Наше сознание — мост, исходящий из неизвестности и уходящий в неизвестность. Для определения своих метафизических истоков у нас есть лишь смутные воспоминания, которые мы, впрочем, можем легко отмести, посчитав их издержками работы воображения. То же самое можно сказать и о нашем неизбежном метафизическом будущем. И мы стоим на этом мосту, с тревогой вглядываясь в завесу тумана, вольно или невольно цепляясь взглядом за любую проплывающую в его океане травинку, соломинку. Ловим напряжённым обонянием каждое дуновение, каждое колыхание насыщенного неопределённой дрожью и запахами воздуха. Преодолевая отчаяние неизвестности, в нас рождаются смутные предположения, предощущения неких черт и продолжений, постепенно складывающиеся во всё более и более обнадёживающие контуры. Рождается ощущение смысла, уплотняется понимание направления. Что-то начинает вырисовываться, оно двигается, совершает какие-то жесты, меняется, но остаётся. Где оно, снаружи или внутри? Близко или далеко? Если далеко внутри, то где это? Если близко снаружи, то что, или кто это?

Образ является отправным пунктом и конечной инстанцией всякого размышления об искусстве. Образ не в том узком и специальном значении, когда имеется ввиду портретное изображение какого-либо человека или гипотетическое обличье надмирного сверхъестественного существа, но образ как квинтессенция смыслов и представлений. Вне этого понятия любые попытки понять и объяснить искусство окажутся бесплодными.

Процесс искусства инициируется (запускается) спонтанно в любом коллективе, в котором возникает задача синхронизации и топологической связности восприятия. А эта задача априори решается исходя из стремления к продолжению бытия. Искусство не может прекратиться, так как выполняет жизненно важные функции формирования и модификации сознания и осознания. С точно таким же основанием можно говорить о прекращении процесса изготовления и принятия пищи. Некая гипотетическая инициативная группа может, конечно, попытаться насильственным образом навязать кому-то подобную программу. Что, кстати, не раз происходило в истории. Но сопротивление будет неизбежным. Мало того, в обществе с достаточным для развития потенциалом, подобное сопротивление, разрастаясь, рано или поздно поставит инициаторов таких мало удобных повреждений функциональной инфраструктуры вне закона.

Именно в ткани искусства образ, как явление, ярче и явственнее чем где бы то ни было, показывает свои свойства. Свойства целостного, элементарного, опорного узла в сплетении наших переживаний и ощущений, и в то же время поля, портала в неожиданную глубину, взрывающуюся неограниченными видоизменениями ракурсов и детализации. Это точка на листе бумаги, которая при приближении превращается в колодец, ведущий всё глубже и глубже, дальше и дальше, затягивающий и изгибающийся, выталкивающий и выворачивающийся убегающим вдаль горизонтом, живой панорамой ландшафта, плотно засеянного жизнью и наполненного опасными, но увлекательными историями.

Операционное целое, образующее топологию пространства сознания. На биофизическом уровне — активно изменяющееся, но сохраняющее при самокопировании объём генетически значимых характеристик, энергоинформационное поле нейронной активности.

Осознание — понятие, описывающее динамические аспекты сознания. Процесс его осуществления. Хореографию взаимодействия образов.

Если абстракционизм, как метод, апеллирует к аналогиям с музыкой, то экстраморфизм, как метод, апеллирует скорее к математике с её неограниченными возможностями собирать развивающиеся и деградирующие модели. Изображается не то, что есть или было, но то, что потенциально способно быть, в разных формальных измерениях. Разыгрываются потенциалы бытия — онтологические вероятностные континуумы.

В экстраморфизме используются различные ракурсы сопровождения процесса вниманием. В отличие от абстракционизма, здесь не отрицается фигуративный ракурс, так как он неизменно присутствует в нашем процессе осознания. В отличие от сюрреализма здесь не устанавливается непреодолимой дихотомии сознательного и бессознательного.

Не предшественниками, конечно, но яркими представителями, маяками — ориентирами экстраморфного метода, можно считать в живописи — Чюрлёниса, Брейгеля, Эль Греко, Грундига, Филонова. В литературе — Рабле, Андерсена, Гоголя, Чехова, Лема, Кима, Сапковского.

— Некоторая, более или менее выраженная, причудливость или сказочность. Волшебность, фантастичность. Собственно сказка, с детства хорошо всем известная и повсеместно распространённая, и есть лучший пример и образец экстраморфии.

— Ограничения формальных методов, стилей и школ экстраморфизм с лёгкостью преодолевает, и свободно располагается на их территориях, не встречая при этом серьёзных препятствий, но и не проваливаясь в эклектизм по причине, совершенно несопоставимой с нормативной морфологической перспективой.

Представленные Вашему вниманию на этой выставке изображения — это последовательное осуществление программ экстраморфизма. "Модели" возможных (или невозможных) событий, пространств, переживаний. Модели здесь, конечно, термин условный и далеко не достаточный. Ближе было бы понятие, описывающее непосредственную онтологию внимания, взаимодействующего со свёрнутым в физический объект образом. Но в нашем языке пока нет подобных понятий.

Мы стоим на мосту, по которому не каждому удаётся пройти из конца в конец, чтобы убедиться в том, что начала и концы также весомы и убедительны как и нескончаемая неопределённость. Мост предполагает отказ от ежеминутного выбора пути, однажды ступив на него либо двигаешься в заданном направлении, либо возвращаешься к исходному. Отсюда можно только спрыгнуть или взлететь. Для одних это обременительное ограничение, для других освобождение от тягот принятия решений. Но в конце концов он лишь часть пути, и по нему невозможно идти навсегда.

В визуальной конструкции печатных материалов выставки использован "Мост осознания", виртуальный объект, синтезированный Мариной Колотвиной и Валерием Колотвиным, для аккомодации темы образа в пространстве сознания.