Показаны записи 8381 - 8390 из 56260
У тебя чтение кр-текстов вызывает интроекции в форме ощущений. Это свёрнутые внутренние генерализации.
Нет, не совсем "ощущения". Вот очередной ээ инсайт родился. Хотя опять кажется банальностью, как пытаюсь оформить словами. У меня ещё со времён чтения "Из лягушек в принцы" много лет назад вопрос был. А тут после очередной лекции К. оформился окончательно.
Вот возьмём простой метамодельный вопрос на референтное ощущение. Типа БиГи на их семинаре спрашивают, мол, "как вы знаете, что Х верно/корректно/правильно". Типа ощущение по средней линии тела — типовой ответ (у меня тоже такое ощущение). Но одновременно ответ на этот вопрос вызывает чрезвычайно необычную и непривычную диссоциацию, тот самый пресловутый, прости господи :), ээ режим ээ свидетельствования.
Осознавая, что мысль "живёт" в теле — что ментальные процессы в очень значительной мере протекают буквально в форме телесных ощущений — мы неизбежно приходим к отделённости "мысли" и "сознания". Поскольку идея об отделённости сознания и тела доступна непосредственному наблюдению — нечто ведь задаёт вопрос "как известно, что ...", в то время, как в теле рождается ответ на этот вопрос, и нечто принимает этот ответ. И это нечто это не просто иная часть тела, не просто иное ощущение — есть что-то сверх простой суммы телесных ощущений.
У Декарта было "мыслю, следовательно существую".
Но мысль принадлежит телу, как стало известно, а сознание это не просто сумма ощущений — и даже не просто сумма ВАКОГ, поскольку при "отсоединении" от всего ВАКОГ — что, пусть даже на мгновение, но достижимо — это "нечто"=сознание функционировать продолжает.
Следовательно, правильно было бы сказать — существую, даже когда не мыслю. Точнее сказать, "нечто" существует.
Нет, не совсем "ощущения". Вот очередной ээ инсайт родился. Хотя опять кажется банальностью, как пытаюсь оформить словами. У меня ещё со времён чтения "Из лягушек в принцы" много лет назад вопрос был. А тут после очередной лекции К. оформился окончательно.
Вот возьмём простой метамодельный вопрос на референтное ощущение. Типа БиГи на их семинаре спрашивают, мол, "как вы знаете, что Х верно/корректно/правильно". Типа ощущение по средней линии тела — типовой ответ (у меня тоже такое ощущение). Но одновременно ответ на этот вопрос вызывает чрезвычайно необычную и непривычную диссоциацию, тот самый пресловутый, прости господи :), ээ режим ээ свидетельствования.
Осознавая, что мысль "живёт" в теле — что ментальные процессы в очень значительной мере протекают буквально в форме телесных ощущений — мы неизбежно приходим к отделённости "мысли" и "сознания". Поскольку идея об отделённости сознания и тела доступна непосредственному наблюдению — нечто ведь задаёт вопрос "как известно, что ...", в то время, как в теле рождается ответ на этот вопрос, и нечто принимает этот ответ. И это нечто это не просто иная часть тела, не просто иное ощущение — есть что-то сверх простой суммы телесных ощущений.
У Декарта было "мыслю, следовательно существую".
Но мысль принадлежит телу, как стало известно, а сознание это не просто сумма ощущений — и даже не просто сумма ВАКОГ, поскольку при "отсоединении" от всего ВАКОГ — что, пусть даже на мгновение, но достижимо — это "нечто"=сознание функционировать продолжает.
Следовательно, правильно было бы сказать — существую, даже когда не мыслю. Точнее сказать, "нечто" существует.
В каком-то смысле, презентация автотехник есть такой же ДАО в чистом виде. Типа то, что БиГи называли "процессуальные инструкции". Но тут лекционный формат выступлений К. переплюнул даже БиГов по длинне и чистоте (в смысле отсутствия пресловутого "содержания") процессуальных инструкций.
Декодер Абстрактных Описаний
http://metapractice.livejournal.com/513378.html?thread=12989026#t12989026
http://metapractice.livejournal.com/513378.html?thread=12989026#t12989026
А, теперь понял. Спасибо.
L. Gleitman, A. Papafragou. Language and thought // R. Morrison, K. Holyoak (eds.). Cambridge Handbook of Thinking and Reasoning. Cambridge University Press, 2005 (pp. 663-692).
Щедровицкий Г.П. Концепция лингвистической относительности Б.Л.Уорфа и проблемы исследования «языкового мышления»…
Щедровицкий Г.П. Концепция лингвистической относительности Б.Л.Уорфа и проблемы исследования «языкового мышления»…
Выводы и перспективы
Многообещающей представляется попытка соотнесения актуальных результатов исследования «вербального бессознательного» и тех наработок, что даны в теории «языкового мышления» и позднее – в теории «мыследеятельности». Проблема в том, что основная масса советской литературы по психологии и смежной философской проблематике не была востребована на Западе. Когнитивная наука развивалась независимо от советской и затем российской науки. Соединение этих двух традиций было бы полезно по целому ряду причин. С одной стороны, исследования Щедровицкого и коллег способны расширить наше понимание «вербального бессознательного», и они получают особый вес в свете эмпирических материалов, накопленных советской психологией (прежде всего, школами А.Н. Соколова и Е.И. Бойко). С другой стороны, требуется осмыслить, с чем связан отход Щедровицкого от указанной проблематики в более поздний период. Может быть, представление о «мыследеятельности» укажет перспективы для дальнейшего развития интегрального понимания когниции, в котором удалось бы соединить такие, пока еще довольно разрозненные компоненты теории, как «язык», «мышление», «социальность» и «деятельность» (ср. современные представления об «embodied cognition» или «grounded cognition»).
Следует предполагать, что как разрабатываемая нами парадигма «пострелятивизма», частью которой является теория «вербального бессознательного», так и теория «мыследеятельности» должны анализироваться на стыке дисциплин. Обобщающее исследование такого типа требует вовлечения целой группы специалистов, а попытки его осуществления одиночками неизбежно будут страдать дилетантизмом. Остается надеяться, что будущие поколения смогут интегрировать важные наработки советских философов и психологов в когнитивную науку, и они не будут потеряны для человечества.
Многообещающей представляется попытка соотнесения актуальных результатов исследования «вербального бессознательного» и тех наработок, что даны в теории «языкового мышления» и позднее – в теории «мыследеятельности». Проблема в том, что основная масса советской литературы по психологии и смежной философской проблематике не была востребована на Западе. Когнитивная наука развивалась независимо от советской и затем российской науки. Соединение этих двух традиций было бы полезно по целому ряду причин. С одной стороны, исследования Щедровицкого и коллег способны расширить наше понимание «вербального бессознательного», и они получают особый вес в свете эмпирических материалов, накопленных советской психологией (прежде всего, школами А.Н. Соколова и Е.И. Бойко). С другой стороны, требуется осмыслить, с чем связан отход Щедровицкого от указанной проблематики в более поздний период. Может быть, представление о «мыследеятельности» укажет перспективы для дальнейшего развития интегрального понимания когниции, в котором удалось бы соединить такие, пока еще довольно разрозненные компоненты теории, как «язык», «мышление», «социальность» и «деятельность» (ср. современные представления об «embodied cognition» или «grounded cognition»).
Следует предполагать, что как разрабатываемая нами парадигма «пострелятивизма», частью которой является теория «вербального бессознательного», так и теория «мыследеятельности» должны анализироваться на стыке дисциплин. Обобщающее исследование такого типа требует вовлечения целой группы специалистов, а попытки его осуществления одиночками неизбежно будут страдать дилетантизмом. Остается надеяться, что будущие поколения смогут интегрировать важные наработки советских философов и психологов в когнитивную науку, и они не будут потеряны для человечества.
Рассуждая об универсальном и уникальном в языковом мышлении, Щедровицкий и Розин заключают: «На наш взгляд, бесспорным является положение, что в современном индонезийском языке, в хопи и в SAE, говоря языком Уорфа, одни и те же типы построения понятий оформляются в различных языковых струк¬турах. Но столь же бесспорным, на наш взгляд, является и дру¬гой момент, что в этих языках существуют категориально совер¬шенно различные способы мышления и расчленения действительности. И задача состоит в том, чтобы отделить первое от второго. Но для этого нужна специальная разработка типоло¬гического исследования. А это в свою очередь предполагает, с одной стороны, детальную разработку системы логических категорий, основанную на анализе типов объектного и объектно-знакового сопоставления, а с другой — анализ культурно-исто¬рических механизмов знакового оформления этих сопоставлений. Только на этом пути мы можем надеяться решить проблему, поставленную работами Уорфа и его предшественников» . К сожалению, в последующий период в советской лингвистике для прояснения этого различия не было сделано ничего. Впрочем, сам Щедровицкий, насколько можно судить, тоже отошел от проблемы разных когнитивных стилей, сосредоточившись на том функциональном контексте, в котором осуществляется язык, – на деятельности. Во всяком случае, к анализу проблемы лингвистической относительности он более не обращался.
Щедровицкий Г.П. Концепция лингвистической относительности Б.Л.Уорфа и проблемы исследования «языкового мышления»…
Щедровицкий Г.П. Языковое мышление и его анализ…
Там же
Щедровицкий Г.П. Концепция лингвистической относительности Б.Л.Уорфа и проблемы исследования «языкового мышления»…
Щедровицкий Г.П. Языковое мышление и его анализ…
Там же
Щедровицкий Г.П. Концепция лингвистической относительности Б.Л.Уорфа и проблемы исследования «языкового мышления»…
Щедровицкий замечает, что язык, подобно мышлению, составляет какую-то сторону общественной деятельности человека и не может быть отделен от ряда других сторон этой деятельности: так, знаки языка становятся именно знаками лишь тогда, когда в них выражены определенные мысли и они служат целям взаимного общения. В то же время, в отличие от мышления, язык представляет собой нечто доступное непосредственному восприятию и поэтому может служить исходным материалом в исследовании. Таким образом, «приступая к исследованию мышления или языка как проявления мышления, мы не можем взять уже в исходном пункте язык и мышление отделенными друг от друга, а должны взять единое, выступающее какой-то своей стороной на поверхность и внутренне еще не расчлененное целое, содержащее в себе язык и мышление в качестве сторон» .
Этот тезис обладает особой актуальностью в свете последних открытий в когнитологии.
Важной особенностью теории «языкового мышления» Щедровицкого является попытка анализа этого механизма с опорой не только на фиксированное знание («значение») как результат деятельности, но и на саму деятельность как процесс, посредством которого формируется образ. Эта динамическая ориентация исследования заставляет Щедровицкого поставить вопрос о связях, в которых существует язык и которые делают возможной его репрезентативную функцию, что приводит к переходу «от собственно языка к чему-то другому, к какому-то новому структурному предмету исследования, к связи языкового отражения» . Именно здесь, по сути, укоренена вся проблематика «мыследеятельности», которая будет развита впоследствии.
Интересно, что Щедровицкий был одним из первых советских исследователей, который подверг рефлексии гипотезу «лингвистической относительности» Уорфа. По его мнению, эта гипотеза должна быть переформулирована в контексте теории «языкового мышления». Суть этой переформулировки сводится к отказу от дуализма языка и мышления и к учету как «эпистемного», так и «функционального» измерения языкового мышления. По мнению Щедровицкого, «лингвистическая относитель¬ность имеет двоякую природу: с одной стороны, она определяется различиями в способах мыслитель-ной деятельности (горизонтальная ось), а с другой — независима от особенностей мышления и определяется моментами, специфическими для знакового. оформления деятельности (вертикальная ось)» . Согласно Щедровицкому, переформулировка гипотезы лингвистической относительности важна для понимания того, какие различия в типах построения языка можно считать характеризующими различие мышления, а какие не дают для этого оснований и являются различиями лишь знакового оформления (сходная проблема, но на несколько иной основе, была поставлена Л. Глатман и П. Ли ).
Этот тезис обладает особой актуальностью в свете последних открытий в когнитологии.
Важной особенностью теории «языкового мышления» Щедровицкого является попытка анализа этого механизма с опорой не только на фиксированное знание («значение») как результат деятельности, но и на саму деятельность как процесс, посредством которого формируется образ. Эта динамическая ориентация исследования заставляет Щедровицкого поставить вопрос о связях, в которых существует язык и которые делают возможной его репрезентативную функцию, что приводит к переходу «от собственно языка к чему-то другому, к какому-то новому структурному предмету исследования, к связи языкового отражения» . Именно здесь, по сути, укоренена вся проблематика «мыследеятельности», которая будет развита впоследствии.
Интересно, что Щедровицкий был одним из первых советских исследователей, который подверг рефлексии гипотезу «лингвистической относительности» Уорфа. По его мнению, эта гипотеза должна быть переформулирована в контексте теории «языкового мышления». Суть этой переформулировки сводится к отказу от дуализма языка и мышления и к учету как «эпистемного», так и «функционального» измерения языкового мышления. По мнению Щедровицкого, «лингвистическая относитель¬ность имеет двоякую природу: с одной стороны, она определяется различиями в способах мыслитель-ной деятельности (горизонтальная ось), а с другой — независима от особенностей мышления и определяется моментами, специфическими для знакового. оформления деятельности (вертикальная ось)» . Согласно Щедровицкому, переформулировка гипотезы лингвистической относительности важна для понимания того, какие различия в типах построения языка можно считать характеризующими различие мышления, а какие не дают для этого оснований и являются различиями лишь знакового оформления (сходная проблема, но на несколько иной основе, была поставлена Л. Глатман и П. Ли ).
Дочитали до конца.