--Угм, ты получаешь от этого человека связанные с ним СигналыВеселья, включается соответствующее состояние сознания и ты начинаешь веселиться.
--Тогда получается можно найти им подобные СигналыВеселья в окружении, не связанные с конкретным человеком. А что будет если вспомнить эти Сигналы Веселья?
Я спросил его, не являлись ли его положения провозглашением того, что то, что он называет в И д ен ь е м , было, фактически, более "хорошим способом", чем просто "смотрение на вещи". Он сказал, что глаза человека могут выполнять обе функции, но ни одна из них не является лучше другой; однако, прицчать свои глаза только смотреть, по его мнению, было потерей необходимой.
- Например, нам нужно с м о т р Е т ь глазами для того, чтобы смеяться. Потому что только когда мы смотрим на вещи, мы можем схватить забавные грани мира. С другой стороны, когда наши глаза в И д я т , тогда все равно и ничего не забавно.
- Ты имеешь в виду, дон Хуан, что человек, который в и д И т , даже не может смеяться?
- Возможно, есть люди знания, которые никогда не смеются, хотя я не знаю ни одного из них. Те, кого я знаю, в И д я т , но также и с м О т р я т , поэтому они смеются.
- Может ли человек знания плакать?
- Я полагаю так. Наши глаза смотрят, поэтому мы можем смеяться или плакать, веселиться или печалиться. Лично я не люблю быть печальным, поэтому, когда я наблюдаю что-либо, что в обычном порядке заставило бы меня опечалиться, я просто смещаю свои глаза и в И ж у это вместо того, чтобы с м о т р Е т ь на это. Но когда я встречаюсь с чем-либо забавным, я с м О т р ю на это, и я смеюсь.
- Но тогда, дон Хуан, твой смех действителен, а не контролируемая глупость.
Дон Хуан некоторое время смотрел на меня.
- Я говорю с тобой, потому что ты меня смешишь, - сказал он. - ты напоминаешь мне тех пустынных крыс с пушистыми хвостами, которые попадаются, когда засовывают свои хвосты в норы других крыс, чтобы испугать их и украсть их пищу. Ты попался в свои собственные вопросы. Берегись. Иногда эти крысы обрывают себе хвосты, чтобы вырваться на свободу.
Я нашел его сравнение забавным и рассмеялся. Дон Хуан однажды показывал мне небольших грузунов с пушистыми хвостами, которые были похожи на толстых белок; картина, где одна из этих жирных крыс откручивает свой хвост, чтобы вырваться на свободу, была печальной и в то же время ужасно смешной.
- Мой смех, как и все вообще, что я делаю, реален, - сказал дон Хуан, - и в то же время это контролируемая глупость, потому что он бесполезен. Он ничего не меняет, и все же я смеюсь.
- Но, как я понял, дон Хуан, твой смех не бесполезен, так как он делает тебя счастливым.
- Нет. Я счастлив, потому что предпочел смотреть на вещи, которые делают меня счастливым, и тогда мои глаза схватывают их забавные грани, и я смеюсь. Я говорил тебе это уже бессчетное число раз. Всегда следует выбирать тропу с сердцем для того, чтобы быть в лучшем для самого себя положении; может быть, тогда можно будет всегда смеяться.
Я истолковал сказанное, как то, что плач ниже, чем смех, или, вохможно, действие, которое нас ослабляет. Он сказал, что тут нет внутренней разницы и что как то, так и другое неважно. Он сказал, однако, что его предпочтение смеху вызвано тем, что смех позволяет его телу чувствовать себя лучше, в отличие от плача. На это я заетил, что если есть предпочтение, то нет равенства: если плачу он предпочел смех, значит последний действительно более важен. Он упрямо поддержал свое высказывание, что его предпочтение не означает того, что плач и смех не равны; а я настаивал, что наш спор может быть логически продлен до того, чтоб сказать, что если все вещи так равны, то почему бы тогда не выбрать смерть.