Показаны записи 51351 - 51360 из 56255
Можно сказать, что для любой предложенной мной последовательности чисел всегда будет иметься несколько простых способов ее описания, однако будет существовать бесконечное число альтернативных способов, не ограниченных критерием простоты.
Предположим, числа представлены буквами: x,w,p,n и т. д. Эти буквы могут обозначать любое число, даже дробное. Мне нужно только повторить ряд три или четыре раза в вербальной, визуальной или другой сенсорной форме, даже в форме кинестетических ощущений или боли, и вы начнете различать в нем паттерн. В вашем разуме, равно как в моем, он превратится в лейтмотив, имеющий эстетическую ценность. В такой мере он будет знаком и понятен.
Однако паттерн может быть изменен или нарушен посредством добавления, повторения или чего-то еще, что заставит вас воспринять его по-новому. Эти изменения никогда нельзя предсказать с абсолютной уверенностью, поскольку они еще не случились.
Можно даже указать большие классы феноменов, где предсказания и управление просто невозможны по самым фундаментальным, однако вполне понятным причинам. Хорошо знакомый пример этого класса феноменов - разрушение какого-либо поверхностно однородного материала, например, стекла. Броуновское движение (см. Глоссарий) молекул в жидкостях и газах в равной степени непредсказуемо.
Если я брошу камень в оконное стекло, то при соответствующих обстоятельствах оно разобьется или треснет в форме звездообразного паттерна. Если мой камень ударит по стеклу со скоростью пули, существует возможность, что он выбьет из стекла аккуратный конический кусочек, называемый конус удара. Если мой камень слишком мал или медленно летит, стекло может вообще не разбиться. На этом уровне прогнозирование и управление вполне возможны. Я легко могу обеспечить достижение любого из трех результатов (звезда, конус удара, отсутствие разрушения) при условии, что сила броска будет такова, что переходные эффекты не возникнут.
Но в рамках условий, порождающих звездообразный разлом, невозможно прогнозировать или управлять траекториями и расположением лучей звезды.
Предположим, числа представлены буквами: x,w,p,n и т. д. Эти буквы могут обозначать любое число, даже дробное. Мне нужно только повторить ряд три или четыре раза в вербальной, визуальной или другой сенсорной форме, даже в форме кинестетических ощущений или боли, и вы начнете различать в нем паттерн. В вашем разуме, равно как в моем, он превратится в лейтмотив, имеющий эстетическую ценность. В такой мере он будет знаком и понятен.
Однако паттерн может быть изменен или нарушен посредством добавления, повторения или чего-то еще, что заставит вас воспринять его по-новому. Эти изменения никогда нельзя предсказать с абсолютной уверенностью, поскольку они еще не случились.
Можно даже указать большие классы феноменов, где предсказания и управление просто невозможны по самым фундаментальным, однако вполне понятным причинам. Хорошо знакомый пример этого класса феноменов - разрушение какого-либо поверхностно однородного материала, например, стекла. Броуновское движение (см. Глоссарий) молекул в жидкостях и газах в равной степени непредсказуемо.
Если я брошу камень в оконное стекло, то при соответствующих обстоятельствах оно разобьется или треснет в форме звездообразного паттерна. Если мой камень ударит по стеклу со скоростью пули, существует возможность, что он выбьет из стекла аккуратный конический кусочек, называемый конус удара. Если мой камень слишком мал или медленно летит, стекло может вообще не разбиться. На этом уровне прогнозирование и управление вполне возможны. Я легко могу обеспечить достижение любого из трех результатов (звезда, конус удара, отсутствие разрушения) при условии, что сила броска будет такова, что переходные эффекты не возникнут.
Но в рамках условий, порождающих звездообразный разлом, невозможно прогнозировать или управлять траекториями и расположением лучей звезды.
Я помню и скучный анализ предложений, и дальнейшее скучное изучение сравнительной анатомии в Кембридже. Оба предмета преподавались так, что казались мучительно далекими от реальности. А ведь нам могли бы что-то рассказать о связующем паттерне, о том, что любая коммуникация требует контекста, что без контекста смысла не существует, что контексты даруют Смысл, поскольку существует классификация контекстов. Учитель мог бы привести доводы, что рост и дифференциация должны управляться коммуникацией. Формы животных и растений - это трансформанты сообщений.
Сам язык - это форма коммуникации. Структура входящих сообщений должна каким-то образом отражаться в структуре выходящих. Анатомия должна содержать разновидность грамматики, поскольку вся анатомия есть трансформанта материала сообщений, которому должна быть придана контекстно-зависимая форма. И наконец, придание контекстно- зависимой формы (contextual shaping) есть только другое название грамматики.
Таким образом, мы возвращаемся к паттернам связи и более абстрактному, широкому (и почти бессодержательному) утверждению о существовании паттерна паттернов связи.
Эта книга построена на той точке зрения, что мы - части живого мира. В начале этой главы в качестве эпиграфа я поместил абзац из бл. Августина, в котором ясно формулируются его эпистемологические предпосылки. Сегодня подобная формулировка вызывает ностальгию. Большинство из нас потеряло то чувство единства биосферы и человечества, которое бы укрепляло и утешало нас утверждением красоты. Большинство из нас сегодня не верит, что несмотря на разнобой на уровне фрагментов нашего ограниченного опыта, большее целое изначально красиво.
Мы потеряли сердцевину христианства. Мы потеряли Шиву, индуистского танцора, чей танец на тривиальном уровне одновременно служит и созиданию, и разрушению, но в целом является красотой. Мы потеряли Абраксаса, гностического бога как дня, так и ночи, который и ужасен, и прекрасен. Мы потеряли тотемизм, чувство параллелизма между устройством человека и устройством животных и растений. Мы потеряли даже Умирающего Бога.
Мы начинаем заигрывать с экологическими идеями, и хотя мы немедленно опошляем эти идеи до уровня коммерции или политики, это говорит по крайней мере о том, что в душе человека по-прежнему существует стремление объединить и тем самым благословить тот совокупный природный мир, к которому мы принадлежим.
Сам язык - это форма коммуникации. Структура входящих сообщений должна каким-то образом отражаться в структуре выходящих. Анатомия должна содержать разновидность грамматики, поскольку вся анатомия есть трансформанта материала сообщений, которому должна быть придана контекстно-зависимая форма. И наконец, придание контекстно- зависимой формы (contextual shaping) есть только другое название грамматики.
Таким образом, мы возвращаемся к паттернам связи и более абстрактному, широкому (и почти бессодержательному) утверждению о существовании паттерна паттернов связи.
Эта книга построена на той точке зрения, что мы - части живого мира. В начале этой главы в качестве эпиграфа я поместил абзац из бл. Августина, в котором ясно формулируются его эпистемологические предпосылки. Сегодня подобная формулировка вызывает ностальгию. Большинство из нас потеряло то чувство единства биосферы и человечества, которое бы укрепляло и утешало нас утверждением красоты. Большинство из нас сегодня не верит, что несмотря на разнобой на уровне фрагментов нашего ограниченного опыта, большее целое изначально красиво.
Мы потеряли сердцевину христианства. Мы потеряли Шиву, индуистского танцора, чей танец на тривиальном уровне одновременно служит и созиданию, и разрушению, но в целом является красотой. Мы потеряли Абраксаса, гностического бога как дня, так и ночи, который и ужасен, и прекрасен. Мы потеряли тотемизм, чувство параллелизма между устройством человека и устройством животных и растений. Мы потеряли даже Умирающего Бога.
Мы начинаем заигрывать с экологическими идеями, и хотя мы немедленно опошляем эти идеи до уровня коммерции или политики, это говорит по крайней мере о том, что в душе человека по-прежнему существует стремление объединить и тем самым благословить тот совокупный природный мир, к которому мы принадлежим.
Есть люди, которые предпочитают определять носы через их «функцию», т. е. обоняние. Но если вы разберетесь в этих определениях, вы придете к тому же, но только с использованием временного контекста вместо пространственного. Вы устанавливаете значение органа благодаря тому, что знаете его роль в последовательностях взаимодействий между существом и окружающей средой. Я называю это временным контекстом.
Временная классификация идет поперек пространственной классификации контекстов. Однако в эмбриологии первое определение всегда должно даваться в терминах формальных отношений. Хобот зародыша не может, вообще говоря, ничего обонять. Эмбриология формальна.
Позвольте мне проиллюстрировать этот род связи, этот связующий паттерн рассказом об открытии Гёте. Он был неплохим ботаником и имел большие способности к распознаванию нетривиальных вещей (т. е. к распознаванию связующего паттерна). Он навел порядок в словаре общей сравнительной анатомии цветущих растений. Он обнаружил, что определение «листа» как «плоской зеленой штуки», или «стебля» как «цилиндрической штуки» неудовлетворительно.
Подход к определению состоит в том (и где-то в глубине процессов роста растения это именно так и делается), чтобы заметить, что почки (т. е. стебли-дети) формируются в точках ответвления листьев. Исходя из этого, ботаник конструирует определения на основе отношений между стеблем, листом, почкой, точкой ответвления и т. д.
Временная классификация идет поперек пространственной классификации контекстов. Однако в эмбриологии первое определение всегда должно даваться в терминах формальных отношений. Хобот зародыша не может, вообще говоря, ничего обонять. Эмбриология формальна.
Позвольте мне проиллюстрировать этот род связи, этот связующий паттерн рассказом об открытии Гёте. Он был неплохим ботаником и имел большие способности к распознаванию нетривиальных вещей (т. е. к распознаванию связующего паттерна). Он навел порядок в словаре общей сравнительной анатомии цветущих растений. Он обнаружил, что определение «листа» как «плоской зеленой штуки», или «стебля» как «цилиндрической штуки» неудовлетворительно.
Подход к определению состоит в том (и где-то в глубине процессов роста растения это именно так и делается), чтобы заметить, что почки (т. е. стебли-дети) формируются в точках ответвления листьев. Исходя из этого, ботаник конструирует определения на основе отношений между стеблем, листом, почкой, точкой ответвления и т. д.
Утверждение заключается в том, что можно воспринимать поверхности, которые временно пропали из виду, и что можно точно определить, что именно пропало из виду. Поверхности пропадают из виду и вновь появляются в виду, когда наблюдатель движется, сначала в одном направлении, а затем в противоположном,— в этом все дело. Если локомоция обратима — а так оно и есть на самом деле,— то все, что пропадает из виду, по мере передвижения наблюдателя вновь появляется в виду, когда он возвращается, и наоборот.
Интересно.
"С глаз долой - из сердца вон".
"Хочешь увидеть великое - закрой глаза и посмотри, что осталось". Такие ассоциации...
Так, в «Принципах гештальтпсихологии» мы читаем: «Каждая вещь говорит, что она собой представляет...» фрукт говорит: «Съешь меня»; вода говорит: «Выпей меня»; гром говорит: «Бойся меня»; женщина говорит: «Люби меня» (Koffka, 1935, с. 7). Эти значения ясны и очевидны и составляют существенные черты внутреннего опыта как такового. Коффка считал, что подобного рода значения нельзя свести к бледным образам памяти или неосознаваемым установкам на определенные реакции. Почтовый ящик «приглашает» отправить письмо, рукоятка «хочет», чтобы ее взяли в руки, то есть вещи «говорят нам, что с ними делать» (с. 353). Следовательно, у них есть то, что Коффка назвал «свойством навязывания».
Тут я как-то озадачен... вроде как речь идет о буквализмах, но:
вода говорит: «Выпей меня» - мне вода говорит "плавай во мне";
гром говорит: «Бойся меня» - "радуйся мне";
Следовательно, у них есть то, что Коффка назвал «свойством навязывания».
"Свойство навязывания" зависит от по меньшей мере двух контекстов - внутри/снаружи меня.
Ящик привлекает наблюдателя лишь тогда, когда у него есть неотправленное письмо, и больше никогда.
Точно. Только наблюдатель должен при этом знать, что ящик служит именно для отправки письма.
Он полагал, что если потребности наблюдателя изменяются, то значение объекта изменяется тоже.
Интересно.
"С глаз долой - из сердца вон".
"Хочешь увидеть великое - закрой глаза и посмотри, что осталось". Такие ассоциации...
Так, в «Принципах гештальтпсихологии» мы читаем: «Каждая вещь говорит, что она собой представляет...» фрукт говорит: «Съешь меня»; вода говорит: «Выпей меня»; гром говорит: «Бойся меня»; женщина говорит: «Люби меня» (Koffka, 1935, с. 7). Эти значения ясны и очевидны и составляют существенные черты внутреннего опыта как такового. Коффка считал, что подобного рода значения нельзя свести к бледным образам памяти или неосознаваемым установкам на определенные реакции. Почтовый ящик «приглашает» отправить письмо, рукоятка «хочет», чтобы ее взяли в руки, то есть вещи «говорят нам, что с ними делать» (с. 353). Следовательно, у них есть то, что Коффка назвал «свойством навязывания».
Тут я как-то озадачен... вроде как речь идет о буквализмах, но:
вода говорит: «Выпей меня» - мне вода говорит "плавай во мне";
гром говорит: «Бойся меня» - "радуйся мне";
Следовательно, у них есть то, что Коффка назвал «свойством навязывания».
"Свойство навязывания" зависит от по меньшей мере двух контекстов - внутри/снаружи меня.
Ящик привлекает наблюдателя лишь тогда, когда у него есть неотправленное письмо, и больше никогда.
Точно. Только наблюдатель должен при этом знать, что ящик служит именно для отправки письма.
Он полагал, что если потребности наблюдателя изменяются, то значение объекта изменяется тоже.
Как читать книги
http://community.livejournal.com/mindmaps/54169.html
http://community.livejournal.com/mindmaps/54169.html
</>
Читаем-анализируем: "Экологический подход к зрительному восприятию" Дж. Гибсона
metanymous в Metapractice (оригинал в ЖЖ)
Гибсон полагал, что человек наделен двумя видами зрения — обычным, в результате которого возникает то, что он называл «видимым миром», и так называемым картинным зрением, продуктом которого является «видимое поле». Дихотомию «ощущение — восприятие» он заменил дихотомией «видимое поле — видимый мир». Способность переживать видимое поле появилась у человека, считал Гибсон, на поздних этапах его культурно-исторического развития и является производной от его способности воспринимать рисунки.
Статья по Биологической обратной связи.
Данная статья была опубликована в журнале Медицинские науки №3 (21) 2007 г. В связи с ограниченным тиражом журнала выкладываю статью в свободный доступ.
О возможности коррекции высших психических функций при шизотипическом личностном расстройстве у детей младшего школьного возраста средствами биологической обратной связи
Заюнчковский О.С., Зверева Н.В.
http://community.livejournal.com/ru_psychology/722903.html
Данная статья была опубликована в журнале Медицинские науки №3 (21) 2007 г. В связи с ограниченным тиражом журнала выкладываю статью в свободный доступ.
О возможности коррекции высших психических функций при шизотипическом личностном расстройстве у детей младшего школьного возраста средствами биологической обратной связи
Заюнчковский О.С., Зверева Н.В.
http://community.livejournal.com/ru_psychology/722903.html
Познавательное метамоделирование: - "почему люди смеются?"4
http://community.livejournal.com/metapractice/63422.html
Якорение: паттерн, модель, техники/шаблоны, практика10
http://community.livejournal.com/metapractice/64189.html
Якорь СЛЕВА, Якорь СПРАВА!!!4
http://community.livejournal.com/metapractice/61341.html
http://community.livejournal.com/metapractice/63422.html
Якорение: паттерн, модель, техники/шаблоны, практика10
http://community.livejournal.com/metapractice/64189.html
Якорь СЛЕВА, Якорь СПРАВА!!!4
http://community.livejournal.com/metapractice/61341.html
Что же такое рассказ, раз он способен связать через А и В свои части? И верно ли, что общий факт подобной связи частей лежит у самых корней того, что значит быть живым? Я предлагаю вам понятие контекста, паттерна, протяженного во времени.
Что, например, происходит, когда я иду к фрейдовскому психоаналитику? Я вхожу и создаю нечто, что мы назовем контекстом, который, по крайней мере символически (как часть мира идей) ограничен и изолирован закрытой дверью. Пространственные структуры комнаты и двери используются как образ некоторого странного не-пространственного сообщения. Однако я прихожу с рассказами: не только с запасом рассказов для вываливания на аналитика, но и рассказами, встроенными в самое мое существо.
Паттерны и последовательности детских переживаний встроены в меня. Отец сделал то-то и то-то, моя тетка поступила так-то и так-то, но все это было снаружи моей кожи. Однако чему бы я ни обучился, мое обучение имело место внутри последовательностей моих субъективных переживаний действий, совершенных важными другими - моей теткой, моим отцом.
Что, например, происходит, когда я иду к фрейдовскому психоаналитику? Я вхожу и создаю нечто, что мы назовем контекстом, который, по крайней мере символически (как часть мира идей) ограничен и изолирован закрытой дверью. Пространственные структуры комнаты и двери используются как образ некоторого странного не-пространственного сообщения. Однако я прихожу с рассказами: не только с запасом рассказов для вываливания на аналитика, но и рассказами, встроенными в самое мое существо.
Паттерны и последовательности детских переживаний встроены в меня. Отец сделал то-то и то-то, моя тетка поступила так-то и так-то, но все это было снаружи моей кожи. Однако чему бы я ни обучился, мое обучение имело место внутри последовательностей моих субъективных переживаний действий, совершенных важными другими - моей теткой, моим отцом.
Гештальтпсихологи признавали, что смысл или значение вещи воспринимаются, по-видимому, так же непосредственно, как и ее цвет. Значение предмета, как говорится, написано на его лице, и поэтому он обладает физиономическим качеством в том смысле, в каком обладает этим качеством человек, эмоции которого проявляются на его лице. Так, в «Принципах гештальтпсихологии» мы читаем: «Каждая вещь говорит, что она собой представляет...» фрукт говорит: «Съешь меня»; вода говорит: «Выпей меня»; гром говорит: «Бойся меня»; женщина говорит: «Люби меня» (Koffka, 1935, с. 7). Эти значения ясны и очевидны и составляют существенные черты внутреннего опыта как такового. Коффка считал, что подобного рода значения нельзя свести к бледным образам памяти или неосознаваемым установкам на определенные реакции. Почтовый ящик «приглашает» отправить письмо, рукоятка «хочет», чтобы ее взяли в руки, то есть вещи «говорят нам, что с ними делать» (с. 353). Следовательно, у них есть то, что Коффка назвал «свойством навязывания».
Курт Левин придумал термин Auffordefungscharakter, который в 1929 году Дж. Ф. Браун перевел на английский язык как invitation character, а в 1931 году Д. А. Адаме — как valency (историческую справку о переводе этих терминов см. у Marrow, 1969, с. 56).
Последний термин стал общеупотребительным. По Левину, у валентности есть соответствующии ей вектор, который можно представить в виде стрелки, влекущей наблюдателя к объекту или отталкивающей от него. Как можно объяснить валентности, то есть те свойства объектов, которые приглашают вести себя определенным образом, навязывают поведение? Никто (даже среди гештальттеоретиков) не считал их физическими свойствами, и классическая физика с ними действительно не имела дела. А коль скоро это так, то они могут только быть феноменальными свойствами — единственный вывод, к которому можно прийти, если не отказаться от дуализма.
В самом деле, если существуют два мира — физический и феноменальный — и валентность не принадлежит физическому миру, она должна принадлежать миру феноменальному, то есть, если воспользоваться выражением Коффки, она должна относиться к «поведенческому», а не «географическому» объекту. Валентность объекта присваивается ему по мере накопления внутреннего опыта у наблюдателя благодаря наличию у наблюдателя потребностей. Коффка считал, что у почтового ящика свойство навязывания возникает только тогда, когда у наблюдателя есть потребность отправить письмо. Ящик привлекает наблюдателя лишь тогда, когда у него есть неотправленное письмо, и больше никогда. Он полагал, что если потребности наблюдателя изменяются, то значение объекта изменяется тоже.
Курт Левин придумал термин Auffordefungscharakter, который в 1929 году Дж. Ф. Браун перевел на английский язык как invitation character, а в 1931 году Д. А. Адаме — как valency (историческую справку о переводе этих терминов см. у Marrow, 1969, с. 56).
Последний термин стал общеупотребительным. По Левину, у валентности есть соответствующии ей вектор, который можно представить в виде стрелки, влекущей наблюдателя к объекту или отталкивающей от него. Как можно объяснить валентности, то есть те свойства объектов, которые приглашают вести себя определенным образом, навязывают поведение? Никто (даже среди гештальттеоретиков) не считал их физическими свойствами, и классическая физика с ними действительно не имела дела. А коль скоро это так, то они могут только быть феноменальными свойствами — единственный вывод, к которому можно прийти, если не отказаться от дуализма.
В самом деле, если существуют два мира — физический и феноменальный — и валентность не принадлежит физическому миру, она должна принадлежать миру феноменальному, то есть, если воспользоваться выражением Коффки, она должна относиться к «поведенческому», а не «географическому» объекту. Валентность объекта присваивается ему по мере накопления внутреннего опыта у наблюдателя благодаря наличию у наблюдателя потребностей. Коффка считал, что у почтового ящика свойство навязывания возникает только тогда, когда у наблюдателя есть потребность отправить письмо. Ящик привлекает наблюдателя лишь тогда, когда у него есть неотправленное письмо, и больше никогда. Он полагал, что если потребности наблюдателя изменяются, то значение объекта изменяется тоже.
Дочитали до конца.