестве примера привести целый ряд
людей, которых я знал. Однако затем я подумал, что такая моя
попытка будет только пустой попыткой оправдать себя.
- Нет, - сказал я, - я действительно не знаю.
- Я знаю, - сказал дон Хуан. - есть такие люди, которые
очень осторожны относительно природы своих поступков. Их
счастье состоит в том, чтобы действовать с полным знанием
того, что у них нет времени, поэтому их поступки имеют
особую силу. В их поступках есть чувство...
Дон Хуан, казалось, потерял нужное слово. Он почесал
виски и улыбнулся. Затем он внезапно поднялся, как если бы
наш разговор был закончен. Я остановил его, чтобы он
закончил то, о чем он говорил мне. Он уселся и сложил губы
бантиком.
- Поступки есть сила, - сказал он. - особенно тогда,
когда человек действует, зная, что эти поступки являются его
последней битвой. Существует особое всепоглощающее счастье в
том, чтобы действовать с полным сознанием того, что этот
поступок вполне может быть твоим самым последним поступком
на земле. Я рекомендую, чтобы ты пересмотрел свою жизнь и
рассматривал свои поступки в этом свете.
Я не согласился с ним. Для меня счастье было в том,
чтобы предполагать, что имеется наследуемая непрерывность
моих поступков и что я смогу продолжать их совершать по
желанию, совершать то, что я делаю в данный момент, особенно
если это мне нравится. Я сказал ему, что мое несогласие было
не просто банальностью, но оно проистекает из того
убеждения, что этот мир и я сам имеем определенную
длительность.
Дона Хуана, казалось, забавляли мои попытки придать
смысл моим мыслям. Он смеялся, качал головой, почесывал
волосы и, наконец, когда я говорил об "определенной
длительности", бросил на землю свою шляпу и наступил на нее.
Я кончил тем, что рассмеялся над его клоунадой.
- У тебя нет времени, мой друг, - сказал он. - в этом
несчастье человеческих существ. Никто из нас не имеет
достаточно времени. И твоя длительность не имеет смысла в
этом страшном волшебном мире.
- Твоя длительность лишь делает тебя боязливым, -
сказал он. - твои поступки не могут иметь того духа, той
силы, той всеохватывающей силы поступков, выполняемых
человеком, который знает, что он сражается в своей последней
битве на земле. Иными словами твоя длительность не делает
тебя счастливым или могущественным.
Я признал, что боюсь думать о том, что я умру, и
обвинил его в том, что он вызывает огромное беспокойство во
мне своим постоянным разговором о смерти и заботой о ней.
- Но мы все умрем, - сказал он.
Он указал в направлении холмов вдали.
- Там есть нечто, что ожидает меня наверняка, и я
присоединюсь к нему также наверняка, но, может быть, ты
другой, и смерть не ждет тебя совсем?
Он засмеялся над моим жестом отчаяния.
- Я не хочу думать об этом, дон Хуан.
- Почему?
- Это бессмысленно. Если она ждет меня, то почему я
должен об этом заботиться?
- Я не сказал, что ты должен об этом заботиться.
- Что же тогда я должен делать?
- Используй ее, сфокусируй свое внимание на связи между
тобой и твоей смертью. Без сожалений, без печали, без
горевания. Сфокусируй свое внимание на том факте, что у тебя
нет времени, и пусть твои поступки текут соответственно.
Пусть каждый из твоих поступков будет твоей последней битвой
на земле. Только при таких условиях твои поступки будут
иметь законную силу. В этом случае сколько бы ты ни жил, они
будут поступками боязливого человека.
- Разве это так ужасно быть боязливым человеком?
- Нет. Это не так, если ты бессмертен. Но если ты
собираешься умереть, то у тебя нет времени для того, чтобы
быть боязливым просто потому, что твоя боязливость
заставляет тебя хвататься за что-либо такое, что существует
только в твоих мыслях. Это убаюкивает тебя в то время, как
все вокруг спит. Но затем страшный и волшебный мир разинет
на тебя свой рот, как он откроет его на каждого из нас. И
тогда ты поймешь, что твои проверенные пути совсем не
являются проверенными. Быть боязливым не дает нам
рассмотреть и использовать нашу судьбу, как судьбу людей.
- Но это неестественно - жить с постоянной мыслью о
своей смерти, дон Хуан.
- Наша смерть ждет, и вот этот самый поступок, который
мы совершаем сейчас, вполне может быть нашей последней
битвой на земле, - ответил он бесстрастным голосом. - я
называю его битвой потому, что это сражение, борьба.
несчастье человеческих существ. Никто из нас не имеет
достаточно времени. И твоя длительность не имеет смысла в
этом страшном волшебном мире.
- Твоя длительность лишь делает тебя боязливым, -
сказал он. - твои поступки не могут иметь того духа, той
силы, той всеохватывающей силы поступков, выполняемых
человеком, который знает, что он сражается в своей последней
битве на земле. Иными словами твоя длительность не делает
тебя счастливым или могущественным.
Я признал, что боюсь думать о том, что я умру, и
обвинил его в том, что он вызывает огромное беспокойство во
мне своим постоянным разговором о смерти и заботой о ней.
- Но мы все умрем, - сказал он.
Он указал в направлении холмов вдали.
- Там есть нечто, что ожидает меня наверняка, и я
присоединюсь к нему также наверняка, но, может быть, ты
другой, и смерть не ждет тебя совсем?
Он засмеялся над моим жестом отчаяния.
- Я не хочу думать об этом, дон Хуан.
- Почему?
- Это бессмысленно. Если она ждет меня, то почему я
должен об этом заботиться?
- Я не сказал, что ты должен об этом заботиться.
- Что же тогда я должен делать?
- Используй ее, сфокусируй свое внимание на связи между
тобой и твоей смертью. Без сожалений, без печали, без
горевания. Сфокусируй свое внимание на том факте, что у тебя
нет времени, и пусть твои поступки текут соответственно.
Пусть каждый из твоих поступков будет твоей последней битвой
на земле. Только при таких условиях твои поступки будут
иметь законную силу. В этом случае сколько бы ты ни жил, они
будут поступками боязливого человека.
- Разве это так ужасно быть боязливым человеком?
- Нет. Это не так, если ты бессмертен. Но если ты
собираешься умереть, то у тебя нет времени для того, чтобы
быть боязливым просто потому, что твоя боязливость
заставляет тебя хвататься за что-либо такое, что существует
только в твоих мыслях. Это убаюкивает тебя в то время, как
все вокруг спит. Но затем страшный и волшебный мир разинет
на тебя свой рот, как он откроет его на каждого из нас. И
тогда ты поймешь, что твои проверенные пути совсем не
являются проверенными. Быть боязливым не дает нам
рассмотреть и использовать нашу судьбу, как судьбу людей.
- Но это неестественно - жить с постоянной мыслью о
своей смерти, дон Хуан.
- Наша смерть ждет, и вот этот самый поступок, который
мы совершаем сейчас, вполне может быть нашей последней
битвой на земле, - ответил он бесстрастным голосом. - я
называю его битвой потому, что это сражение, борьба.
Исходная точка сновидения - шляпа-сон
Он, казалось, был удовлетворен и захотел узнать, какие
темы сновидений я обычно находил в своих видениях. Я не мог
подумать ни о чем конкретном и стал пересказывать кошмарный
сон, который я видел предыдущей ночью.
- Не будь таким заинтересованным, - сказал он сухо.
Я рассказал ему, что я записывал все детали моих снов.
С тех пор, как я начал практиковать смотрение на свои руки,
мои сны стали очень впечатляющими, и моя способность
вспоминать их увеличилась до такой степени, что я мог
помнить малейшие детали. Он сказал, что следить за ними было
пустой тратой времени, потому что детали и их живость ни
коим образом не были важны.
- Обычные сны становятся очень живыми, как только ты
начинаешь настраивать сновидение, - сказал он. - эта живость
и ясность являются ужасающим барьером, и с тобой тут дело
обстоит хуже, чем с кем-либо вообще, кого я встречал в своей
жизни. У тебя наихудшая мания. Ты записываешь все, что
можешь.
Со всей честностью я считал, что делаю то, что нужно.
Составляя подробнейшие отчеты о своих снах, я получал до
какой-то степени ясность относительно природы явлений,
которые проходили передо мной во сне.
- Брось это, - сказал он повелительно. - это ничему не
помогает. Все, что ты при этом делаешь, это отвлекаешь себя
от цели сновидения, которая состоит в контроле и силе.
Он лег и закрыл глаза шляпой и говорил, не глядя на
меня.
- Я собираюсь напомнить тебе всю ту технику, которую ты
должен практиковать, - сказал он. - прежде всего, как
исходная точка, ты должен фокусировать свой взгляд на руках.
Затем переноси свой взгляд на другие предметы и смотри на
них короткими взглядами. Фокусируй свой взгляд на как можно
большем количестве вещей. Помни, что если ты бросаешь только
короткий взгляд, то изображение не смещается. Затем
возвращайся обратно к своим рукам.
Каждый раз, когда ты смотришь на свои руки, ты
возобновляешь силу, необходимую для сновидения. Поэтому
вначале не смотри на слишком много вещей. Четырех предметов
будет достаточно на один раз. Позднее ты сможешь увеличить
их количество, пока не сможешь охватывать все, что ты
хочешь. Но как только изображения начнут смещаться и ты
почувствуешь, что ты теряешь контроль - возвращайся к своим
рукам.
Когда ты почувствуешь, что можешь смотреть на вещи
неопределенно долгое время, ты будешь готов к тому, чтобы
приступить к новой технике. Я собираюсь тебя научить этой
новой технике сейчас, но ожидаю, что ты применишь ее только
тогда, когда будешь готов.
Он молчал примерно четверть часа. Наконец, он сел и
взглянул на меня.
Он, казалось, был удовлетворен и захотел узнать, какие
темы сновидений я обычно находил в своих видениях. Я не мог
подумать ни о чем конкретном и стал пересказывать кошмарный
сон, который я видел предыдущей ночью.
- Не будь таким заинтересованным, - сказал он сухо.
Я рассказал ему, что я записывал все детали моих снов.
С тех пор, как я начал практиковать смотрение на свои руки,
мои сны стали очень впечатляющими, и моя способность
вспоминать их увеличилась до такой степени, что я мог
помнить малейшие детали. Он сказал, что следить за ними было
пустой тратой времени, потому что детали и их живость ни
коим образом не были важны.
- Обычные сны становятся очень живыми, как только ты
начинаешь настраивать сновидение, - сказал он. - эта живость
и ясность являются ужасающим барьером, и с тобой тут дело
обстоит хуже, чем с кем-либо вообще, кого я встречал в своей
жизни. У тебя наихудшая мания. Ты записываешь все, что
можешь.
Со всей честностью я считал, что делаю то, что нужно.
Составляя подробнейшие отчеты о своих снах, я получал до
какой-то степени ясность относительно природы явлений,
которые проходили передо мной во сне.
- Брось это, - сказал он повелительно. - это ничему не
помогает. Все, что ты при этом делаешь, это отвлекаешь себя
от цели сновидения, которая состоит в контроле и силе.
Он лег и закрыл глаза шляпой и говорил, не глядя на
меня.
- Я собираюсь напомнить тебе всю ту технику, которую ты
должен практиковать, - сказал он. - прежде всего, как
исходная точка, ты должен фокусировать свой взгляд на руках.
Затем переноси свой взгляд на другие предметы и смотри на
них короткими взглядами. Фокусируй свой взгляд на как можно
большем количестве вещей. Помни, что если ты бросаешь только
короткий взгляд, то изображение не смещается. Затем
возвращайся обратно к своим рукам.
Каждый раз, когда ты смотришь на свои руки, ты
возобновляешь силу, необходимую для сновидения. Поэтому
вначале не смотри на слишком много вещей. Четырех предметов
будет достаточно на один раз. Позднее ты сможешь увеличить
их количество, пока не сможешь охватывать все, что ты
хочешь. Но как только изображения начнут смещаться и ты
почувствуешь, что ты теряешь контроль - возвращайся к своим
рукам.
Когда ты почувствуешь, что можешь смотреть на вещи
неопределенно долгое время, ты будешь готов к тому, чтобы
приступить к новой технике. Я собираюсь тебя научить этой
новой технике сейчас, но ожидаю, что ты применишь ее только
тогда, когда будешь готов.
Он молчал примерно четверть часа. Наконец, он сел и
взглянул на меня.
Туман полностью рассеялся вокруг нас. Дул постоянный
ветер, и я мог слышать шелестение листьев в кронах высоких
деревьев слева от меня. Электрический шторм был слишком
далек для того, чтобы осветить деревья, но их темные массы
оставались различимыми. Свете грозы позволил мне, однако,
установить, что справа от меня расположены хребты далеких
гор, и что лес находится только слева. Казалось, что я
смотрел в темную долину, которую я совсем не мог видеть.
Местность, над которой происходил электрический шторм,
находилась на противоположной стороне долины.
Затем пошел дождь. Я вжался в скалу, как мог дальше.
Шляпа моя служила хорошей защитой. Я сидел, прижав колени к
груди, и только мои щиколотки и ступни мокли под дождем.
Дождь шел долго. Он был довольно теплый. Я чувствовал
это своими ногами, и затем я заснул.
Голоса птиц разбудили меня. Я оглянулся, ища дона
Хуана. Его тут не было. Обычно я стал бы раздумывать над
тем, не бросил ли он меня здесь одного, но потрясение от
того, что я увидел вокруг себя, почти парализовало меня. Я
поднялся. Ноги у меня были совершенно мокрыми. С полей шляпы
текло, и в ней еще накопилась какая-то вода, которая
вылилась на меня. Я был совсем не в пещере, но под каким-то
густым кустом. Я ощутил момент ни с чем не сравнимого
замешательства. Я стоял на ровном участке долины между двумя
небольшими земляными холмами, покрытыми кустами. Слева от
меня не было никаких деревьев, а справа не было никакой
долины. Прямо передо мной, там, где я видел дорогу, ведущую
в лес, рос гигантский куст.
Я отказывался поверить в то, что увидел. Несовмести-
мость двух моих версий реальности заставила меня хвататься
за какого-либо рода объяснения. Мне пришло в голову, что
весьма возможно, что я спал так крепко, что дон Хуан мог
отнести меня на спине куда-нибудь в другое место, не
разбудив меня.
Я осмотрел то место, где спал. Земля там была сухой
точно так же, как земля на соседнем пятне рядом, где спал
дон Хуан.
ветер, и я мог слышать шелестение листьев в кронах высоких
деревьев слева от меня. Электрический шторм был слишком
далек для того, чтобы осветить деревья, но их темные массы
оставались различимыми. Свете грозы позволил мне, однако,
установить, что справа от меня расположены хребты далеких
гор, и что лес находится только слева. Казалось, что я
смотрел в темную долину, которую я совсем не мог видеть.
Местность, над которой происходил электрический шторм,
находилась на противоположной стороне долины.
Затем пошел дождь. Я вжался в скалу, как мог дальше.
Шляпа моя служила хорошей защитой. Я сидел, прижав колени к
груди, и только мои щиколотки и ступни мокли под дождем.
Дождь шел долго. Он был довольно теплый. Я чувствовал
это своими ногами, и затем я заснул.
Голоса птиц разбудили меня. Я оглянулся, ища дона
Хуана. Его тут не было. Обычно я стал бы раздумывать над
тем, не бросил ли он меня здесь одного, но потрясение от
того, что я увидел вокруг себя, почти парализовало меня. Я
поднялся. Ноги у меня были совершенно мокрыми. С полей шляпы
текло, и в ней еще накопилась какая-то вода, которая
вылилась на меня. Я был совсем не в пещере, но под каким-то
густым кустом. Я ощутил момент ни с чем не сравнимого
замешательства. Я стоял на ровном участке долины между двумя
небольшими земляными холмами, покрытыми кустами. Слева от
меня не было никаких деревьев, а справа не было никакой
долины. Прямо передо мной, там, где я видел дорогу, ведущую
в лес, рос гигантский куст.
Я отказывался поверить в то, что увидел. Несовмести-
мость двух моих версий реальности заставила меня хвататься
за какого-либо рода объяснения. Мне пришло в голову, что
весьма возможно, что я спал так крепко, что дон Хуан мог
отнести меня на спине куда-нибудь в другое место, не
разбудив меня.
Я осмотрел то место, где спал. Земля там была сухой
точно так же, как земля на соседнем пятне рядом, где спал
дон Хуан.
- Как твои сновидения?
- Я объяснил ему, как трудно мне стало давать себе
команду смотреть на руки. Сначала это было относительно
легко, вероятно, из-за новизны концепции. У меня не было
никаких затруднений совершенно в том, чтобы вспоминать, что
я должен смотреть на свои руки. Однако, восторг прошел, и в
некоторые ночи я уже не мог этого делать совершенно.
- Ты должен носить головную повязку, отправляясь спать,
- Сказал он. - носить головную повязку - это хитрый маневр.
Я не могу тебе дать такую повязку, потому что ты должен сам
ее сделать из ленты. Но ты не можешь ее сделать до тех пор,
пока не увидишь ее в сновидении. Понимаешь, что я имею в
виду? Головная повязка должна быть сделана согласно особому
видению, и она должна иметь поперечную ленту, которая плотно
прилегает к темени. Или же она может быть, как тугая шапка.
Сновидения более легки, когда носишь объект силы на голове.
Ты можешь носить свою шляпу или одевать колпак, как фраер, и
отправляться спать. Но все эти вещи вызовут только
интенсивные сны, а не сновидения.
Секунду он молчал, а затем продолжал рассказывать мне
быстрым потоком слов, что видение головной повязки
происходит не только в сновидении, но может произойти также
в состоянии бодрствования, как результат любых проникающих и
совершенно не связанных событий. Таких, как слежение за
полетом птиц, движение воды, облаков и так далее.
- Охотник на силу следит за всем, - продолжал он. - и
все говорит ему какой-нибудь секрет.
- Но как можно быть уверенным, что вещи говорят
секреты?
Я думал, что он имеет особую формулу, которая позволяет
ему делать "правильные" интерпретации.
- Единственный способ быть уверенным, это следовать
всем тем инструкциям, которые я давал тебе, начиная с
первого дня, когда ты пришел ко мне. Для того, чтобы иметь
силу, нужно жить с силой.
Он доброжелательно улыбнулся. Он, казалось, потерял
свою яростность. Он даже слегка толкнул меня в руку.
- Ешь свою пищу силы, - подтолкнул он меня.
Я начал жевать сухое мясо, и в этот момент мне пришло
внезапное соображение, что, может быть, сухое мясо содержит
в себе какую-нибудь психотропную субстанцию, отсюда и
галлюцинации. На секунду я почувствовал почти облегчение.
Если он что-то положил в мясо, то мои миражи становятся
совершенно понятными. Я попросил его сказать мне, было ли
что-нибудь в "мясе, обладающем силой".
- Я объяснил ему, как трудно мне стало давать себе
команду смотреть на руки. Сначала это было относительно
легко, вероятно, из-за новизны концепции. У меня не было
никаких затруднений совершенно в том, чтобы вспоминать, что
я должен смотреть на свои руки. Однако, восторг прошел, и в
некоторые ночи я уже не мог этого делать совершенно.
- Ты должен носить головную повязку, отправляясь спать,
- Сказал он. - носить головную повязку - это хитрый маневр.
Я не могу тебе дать такую повязку, потому что ты должен сам
ее сделать из ленты. Но ты не можешь ее сделать до тех пор,
пока не увидишь ее в сновидении. Понимаешь, что я имею в
виду? Головная повязка должна быть сделана согласно особому
видению, и она должна иметь поперечную ленту, которая плотно
прилегает к темени. Или же она может быть, как тугая шапка.
Сновидения более легки, когда носишь объект силы на голове.
Ты можешь носить свою шляпу или одевать колпак, как фраер, и
отправляться спать. Но все эти вещи вызовут только
интенсивные сны, а не сновидения.
Секунду он молчал, а затем продолжал рассказывать мне
быстрым потоком слов, что видение головной повязки
происходит не только в сновидении, но может произойти также
в состоянии бодрствования, как результат любых проникающих и
совершенно не связанных событий. Таких, как слежение за
полетом птиц, движение воды, облаков и так далее.
- Охотник на силу следит за всем, - продолжал он. - и
все говорит ему какой-нибудь секрет.
- Но как можно быть уверенным, что вещи говорят
секреты?
Я думал, что он имеет особую формулу, которая позволяет
ему делать "правильные" интерпретации.
- Единственный способ быть уверенным, это следовать
всем тем инструкциям, которые я давал тебе, начиная с
первого дня, когда ты пришел ко мне. Для того, чтобы иметь
силу, нужно жить с силой.
Он доброжелательно улыбнулся. Он, казалось, потерял
свою яростность. Он даже слегка толкнул меня в руку.
- Ешь свою пищу силы, - подтолкнул он меня.
Я начал жевать сухое мясо, и в этот момент мне пришло
внезапное соображение, что, может быть, сухое мясо содержит
в себе какую-нибудь психотропную субстанцию, отсюда и
галлюцинации. На секунду я почувствовал почти облегчение.
Если он что-то положил в мясо, то мои миражи становятся
совершенно понятными. Я попросил его сказать мне, было ли
что-нибудь в "мясе, обладающем силой".
Я обучил тебя почти всему тому, что нужно знать воину,
чтобы начать жить в мире, накапливая силу самому. Однако я
знаю, что ты не можешь этого делать, и я должен быть
терпелив с тобой. Я знаю наверняка, что для того, чтобы быть
самим собой в мире силы, нужна целая жизнь борьбы.
Дон Хуан взглянул на небо и на горы. Солнце уже
клонилось к западу, и на горах быстро собирались дождевые
облака. Я не знал, сколько времени. Я забыл завести свои
часы. Я спросил его, не может ли он сказать, сколько
времени, и у него был такой приступ смеха, что он скатился с
камня в кусты.
Он встал и потянулся, зевая.
- Еще рано, - сказал он. - мы должны ждать, пока туман
не соберется на вершине горы, а затем ты должен встать на
этот камень и поблагодарить туман за его одолжение. Пусть он
придет и обнимет тебя. Я буду рядом, чтобы помочь, если
понадобится.
Каким-то образом перспектива того, чтобы стоять одному
в тумане, перепугала меня. Я чувствовал себя идиотски из-за
того, что реагирую таким нерациональным образом.
- Ты не можешь уйти из этих уединенных гор, не выразив
им своей благодарности, - сказал он твердым тоном. - воин
никогда не поворачивает спины к силе без того, чтобы отдать
должное за полученное одолжение.
Он лег на спину, положив руки под голову, и накрыл лицо
шляпой.
- Как я должен ждать тумана, что я должен делать? -
спросил я.
- Пиши, - сказал он сквозь шляпу. - но не закрывай
глаза и не поворачивайся спиной.
Я попытался писать, но не мог сконцентрироваться. Я
встал и стал беспокойно ходить. Дон Хуан поднял свою шляпу и
посмотрел на меня с оттенком раздражения
- Садись! - приказал он мне.
Он сказал, что битва силы еще не окончена и что я
должен научить свой дух не быть пассивным. Ничего из того,
что я делаю, не должно выдавать моих чувств, разве что я
хочу остаться пойманным в этих горах.
Он сел и шевельнул рукой с выражением срочности. Он
сказал, что я должен действовать так, как если бы все было
обычным, потому что места силы, как то, в котором мы
находимся, имеют потенциальную возможность опустошать людей,
если они беспокойны, и поэтому человек может развить
странные и вредные узы с этим местом.
- Эти узы приковывают человека к месту силы иногда на
всю жизнь, - сказал он. - а это не твое место. Ты не нашел
его сам, поэтому подтяни свой пояс и не теряй штанов.
Его предупреждение подействовало на меня, как заговор.
Я работал в течение нескольких часов без передышки.
чтобы начать жить в мире, накапливая силу самому. Однако я
знаю, что ты не можешь этого делать, и я должен быть
терпелив с тобой. Я знаю наверняка, что для того, чтобы быть
самим собой в мире силы, нужна целая жизнь борьбы.
Дон Хуан взглянул на небо и на горы. Солнце уже
клонилось к западу, и на горах быстро собирались дождевые
облака. Я не знал, сколько времени. Я забыл завести свои
часы. Я спросил его, не может ли он сказать, сколько
времени, и у него был такой приступ смеха, что он скатился с
камня в кусты.
Он встал и потянулся, зевая.
- Еще рано, - сказал он. - мы должны ждать, пока туман
не соберется на вершине горы, а затем ты должен встать на
этот камень и поблагодарить туман за его одолжение. Пусть он
придет и обнимет тебя. Я буду рядом, чтобы помочь, если
понадобится.
Каким-то образом перспектива того, чтобы стоять одному
в тумане, перепугала меня. Я чувствовал себя идиотски из-за
того, что реагирую таким нерациональным образом.
- Ты не можешь уйти из этих уединенных гор, не выразив
им своей благодарности, - сказал он твердым тоном. - воин
никогда не поворачивает спины к силе без того, чтобы отдать
должное за полученное одолжение.
Он лег на спину, положив руки под голову, и накрыл лицо
шляпой.
- Как я должен ждать тумана, что я должен делать? -
спросил я.
- Пиши, - сказал он сквозь шляпу. - но не закрывай
глаза и не поворачивайся спиной.
Я попытался писать, но не мог сконцентрироваться. Я
встал и стал беспокойно ходить. Дон Хуан поднял свою шляпу и
посмотрел на меня с оттенком раздражения
- Садись! - приказал он мне.
Он сказал, что битва силы еще не окончена и что я
должен научить свой дух не быть пассивным. Ничего из того,
что я делаю, не должно выдавать моих чувств, разве что я
хочу остаться пойманным в этих горах.
Он сел и шевельнул рукой с выражением срочности. Он
сказал, что я должен действовать так, как если бы все было
обычным, потому что места силы, как то, в котором мы
находимся, имеют потенциальную возможность опустошать людей,
если они беспокойны, и поэтому человек может развить
странные и вредные узы с этим местом.
- Эти узы приковывают человека к месту силы иногда на
всю жизнь, - сказал он. - а это не твое место. Ты не нашел
его сам, поэтому подтяни свой пояс и не теряй штанов.
Его предупреждение подействовало на меня, как заговор.
Я работал в течение нескольких часов без передышки.
После долгих поисков я нашел дона Хуана. Он сидел
вблизи каких-то темных очертаний, которые казались
деревьями. Когда я приблизился к нему, он сказал, что я
делаю хорошие успехи, но сейчас время с этим закончить,
потому что он уверен, что он уже достаточно долго
пользовался своим свистом и к этому времени ему уже могут
подражать другие.
Я согласился, что время остановиться. Я был почти
совсем измучен своими попытками. Почувствовав облегчение, я
спросил его, кто мог бы подражать его крику.
- Силы, олли, духи, кто знает, - сказал он шепотом.
Он объяснил, что "существа ночи" обычно издают очень
мелодичные звуки, но находясь в невыгодном положении,
воспроизводя хриплоту человеческих криков или птичьего
свиста. Он предупредил меня, чтобы я всегда останавливался,
если услышу такой звук и держал в уме все, что он сказал,
потому что когда-нибудь в другой раз мне может понадобиться
сделать точное определение. Ободряющим тоном он сказал, что
у меня теперь очень хорошее представление относительно того,
что такое "бег силы" и что для того, чтобы в совершенстве
освоить его, мне нужен лишь легкий толчок, который я смогу
получить в другой раз, когда мы вновь отправимся в ночь. Он
похлопал меня по плечу и заявил, что собирается покинуть
меня.
- Давай уберемся отсюда, - сказал он и побежал.
- Подожди, подожди, - взвизгнул я испуганно, - давай
пойдем шагом.
Дон Хуан остановился и снял шляпу.
- Черт возьми, - сказал он тоном замешательства, - мы с
тобой в пиковом положении. Ты знаешь, что я не могу ходить в
темноте. Я могу только бежать. Я сломаю себе ноги, если я
буду идти шагом.
У меня было такое чувство, что он улыбается, когда
говорит это, хотя я не мог видеть его лица. Доверительным
тоном он добавил, что уже слишком стар для того, чтобы
ходить шагом, и что то немногое в "беге силы", чему я
научился этой ночью, должно быть растянуто, раз есть такой
случай.
- Если мы не используем "бег силы", то нас сомнут как
траву, - прошептал он мне на ухо.
- Кто?
- В ночи есть вещи, которые действуют на людей, -
прошептал он таким тоном, который послал дрожь по всему
моему телу.
Он сказал, что не важно, буду ли я поспевать за ним,
потому, что он будет давать повторяющиеся сигналы четырех
совиных криков за раз, так, чтобы я мог следовать за ним.
Я предложил, чтобы мы остались в этих холмах до
рассвета, а затем уже покинули их. Очень драматическим тоном
он отметил, что оставаться здесь будет самоубийством. И даже
если мы выберемся живыми, то ночь высосет нашу личную силу
до такой степени, что мы станем жертвами первой же опасности
дня.
- Давай не будем больше терять времени, - сказал он с
ноткой срочности в голосе. - давай убираться отсюда.
Он вновь заверил меня, что будет двигаться как можно
медленнее. Последним его наставлением было, что я не должен
пытаться издавать какой-нибудь звук, даже ахнуть, что бы ни
случилось. Он указал мне общее направление, в котором мы
собираемся двигаться, и побежал заметно замедленным шагом. Я
последовал за ним, но как бы медленно он не двигался, я не
мог за ним поспеть, и скоро он исчез в темноте впереди меня.
Оставшись один, я осознал, что уже приспособился к
довольно быстрому движению, не отдавая себе в этом отчета, и
это меня потрясло. Я пытался выдерживать такой шаг так
долго, как только смогу и затем услышал зов дона Хуана
немножко справа от меня. Он просвистел четыре раза подряд.
вблизи каких-то темных очертаний, которые казались
деревьями. Когда я приблизился к нему, он сказал, что я
делаю хорошие успехи, но сейчас время с этим закончить,
потому что он уверен, что он уже достаточно долго
пользовался своим свистом и к этому времени ему уже могут
подражать другие.
Я согласился, что время остановиться. Я был почти
совсем измучен своими попытками. Почувствовав облегчение, я
спросил его, кто мог бы подражать его крику.
- Силы, олли, духи, кто знает, - сказал он шепотом.
Он объяснил, что "существа ночи" обычно издают очень
мелодичные звуки, но находясь в невыгодном положении,
воспроизводя хриплоту человеческих криков или птичьего
свиста. Он предупредил меня, чтобы я всегда останавливался,
если услышу такой звук и держал в уме все, что он сказал,
потому что когда-нибудь в другой раз мне может понадобиться
сделать точное определение. Ободряющим тоном он сказал, что
у меня теперь очень хорошее представление относительно того,
что такое "бег силы" и что для того, чтобы в совершенстве
освоить его, мне нужен лишь легкий толчок, который я смогу
получить в другой раз, когда мы вновь отправимся в ночь. Он
похлопал меня по плечу и заявил, что собирается покинуть
меня.
- Давай уберемся отсюда, - сказал он и побежал.
- Подожди, подожди, - взвизгнул я испуганно, - давай
пойдем шагом.
Дон Хуан остановился и снял шляпу.
- Черт возьми, - сказал он тоном замешательства, - мы с
тобой в пиковом положении. Ты знаешь, что я не могу ходить в
темноте. Я могу только бежать. Я сломаю себе ноги, если я
буду идти шагом.
У меня было такое чувство, что он улыбается, когда
говорит это, хотя я не мог видеть его лица. Доверительным
тоном он добавил, что уже слишком стар для того, чтобы
ходить шагом, и что то немногое в "беге силы", чему я
научился этой ночью, должно быть растянуто, раз есть такой
случай.
- Если мы не используем "бег силы", то нас сомнут как
траву, - прошептал он мне на ухо.
- Кто?
- В ночи есть вещи, которые действуют на людей, -
прошептал он таким тоном, который послал дрожь по всему
моему телу.
Он сказал, что не важно, буду ли я поспевать за ним,
потому, что он будет давать повторяющиеся сигналы четырех
совиных криков за раз, так, чтобы я мог следовать за ним.
Я предложил, чтобы мы остались в этих холмах до
рассвета, а затем уже покинули их. Очень драматическим тоном
он отметил, что оставаться здесь будет самоубийством. И даже
если мы выберемся живыми, то ночь высосет нашу личную силу
до такой степени, что мы станем жертвами первой же опасности
дня.
- Давай не будем больше терять времени, - сказал он с
ноткой срочности в голосе. - давай убираться отсюда.
Он вновь заверил меня, что будет двигаться как можно
медленнее. Последним его наставлением было, что я не должен
пытаться издавать какой-нибудь звук, даже ахнуть, что бы ни
случилось. Он указал мне общее направление, в котором мы
собираемся двигаться, и побежал заметно замедленным шагом. Я
последовал за ним, но как бы медленно он не двигался, я не
мог за ним поспеть, и скоро он исчез в темноте впереди меня.
Оставшись один, я осознал, что уже приспособился к
довольно быстрому движению, не отдавая себе в этом отчета, и
это меня потрясло. Я пытался выдерживать такой шаг так
долго, как только смогу и затем услышал зов дона Хуана
немножко справа от меня. Он просвистел четыре раза подряд.
Он положил руки на мои записки и забрал их от меня. Он
осторожно сложил страницы блокнота, прихватил их резиновой
ленточкой, а затем забросил блокнот, как метательный диск,
далеко в чапараль.
Я был шокирован и начал протестовать. Но он приложил
руку к моему рту. Он указал на большой куст и сказал, чтобы
я сконцентрировал свое внимание не на листьях, а на тени от
листьев. Он сказал, что бег в темноте не обязательно должен
вызваться страхом, но он может также быть и естественной
реакцией здорового тела, которое знает, как "не делать". Он
повторял вновь и вновь шепотом мне на правое ухо, что "не
делать" то, что я знал, как делать, является ключом к силе.
В случае наблюдения за деревом то, что я знал, как делать,
было немедленным фокусированием взгляда на листве. Тени от
листьев или же промежутки между листьями никогда меня не
заботили. Его последним наставлением было, чтобы я начал
фокусировать взгляд на тени листьев одной-единственной
ветви, а затем постепенно расширил охват до всего дерева.
Чтобы я не возвращал глаза обратно к листьям, потому что
первым осмысленным шагом к накоплению личной силы было
позволить телу "не делать".
Возможно, из-за своей усталости или моего нервного
возбуждения я так погрузился в тени от листьев, что к тому
времени, когда дон Хуан поднялся, я уже почти мог
воспринимать группу темных масс тени так же эффективно, как
в нормальных условиях я группировал листву. Общий эффект был
поразительным. Я сказал дону Хуану, что я хотел бы остаться
еще. Он засмеялся и похлопал меня по шляпе.
- Я же сказал тебе, - сказал он, - телу нравятся
подобные вещи.
Затем он сказал, что я должен позволить своей
накопленной энергии провести меня через кусты к моему
блокноту. Он мягко толкнул меня в чапараль. Какое-то время я
шел бесцельно и затем наткнулся на него. Я подумал, что,
должно быть, бессознательно запомнил направление, в котором
дон Хуан бросил его. Он объяснил события, сказав, что я шел
прямо к блокноту, потому что мое тело долгое время
пропитывалось "неделанием".
осторожно сложил страницы блокнота, прихватил их резиновой
ленточкой, а затем забросил блокнот, как метательный диск,
далеко в чапараль.
Я был шокирован и начал протестовать. Но он приложил
руку к моему рту. Он указал на большой куст и сказал, чтобы
я сконцентрировал свое внимание не на листьях, а на тени от
листьев. Он сказал, что бег в темноте не обязательно должен
вызваться страхом, но он может также быть и естественной
реакцией здорового тела, которое знает, как "не делать". Он
повторял вновь и вновь шепотом мне на правое ухо, что "не
делать" то, что я знал, как делать, является ключом к силе.
В случае наблюдения за деревом то, что я знал, как делать,
было немедленным фокусированием взгляда на листве. Тени от
листьев или же промежутки между листьями никогда меня не
заботили. Его последним наставлением было, чтобы я начал
фокусировать взгляд на тени листьев одной-единственной
ветви, а затем постепенно расширил охват до всего дерева.
Чтобы я не возвращал глаза обратно к листьям, потому что
первым осмысленным шагом к накоплению личной силы было
позволить телу "не делать".
Возможно, из-за своей усталости или моего нервного
возбуждения я так погрузился в тени от листьев, что к тому
времени, когда дон Хуан поднялся, я уже почти мог
воспринимать группу темных масс тени так же эффективно, как
в нормальных условиях я группировал листву. Общий эффект был
поразительным. Я сказал дону Хуану, что я хотел бы остаться
еще. Он засмеялся и похлопал меня по шляпе.
- Я же сказал тебе, - сказал он, - телу нравятся
подобные вещи.
Затем он сказал, что я должен позволить своей
накопленной энергии провести меня через кусты к моему
блокноту. Он мягко толкнул меня в чапараль. Какое-то время я
шел бесцельно и затем наткнулся на него. Я подумал, что,
должно быть, бессознательно запомнил направление, в котором
дон Хуан бросил его. Он объяснил события, сказав, что я шел
прямо к блокноту, потому что мое тело долгое время
пропитывалось "неделанием".
Он бросил на меня загадочный взгляд и два-три раза
поднял брови. Затем опять указал на маленький камешек,
который держал перед моими глазами.
- Я говорю, что ты превращаешь его в гальку, потому что
ты знаешь то делание, которое нужно для этого. Ну а для
того, чтобы остановить мир, ты должен остановить делание.
Он, казалось, знал, что я все еще ничего не понял и
улыбался, качая головой. Затем он взял прутик и указал на
неровный край гальки.
- В случае этого маленького камешка, - продолжал он, -
первое, что делает с ним делание, так это сжимает его до
этих размеров. Поэтому правильной вещью, которую делает
воин, если он хочет остановить мир, является увеличить
камешек или любую другую вещь неделанием.
Он поднялся и, положив камешек на валун, попросил меня
подойти поближе и рассмотреть его. Он сказал, чтобы я
взглянул на дырочки и вмятины на камне и постарался заметить
мельчайшие детали в них. Он сказал, что если я смогу
остановиться на деталях, то поры и вмятины исчезнут, и я
пойму, что означает неделание.
- Эта проклятая галька сведет тебя сегодня с ума, -
сказал он.
Должно быть, на лице у меня отразилось замешательство.
Он взглянул на меня и громко расхохотался. Затем он
притворился, что рассержен на гальку и два-три раза ударил
ее шляпой.
Я упрашивал его прояснить, что он имеет в виду. Я
уговаривал его, что если он только сделает усилие, то он
сможет объяснить все, что угодно. Он бросил на меня взгляд и
покачал головой, как если бы положение было безнадежным.
- Конечно, я могу все объяснить, - сказал он, смеясь. -
но сможешь ли ты это понять?
Я опешил от его выпада.
Делание заставляет тебя отделять гальку от большего по
размеру валуна. Если ты хочешь научиться неделанию, то ты,
скажем, должен слить их вместе.
Он показал на маленькую тень, которую галька бросала на
валун, и сказал, что это не тень, а клей, который сливает их
вместе. Затем он повернулся и отошел, сказав, что позднее
придет проведать меня.
поднял брови. Затем опять указал на маленький камешек,
который держал перед моими глазами.
- Я говорю, что ты превращаешь его в гальку, потому что
ты знаешь то делание, которое нужно для этого. Ну а для
того, чтобы остановить мир, ты должен остановить делание.
Он, казалось, знал, что я все еще ничего не понял и
улыбался, качая головой. Затем он взял прутик и указал на
неровный край гальки.
- В случае этого маленького камешка, - продолжал он, -
первое, что делает с ним делание, так это сжимает его до
этих размеров. Поэтому правильной вещью, которую делает
воин, если он хочет остановить мир, является увеличить
камешек или любую другую вещь неделанием.
Он поднялся и, положив камешек на валун, попросил меня
подойти поближе и рассмотреть его. Он сказал, чтобы я
взглянул на дырочки и вмятины на камне и постарался заметить
мельчайшие детали в них. Он сказал, что если я смогу
остановиться на деталях, то поры и вмятины исчезнут, и я
пойму, что означает неделание.
- Эта проклятая галька сведет тебя сегодня с ума, -
сказал он.
Должно быть, на лице у меня отразилось замешательство.
Он взглянул на меня и громко расхохотался. Затем он
притворился, что рассержен на гальку и два-три раза ударил
ее шляпой.
Я упрашивал его прояснить, что он имеет в виду. Я
уговаривал его, что если он только сделает усилие, то он
сможет объяснить все, что угодно. Он бросил на меня взгляд и
покачал головой, как если бы положение было безнадежным.
- Конечно, я могу все объяснить, - сказал он, смеясь. -
но сможешь ли ты это понять?
Я опешил от его выпада.
Делание заставляет тебя отделять гальку от большего по
размеру валуна. Если ты хочешь научиться неделанию, то ты,
скажем, должен слить их вместе.
Он показал на маленькую тень, которую галька бросала на
валун, и сказал, что это не тень, а клей, который сливает их
вместе. Затем он повернулся и отошел, сказав, что позднее
придет проведать меня.
- Я собираюсь, ребята, вам кое-что показать, - сказал
дон Хуан, когда юноши перестали смеяться.
Я считал, что он собирается показать нам какие-нибудь
объекты силы, которые были у него в сумке. На мгновение я
подумал, что молодые люди собираются обступить его, потому
что они все вместе сделали внезапное движение. Все они
слегка нагнулись вперед, как будто собирались подняться. Но
затем они все подобрали под себя левую ногу и сели опять в
ту мистическую позу, которая была так трудна для моих колен.
Я подвернул свою левую ногу как мог осторожнее. Я
обнаружил, что если я не сажусь на левую ступню, то есть
если я нахожусь в коленопреклоненном положении, то колени у
меня болят не так сильно.
Дон Хуан поднялся и зашел за большой валун, пока не
скрылся из виду.
Должно быть, прежде, чем встать, он подбросил сучьев в
огонь, пока я подворачивал свою ногу, потому что новые
сучья стали потрескивать, выбрасывая длинные языки пламени.
Эффект был исключительно драматическим. Пламя выросло в два
раза. Внезапно дон Хуан вышел из-за валуна и остановился на
том месте, где он сидел прежде. Я испытал секундное
замешательство. Дон Хуан надел забавную черную шляпу. Она
имела выступы около ушей и была круглой наверху. Мне пришло
в голову, что это фактически пиратская шляпа. На нем было
длинное черное пальто с фалдами, застегнутое на единственную
блестящую металлическую пуговицу, и у него была деревянная
нога.
Я засмеялся про себя. В своем пиратском костюме дон
Хуан выглядел действительно глупо. Я стал раздумывать над
тем, откуда он достал такой костюм в этой глуши и пришел к
выводу, что дону Хуану требуется еще повязка на глаз и
попугай на плечо, чтобы выглядеть типичным пиратом.
дон Хуан, когда юноши перестали смеяться.
Я считал, что он собирается показать нам какие-нибудь
объекты силы, которые были у него в сумке. На мгновение я
подумал, что молодые люди собираются обступить его, потому
что они все вместе сделали внезапное движение. Все они
слегка нагнулись вперед, как будто собирались подняться. Но
затем они все подобрали под себя левую ногу и сели опять в
ту мистическую позу, которая была так трудна для моих колен.
Я подвернул свою левую ногу как мог осторожнее. Я
обнаружил, что если я не сажусь на левую ступню, то есть
если я нахожусь в коленопреклоненном положении, то колени у
меня болят не так сильно.
Дон Хуан поднялся и зашел за большой валун, пока не
скрылся из виду.
Должно быть, прежде, чем встать, он подбросил сучьев в
огонь, пока я подворачивал свою ногу, потому что новые
сучья стали потрескивать, выбрасывая длинные языки пламени.
Эффект был исключительно драматическим. Пламя выросло в два
раза. Внезапно дон Хуан вышел из-за валуна и остановился на
том месте, где он сидел прежде. Я испытал секундное
замешательство. Дон Хуан надел забавную черную шляпу. Она
имела выступы около ушей и была круглой наверху. Мне пришло
в голову, что это фактически пиратская шляпа. На нем было
длинное черное пальто с фалдами, застегнутое на единственную
блестящую металлическую пуговицу, и у него была деревянная
нога.
Я засмеялся про себя. В своем пиратском костюме дон
Хуан выглядел действительно глупо. Я стал раздумывать над
тем, откуда он достал такой костюм в этой глуши и пришел к
выводу, что дону Хуану требуется еще повязка на глаз и
попугай на плечо, чтобы выглядеть типичным пиратом.
Пламя потеряло свою силу в тот же самый момент, как дон
Хуан скрылся за валуном. Я подумал, что его расчет времени
превосходен. Он, должно быть, подсчитал, сколько времени
понадобится на то, чтобы сгорели сучья, которые он подбросил
в костер, и подстроил свое появление и уход согласно этому
расчету.
Изменение интенсивности огня очень сильно подействовало
на группу. Среди юношей прокатилась дрожь нервозности. Когда
пламя уменьшилось в размере, молодые люди все вместе
вернулись в положение со скрещенными ногами.
Я ожидал, что дон Хуан выйдет сразу же из-за валуна и
сядет, как раньше, но его не было. Я нетерпеливо ждал.
Молодые люди сидели с бесстрастными выражениями на лицах.
Я не мог понять, чего дон Хуан добивался этими своими
розыгрышами. После долгого ожидания я повернулся к юноше и
тихим голосом спросил его, имеют для него какое-нибудь
значение хоть какие-нибудь из тех предметов, что он надел на
себя - забавное пальто с фалдами, шляпа и тот факт, что он
стоял на деревянной ноге.
Молодой человек посмотрел на меня с выражением
забавного ошеломления. Казалось, он был смущен. Я повторил
свой вопрос, и юноша, сидевший рядом с ним, внимательно
посмотрел на меня, прислушиваясь. Они взглянули друг на
друга явно в крайнем замешательстве. Я сказал, что для меня
эта шляпа, деревяшка и пальто превращали его в пирата.
К этому времени все четверо юношей подсели ко мне
поближе. Они тихо хихикали и нервно поеживались. Казалось,
они не находили слов. Наконец, самый смелый из них заговорил
со мной. Он сказал, что на доне Хуане не было шляпы, что он
не носил черного пальто и уж наверняка не стоял на
деревяшке. Что у него на голове была повязана чалма или
шаль, что одет он был в одноцветную тунику вроде монашеской
рясы, которая ниспадала до самой земли.
- Нет! - воскликнул мягко другой юноша. - на нем не
было чалмы.
- Правильно, - сказали другие.
Молодой человек, который заговорил первым, взглянул на
меня с выражением полного недоверия. Я сказал им, что нам
следует разобраться в том, что случилось, очень тщательно и
очень спокойно. Что я уверен, что дон Хуан хотел, чтобы мы
так и сделали и поэтому он оставил нас одних.
Хуан скрылся за валуном. Я подумал, что его расчет времени
превосходен. Он, должно быть, подсчитал, сколько времени
понадобится на то, чтобы сгорели сучья, которые он подбросил
в костер, и подстроил свое появление и уход согласно этому
расчету.
Изменение интенсивности огня очень сильно подействовало
на группу. Среди юношей прокатилась дрожь нервозности. Когда
пламя уменьшилось в размере, молодые люди все вместе
вернулись в положение со скрещенными ногами.
Я ожидал, что дон Хуан выйдет сразу же из-за валуна и
сядет, как раньше, но его не было. Я нетерпеливо ждал.
Молодые люди сидели с бесстрастными выражениями на лицах.
Я не мог понять, чего дон Хуан добивался этими своими
розыгрышами. После долгого ожидания я повернулся к юноше и
тихим голосом спросил его, имеют для него какое-нибудь
значение хоть какие-нибудь из тех предметов, что он надел на
себя - забавное пальто с фалдами, шляпа и тот факт, что он
стоял на деревянной ноге.
Молодой человек посмотрел на меня с выражением
забавного ошеломления. Казалось, он был смущен. Я повторил
свой вопрос, и юноша, сидевший рядом с ним, внимательно
посмотрел на меня, прислушиваясь. Они взглянули друг на
друга явно в крайнем замешательстве. Я сказал, что для меня
эта шляпа, деревяшка и пальто превращали его в пирата.
К этому времени все четверо юношей подсели ко мне
поближе. Они тихо хихикали и нервно поеживались. Казалось,
они не находили слов. Наконец, самый смелый из них заговорил
со мной. Он сказал, что на доне Хуане не было шляпы, что он
не носил черного пальто и уж наверняка не стоял на
деревяшке. Что у него на голове была повязана чалма или
шаль, что одет он был в одноцветную тунику вроде монашеской
рясы, которая ниспадала до самой земли.
- Нет! - воскликнул мягко другой юноша. - на нем не
было чалмы.
- Правильно, - сказали другие.
Молодой человек, который заговорил первым, взглянул на
меня с выражением полного недоверия. Я сказал им, что нам
следует разобраться в том, что случилось, очень тщательно и
очень спокойно. Что я уверен, что дон Хуан хотел, чтобы мы
так и сделали и поэтому он оставил нас одних.
По дороге к дому я говорил им, что их поступки
абсурдны, и что то, что они делают, не нужно. Дон Хуан
уставился на меня.
- Хенаро очень последовательный человек, - сказал дон
Хуан с серьезным выражением. - он такой же последовательный
и пунктуальный, как ты. Ты сам сказал, что никогда не
оставляешь ни одного камня не перевернутым. Он делает то же
самое.
Дон Хенаро похлопал меня по плечу и сказал, что дон
Хуан абсолютно прав, и что ему действительно хочется
походить на меня. Он взглянул на меня с безумным блеском в
глазах и раздул ноздри.
Дон Хуан хлопнул в ладоши и бросил на землю свою шляпу.
После долгих поисков вокруг дома дон Хенаро нашел
длинное и довольно толстое бревно - часть конька крыши. Он
взвалил его себе на плечи, и мы пошли назад к тому месту,
где была моя машина.
Когда мы поднимались на небольшой холм и уже почти
достигли поворота тропинки, откуда я мог видеть плоский
участок стоянки, на меня внезапно нашло озарение. Я подумал,
что найду свою машину, если взгляну прежде их, но когда я
посмотрел вниз, у подножия холма моей машины не оказалось.
Дон Хуан и дон Хенаро, должно быть, поняли, что я имел
в мыслях, и бежали за мной, громко смеясь. Когда мы достигли
подножия холма, они сразу принялись за работу. Я следил за
ними несколько секунд. Их поступки были совершенно
непонятны. Они не притворялись, что они работают. Они
действительно ушли целиком в задачу переворачивания валуна,
чтобы посмотреть, нет ли под ним моей машины. Для меня это
было слишком, и я присоединился к ним. Они пыхтели и
кричали, а дон Хенаро выл, как койот. Они насквозь
пропитались потом. Я отметил, как невероятно сильны были их
тела, особенно у дона Хуана. Рядом с ними я был изнеженным
юношей.
Очень скоро я тоже обливался потом. В конце концов мы
перевернули валун, и дон Хенаро исследовал под ним землю со
сводящим с ума терпением и тщательностью.
- Нет, ее здесь нет, - заявил он.
Это заявление повалило их обоих от смеха на землю.
Я нервно смеялся. У дона Хуана, казалось, были
настоящие спазмы боли, и он лежал на земле, прикрыв руками
лицо, в то время, как его тело тряслось от смеха.
абсурдны, и что то, что они делают, не нужно. Дон Хуан
уставился на меня.
- Хенаро очень последовательный человек, - сказал дон
Хуан с серьезным выражением. - он такой же последовательный
и пунктуальный, как ты. Ты сам сказал, что никогда не
оставляешь ни одного камня не перевернутым. Он делает то же
самое.
Дон Хенаро похлопал меня по плечу и сказал, что дон
Хуан абсолютно прав, и что ему действительно хочется
походить на меня. Он взглянул на меня с безумным блеском в
глазах и раздул ноздри.
Дон Хуан хлопнул в ладоши и бросил на землю свою шляпу.
После долгих поисков вокруг дома дон Хенаро нашел
длинное и довольно толстое бревно - часть конька крыши. Он
взвалил его себе на плечи, и мы пошли назад к тому месту,
где была моя машина.
Когда мы поднимались на небольшой холм и уже почти
достигли поворота тропинки, откуда я мог видеть плоский
участок стоянки, на меня внезапно нашло озарение. Я подумал,
что найду свою машину, если взгляну прежде их, но когда я
посмотрел вниз, у подножия холма моей машины не оказалось.
Дон Хуан и дон Хенаро, должно быть, поняли, что я имел
в мыслях, и бежали за мной, громко смеясь. Когда мы достигли
подножия холма, они сразу принялись за работу. Я следил за
ними несколько секунд. Их поступки были совершенно
непонятны. Они не притворялись, что они работают. Они
действительно ушли целиком в задачу переворачивания валуна,
чтобы посмотреть, нет ли под ним моей машины. Для меня это
было слишком, и я присоединился к ним. Они пыхтели и
кричали, а дон Хенаро выл, как койот. Они насквозь
пропитались потом. Я отметил, как невероятно сильны были их
тела, особенно у дона Хуана. Рядом с ними я был изнеженным
юношей.
Очень скоро я тоже обливался потом. В конце концов мы
перевернули валун, и дон Хенаро исследовал под ним землю со
сводящим с ума терпением и тщательностью.
- Нет, ее здесь нет, - заявил он.
Это заявление повалило их обоих от смеха на землю.
Я нервно смеялся. У дона Хуана, казалось, были
настоящие спазмы боли, и он лежал на земле, прикрыв руками
лицо, в то время, как его тело тряслось от смеха.
- В каком направлении мы пойдем теперь? - спросил дон
Хенаро после долгого отдыха.
Дон Хуан указал кивком головы.
- Куда мы идем? - спросил я.
- Искать твою машину, - сказал дон Хуан и даже не
улыбнулся.
Они опять шли по бокам от меня, когда мы вошли в кусты.
Мы прошли лишь несколько метров, когда дон Хенаро сделал нам
знак остановиться. Он на цыпочках подкрался к круглому кусту
в нескольких шагах в стороне. Несколько секунд всматривался
между веток, а затем сказал, что машины там нет.
Мы шли некоторое время, а затем дон Хенаро сделал мне
знак тишины своей рукой. Он выгнул спину, стоя на цыпочках,
и вытянул руки над головой. Его пальцы согнулись, как когти.
С того места, где я стоял, тело дона Хенаро имело форму
латинской буквы s. Секунду он был в этой позе, а затем
буквально головой вперед прыгнул на длинную ветку с сухими
листьями. Он осторожно поднял ее, осмотрел, а затем заметил,
что машины там нет.
Пока мы шли в густом чапарале, он заглядывал в кусты,
забирался на небольшие деревья и всматривался в их листву
лишь для того, чтобы заключить, что машины там тоже нет.
Тем временем я выдерживал подробнейший умственный отчет
всего, что я вижу и чего касаюсь. Мой последовательный и
упорядоченный взгляд на мир вокруг себя был таким же
непрерывным, как бывал всегда. Я касался камней, кустов,
деревьев, и перемещал свой взгляд с одного предмета на
другой, смотрел то одним глазом, то другим. По всем расчетам
я шел в чапарале: так же, как я делал это десятки раз во
время обычной жизни.
Потом дон Хенаро лег на живот и попросил нас сделать
так же. Он положил подбородок на сомкнутые руки. Дон Хуан
сделал то же самое. Оба они уставились на серию маленьких
выступов земли, которые выглядели, как микроскопические
холмы. Внезапно дон Хенаро сделал хватательное движение
правой рукой и что-то поймал. Он поспешно поднялся и также
сделал дон Хуан. Держа сомкнутую в кулак руку перед нами, он
сделал нам знак подойти поближе и посмотреть. Затем он стал
медленно открывать ладонь. Когда она наполовину приоткры-
лась, из нее вылетел и улетел большой черный предмет.
Движение было столь внезапным, а летящий предмет столь
велик, что я отпрыгнул назад и чуть не потерял равновесия.
Дон Хуан поддержал меня.
- Это была не машина, - пожаловался дон Хенаро. - это
была проклятая муха. Извините.
Оба они пристально рассматривали меня. Они стояли
передо мной и не смотрели прямо на меня, а только уголками
глаз. Взгляд был длительный.
- Это была муха, не так ли? - спросил меня дон Хенаро.
- Я думаю, что так, - сказал я.
- Не думай, - приказал дон Хуан величественно. - что ты
видел?
- Я видел что-то величиной с ворону, вылетающее у него
из руки, - сказал я.
Мое заявление соответствовало тому, что я ощутил, и не
было рассчитано, как шутка, но они восприняли его, как самое
смешное заявление, которое кто-либо сказал за этот день. Они
оба стали прыгать вверх и вниз и хохотать, пока не выбились
из дыхания.
Хенаро после долгого отдыха.
Дон Хуан указал кивком головы.
- Куда мы идем? - спросил я.
- Искать твою машину, - сказал дон Хуан и даже не
улыбнулся.
Они опять шли по бокам от меня, когда мы вошли в кусты.
Мы прошли лишь несколько метров, когда дон Хенаро сделал нам
знак остановиться. Он на цыпочках подкрался к круглому кусту
в нескольких шагах в стороне. Несколько секунд всматривался
между веток, а затем сказал, что машины там нет.
Мы шли некоторое время, а затем дон Хенаро сделал мне
знак тишины своей рукой. Он выгнул спину, стоя на цыпочках,
и вытянул руки над головой. Его пальцы согнулись, как когти.
С того места, где я стоял, тело дона Хенаро имело форму
латинской буквы s. Секунду он был в этой позе, а затем
буквально головой вперед прыгнул на длинную ветку с сухими
листьями. Он осторожно поднял ее, осмотрел, а затем заметил,
что машины там нет.
Пока мы шли в густом чапарале, он заглядывал в кусты,
забирался на небольшие деревья и всматривался в их листву
лишь для того, чтобы заключить, что машины там тоже нет.
Тем временем я выдерживал подробнейший умственный отчет
всего, что я вижу и чего касаюсь. Мой последовательный и
упорядоченный взгляд на мир вокруг себя был таким же
непрерывным, как бывал всегда. Я касался камней, кустов,
деревьев, и перемещал свой взгляд с одного предмета на
другой, смотрел то одним глазом, то другим. По всем расчетам
я шел в чапарале: так же, как я делал это десятки раз во
время обычной жизни.
Потом дон Хенаро лег на живот и попросил нас сделать
так же. Он положил подбородок на сомкнутые руки. Дон Хуан
сделал то же самое. Оба они уставились на серию маленьких
выступов земли, которые выглядели, как микроскопические
холмы. Внезапно дон Хенаро сделал хватательное движение
правой рукой и что-то поймал. Он поспешно поднялся и также
сделал дон Хуан. Держа сомкнутую в кулак руку перед нами, он
сделал нам знак подойти поближе и посмотреть. Затем он стал
медленно открывать ладонь. Когда она наполовину приоткры-
лась, из нее вылетел и улетел большой черный предмет.
Движение было столь внезапным, а летящий предмет столь
велик, что я отпрыгнул назад и чуть не потерял равновесия.
Дон Хуан поддержал меня.
- Это была не машина, - пожаловался дон Хенаро. - это
была проклятая муха. Извините.
Оба они пристально рассматривали меня. Они стояли
передо мной и не смотрели прямо на меня, а только уголками
глаз. Взгляд был длительный.
- Это была муха, не так ли? - спросил меня дон Хенаро.
- Я думаю, что так, - сказал я.
- Не думай, - приказал дон Хуан величественно. - что ты
видел?
- Я видел что-то величиной с ворону, вылетающее у него
из руки, - сказал я.
Мое заявление соответствовало тому, что я ощутил, и не
было рассчитано, как шутка, но они восприняли его, как самое
смешное заявление, которое кто-либо сказал за этот день. Они
оба стали прыгать вверх и вниз и хохотать, пока не выбились
из дыхания.
- Я полагаю, с Карлоса достаточно, - сказал дон Хуан.
Его голос звучал хрипло от смеха.
Дон Хенаро сказал, что он вот-вот найдет мою машину, и
что чувствуется все горячее и горячее. Дон Хуан сказал, что
мы находимся в очень пересеченной местности, и что найти
машину здесь было нежелательной вещью. Дон Хенаро снял свою
шляпу и привязал к ней кусок нитки из своего пончо. Затем он
прикрепил свой шерстяной пояс к желтой ленточке,
закрепленной на полях шляпы с краю.
- Я делаю из своей шляпы воздушного змея, - сказал он
мне.
Я следил за ним, зная, что он шутит. Я всегда считал
себя экспертом по воздушным змеям. Будучи ребенком, я строил
сложнейшие змеи и знал, что поля шляпы слишком ветхи для
того, чтобы устоять перед ветром. Верх шляпы, с другой
стороны, был слишком высок, и ветер будет циркулировать
внутри, не давая шляпе приподняться с земли.
- Ты думаешь, она не полетит, так? - спросил дон Хуан.
- Я знаю, что не полетит, - сказал я.
Дону Хенаро, казалось, не было до этого дела, и он
закончил тем, что привязал длинную бечевку к своей
шляпе-змею.
День был ветреным, и дон Хенаро побежал вниз с холма в
то время, как дон Хуан держал его шляпу. Затем дон Хенаро
дернул за бечевку, и проклятая штуковина действительно
полетела.
- Смотри, смотри на змея! - заорал дон Хенаро. Шляпа
пару раз нырнула, но осталась в воздухе.
- Не отводи глаз от змея, - сказал дон Хуан твердо.
На мгновение я почувствовал головокружение. Глядя на
змея, я испытал полное воспоминание другого случая.
Казалось, что я сам запускаю змея, как я когда-то делал в
ветреные дни на холмах моего родного города.
На короткое мгновение воспоминание поглотило меня, и я
потерял свое осознание хода времени.
Я услышал, что дон Хенаро кричит что-то и увидел шляпу,
которая ныряла вверх и вниз, а затем стала падать на землю
туда, где была моя машина. Все это произошло с такой
скоростью, что у меня не было ясного представления о том,
что произошло. Я чувствовал головокружение и рассеянность.
Мой ум удержал только смущающую картину. Я увидел, что то ли
шляпа дона Хенаро превратилась в мою машину, то ли шляпа
упала на крышу моей машины. Мне хотелось верить последнему,
что дон Хенаро хотел использовать свою шляпу, чтобы указать
мне мою машину, используя шляпу. Не то, чтобы это имело
значение, поскольку один вариант был такой же пугающий, как
и второй, но в то же время мой ум цеплялся за эту спорную
деталь для того, чтобы удержать мое первоначальное
умственное равновесие.
Его голос звучал хрипло от смеха.
Дон Хенаро сказал, что он вот-вот найдет мою машину, и
что чувствуется все горячее и горячее. Дон Хуан сказал, что
мы находимся в очень пересеченной местности, и что найти
машину здесь было нежелательной вещью. Дон Хенаро снял свою
шляпу и привязал к ней кусок нитки из своего пончо. Затем он
прикрепил свой шерстяной пояс к желтой ленточке,
закрепленной на полях шляпы с краю.
- Я делаю из своей шляпы воздушного змея, - сказал он
мне.
Я следил за ним, зная, что он шутит. Я всегда считал
себя экспертом по воздушным змеям. Будучи ребенком, я строил
сложнейшие змеи и знал, что поля шляпы слишком ветхи для
того, чтобы устоять перед ветром. Верх шляпы, с другой
стороны, был слишком высок, и ветер будет циркулировать
внутри, не давая шляпе приподняться с земли.
- Ты думаешь, она не полетит, так? - спросил дон Хуан.
- Я знаю, что не полетит, - сказал я.
Дону Хенаро, казалось, не было до этого дела, и он
закончил тем, что привязал длинную бечевку к своей
шляпе-змею.
День был ветреным, и дон Хенаро побежал вниз с холма в
то время, как дон Хуан держал его шляпу. Затем дон Хенаро
дернул за бечевку, и проклятая штуковина действительно
полетела.
- Смотри, смотри на змея! - заорал дон Хенаро. Шляпа
пару раз нырнула, но осталась в воздухе.
- Не отводи глаз от змея, - сказал дон Хуан твердо.
На мгновение я почувствовал головокружение. Глядя на
змея, я испытал полное воспоминание другого случая.
Казалось, что я сам запускаю змея, как я когда-то делал в
ветреные дни на холмах моего родного города.
На короткое мгновение воспоминание поглотило меня, и я
потерял свое осознание хода времени.
Я услышал, что дон Хенаро кричит что-то и увидел шляпу,
которая ныряла вверх и вниз, а затем стала падать на землю
туда, где была моя машина. Все это произошло с такой
скоростью, что у меня не было ясного представления о том,
что произошло. Я чувствовал головокружение и рассеянность.
Мой ум удержал только смущающую картину. Я увидел, что то ли
шляпа дона Хенаро превратилась в мою машину, то ли шляпа
упала на крышу моей машины. Мне хотелось верить последнему,
что дон Хенаро хотел использовать свою шляпу, чтобы указать
мне мою машину, используя шляпу. Не то, чтобы это имело
значение, поскольку один вариант был такой же пугающий, как
и второй, но в то же время мой ум цеплялся за эту спорную
деталь для того, чтобы удержать мое первоначальное
умственное равновесие.
- Не борись с этим, - услышал я слова дона Хуана.
Я чувствовал, что что-то внутри меня вот-вот прорвется
на поверхность. Мысли и видения накатывались безудержными
волнами, как если бы я засыпал. Я остолбенело смотрел на
машину. Она стояла на каменистом участке примерно в тридцати
метрах. Она действительно выглядела так, как если бы кто-то
только что поставил ее туда. Я подбежал к ней и начал ее
осматривать.
- Проклятие! - воскликнул дон Хуан. - не смотри на
машину, останови мир!
Затем, как во сне, я услышал его крик: "шляпа Хенаро!
Шляпа Хенаро!"
Я посмотрел на них. Они пристально смотрели на меня. Их
глаза были пронзительными. Я почувствовал боль в животе.
Внезапно у меня заболела голова, и мне стало плохо.
Дон Хуан и дон Хенаро смотрели на меня с любопытством.
Некоторое время я сидел рядом с машиной, а затем совершенно
автоматически я отпер дверцу и пустил дона Хенаро на заднее
сиденье. Дон Хуан последовал за ним и сел рядом. Мне
показалось это странным, поскольку он обычно садился на
переднее сиденье.
Я погнал свою машину к дому дона Хуана в каком-то
тумане. Я не был сам собой. В животе у меня было неспокойно,
и ощущение тошноты вытеснило мою трезвость. Я вел машину
механически. Я слышал, как дон Хуан и дон Хенаро подобно
детям смеялись и хихикали на заднем сидении. Я слышал, как
дон Хуан спросил меня: "мы подъезжаем?"
Тут я увидел, что только сейчас обращаю внимание на
дорогу. Мы действительно были очень близко от его дома.
- Сейчас мы будем там, - пробормотал я.
Они взвыли от смеха. Они хлопали в ладоши и себя по
ляжкам.
Когда мы подъехали к дому, я автоматически выскочил из
машины и открыл перед ними дверцу. Дон Хенаро вышел первым и
поздравил меня с тем, что он назвал самой приятной и гладкой
поездкой, которая когда-либо была у него в жизни. Дон Хуан
сделал то же самое. Я почти не обратил на них внимание.
Я запер машину и едва добрался до дому. Прежде, чем
заснуть, я слышал, как хохотали дон Хуан и дон Хенаро.
http://www.lib.ru/KASTANEDA/kastan3.txt
Я чувствовал, что что-то внутри меня вот-вот прорвется
на поверхность. Мысли и видения накатывались безудержными
волнами, как если бы я засыпал. Я остолбенело смотрел на
машину. Она стояла на каменистом участке примерно в тридцати
метрах. Она действительно выглядела так, как если бы кто-то
только что поставил ее туда. Я подбежал к ней и начал ее
осматривать.
- Проклятие! - воскликнул дон Хуан. - не смотри на
машину, останови мир!
Затем, как во сне, я услышал его крик: "шляпа Хенаро!
Шляпа Хенаро!"
Я посмотрел на них. Они пристально смотрели на меня. Их
глаза были пронзительными. Я почувствовал боль в животе.
Внезапно у меня заболела голова, и мне стало плохо.
Дон Хуан и дон Хенаро смотрели на меня с любопытством.
Некоторое время я сидел рядом с машиной, а затем совершенно
автоматически я отпер дверцу и пустил дона Хенаро на заднее
сиденье. Дон Хуан последовал за ним и сел рядом. Мне
показалось это странным, поскольку он обычно садился на
переднее сиденье.
Я погнал свою машину к дому дона Хуана в каком-то
тумане. Я не был сам собой. В животе у меня было неспокойно,
и ощущение тошноты вытеснило мою трезвость. Я вел машину
механически. Я слышал, как дон Хуан и дон Хенаро подобно
детям смеялись и хихикали на заднем сидении. Я слышал, как
дон Хуан спросил меня: "мы подъезжаем?"
Тут я увидел, что только сейчас обращаю внимание на
дорогу. Мы действительно были очень близко от его дома.
- Сейчас мы будем там, - пробормотал я.
Они взвыли от смеха. Они хлопали в ладоши и себя по
ляжкам.
Когда мы подъехали к дому, я автоматически выскочил из
машины и открыл перед ними дверцу. Дон Хенаро вышел первым и
поздравил меня с тем, что он назвал самой приятной и гладкой
поездкой, которая когда-либо была у него в жизни. Дон Хуан
сделал то же самое. Я почти не обратил на них внимание.
Я запер машину и едва добрался до дому. Прежде, чем
заснуть, я слышал, как хохотали дон Хуан и дон Хенаро.
http://www.lib.ru/KASTANEDA/kastan3.txt