51 комментарий
сначала старые сначала новые
Согласно опубликованому исследованию, во время сна нейроны мозга воспроизводят паттерны своей дневной активности, причем в 6-7 раз быстрее. Отсюда предполагается что:
Конечно, без знания:
--что это за "паттерны дневной активности"
--что значит - "быстрее"
... все рассуждения на эту тему сплошные гадания на воде. В семь раз увеличивается показатель частот корковой активности - типа появляются вместо ритмов/частот расслабления дневные ритмы? В сем раз быстрее проистекают более сложные частотно-ритменные паттерны - а какие именно? Типа, в семь раз быстрее становятся/разворачиваются вызванные потенциалы?
Конечно, без знания:
--что это за "паттерны дневной активности"
--что значит - "быстрее"
... все рассуждения на эту тему сплошные гадания на воде. В семь раз увеличивается показатель частот корковой активности - типа появляются вместо ритмов/частот расслабления дневные ритмы? В сем раз быстрее проистекают более сложные частотно-ритменные паттерны - а какие именно? Типа, в семь раз быстрее становятся/разворачиваются вызванные потенциалы?
С другой стороны, тема "скорости" ментальных процессов чрезвычайно интересная. Путь меня поправят, но кажется единственным источником указания важности "скорости" остается наш старый добрый нагвализм.
- Только дым может дать тебе необходимую скорость для
того, чтобы уловить отблеск того текущего мира, - сказал он.
В и д е н ь е - не так
просто, и только курение может дать тебе скорость, которая
необходима для того, чтобы уловить отблеск того ускользаю-
щего мира. Иначе ты будешь только с м о т р е т ь .
- Что ты имеешь в виду под ускользающим миром?
- Мир, когда ты в и д и ш ь , не таков, каким ты
представляешь его себе сейчас. Это, скорее, ускользающий
мир, который движется и изменяется. Может быть, можно
научиться самому воспринимать этот ускользающий мир, но
добра из этого не выйдет, потому что тело разрушается от
стресса. С другой стороны, с курением никогда не страдаешь
от утомления. Курение дает необходимую скорость для того,
чтобы поймать ускользающее движение мира, и в то же время
оно сохраняет тело и его силы незатронутыми.
того, чтобы уловить отблеск того текущего мира, - сказал он.
В и д е н ь е - не так
просто, и только курение может дать тебе скорость, которая
необходима для того, чтобы уловить отблеск того ускользаю-
щего мира. Иначе ты будешь только с м о т р е т ь .
- Что ты имеешь в виду под ускользающим миром?
- Мир, когда ты в и д и ш ь , не таков, каким ты
представляешь его себе сейчас. Это, скорее, ускользающий
мир, который движется и изменяется. Может быть, можно
научиться самому воспринимать этот ускользающий мир, но
добра из этого не выйдет, потому что тело разрушается от
стресса. С другой стороны, с курением никогда не страдаешь
от утомления. Курение дает необходимую скорость для того,
чтобы поймать ускользающее движение мира, и в то же время
оно сохраняет тело и его силы незатронутыми.
-ты сильно гонишь, - продолжал он говорить, - поэтому
ты можешь найти себя, в данный момент, снова за рулем. Это
будет очень короткое ощущение, которое не даст тебе времени
думать. Неожиданно, скажем, ты обнаружишь себя едущим, как
ты делал тасячи раз. Но прежде, чем ты сможешь удивиться
себе, ты замечаешь необычное образование перед ветровым
стеклом. Если ты посмотришь ближе, ты поймешь, что это
облако, которое выглядит подобно блестящему кольцу листьев.
Оно походит, скажем, на лицо прямо посреди неба перед тобой.
Когда ты наблюдаешь его, ты увидишь, что оно движется назад,
пока не становится только сверкающей точкой на расстоянии, а
затем ты заметишь, что оно начало двигаться к тебе снова;
оно приобретает скорость и в мгновение ока вдребезги
разбивает стекло твоей машины. Ты сильный, и я уверен, что
смерти потребуется два удара, чтобы добраться до тебя.
К тому времени ты узнаешь, где ты и что случилось с
тобой; лицо отступит снова до горизонта, наберет скорость и
сокрушит тебя. Лицо войдет внутрь тебя, и тогда ты узнаешь -
оно было лицом олли, или оно было мной говорящим, или тобой
пищущим. Смерть была пустяком все время. Мелочью. Она была
крошечной точкой, затерявшейся на листах твоего блокнота. И
все же, она вошла внутрь тебя с неудержимой силой и
заставила тебя расшириться; она заставит тебя сделаться
ровным и распространиться по небу и земле и за ними. И ты
будешь подобен туману в мельчайших кристаллах, движущихся,
удаляющихся.
ты можешь найти себя, в данный момент, снова за рулем. Это
будет очень короткое ощущение, которое не даст тебе времени
думать. Неожиданно, скажем, ты обнаружишь себя едущим, как
ты делал тасячи раз. Но прежде, чем ты сможешь удивиться
себе, ты замечаешь необычное образование перед ветровым
стеклом. Если ты посмотришь ближе, ты поймешь, что это
облако, которое выглядит подобно блестящему кольцу листьев.
Оно походит, скажем, на лицо прямо посреди неба перед тобой.
Когда ты наблюдаешь его, ты увидишь, что оно движется назад,
пока не становится только сверкающей точкой на расстоянии, а
затем ты заметишь, что оно начало двигаться к тебе снова;
оно приобретает скорость и в мгновение ока вдребезги
разбивает стекло твоей машины. Ты сильный, и я уверен, что
смерти потребуется два удара, чтобы добраться до тебя.
К тому времени ты узнаешь, где ты и что случилось с
тобой; лицо отступит снова до горизонта, наберет скорость и
сокрушит тебя. Лицо войдет внутрь тебя, и тогда ты узнаешь -
оно было лицом олли, или оно было мной говорящим, или тобой
пищущим. Смерть была пустяком все время. Мелочью. Она была
крошечной точкой, затерявшейся на листах твоего блокнота. И
все же, она вошла внутрь тебя с неудержимой силой и
заставила тебя расшириться; она заставит тебя сделаться
ровным и распространиться по небу и земле и за ними. И ты
будешь подобен туману в мельчайших кристаллах, движущихся,
удаляющихся.
Он одел меня и отвел меня назад к месту, где я сидел. Я
чувствовал себя необыкновенно сильным, бодрым и ясным.
Он хотел знать все подробности моего зрелища. Он
сказал, что "дыры" в звуках использовались магами, чтобы
узнать особые вещи. Олли мага показывает сложные дела через
эти дыры в звуках. Он отказался более подробно рассказать о
"дырах" и отбросил мои вопросы, сказав, что, т.к. я не имел
олли, такая информация будет только вредна мне.
- Все имеет значение для мага, - сказал он. - Звуки
имеют дыры в себе, и так же делают все вокруг себя. Делая
обычным путем, человек не имеет скорости, чтобы схватить
дыры, и поэтому он идет сквозь жизнь без защиты. Черви,
птицы, деревья - все они могут говорить нам невообразимые
вещи, если только имеешь скорость, чтобы схватить их
сообщения. Дымок может дать нам эту схватывающую скорость.
Но мы должны быть в хороших отношениях со всем живым в этом
мире. В этом причина того, почему мы должны разговаривать с
растениями, когда мы соберемся срезать их, и извиняться,
причиняя им вред; то же самое мы должны делать по отношению
к животным, которых мы собираемся убить. Мы должны брать
только то, что достаточно для наших нужд, иначе растения и
животные, и черви, которых мы убили, обернутся против нас и
будут причиной нашей болезни и несчастья. Воин осознает это
и старается успокоить их, тогда, когда он всматривается
через дыры, деревья, птицы и черви дают ему верные
сообщения.
чувствовал себя необыкновенно сильным, бодрым и ясным.
Он хотел знать все подробности моего зрелища. Он
сказал, что "дыры" в звуках использовались магами, чтобы
узнать особые вещи. Олли мага показывает сложные дела через
эти дыры в звуках. Он отказался более подробно рассказать о
"дырах" и отбросил мои вопросы, сказав, что, т.к. я не имел
олли, такая информация будет только вредна мне.
- Все имеет значение для мага, - сказал он. - Звуки
имеют дыры в себе, и так же делают все вокруг себя. Делая
обычным путем, человек не имеет скорости, чтобы схватить
дыры, и поэтому он идет сквозь жизнь без защиты. Черви,
птицы, деревья - все они могут говорить нам невообразимые
вещи, если только имеешь скорость, чтобы схватить их
сообщения. Дымок может дать нам эту схватывающую скорость.
Но мы должны быть в хороших отношениях со всем живым в этом
мире. В этом причина того, почему мы должны разговаривать с
растениями, когда мы соберемся срезать их, и извиняться,
причиняя им вред; то же самое мы должны делать по отношению
к животным, которых мы собираемся убить. Мы должны брать
только то, что достаточно для наших нужд, иначе растения и
животные, и черви, которых мы убили, обернутся против нас и
будут причиной нашей болезни и несчастья. Воин осознает это
и старается успокоить их, тогда, когда он всматривается
через дыры, деревья, птицы и черви дают ему верные
сообщения.
- Что такое ловец духов?
- Это нить. Ею я могу вызывать олли, моего собственного
олли, или я могу вызывать духов водных дыр, духов рек, духов
гор. Мой - это кабан, и звучит подобно кабану. Я использовал
его дважды для тебя, чтобы вызвать духа водной дыры, чтобы
помочь тебе. Дух приходил к тебе, как олли приходил к тебе
сегодня. Однако, та не мог видеть его, потому что у тебя нет
скорости; однако, в тот день, когда я взял тебя в водный
каньон и положил тебя на камень, ты знал, что дух был почти
над тобой, и ты в действительности не видел его. Эти духи -
помощники. Они твердые, чтобы их держать руками и как бы
опасны. Нужна безупречная воля, чтобы держать их в
безвыходном положении.
- На что они похожи?
Они различны для каждого человека и также олли. Для
тебя олли, очевидно, выглядит подобно человеку, которого ты
прежде знал, или подобно человеку, которого ты всегда
стараешься узнать; это склонность твоей натуры. Ты склонен к
тайнам и секретам. Я не похож на тебя, потому что олли для
меня - это что-то очень ясное.
- Это нить. Ею я могу вызывать олли, моего собственного
олли, или я могу вызывать духов водных дыр, духов рек, духов
гор. Мой - это кабан, и звучит подобно кабану. Я использовал
его дважды для тебя, чтобы вызвать духа водной дыры, чтобы
помочь тебе. Дух приходил к тебе, как олли приходил к тебе
сегодня. Однако, та не мог видеть его, потому что у тебя нет
скорости; однако, в тот день, когда я взял тебя в водный
каньон и положил тебя на камень, ты знал, что дух был почти
над тобой, и ты в действительности не видел его. Эти духи -
помощники. Они твердые, чтобы их держать руками и как бы
опасны. Нужна безупречная воля, чтобы держать их в
безвыходном положении.
- На что они похожи?
Они различны для каждого человека и также олли. Для
тебя олли, очевидно, выглядит подобно человеку, которого ты
прежде знал, или подобно человеку, которого ты всегда
стараешься узнать; это склонность твоей натуры. Ты склонен к
тайнам и секретам. Я не похож на тебя, потому что олли для
меня - это что-то очень ясное.
Есть еще одна вещь, которую ты должен теперь
осознать, - сказал дон Хуан. - я называю ее кубический
сантиметр шанса. Все мы, в независимости от того, воины мы
или нет, имеем кубический сантиметр шанса, который время от
времени выскакивает у нас перед глазами. Различие между
средним человеком и воином состоит в том, что воин осознает
это, и одна из его задач - быть алертным, намеренно ожидая,
так что когда его кубический сантиметр выскакивает, он
обладает необходимой скоростью и гибкостью, чтобы поднять
его.
Шанс, удача, личная сила или как ты это ни назови,
является особым состоянием дел. Это как очень маленькая
палочка, которая появляется прямо перед нами и приглашает
нас схватиться за нее. Обычно мы слишком заняты или слишком
загружены, или слишком глупы и ленивы для того, чтобы
понять, что это наш кубический сантиметр удачи. Воин, с
другой стороны, всегда алертен, всегда подтянут и имеет
пружинистость и цепкость, необходимые, чтобы схватить ее.
осознать, - сказал дон Хуан. - я называю ее кубический
сантиметр шанса. Все мы, в независимости от того, воины мы
или нет, имеем кубический сантиметр шанса, который время от
времени выскакивает у нас перед глазами. Различие между
средним человеком и воином состоит в том, что воин осознает
это, и одна из его задач - быть алертным, намеренно ожидая,
так что когда его кубический сантиметр выскакивает, он
обладает необходимой скоростью и гибкостью, чтобы поднять
его.
Шанс, удача, личная сила или как ты это ни назови,
является особым состоянием дел. Это как очень маленькая
палочка, которая появляется прямо перед нами и приглашает
нас схватиться за нее. Обычно мы слишком заняты или слишком
загружены, или слишком глупы и ленивы для того, чтобы
понять, что это наш кубический сантиметр удачи. Воин, с
другой стороны, всегда алертен, всегда подтянут и имеет
пружинистость и цепкость, необходимые, чтобы схватить ее.
- Не отводи глаз от (воздушного) змея, - сказал дон Хуан твердо.
На мгновение я почувствовал головокружение. Глядя на
змея, я испытал полное воспоминание другого случая.
Казалось, что я сам запускаю змея, как я когда-то делал в
ветреные дни на холмах моего родного города.
На короткое мгновение воспоминание поглотило меня, и я
потерял свое осознание хода времени.
Я услышал, что дон Хенаро кричит что-то и увидел шляпу,
которая ныряла вверх и вниз, а затем стала падать на землю
туда, где была моя машина. Все это произошло с такой
скоростью, что у меня не было ясного представления о том,
что произошло. Я чувствовал головокружение и рассеянность.
Мой ум удержал только смущающую картину. Я увидел, что то ли
шляпа дона Хенаро превратилась в мою машину, то ли шляпа
упала на крышу моей машины. Мне хотелось верить последнему,
что дон Хенаро хотел использовать свою шляпу, чтобы указать
мне мою машину, используя шляпу. Не то, чтобы это имело
значение, поскольку один вариант был такой же пугающий, как
и второй, но в то же время мой ум цеплялся за эту спорную
деталь для того, чтобы удержать мое первоначальное
умственное равновесие.
На мгновение я почувствовал головокружение. Глядя на
змея, я испытал полное воспоминание другого случая.
Казалось, что я сам запускаю змея, как я когда-то делал в
ветреные дни на холмах моего родного города.
На короткое мгновение воспоминание поглотило меня, и я
потерял свое осознание хода времени.
Я услышал, что дон Хенаро кричит что-то и увидел шляпу,
которая ныряла вверх и вниз, а затем стала падать на землю
туда, где была моя машина. Все это произошло с такой
скоростью, что у меня не было ясного представления о том,
что произошло. Я чувствовал головокружение и рассеянность.
Мой ум удержал только смущающую картину. Я увидел, что то ли
шляпа дона Хенаро превратилась в мою машину, то ли шляпа
упала на крышу моей машины. Мне хотелось верить последнему,
что дон Хенаро хотел использовать свою шляпу, чтобы указать
мне мою машину, используя шляпу. Не то, чтобы это имело
значение, поскольку один вариант был такой же пугающий, как
и второй, но в то же время мой ум цеплялся за эту спорную
деталь для того, чтобы удержать мое первоначальное
умственное равновесие.
- Я никогда и не воображал, что это будет так, -
продолжал он. - это было что-то такое, такое, такое... Как
ничто, что я могу сказать. После того, как я схватил его, мы
начали кружиться. Олли заставил меня вертеться, но я не
отступался. Мы штопором ввинтились в воздух с такой
скоростью и силой, что я уже ничего не мог видеть. Все было
в тумане. Верченье продолжалось далее и далее. Внезапно я
почувствовал, что вновь стою на земле. Я взглянул на себя.
Олли не убил меня. Я был цел, я был самим собой! Тогда я
понял, что достиг успеха. После долгих стремлений я имел
олли. От радости я запрыгал. Что за чувство! Что это было за
чувство!
Затем я оглянулся, чтобы установить, где я нахожусь.
Окружающее было неизвестно мне. Я подумал, что олли, должно
быть, пронес меня по воздуху и опустил очень далеко от того
места, где мы начали кружиться. Я ориентировался. Я решил,
что мой дом должен быть на востоке, поэтому я пошел в этом
направлении. Было еще рано. Встреча с олли отняла немного
времени. Очень скоро я нашел тропинку, а затем увидел группу
мужчин и женщин, идущих мне навстречу. Это были индейцы из
племени масатэк. Они окружили меня и спросили, куда я иду.
- Я иду домой, в икстлэн, - сказал я им.
продолжал он. - это было что-то такое, такое, такое... Как
ничто, что я могу сказать. После того, как я схватил его, мы
начали кружиться. Олли заставил меня вертеться, но я не
отступался. Мы штопором ввинтились в воздух с такой
скоростью и силой, что я уже ничего не мог видеть. Все было
в тумане. Верченье продолжалось далее и далее. Внезапно я
почувствовал, что вновь стою на земле. Я взглянул на себя.
Олли не убил меня. Я был цел, я был самим собой! Тогда я
понял, что достиг успеха. После долгих стремлений я имел
олли. От радости я запрыгал. Что за чувство! Что это было за
чувство!
Затем я оглянулся, чтобы установить, где я нахожусь.
Окружающее было неизвестно мне. Я подумал, что олли, должно
быть, пронес меня по воздуху и опустил очень далеко от того
места, где мы начали кружиться. Я ориентировался. Я решил,
что мой дом должен быть на востоке, поэтому я пошел в этом
направлении. Было еще рано. Встреча с олли отняла немного
времени. Очень скоро я нашел тропинку, а затем увидел группу
мужчин и женщин, идущих мне навстречу. Это были индейцы из
племени масатэк. Они окружили меня и спросили, куда я иду.
- Я иду домой, в икстлэн, - сказал я им.
Должно быть я вздохнул или выдохнул в этот
самый момент, потому что следующее, что я ощутил, это внезапная
потеря воздуха, вызванная ужасающим толчком, который дал мне
дон Хуан, и который послал меня волчком через дверь конторы.
Брошенный его чудовищным толчком, я практически влетел в
комнату. Дон хуан застал меня настолько врасплох, что мое тело
не оказывало никакого сопротивления. Мой испуг слился с
действительным потрясением от его толчка. Я автоматически
выставил перед собой руки, чтобы защитить лицо. Сила толчка,
который дал мне дон Хуан, была настолько большой, что слюна
летела из моего рта, и я испытал слабое помутнение в глазах,
когда ворвался в комнату. Я чуть не потерял равновесие и
вынужден был делать чрезвычайные усилия, чтобы не упасть. Пару
раз я крутнулся вокруг себя. Видимо скорость моего движения
сделала всю сцену неясной. Я смутно заметил толпу посетителей,
занимающихся своим делом и ощутил огромное раздражение. Я знал,
что все смотрят на меня, пока я тут кручусь по комнате. Мысль о
том, что я выгляжу дураком, была более чем неудобной. Ряд
мыслей мелькнул у меня в голове. У меня была уверенность, что я
упаду лицом вниз, или налечу на посетителя, может быть на
старую даму, которая покалечится от столкновения. Или еще хуже,
стеклянная дверь на другом конце будет закрыта и я разобьюсь о
нее
В помутненном состоянии я достиг двери на пассео де ля
реформа. Она была открыта, и я вышел из нее. Мое отождествление
с прошедшим моментом было таково, что я должен был успокоиться,
повернуться направо и идти по бульвару в направлении центра.
Как если бы ничего не случилось. Я был уверен, что дон Хуан
присоединится ко мне и что возможно мой друг продолжает идти по
диагональной улице.
Я раскрыл глаза, или вернее сфокусировал их на местности
перед собой. Прежде чем я полностью сообразил, что случилось, я
испытал длинную минуту онемения. Я не был на пассео де ля
реформа, как я должен был быть, а находился на базаре Лагунилья
в полутора милях в стороне.
самый момент, потому что следующее, что я ощутил, это внезапная
потеря воздуха, вызванная ужасающим толчком, который дал мне
дон Хуан, и который послал меня волчком через дверь конторы.
Брошенный его чудовищным толчком, я практически влетел в
комнату. Дон хуан застал меня настолько врасплох, что мое тело
не оказывало никакого сопротивления. Мой испуг слился с
действительным потрясением от его толчка. Я автоматически
выставил перед собой руки, чтобы защитить лицо. Сила толчка,
который дал мне дон Хуан, была настолько большой, что слюна
летела из моего рта, и я испытал слабое помутнение в глазах,
когда ворвался в комнату. Я чуть не потерял равновесие и
вынужден был делать чрезвычайные усилия, чтобы не упасть. Пару
раз я крутнулся вокруг себя. Видимо скорость моего движения
сделала всю сцену неясной. Я смутно заметил толпу посетителей,
занимающихся своим делом и ощутил огромное раздражение. Я знал,
что все смотрят на меня, пока я тут кручусь по комнате. Мысль о
том, что я выгляжу дураком, была более чем неудобной. Ряд
мыслей мелькнул у меня в голове. У меня была уверенность, что я
упаду лицом вниз, или налечу на посетителя, может быть на
старую даму, которая покалечится от столкновения. Или еще хуже,
стеклянная дверь на другом конце будет закрыта и я разобьюсь о
нее
В помутненном состоянии я достиг двери на пассео де ля
реформа. Она была открыта, и я вышел из нее. Мое отождествление
с прошедшим моментом было таково, что я должен был успокоиться,
повернуться направо и идти по бульвару в направлении центра.
Как если бы ничего не случилось. Я был уверен, что дон Хуан
присоединится ко мне и что возможно мой друг продолжает идти по
диагональной улице.
Я раскрыл глаза, или вернее сфокусировал их на местности
перед собой. Прежде чем я полностью сообразил, что случилось, я
испытал длинную минуту онемения. Я не был на пассео де ля
реформа, как я должен был быть, а находился на базаре Лагунилья
в полутора милях в стороне.
Мысль, что дон Хенаро держит бразды правления наполнила
меня ужасом. Я повернулся к дону Хуану, чтобы сказать ему об
этом, но прежде чем я успел произнести свои слова, дон Хенаро
издал длинный поразительный крик. Крик настолько громкий и
пугающий, что я упал на спину, и у меня судорогой свело шею, и
мои волосы взлетели вверх, как будто бы их вздуло ветром. Я
испытал момент полной бессвязности и остался бы приклеенным к
месту, если бы не дон Хуан, который с невероятной скоростью и
контролем перевернул мое тело таким образом, чтобы мои глаза
стали свидетелем невообразимого поступка. Дон Хенаро стоял
горизонтально примерно в тридцати метрах над землей на стволе
эвкалипта, который находился примерно в сто метрах от нас.
То-есть он стоял, расставив ноги примерно на метр
перпендикулярно к дереву. Казалось, у него были крючки на
подошвах и при помощи их он смог обмануть гравитацию. Руки его
были сложены на груди, а спина повернута ко мне.
меня ужасом. Я повернулся к дону Хуану, чтобы сказать ему об
этом, но прежде чем я успел произнести свои слова, дон Хенаро
издал длинный поразительный крик. Крик настолько громкий и
пугающий, что я упал на спину, и у меня судорогой свело шею, и
мои волосы взлетели вверх, как будто бы их вздуло ветром. Я
испытал момент полной бессвязности и остался бы приклеенным к
месту, если бы не дон Хуан, который с невероятной скоростью и
контролем перевернул мое тело таким образом, чтобы мои глаза
стали свидетелем невообразимого поступка. Дон Хенаро стоял
горизонтально примерно в тридцати метрах над землей на стволе
эвкалипта, который находился примерно в сто метрах от нас.
То-есть он стоял, расставив ноги примерно на метр
перпендикулярно к дереву. Казалось, у него были крючки на
подошвах и при помощи их он смог обмануть гравитацию. Руки его
были сложены на груди, а спина повернута ко мне.
- Я прошу прощения, - сказал он шепотом, - но другого
способа нет.
Я хотел спросить насчет дона Хенаро, но почувствовал, что
если я не буду продолжать дышать и отжимать вниз свою
диафрагму, то я умру. Дон Хуан указал подбородком на какое-то
место позади меня. Не сдвигая ног я начал поворачивать голову
через левое плечо. Но прежде чем я смог увидеть на что он
указывает, дон Хуан прыгнул и остановил меня. Сила его прыжка и
скорость с которой он меня схватил, заставили меня потерять
равновесие. Когда я падал на спину, у меня было ощущение, что
моей испуганной реакцией было схватиться за дона Хуана и
следовательно я увлекаю его вместе с собой на землю, но когда я
взглянул вверх, впечатление моих осязательных и зрительных
чувств оказались в полном несоответствии. Я увидел, что дон
Хуан стоит надо мной и смеется в то время как мое тело
безошибочно ощущало вес и давление другого тела поверх меня,
почти пригвоздившее меня к земле.
Дон Хуан вытянул руку и помог мне подняться. Моим телесным
ощущением было то, что он поднимает два тела. Он понимающе
улыбнулся и прошептал, что никогда нельзя поворачиваться
налево, когда смотришь на нагваль.
способа нет.
Я хотел спросить насчет дона Хенаро, но почувствовал, что
если я не буду продолжать дышать и отжимать вниз свою
диафрагму, то я умру. Дон Хуан указал подбородком на какое-то
место позади меня. Не сдвигая ног я начал поворачивать голову
через левое плечо. Но прежде чем я смог увидеть на что он
указывает, дон Хуан прыгнул и остановил меня. Сила его прыжка и
скорость с которой он меня схватил, заставили меня потерять
равновесие. Когда я падал на спину, у меня было ощущение, что
моей испуганной реакцией было схватиться за дона Хуана и
следовательно я увлекаю его вместе с собой на землю, но когда я
взглянул вверх, впечатление моих осязательных и зрительных
чувств оказались в полном несоответствии. Я увидел, что дон
Хуан стоит надо мной и смеется в то время как мое тело
безошибочно ощущало вес и давление другого тела поверх меня,
почти пригвоздившее меня к земле.
Дон Хуан вытянул руку и помог мне подняться. Моим телесным
ощущением было то, что он поднимает два тела. Он понимающе
улыбнулся и прошептал, что никогда нельзя поворачиваться
налево, когда смотришь на нагваль.
Пока я следил за ним, у меня закружилась голова. Это мое
чувство, казалось подхлестнуло его, и он начал кружить на
большой скорости. Он отлетел от утеса, и когда он набрал
скорость, я почувствовал себя совершенно нехорошо. Я схватил
камень и прижал его к животу. Я вжимал его в свое тело так
сильно, как только мог. Его прикосновение чуточку улучшило мое
состояние. Действие взятия камня и удерживания его у своего
тела дало мне секундный перерыв, хотя я не отводил глаз от дона
Хуана, тем не менее я нарушил свою концентрацию. Перед тем как
я потянулся за камнем, я чувствовал, что скорость, которую
набрало его парящее тело, делала неясным его очертания. Он был
похож на вращающийся диск, а затем на кружащийся огонь. После
того, как я прижал камень к своему телу, его скорость
уменьшилась. Он походил на шляпу, порхающую в воздухе, на
воздушного змея, ныряющего вверх и вниз.
Движения воздушного змея были особенно беспокоящими. Мне
стало неконтролируемо плохо. Я услышал, как птица захлопала
крыльями, и после секундной неуверенности я понял, что событие
закончилось.
чувство, казалось подхлестнуло его, и он начал кружить на
большой скорости. Он отлетел от утеса, и когда он набрал
скорость, я почувствовал себя совершенно нехорошо. Я схватил
камень и прижал его к животу. Я вжимал его в свое тело так
сильно, как только мог. Его прикосновение чуточку улучшило мое
состояние. Действие взятия камня и удерживания его у своего
тела дало мне секундный перерыв, хотя я не отводил глаз от дона
Хуана, тем не менее я нарушил свою концентрацию. Перед тем как
я потянулся за камнем, я чувствовал, что скорость, которую
набрало его парящее тело, делала неясным его очертания. Он был
похож на вращающийся диск, а затем на кружащийся огонь. После
того, как я прижал камень к своему телу, его скорость
уменьшилась. Он походил на шляпу, порхающую в воздухе, на
воздушного змея, ныряющего вверх и вниз.
Движения воздушного змея были особенно беспокоящими. Мне
стало неконтролируемо плохо. Я услышал, как птица захлопала
крыльями, и после секундной неуверенности я понял, что событие
закончилось.
Через секунду они поднялись все трое сразу и пошли по краю утеса. Дон
Хенаро поднял Паблито как если бы тот был ребенком. Тело
Паблито было твердым как доска. Дон Хуан держал Паблито за
щиколотки. Они раскачали его, видимо, чтобы набрать инерцию и
силу, а затем отпустили, забросив его тело в бездну через край
куста. Я видел тело Паблито на фоне темного западного неба. Оно
описывало круги точно так же, как раньше это делало тело дона
Хуана. Круги были медленными. Паблито, казалось, набирал высоту
вместо того, чтобы падать вниз. Затем круги стали ускоряться.
На секунду тело Паблито завертелось как диск, а затем растаяло.
Я воспринял это так, как будто он исчез в воздухе. Дон Хуан и
дон Хенаро подошли ко мне, опустились на корточки и начали
шептать мне в уши. Каждый из них говорил разное, однако я не
имел затруднений в том, чтобы следовать их командам. Казалось,
я был расщеплен в тот же момент, когда они издали свои первые
слова. Я чувствовал, что они делают со мной то же самое, что
они делали с Паблито. Дон Хенаро раскрутил меня, а затем у меня
было совершенно сознательное ощущение вращения или парения на
какой-то момент. Затем я несся сквозь воздух, падая вниз на
землю с огромной скоростью. Падая, я чувствовал, что моя одежда
срывается с меня, затем мое мясо слетело с меня, и, наконец,
что мое тело расчленилось. Я потерял свой чрезмерный вес, и
таким образом мое падение потеряло свою инерцию, а моя скорость
уменьшилась. Мое снижение было больше пикированием. Я начал
двигаться взад-вперед, как листик, затем моя голова лишилась
своего веса, и все, что осталось от "меня", был квадратный
сантиметр(?)... осадка. Все мое
чувство было сконцентрировано здесь.
Хенаро поднял Паблито как если бы тот был ребенком. Тело
Паблито было твердым как доска. Дон Хуан держал Паблито за
щиколотки. Они раскачали его, видимо, чтобы набрать инерцию и
силу, а затем отпустили, забросив его тело в бездну через край
куста. Я видел тело Паблито на фоне темного западного неба. Оно
описывало круги точно так же, как раньше это делало тело дона
Хуана. Круги были медленными. Паблито, казалось, набирал высоту
вместо того, чтобы падать вниз. Затем круги стали ускоряться.
На секунду тело Паблито завертелось как диск, а затем растаяло.
Я воспринял это так, как будто он исчез в воздухе. Дон Хуан и
дон Хенаро подошли ко мне, опустились на корточки и начали
шептать мне в уши. Каждый из них говорил разное, однако я не
имел затруднений в том, чтобы следовать их командам. Казалось,
я был расщеплен в тот же момент, когда они издали свои первые
слова. Я чувствовал, что они делают со мной то же самое, что
они делали с Паблито. Дон Хенаро раскрутил меня, а затем у меня
было совершенно сознательное ощущение вращения или парения на
какой-то момент. Затем я несся сквозь воздух, падая вниз на
землю с огромной скоростью. Падая, я чувствовал, что моя одежда
срывается с меня, затем мое мясо слетело с меня, и, наконец,
что мое тело расчленилось. Я потерял свой чрезмерный вес, и
таким образом мое падение потеряло свою инерцию, а моя скорость
уменьшилась. Мое снижение было больше пикированием. Я начал
двигаться взад-вперед, как листик, затем моя голова лишилась
своего веса, и все, что осталось от "меня", был квадратный
сантиметр(?)... осадка. Все мое
чувство было сконцентрировано здесь.
Затем неприятный осадок, казалось, взорвался на тысячи
кусков. Я знал или что-то где-то знало, что я осознаю тысячи
кусочков как один. Я был самим осознанием. Затем какая-то часть
моего осознания начала собираться. Она росла, увеличивалась.
Она стала локализованной, и мало по малу я обрел чувство границ
сознания или чего бы то ни было. И внезапно тот "я" с которым я
был знаком, превратился в захватывающий вид всех вообразимых
комбинаций "прекрасных" видов. Это было, как если бы я смотрел
на тысячи картин мира, людей и вещей.
Затем сцена стала туманной. У меня было ощущение, что
сцены проносятся перед моими глазами на более высокой скорости,
пока я ни одну из них не мог уже выделить для рассмотрения.
Наконец, стало так, как будто бы я рассматриваю всю организацию
мира, катящуюся перед моими глазами неразрывной бесконечной
цепью.
Внезапно я опять оказался стоящим с доном Хуаном и доном
Хенаро на скале. Они прошептали, что выдернули меня назад, и
что я был свидетелем неизвестного, о котором никто не сможет
разговаривать. Они сказали, что собираются швырнуть меня в него
еще раз и что я должен позволить развернуться крыльям своего
восприятия так, чтобы они коснулись одновременно и тоналя и
нагваля, а не бросались от одного к другому.
У меня опять было ощущение, что меня раскрутили, бросили,
ощущение падения, вращения на огромной скорости. Затем я
взорвался, я распался. Что-то во мне поддалось. Оно освободило
что-то такое, что я всю свою жизнь держал замкнутым. Я
полностью осознавал тогда, что затронут мой секретный резервуар
и что он неудержимо хлынул наружу. Больше не существовало
сладкого единства, которое я называл "я". Не было ничего, и,
тем не менее, это ничто было наполнено. Это не была темнота или
свет. Это не был холод или жара. Это не было приятное или
неприятное. Не то, чтобы я двигался или парил, или был
неподвижен. И не был я также единой единицей, самим собой,
которым я привык быть. Я был миллиардами частиц, которые все
были мной. Колонии раздельных единиц, которые имели особую
связь одна с другой и могли объединиться, чтобы неизбежно
сформировать единое осознание, мое человеческое осознание. Не
то, чтобы я "знал" вне тени сомнений, потому что мне нечем было
"знать", но все мое единое осознание "знало", что "я" и "меня"
знакомого мира было колонией, конгломератом раздельных и
независимых ощущений, которые имели неразрывную связь одно с
другим. Неразрывная связь моих бесчисленных осознаний, то
отношение, которое эти части имели одна к другой, были моей
жизненной силой.
кусков. Я знал или что-то где-то знало, что я осознаю тысячи
кусочков как один. Я был самим осознанием. Затем какая-то часть
моего осознания начала собираться. Она росла, увеличивалась.
Она стала локализованной, и мало по малу я обрел чувство границ
сознания или чего бы то ни было. И внезапно тот "я" с которым я
был знаком, превратился в захватывающий вид всех вообразимых
комбинаций "прекрасных" видов. Это было, как если бы я смотрел
на тысячи картин мира, людей и вещей.
Затем сцена стала туманной. У меня было ощущение, что
сцены проносятся перед моими глазами на более высокой скорости,
пока я ни одну из них не мог уже выделить для рассмотрения.
Наконец, стало так, как будто бы я рассматриваю всю организацию
мира, катящуюся перед моими глазами неразрывной бесконечной
цепью.
Внезапно я опять оказался стоящим с доном Хуаном и доном
Хенаро на скале. Они прошептали, что выдернули меня назад, и
что я был свидетелем неизвестного, о котором никто не сможет
разговаривать. Они сказали, что собираются швырнуть меня в него
еще раз и что я должен позволить развернуться крыльям своего
восприятия так, чтобы они коснулись одновременно и тоналя и
нагваля, а не бросались от одного к другому.
У меня опять было ощущение, что меня раскрутили, бросили,
ощущение падения, вращения на огромной скорости. Затем я
взорвался, я распался. Что-то во мне поддалось. Оно освободило
что-то такое, что я всю свою жизнь держал замкнутым. Я
полностью осознавал тогда, что затронут мой секретный резервуар
и что он неудержимо хлынул наружу. Больше не существовало
сладкого единства, которое я называл "я". Не было ничего, и,
тем не менее, это ничто было наполнено. Это не была темнота или
свет. Это не был холод или жара. Это не было приятное или
неприятное. Не то, чтобы я двигался или парил, или был
неподвижен. И не был я также единой единицей, самим собой,
которым я привык быть. Я был миллиардами частиц, которые все
были мной. Колонии раздельных единиц, которые имели особую
связь одна с другой и могли объединиться, чтобы неизбежно
сформировать единое осознание, мое человеческое осознание. Не
то, чтобы я "знал" вне тени сомнений, потому что мне нечем было
"знать", но все мое единое осознание "знало", что "я" и "меня"
знакомого мира было колонией, конгломератом раздельных и
независимых ощущений, которые имели неразрывную связь одно с
другим. Неразрывная связь моих бесчисленных осознаний, то
отношение, которое эти части имели одна к другой, были моей
жизненной силой.
Способом описать это объединенное ощущение было бы
сказать, что эти крупинки осознания были рассеяны. Каждая из
них осознавала себя, и ни одна не была более важной, чем
другая. Затем что-то согнало их, и они объединились в одно
облако, в "меня", которого я знал. Когда "я", "я сам"
оказывался таким, то я мог быть свидетелем связных сцен
деятельности мира, или сцен, которые относились к другим мирам
и которые, я считаю, были чистым воображением, или сцен,
которые относились к "чистому мышлению", то-есть я видел
интеллектуальные системы или идеи, стянутые вместе, как
словесные выражения. В некоторых сценах я от души разговаривал
сам с собой. После каждой из этих связных картин "я" распадался
опять в ничто.
Во время одной из этих экскурсий в связную картину я
оказался на скале с доном Хуаном. Я мгновенно сообразил, что я
- это тот "я", с которым я знаком. Я ощущал себя физически как
реального. Я скорее находился в мире, чем просто смотрел на
него.
Дон Хуан обнял меня, как ребенок. Он посмотрел на меня.
Его лицо было очень близко. Я мог видеть его глаза в темноте.
Они были добрыми. Казалось, в них был вопрос. Я знал, что это
за вопрос. Невыразимое действительно было невыразимым.
- Ну? - сказал он тихо, как если бы ему нужно было мое
подтверждение.
Я был бессловесен. Слова "онемелый", "ошеломленный",
"смущенный" и так далее ни в коей мере не могли описать моих
чувств в данный момент. Я не был твердым. Я знал, что дону
Хуану пришлось схватить меня и удерживать меня силой на земле,
иначе бы я взлетел в воздух и исчез. Я не боялся исчезнуть.
Меня страстно тянуло в "неизвестное", где мое осознание не было
объединенным.
сказать, что эти крупинки осознания были рассеяны. Каждая из
них осознавала себя, и ни одна не была более важной, чем
другая. Затем что-то согнало их, и они объединились в одно
облако, в "меня", которого я знал. Когда "я", "я сам"
оказывался таким, то я мог быть свидетелем связных сцен
деятельности мира, или сцен, которые относились к другим мирам
и которые, я считаю, были чистым воображением, или сцен,
которые относились к "чистому мышлению", то-есть я видел
интеллектуальные системы или идеи, стянутые вместе, как
словесные выражения. В некоторых сценах я от души разговаривал
сам с собой. После каждой из этих связных картин "я" распадался
опять в ничто.
Во время одной из этих экскурсий в связную картину я
оказался на скале с доном Хуаном. Я мгновенно сообразил, что я
- это тот "я", с которым я знаком. Я ощущал себя физически как
реального. Я скорее находился в мире, чем просто смотрел на
него.
Дон Хуан обнял меня, как ребенок. Он посмотрел на меня.
Его лицо было очень близко. Я мог видеть его глаза в темноте.
Они были добрыми. Казалось, в них был вопрос. Я знал, что это
за вопрос. Невыразимое действительно было невыразимым.
- Ну? - сказал он тихо, как если бы ему нужно было мое
подтверждение.
Я был бессловесен. Слова "онемелый", "ошеломленный",
"смущенный" и так далее ни в коей мере не могли описать моих
чувств в данный момент. Я не был твердым. Я знал, что дону
Хуану пришлось схватить меня и удерживать меня силой на земле,
иначе бы я взлетел в воздух и исчез. Я не боялся исчезнуть.
Меня страстно тянуло в "неизвестное", где мое осознание не было
объединенным.
- Нагваль был прав, - сказала она, запыхавшись. - ты
думаешь и думаешь. Ты тупее, чем я думала.
Она подтолкнула меня обратно к столу. Я приготовился в
уме в самых подходящих выражениях сказать им раз и навсегда,
что с меня достаточно. Роза села рядом со мной, касаясь
меня, я мог ощущать ее ногу, которая нервно соприкасалась с
моей. Лидия стояла лицом ко мне, глядя на меня в упор. Ее
горящие глаза, казалось, говорили что-то такое, чего я не
мог понять.
Я начал говорить, но не кончил. У меня возникло
внезапное и очень глубокое ощущение. Мое тело осознавало
зеленоватый свет, какую-то флюоресценцию снаружи дома. Я не
видел и не слышал ничего. Я просто осознавал свет, как если
бы я внезапно уснул и мои мысли превратились в образы,
наложенные на мир обыденной жизни. Свет двигался с большой
скоростью. Я мог чувствовать его своим животом. Я следовал
за ним, или, скорее, фокусировал на нем свои внимание на
мгновение, которое он двигался поблизости. Фокусирование
моего внимания на свет привело к большой ясности ума. Я знал
тогда, что в этом доме, в присутствии этих людей было
неправильно и опасно вести себя как наивный наблюдатель.
думаешь и думаешь. Ты тупее, чем я думала.
Она подтолкнула меня обратно к столу. Я приготовился в
уме в самых подходящих выражениях сказать им раз и навсегда,
что с меня достаточно. Роза села рядом со мной, касаясь
меня, я мог ощущать ее ногу, которая нервно соприкасалась с
моей. Лидия стояла лицом ко мне, глядя на меня в упор. Ее
горящие глаза, казалось, говорили что-то такое, чего я не
мог понять.
Я начал говорить, но не кончил. У меня возникло
внезапное и очень глубокое ощущение. Мое тело осознавало
зеленоватый свет, какую-то флюоресценцию снаружи дома. Я не
видел и не слышал ничего. Я просто осознавал свет, как если
бы я внезапно уснул и мои мысли превратились в образы,
наложенные на мир обыденной жизни. Свет двигался с большой
скоростью. Я мог чувствовать его своим животом. Я следовал
за ним, или, скорее, фокусировал на нем свои внимание на
мгновение, которое он двигался поблизости. Фокусирование
моего внимания на свет привело к большой ясности ума. Я знал
тогда, что в этом доме, в присутствии этих людей было
неправильно и опасно вести себя как наивный наблюдатель.
Они обменялись друг с другом смущенными взглядами. Роза
открыла рот, собираясь что-то сказать, но Лидия дала ей
команду ногами. Я полагал, что после длинного и откровенного
объяснения они больше не будут тайком сообщаться друг с
другом. Мои нервы были так взвинчены, что их скрытые
движения ног привели меня в ярость. Я заорал на них во всю
мочь и грохнул по столу правой рукой. Роза встала с
невероятной скоростью, и, по-видимому, в ответ на ее
внезапное движение мое тело само по себе, без участия
разума, отступило назад, как раз вовремя, чтобы избежать на
несколько дюймов удара массивной палкой или каким-то тяжелым
предметом, который Роза держала в своей левой руке. Он упал
на стол с оглушительным шумом.
Я снова услышал, как и предыдущей ночью, когда донья
Соледад душила меня, очень своеобразный и загадочный звук,
подобный звуку ломающейся трубки, прямо за трахеей в
основании своей шеи. Мои глаза вытаращились и с быстротой
молнии моя левая рука опустилась на верхушку резиновой палки
и уничтожила ее. Я сам видел эту сцену так, как если бы
наблюдал кинофильм.
Роза завопила, и я тогда осознал, что я наклонился
вперед и всей своей тяжестью ударил оборотную сторону ее
ладони своим левым кулаком. Я был потрясен. То, что
произошло, показалось мне нереальным. Это был кошмар. Роза
продолжала вопить. Лидия увела ее в комнату дона Хуана. Я
слышал ее крики боли еще некоторое время, а затем они
прекратились. Я сел у стола. Мои мысли были хаотическими и
бессвязными.
Своеобразный звук в основании своей шеи я осознал очень
остро. Дон Хуан охарактеризовал его как звук, который
производит человек в момент изменения скорости. Я смутно
помнил, что испытывал этот звук в его компании. Хотя я начал
сознавать его прошлой ночью, я не признавал его полностью,
пока это не случилось с Розой. Затем я осознал, что этот
звук вызвал особое чувствование тепла на небе и в ушах. Сила
и сухость звука заставили меня подумать о звоне большого
треснувшего колокола.
открыла рот, собираясь что-то сказать, но Лидия дала ей
команду ногами. Я полагал, что после длинного и откровенного
объяснения они больше не будут тайком сообщаться друг с
другом. Мои нервы были так взвинчены, что их скрытые
движения ног привели меня в ярость. Я заорал на них во всю
мочь и грохнул по столу правой рукой. Роза встала с
невероятной скоростью, и, по-видимому, в ответ на ее
внезапное движение мое тело само по себе, без участия
разума, отступило назад, как раз вовремя, чтобы избежать на
несколько дюймов удара массивной палкой или каким-то тяжелым
предметом, который Роза держала в своей левой руке. Он упал
на стол с оглушительным шумом.
Я снова услышал, как и предыдущей ночью, когда донья
Соледад душила меня, очень своеобразный и загадочный звук,
подобный звуку ломающейся трубки, прямо за трахеей в
основании своей шеи. Мои глаза вытаращились и с быстротой
молнии моя левая рука опустилась на верхушку резиновой палки
и уничтожила ее. Я сам видел эту сцену так, как если бы
наблюдал кинофильм.
Роза завопила, и я тогда осознал, что я наклонился
вперед и всей своей тяжестью ударил оборотную сторону ее
ладони своим левым кулаком. Я был потрясен. То, что
произошло, показалось мне нереальным. Это был кошмар. Роза
продолжала вопить. Лидия увела ее в комнату дона Хуана. Я
слышал ее крики боли еще некоторое время, а затем они
прекратились. Я сел у стола. Мои мысли были хаотическими и
бессвязными.
Своеобразный звук в основании своей шеи я осознал очень
остро. Дон Хуан охарактеризовал его как звук, который
производит человек в момент изменения скорости. Я смутно
помнил, что испытывал этот звук в его компании. Хотя я начал
сознавать его прошлой ночью, я не признавал его полностью,
пока это не случилось с Розой. Затем я осознал, что этот
звук вызвал особое чувствование тепла на небе и в ушах. Сила
и сухость звука заставили меня подумать о звоне большого
треснувшего колокола.
Лидия повернулась ко мне и яростно сказала, что обе они
- мои подопечные, и что я должен позаботиться об их
безопасности, т.к. по требованию Нагваля они отказались от
своей свободы действий для того, чтобы помогать мне. Тут у
меня вспыхнул гнев. Я захотел шлепнуть девушек, но тут я
ощутил странную дрожь, которая пробежала по моему телу. Она
снова началась, как щекочущее раздражение на верхушке
головы, прошла вниз по спине и достигла пупочной области, и
тогда я знал, где они живут. Щекочущее ощущение было подобно
щиту, мягкому теплому слою пленки. Я мог чувствовать его
физически, как оно покрывает участок между лобковыми костями
и краем ребер. Мой гнев исчез и сменился странной
трезвостью, отрешенностью и в то же время желанием смеяться.
Я знал тогда нечто трансцендентальное. Под натиском действий
доньи Соледад и сестричек мое тело прекратило составление
мнений; в терминах дона Хуана я остановил мир. Я сочетал два
разобщенных чувствования, щекочущее раздражение на самой
верхушке голове и сухой треснувший звук в основании шеи: в
их соединении заключается способ к этому прекращению
составления мнений.
Когда я сидел в машине с двумя девушками на краю
пустынной горной дороги, я знал как факт, что я первый имел
полное осознание остановки мира. Это ощущение привело на ум
мне воспоминание о другом подобном, самом первом телесном
осознании, которое я имел годы тому назад. Оно имело
отношение к щекочущему раздражению на верхушке головы. Дон
Хуан сказал, что маги должны культивировать такое
чувствование, и он подробно описал его. Согласно ему, это
было нечто вроде зуда, которые не был ни приятным, ни
болезненным и который появлялся на верхушке головы. Чтобы
познакомить меня с ним на интеллектуальном уровне, он описал
и проанализировал его особенности. Затем в практическом
отношении он предпринял попытку руководить мною в развитии
необходимого телесного ознакомления и запоминания этого
телесного ощущения, заставляя меня бегать по веткам и
скалам, которые выдавались в горизонтальной плоскости на
несколько дюймов над моей головой.
На протяжении нескольких лет я пытался следовать его
указаниям, но с одной стороны я не смог понять то, что он
имел в виду своим описанием, а с другой стороны, я не смог
снабдить тело адекватной памятью, путем следования его
прагматическим мерам. Я никогда ничего не ощущал на верхушке
своей головы, когда я бегал под ветками и скалами, которые
он избрал для своих демонстраций. Но однажды мое тело само
собой открыло это чувствование, когда я заводил высокую
грузовую тележку в высокий трехъярусный гараж. Я въехал в
ворота гаража с той же скоростью, с какой я обычно въезжал
на своем маленьком двухдверном седане; в результате с
высокого сиденья тележки я почувствовал, как поперечная
бетонная балка крыши скользит по моей голове. И не смог
остановить тележку вовремя и получил ощущение, что бетонная
балка содрала с черепа кожу. Я никогда еще не водил такой
высокий транспорт, как эта тележка, поэтому я не мог
соответствующим образом настроить восприятие. Промежуток
между верхом тележки и крышей гаража, как мне казалось,
отсутствовал. Я ощущал балку кожей своего черепа.
В тот вечер я ездил часами внутри своего гаража, давая
своему телу накопить память об этом щекочущем чувстве.
Я повернулся лицом к двум девушкам и хотел сказать им,
что я только что выяснил, что я знаю, где они живут. Я
воздержался от этого. Не было никакого способа описать им,
что щекочущее чувство заставило меня вспомнить случайное
замечание, которое дон Хуан сделал мне однажды, когда мы
проходили мимо одного дома по пути к Паблито. Он указал на
необычные особенности окружения и сказал, что этот дом был
идеальным местом для успокоения, но не был местом для
отдыха. Я повез их туда.
- мои подопечные, и что я должен позаботиться об их
безопасности, т.к. по требованию Нагваля они отказались от
своей свободы действий для того, чтобы помогать мне. Тут у
меня вспыхнул гнев. Я захотел шлепнуть девушек, но тут я
ощутил странную дрожь, которая пробежала по моему телу. Она
снова началась, как щекочущее раздражение на верхушке
головы, прошла вниз по спине и достигла пупочной области, и
тогда я знал, где они живут. Щекочущее ощущение было подобно
щиту, мягкому теплому слою пленки. Я мог чувствовать его
физически, как оно покрывает участок между лобковыми костями
и краем ребер. Мой гнев исчез и сменился странной
трезвостью, отрешенностью и в то же время желанием смеяться.
Я знал тогда нечто трансцендентальное. Под натиском действий
доньи Соледад и сестричек мое тело прекратило составление
мнений; в терминах дона Хуана я остановил мир. Я сочетал два
разобщенных чувствования, щекочущее раздражение на самой
верхушке голове и сухой треснувший звук в основании шеи: в
их соединении заключается способ к этому прекращению
составления мнений.
Когда я сидел в машине с двумя девушками на краю
пустынной горной дороги, я знал как факт, что я первый имел
полное осознание остановки мира. Это ощущение привело на ум
мне воспоминание о другом подобном, самом первом телесном
осознании, которое я имел годы тому назад. Оно имело
отношение к щекочущему раздражению на верхушке головы. Дон
Хуан сказал, что маги должны культивировать такое
чувствование, и он подробно описал его. Согласно ему, это
было нечто вроде зуда, которые не был ни приятным, ни
болезненным и который появлялся на верхушке головы. Чтобы
познакомить меня с ним на интеллектуальном уровне, он описал
и проанализировал его особенности. Затем в практическом
отношении он предпринял попытку руководить мною в развитии
необходимого телесного ознакомления и запоминания этого
телесного ощущения, заставляя меня бегать по веткам и
скалам, которые выдавались в горизонтальной плоскости на
несколько дюймов над моей головой.
На протяжении нескольких лет я пытался следовать его
указаниям, но с одной стороны я не смог понять то, что он
имел в виду своим описанием, а с другой стороны, я не смог
снабдить тело адекватной памятью, путем следования его
прагматическим мерам. Я никогда ничего не ощущал на верхушке
своей головы, когда я бегал под ветками и скалами, которые
он избрал для своих демонстраций. Но однажды мое тело само
собой открыло это чувствование, когда я заводил высокую
грузовую тележку в высокий трехъярусный гараж. Я въехал в
ворота гаража с той же скоростью, с какой я обычно въезжал
на своем маленьком двухдверном седане; в результате с
высокого сиденья тележки я почувствовал, как поперечная
бетонная балка крыши скользит по моей голове. И не смог
остановить тележку вовремя и получил ощущение, что бетонная
балка содрала с черепа кожу. Я никогда еще не водил такой
высокий транспорт, как эта тележка, поэтому я не мог
соответствующим образом настроить восприятие. Промежуток
между верхом тележки и крышей гаража, как мне казалось,
отсутствовал. Я ощущал балку кожей своего черепа.
В тот вечер я ездил часами внутри своего гаража, давая
своему телу накопить память об этом щекочущем чувстве.
Я повернулся лицом к двум девушкам и хотел сказать им,
что я только что выяснил, что я знаю, где они живут. Я
воздержался от этого. Не было никакого способа описать им,
что щекочущее чувство заставило меня вспомнить случайное
замечание, которое дон Хуан сделал мне однажды, когда мы
проходили мимо одного дома по пути к Паблито. Он указал на
необычные особенности окружения и сказал, что этот дом был
идеальным местом для успокоения, но не был местом для
отдыха. Я повез их туда.
Ла Горда встала и велела мне быстро схватить ее сзади,
сомкнув свои ладони вокруг ее талии на ее пупке. Затем она
выполнила странное движение своими руками. Это выглядело
так, словно она махала полотенцем, держа его на уровне глаз.
Она сделала это четыре раза. Затем она сделала другое
странное движение. Она поместила свои руки у середины груди,
ладонями вверх, одну над другой без соприкосновения друг с
другом. Ее локти были распрямлены в стороны. Она сжала свои
руки, словно она внезапно схватила два невидимых стержня.
Она медленно перевернула руки, пока ладони не стали обращены
вниз, а затем сделала очень красивое напряженное движение, в
котором, казалось, приняли участие все мышцы ее тела. Это
выглядело так, словно она открывала тяжелую раздвижную
дверь, которая оказывала большое сопротивление. Ее тело
дрожало от напряжения. Ее руки двигались медленно, словно
открывали очень, очень тяжелую дверь, пока они не были
полностью вытянуты в стороны.
У меня было ясное впечатление, что как только она
открыла эту дверь, через нее ринулся ветер. Этот ветер тащил
нас, и мы, фактически, прошли сквозь стену или, скорее,
стены ее дома прошли сквозь нас, или, вероятно, все трое -
ла Горда, дом и я сам - прошли через дверь, которую она
открыла. Внезапно я очутился снаружи в открытом поле. Я мог
видеть темные очертания окружающих гор и деревьев. Я больше
не держался за пояс ла Горды. Шум надо мной заставил меня
взглянуть вверх, и я увидел ее парящей примерно в 10 футах
надо мной, подобно черной фигуре гигантского змея. Я ощути
ужасный зуд в пупке, и тогда ла Горда ринулась вниз на землю
с предельной скоростью, но вместо того, чтобы грохнуться,
она сделала мягкую полную остановку.
В момент приземления ла Горды зуд в моей пупочной
области превратился в ужасно мучительную нервную боль. Было
так, словно ее приземление вытягивало мои внутренности
наружу. Я во весь голос завопил от боли.
Затем ла Горда стояла около меня, отчаянно переводя
дыхание. Я сидел. Мы были снова в комнате дона Хенаро, где
мы были раньше.
Ла Горда, казалось, не могла сдержать дыхание. Она
промокла от пота.
сомкнув свои ладони вокруг ее талии на ее пупке. Затем она
выполнила странное движение своими руками. Это выглядело
так, словно она махала полотенцем, держа его на уровне глаз.
Она сделала это четыре раза. Затем она сделала другое
странное движение. Она поместила свои руки у середины груди,
ладонями вверх, одну над другой без соприкосновения друг с
другом. Ее локти были распрямлены в стороны. Она сжала свои
руки, словно она внезапно схватила два невидимых стержня.
Она медленно перевернула руки, пока ладони не стали обращены
вниз, а затем сделала очень красивое напряженное движение, в
котором, казалось, приняли участие все мышцы ее тела. Это
выглядело так, словно она открывала тяжелую раздвижную
дверь, которая оказывала большое сопротивление. Ее тело
дрожало от напряжения. Ее руки двигались медленно, словно
открывали очень, очень тяжелую дверь, пока они не были
полностью вытянуты в стороны.
У меня было ясное впечатление, что как только она
открыла эту дверь, через нее ринулся ветер. Этот ветер тащил
нас, и мы, фактически, прошли сквозь стену или, скорее,
стены ее дома прошли сквозь нас, или, вероятно, все трое -
ла Горда, дом и я сам - прошли через дверь, которую она
открыла. Внезапно я очутился снаружи в открытом поле. Я мог
видеть темные очертания окружающих гор и деревьев. Я больше
не держался за пояс ла Горды. Шум надо мной заставил меня
взглянуть вверх, и я увидел ее парящей примерно в 10 футах
надо мной, подобно черной фигуре гигантского змея. Я ощути
ужасный зуд в пупке, и тогда ла Горда ринулась вниз на землю
с предельной скоростью, но вместо того, чтобы грохнуться,
она сделала мягкую полную остановку.
В момент приземления ла Горды зуд в моей пупочной
области превратился в ужасно мучительную нервную боль. Было
так, словно ее приземление вытягивало мои внутренности
наружу. Я во весь голос завопил от боли.
Затем ла Горда стояла около меня, отчаянно переводя
дыхание. Я сидел. Мы были снова в комнате дона Хенаро, где
мы были раньше.
Ла Горда, казалось, не могла сдержать дыхание. Она
промокла от пота.
Я подошел к краю утеса и попытался отыскать знак,
который дает земля, когда воин не собирается возвращаться,
но я уже пропустил его. Я понял тогда, что Хенаро и Нагваль
ушли навсегда. До этого момента я не осознавал, что
обращаясь ко мне, когда прощались с вами, когда вы побежали
к краю, они помахали руками и попрощались со мной.
Обнаружить себя одного в то время дня на том пустынном
месте было больше того, что я мог вынести. Одним махом я
потерял всех друзей, которых имел в мире. Я сел и заплакал.
А когда я испугался еще больше, я начал вопить во всю мочь.
Я во все горло выкрикивал имя Хенаро. К тому времени стало
очень темно. Я больше не мог различить окружающих предметов.
Я знал, что, как воин, я не должен индульгировать в своей
печали. Чтобы успокоиться, я начал выть, как койот, так, как
меня научил Нагваль. Спустя некоторое время после начала
вытья, я почувствовал себя немного лучше, так что я забыл
свою печаль. Я забыл о существовании мира. Чем дольше я выл,
тем легче было ощущать тепло и защиту земли.
Так прошло, должно быть, несколько часов. Внезапно я
ощутил внутри себя толчок позади горла и колокольный звон в
ушах. Я вспомнил, что Нагваль сказал Элихио и Бениньо перед
их прыжком. Он сказал, что это ощущение в горло приходит как
раз перед тем, как человек готовится изменить свою скорость,
и что звук колокольчика является средством, которое человек
может использовать для выполнения всего, что ему
потребуется. Тогда я захотел стать койотом. Я посмотрел на
свои руки, которые были на земле передо мной. Они изменили
форму и стали похожи на лапы койота.
который дает земля, когда воин не собирается возвращаться,
но я уже пропустил его. Я понял тогда, что Хенаро и Нагваль
ушли навсегда. До этого момента я не осознавал, что
обращаясь ко мне, когда прощались с вами, когда вы побежали
к краю, они помахали руками и попрощались со мной.
Обнаружить себя одного в то время дня на том пустынном
месте было больше того, что я мог вынести. Одним махом я
потерял всех друзей, которых имел в мире. Я сел и заплакал.
А когда я испугался еще больше, я начал вопить во всю мочь.
Я во все горло выкрикивал имя Хенаро. К тому времени стало
очень темно. Я больше не мог различить окружающих предметов.
Я знал, что, как воин, я не должен индульгировать в своей
печали. Чтобы успокоиться, я начал выть, как койот, так, как
меня научил Нагваль. Спустя некоторое время после начала
вытья, я почувствовал себя немного лучше, так что я забыл
свою печаль. Я забыл о существовании мира. Чем дольше я выл,
тем легче было ощущать тепло и защиту земли.
Так прошло, должно быть, несколько часов. Внезапно я
ощутил внутри себя толчок позади горла и колокольный звон в
ушах. Я вспомнил, что Нагваль сказал Элихио и Бениньо перед
их прыжком. Он сказал, что это ощущение в горло приходит как
раз перед тем, как человек готовится изменить свою скорость,
и что звук колокольчика является средством, которое человек
может использовать для выполнения всего, что ему
потребуется. Тогда я захотел стать койотом. Я посмотрел на
свои руки, которые были на земле передо мной. Они изменили
форму и стали похожи на лапы койота.
Лидия встала и начала ходить на цыпочках по краю
комнаты около стен. Это, собственно, была не ходьба, а,
скорее, беззвучное скольжение. С увеличением скорости она
начала двигаться, словно скользя, останавливаясь на стыке
пола и стен. Она подпрыгивала над Розой, Жозефиной, ла
Гордой и мной всякий раз, когда она добиралась до тех мест,
где мы сидели. Я ощущал, как ее длинное платье задевало меня
всякий раз, когда она проносилась мимо. Чем быстрее она
бегала, тем выше она казалась на стенах.
Наступил момент, когда Лидия, фактически, безмолвно
бегала вокруг 4 стен комнаты в 7-8 футах над полом. Зрелище
ее, бегающей перпендикулярно к стенам, было таким
невероятным, что смахивало на гротеск. Ее длинное облачение
делало это зрелище еще более жутким. Казалось, тяготение не
оказывало никакого влияния на Лидию, но оно действовало на
ее длинную юбку: она волочилась внизу. Я ощущал ее каждый
раз, когда Лидия проносилась над моей головой и проводила по
моему лицу словно висячей портьерой.
Она захватила мое внимание на уровне, которого я не мог
и вообразить. Напряжение от уделения ей нераздельного
внимания было таким большим, что у меня начались конвульсии
в животе, я ощущал ее бег своим животом. Мои глаза вышли из
фокуса. На пределе оставшейся концентрации я увидел, как
Лидия сошла вниз по восточной стене и остановилась в
середине комнаты.
Она запыхалась, выбилась из дыхания и обливалась потом,
как ла Горда после своей демонстрации полета.
комнаты около стен. Это, собственно, была не ходьба, а,
скорее, беззвучное скольжение. С увеличением скорости она
начала двигаться, словно скользя, останавливаясь на стыке
пола и стен. Она подпрыгивала над Розой, Жозефиной, ла
Гордой и мной всякий раз, когда она добиралась до тех мест,
где мы сидели. Я ощущал, как ее длинное платье задевало меня
всякий раз, когда она проносилась мимо. Чем быстрее она
бегала, тем выше она казалась на стенах.
Наступил момент, когда Лидия, фактически, безмолвно
бегала вокруг 4 стен комнаты в 7-8 футах над полом. Зрелище
ее, бегающей перпендикулярно к стенам, было таким
невероятным, что смахивало на гротеск. Ее длинное облачение
делало это зрелище еще более жутким. Казалось, тяготение не
оказывало никакого влияния на Лидию, но оно действовало на
ее длинную юбку: она волочилась внизу. Я ощущал ее каждый
раз, когда Лидия проносилась над моей головой и проводила по
моему лицу словно висячей портьерой.
Она захватила мое внимание на уровне, которого я не мог
и вообразить. Напряжение от уделения ей нераздельного
внимания было таким большим, что у меня начались конвульсии
в животе, я ощущал ее бег своим животом. Мои глаза вышли из
фокуса. На пределе оставшейся концентрации я увидел, как
Лидия сошла вниз по восточной стене и остановилась в
середине комнаты.
Она запыхалась, выбилась из дыхания и обливалась потом,
как ла Горда после своей демонстрации полета.
Сестрички окружили меня и засмеялись, хлопая меня по
спине.
- Очень трудно войти в наше второе внимание, -
продолжала ла Горда, - а овладеть им, индульгируя так, как
ты, еще труднее. Нагваль сказал, что ты должен знать, как
трудно это овладение, лучше всех нас. С помощью его растений
силы ты научился входить очень далеко в тот другой мир. Вот
почему сегодня ты тянул нас так сильно, что мы чуть не
умерли. Мы хотели собрать наше второе внимание на месте
Нагваля, а ты погрузил нас в нечто такое, чего мы не знаем.
Мы не готовы для этого, но и ты не готов. Впрочем, ты ничего
не можешь с собой поделать, растения силы сделали тебя
таким. Нагваль был прав: все мы должны помогать тебе
сдерживать твое второе внимание, а ты должен помогать нам
выталкивать наше. Твое второе внимание может зайти очень
далеко, но оно бесконтрольно; наше может пройти только
маленький кусочек, но мы имеем абсолютный контроль над ним.
Ла Горда и сестрички, одна за другой, рассказали мне,
каким пугающим было переживание быть потерянным в другом
мире.
- Нагваль рассказывал мне, - продолжала ла Горда, - что
когда он собирал твое второе внимание с помощью своего дыма,
ты сфокусировал его на комаре, и тогда маленький комар стал
для тебя стражем другого мира.
Я сказал ей, что это было верно. По ее просьбе я описал
им переживание, которое дон Хуан заставил меня испытать. С
помощью его курительной смеси я воспринял комара, как
ужасающее чудовище высотой в 100 футов, которое двигалось с
невероятной скоростью и ловкостью. Безобразность этого
создания была отвратительной, и тем не менее, в нем было
внушительное величие.
Я также не имел способа уложить это переживание в свою
рациональную схему вещей. Единственной опорой для моего
интеллекта была моя глубокая уверенность, что одним из
эффектов психотропной курительной смеси было вызвать у меня
галлюцинации насчет величины комара.
Я представил им, особенно ла Горде, свое рациональное и
причинно-обусловленное об'яснение того, что имело место. Они
засмеялись.
- Здесь нет галлюцинаций, - сказала ла Горда твердым
тоном. - если кто-то неожиданно видит что-то отличное,
что-то, чего раньше не было, то это потому, что второе
внимание этого человека собралось и он фокусирует его на
чем-то. Так вот, то, что собирает внимание этого человека,
может быть чем угодно - это может быть спиртной напиток, или
может быть сумасшествие, или может быть курительная смесь
Нагваля.
спине.
- Очень трудно войти в наше второе внимание, -
продолжала ла Горда, - а овладеть им, индульгируя так, как
ты, еще труднее. Нагваль сказал, что ты должен знать, как
трудно это овладение, лучше всех нас. С помощью его растений
силы ты научился входить очень далеко в тот другой мир. Вот
почему сегодня ты тянул нас так сильно, что мы чуть не
умерли. Мы хотели собрать наше второе внимание на месте
Нагваля, а ты погрузил нас в нечто такое, чего мы не знаем.
Мы не готовы для этого, но и ты не готов. Впрочем, ты ничего
не можешь с собой поделать, растения силы сделали тебя
таким. Нагваль был прав: все мы должны помогать тебе
сдерживать твое второе внимание, а ты должен помогать нам
выталкивать наше. Твое второе внимание может зайти очень
далеко, но оно бесконтрольно; наше может пройти только
маленький кусочек, но мы имеем абсолютный контроль над ним.
Ла Горда и сестрички, одна за другой, рассказали мне,
каким пугающим было переживание быть потерянным в другом
мире.
- Нагваль рассказывал мне, - продолжала ла Горда, - что
когда он собирал твое второе внимание с помощью своего дыма,
ты сфокусировал его на комаре, и тогда маленький комар стал
для тебя стражем другого мира.
Я сказал ей, что это было верно. По ее просьбе я описал
им переживание, которое дон Хуан заставил меня испытать. С
помощью его курительной смеси я воспринял комара, как
ужасающее чудовище высотой в 100 футов, которое двигалось с
невероятной скоростью и ловкостью. Безобразность этого
создания была отвратительной, и тем не менее, в нем было
внушительное величие.
Я также не имел способа уложить это переживание в свою
рациональную схему вещей. Единственной опорой для моего
интеллекта была моя глубокая уверенность, что одним из
эффектов психотропной курительной смеси было вызвать у меня
галлюцинации насчет величины комара.
Я представил им, особенно ла Горде, свое рациональное и
причинно-обусловленное об'яснение того, что имело место. Они
засмеялись.
- Здесь нет галлюцинаций, - сказала ла Горда твердым
тоном. - если кто-то неожиданно видит что-то отличное,
что-то, чего раньше не было, то это потому, что второе
внимание этого человека собралось и он фокусирует его на
чем-то. Так вот, то, что собирает внимание этого человека,
может быть чем угодно - это может быть спиртной напиток, или
может быть сумасшествие, или может быть курительная смесь
Нагваля.
Я начал с того, что описал Горде то, что я видел. Что больше всего
поразило меня в светящихся яйцах, так это их движения. Они не шли. Они
двигались плывущим образом, и, однако, они двигались по земле. То, как они
двигались, не было приятным. Их движения были скованными, деревянными,
порывистыми. Когда они находились в движении, вся форма яйца становилась
меньше и круглее. Они, казалось, прыгали или дергались, или встряхивались
вверх-вниз с большой скоростью. Это вызвало очень неприятное нервное
чувство. Пожалуй, ближе всего я могу описать физическое неудобство,
вызываемое их движением, сказав, что чувство у меня было такое, будто
изображения на экране кино давались с нарастающей скоростью.
Как вы схватили ее? - спросил я.
- Не знаю, - ответила Жозефина. - но я подожду тебя, и тогда ты
узнаешь.
- Ты можешь схватить любого? - спросил я.
- Конечно, - ответила она, улыбаясь. - но я не делаю этого потому,
что это не нужно. Я схватила Горду потому, что Элихио говорил мне, что он
хочет ей что-то сказать, потому что она умнее меня.
- Тогда Элихио говорил тебе то же самое, Горда, - сказал Нестор с
твердостью, какая была мне не знакома.
Горда сделала необычный жест, опуская голову, приоткрывая углы рта,
пожимая плечами и подняв руки над головой.
- Жозефина рассказала тебе, что происходило, - сказала она. - я не
могу вспомнить, Элихио говорит на другой скорости. Он говорит, но мое тело
не понимает его. Нет. Мое тело не сможет вспомнить, вот в чем дело. Я лишь
знаю: он сказал, что нагваль, который здесь, вспомнит и возьмет нас туда,
куда нужно идти. Он не мог сказать мне больше, потому что времени было
мало. Он сказал, что кто-то, но я не помню, кто, ждет именно меня.
- Это все, что он сказал? - наседал Нестор.
- Когда я увидела его вторично, он сказал, что все мы должны будем
вспомнить свою левую сторону, рано или поздно, если мы хотим попасть туда,
куда нам надо идти. Но вот он должен вспомнить первым. - она указала на
меня и опять толкнула так же, как прежде. Сила ее толчка заставила меня
покатиться по полу, как мяч.
поразило меня в светящихся яйцах, так это их движения. Они не шли. Они
двигались плывущим образом, и, однако, они двигались по земле. То, как они
двигались, не было приятным. Их движения были скованными, деревянными,
порывистыми. Когда они находились в движении, вся форма яйца становилась
меньше и круглее. Они, казалось, прыгали или дергались, или встряхивались
вверх-вниз с большой скоростью. Это вызвало очень неприятное нервное
чувство. Пожалуй, ближе всего я могу описать физическое неудобство,
вызываемое их движением, сказав, что чувство у меня было такое, будто
изображения на экране кино давались с нарастающей скоростью.
Как вы схватили ее? - спросил я.
- Не знаю, - ответила Жозефина. - но я подожду тебя, и тогда ты
узнаешь.
- Ты можешь схватить любого? - спросил я.
- Конечно, - ответила она, улыбаясь. - но я не делаю этого потому,
что это не нужно. Я схватила Горду потому, что Элихио говорил мне, что он
хочет ей что-то сказать, потому что она умнее меня.
- Тогда Элихио говорил тебе то же самое, Горда, - сказал Нестор с
твердостью, какая была мне не знакома.
Горда сделала необычный жест, опуская голову, приоткрывая углы рта,
пожимая плечами и подняв руки над головой.
- Жозефина рассказала тебе, что происходило, - сказала она. - я не
могу вспомнить, Элихио говорит на другой скорости. Он говорит, но мое тело
не понимает его. Нет. Мое тело не сможет вспомнить, вот в чем дело. Я лишь
знаю: он сказал, что нагваль, который здесь, вспомнит и возьмет нас туда,
куда нужно идти. Он не мог сказать мне больше, потому что времени было
мало. Он сказал, что кто-то, но я не помню, кто, ждет именно меня.
- Это все, что он сказал? - наседал Нестор.
- Когда я увидела его вторично, он сказал, что все мы должны будем
вспомнить свою левую сторону, рано или поздно, если мы хотим попасть туда,
куда нам надо идти. Но вот он должен вспомнить первым. - она указала на
меня и опять толкнула так же, как прежде. Сила ее толчка заставила меня
покатиться по полу, как мяч.
Горда рассказала мне о таком же эффекте: весь воздух вылетал у нее их
легких от удара нагваля, и она была вынуждена дышать сверхусиленно, чтобы
наполнить их вновь. Горда считала, что основным по важности фактором здесь
было дыхание; по ее мнению, те судорожные глотки воздуха, которые она
делала, получив удар, были именно тем, что вызывало перемену, однако она
не могла объяснить, каким образом дыхание могло воздействовать на ее
восприятие и осознание.
Она сказала также, что ей никогда не наносили удар, чтобы вернуть ее
назад к нормальному состоянию. Она возвращалась обратно своими
собственными средствами, хотя и не знала как.
Ее замечания казались мне уместными. Будучи ребенком и даже взрослым,
я иногда испытывал ощущение, что весь воздух сразу выходит из груди, когда
я нечаянно падал на спину, но последствия удара дона Хуана, хотя и
оставляли меня бездыханным, были совсем другими. Тут не было никакой боли;
вместо этого возникало ощущение, описать которое невозможно. Пожалуй,
наиболее точно будет сказать, что внутри меня возникала внезапно сухость.
Удары в мою спину, казалось, высушивали мои легкие и затягивали туманом
все вокруг. Затем как наблюдала Горда, все, что затуманивалось после удара
нагваля, становилось кристально чистым одновременно с возобновлением
дыхания, как если бы дыхание было катализатором, фактором первостепенной
важности.
То же самое происходило со мной на пути обратно к осознанию
повседневной жизни. Воздух бывал у меня выбит, мир становился
затуманенным, а затем он прочищался, когда я наполнял воздухом легкие.
Еще одной чертой этих состояний повышенного осознания было ни с чем
не сравнимое богатство личностных взаимодействий - богатство, которое наше
тело понимало, как ощущение ускорения. Наши двусторонние перемещения между
правой и левой сторонами облегчали нам понимание того, что на правой
стороне слишком много энергии и времени поглощалось поступками и
взаимодействиями нашей повседневной жизни. На левой стороне, напротив,
существует врожденная потребность в экономии и скорости.
Горда не могла описать, чем в действительности была эта скорость; не
мог и я. Лучше всего я мог сказать, что на левой стороне я мог схватывать
значение всего с отличной точностью и направленностью.
легких от удара нагваля, и она была вынуждена дышать сверхусиленно, чтобы
наполнить их вновь. Горда считала, что основным по важности фактором здесь
было дыхание; по ее мнению, те судорожные глотки воздуха, которые она
делала, получив удар, были именно тем, что вызывало перемену, однако она
не могла объяснить, каким образом дыхание могло воздействовать на ее
восприятие и осознание.
Она сказала также, что ей никогда не наносили удар, чтобы вернуть ее
назад к нормальному состоянию. Она возвращалась обратно своими
собственными средствами, хотя и не знала как.
Ее замечания казались мне уместными. Будучи ребенком и даже взрослым,
я иногда испытывал ощущение, что весь воздух сразу выходит из груди, когда
я нечаянно падал на спину, но последствия удара дона Хуана, хотя и
оставляли меня бездыханным, были совсем другими. Тут не было никакой боли;
вместо этого возникало ощущение, описать которое невозможно. Пожалуй,
наиболее точно будет сказать, что внутри меня возникала внезапно сухость.
Удары в мою спину, казалось, высушивали мои легкие и затягивали туманом
все вокруг. Затем как наблюдала Горда, все, что затуманивалось после удара
нагваля, становилось кристально чистым одновременно с возобновлением
дыхания, как если бы дыхание было катализатором, фактором первостепенной
важности.
То же самое происходило со мной на пути обратно к осознанию
повседневной жизни. Воздух бывал у меня выбит, мир становился
затуманенным, а затем он прочищался, когда я наполнял воздухом легкие.
Еще одной чертой этих состояний повышенного осознания было ни с чем
не сравнимое богатство личностных взаимодействий - богатство, которое наше
тело понимало, как ощущение ускорения. Наши двусторонние перемещения между
правой и левой сторонами облегчали нам понимание того, что на правой
стороне слишком много энергии и времени поглощалось поступками и
взаимодействиями нашей повседневной жизни. На левой стороне, напротив,
существует врожденная потребность в экономии и скорости.
Горда не могла описать, чем в действительности была эта скорость; не
мог и я. Лучше всего я мог сказать, что на левой стороне я мог схватывать
значение всего с отличной точностью и направленностью.
Любая грань деятельности была свободна от отступлений или введений. Я
действовал и отдыхал. Я шел вперед и отступал без всяких мыслительных
процессов. Столь обычных для меня. Именно это мы с Гордой понимали как
ускорение.
В какой-то момент мы с Гордой выяснили, что богатство нашего
восприятия на левой стороне проявлялось "пост фактум", то есть наши
взаимодействия оказывались такими богатыми в свете нашей возможности
запоминать их. Мы поняли, что в этих состояниях повышенного осознания мы
все воспринимали одним цельным куском, одной монолитной массой неотделимых
деталей. Мы называли эту способность воспринимать все сразу
"интенсивностью". Мы годами считали невозможным рассмотреть отдельные
составляющие части этих монолитных кусков опыта; мы не могли расположить
эти части в такую непрерывную последовательность, которая имела бы
какой-нибудь смысл для интеллекта. Поскольку мы были неспособны на такой
синтез, мы не могли и вспомнить. Наша неспособность вспомнить была
фактически нашей неспособностью расположить наши воспоминания в линейной
последовательности. Мы не могли разложить наши воспоминания, так сказать,
перед собой и собрать их последовательно одно за другим. Полученный опыт
был доступен для нас, но в то же самое время мы не могли до него
добраться, так как он был замурован стеной интенсивности.
Следовательно, задачей воспоминания была задача соединения наших
левой и правой сторон в объединение этих двух различных форм восприятия в
единое целое. Это была задача по закреплению нашей целостности путем
преобразования интенсивности в линейную последовательность.
Для нас стало ясно, что та деятельность, в которой мы принимали
участие, могла занимать очень мало времени по часам. По причинам нашей
неспособности воспринимать в терминах интенсивности мы могли иметь только
подсознательное восприятие больших отрезков времени. Горда считала, что
если бы мы смогли расположить интенсивность в линейной последовательности,
то могли бы честно считать, что прожили тысячу лет.
Тот прагматический шаг, который предпринял дон Хуан, чтобы облегчить
нам задачу воспоминания, состоял в том, что он вводил нас в контакты с
различными людьми, пока мы находились в состоянии повышенного осознания.
Он тщательно следил за тем, чтобы мы не видели этих людей, пока
находились в состоянии обычного осознания; так он создал подходящие
условия для воспоминания.
действовал и отдыхал. Я шел вперед и отступал без всяких мыслительных
процессов. Столь обычных для меня. Именно это мы с Гордой понимали как
ускорение.
В какой-то момент мы с Гордой выяснили, что богатство нашего
восприятия на левой стороне проявлялось "пост фактум", то есть наши
взаимодействия оказывались такими богатыми в свете нашей возможности
запоминать их. Мы поняли, что в этих состояниях повышенного осознания мы
все воспринимали одним цельным куском, одной монолитной массой неотделимых
деталей. Мы называли эту способность воспринимать все сразу
"интенсивностью". Мы годами считали невозможным рассмотреть отдельные
составляющие части этих монолитных кусков опыта; мы не могли расположить
эти части в такую непрерывную последовательность, которая имела бы
какой-нибудь смысл для интеллекта. Поскольку мы были неспособны на такой
синтез, мы не могли и вспомнить. Наша неспособность вспомнить была
фактически нашей неспособностью расположить наши воспоминания в линейной
последовательности. Мы не могли разложить наши воспоминания, так сказать,
перед собой и собрать их последовательно одно за другим. Полученный опыт
был доступен для нас, но в то же самое время мы не могли до него
добраться, так как он был замурован стеной интенсивности.
Следовательно, задачей воспоминания была задача соединения наших
левой и правой сторон в объединение этих двух различных форм восприятия в
единое целое. Это была задача по закреплению нашей целостности путем
преобразования интенсивности в линейную последовательность.
Для нас стало ясно, что та деятельность, в которой мы принимали
участие, могла занимать очень мало времени по часам. По причинам нашей
неспособности воспринимать в терминах интенсивности мы могли иметь только
подсознательное восприятие больших отрезков времени. Горда считала, что
если бы мы смогли расположить интенсивность в линейной последовательности,
то могли бы честно считать, что прожили тысячу лет.
Тот прагматический шаг, который предпринял дон Хуан, чтобы облегчить
нам задачу воспоминания, состоял в том, что он вводил нас в контакты с
различными людьми, пока мы находились в состоянии повышенного осознания.
Он тщательно следил за тем, чтобы мы не видели этих людей, пока
находились в состоянии обычного осознания; так он создал подходящие
условия для воспоминания.
Каждая из моих сессий была полна мистических обертонов.
Она говорила, что самый прямой ход ко второму вниманию лежит через
ритуальные действия, монотонное пение, сложные повторяющиеся движения.
Ее учение не касалось предварительных ступеней сновидения, которым
меня уже обучил дон Хуан. Она исходила из того, что любой, кто к ней
приходит, уже знает, как делать сновидения, поэтому она касалась
исключительно эзотерических моментов левостороннего сознания.
Инструкции Зулейки начались в тот день, когда дон Хуан привел меня в
ее дом. Мы приехали туда в конце дня. Дом казался пустым, хотя передняя
дверь открылась, когда мы приблизились. Я ожидал появления Зойлы или
Марты, но в дверях никого не было. У меня было такое ощущение, что
открывший нам дверь сразу же убрался с нашего пути. Дон Хуан провел меня в
крытую веранду и посадил на ящик, к которому была приделана спинка,
превратившая его в скамейку. Сидеть на ящике было очень жестко и неудобно.
Я запустил руку под тонкое покрывало, и обнаружил там острые камни. Дон
Хуан сказал, что мое положение неудобно потому, что я должен изучить
тонкости сновидения, совершаемого в спешке. Сидение на жесткой поверхности
должно было напоминать моему телу, что оно находится в ненормальной
ситуации. За несколько минут до прибытия к этому дому дон Хуан изменил мне
уровень сознания. Он сказал, что инструкции Зулейки должны проводиться в
таком состоянии для того, чтобы я имел ту скорость, которая мне нужна. Он
предупредил меня, чтобы я забыл себя и полностью доверился Зулейке.
Затем он приказал, чтобы я сфокусировал взгляд со всей концентрацией,
на какую способен, и запомнил каждую деталь веранды, находящуюся в поле
моего зрения. Он настаивал, чтобы я запомнил и такую деталь, как ощущение
моего сидения здесь.
Чтобы удостовериться, что я все понял, он еще раз повторил свои
инструкции и затем ушел.
Зулейка говорила очень мягко и монотонно. Я слышал каждое сказанное
ею слово.
Темнота вокруг меня, казалось, эффективно подавляла любые отвлекающие
внешние стимулы. Я слышал слова Зулейки в пустоте, а затем до меня дошло,
что внутри меня царит такая тишина, как и в зале.
Зулейка объяснила, что сновидящий должен начинать с цвета, ибо
интенсивный свет или ничем ненарушенная темнота бесполезны для сновидящего
на первых порах.
Такие цвета, как пурпурный, или светло-зеленый, или насыщенно-желтый
являются прекрасными стартовыми точками. Сама она предпочитала, однако,
оранжево-красный цвет, потому что, согласно большому опыту, он является
таким цветом, который давал ей самое большое ощущение отдыха. Она заверила
меня, что как только мне удастся войти в оранжево-красный цвет, я смогу
постоянно вызывать свое второе внимание при условии, что смогу осознавать
последовательность физических событий.
Мне потребовалось несколько сеансов с голосом Зулейки, чтобы понять
своим телом, чего она от меня хочет. Преимущество пребывания в состоянии
повышенного сознания состояло в том, что я мог следить за своим переходом
из состояния бодрствования в состояние сновидения. В нормальных условиях
этот переход расплывчат, но в этих особых обстоятельствах я действительно
ощутил во время одной из сессий, как берет контроль мое второе внимание.
Первым шагом была необычайная трудность дыхания; не так, чтобы было
трудно вдыхать и выдыхать и не так, чтобы мне не хватало воздуха, просто
мое дыхание внезапно изменило ритм. Моя диафрагма начала сокращаться и
вынудила среднюю часть моего живота двигаться с большой скоростью. В
результате получилось самое быстрое дыхание, какое я когда-нибудь знал. Я
дышал нижней частью легких и ощущал сильное давление на кишечник. Я
попытался безуспешно прервать судорожные движения моей диафрагмы. Чем
усиленней я пытался, тем бесполезней это становилось. Зулейка приказала
мне позволить телу делать все, что нужно, и даже не думать о том, чтобы
направлять или контролировать его. Я хотел послушаться ее, но не знал как.
Она говорила, что самый прямой ход ко второму вниманию лежит через
ритуальные действия, монотонное пение, сложные повторяющиеся движения.
Ее учение не касалось предварительных ступеней сновидения, которым
меня уже обучил дон Хуан. Она исходила из того, что любой, кто к ней
приходит, уже знает, как делать сновидения, поэтому она касалась
исключительно эзотерических моментов левостороннего сознания.
Инструкции Зулейки начались в тот день, когда дон Хуан привел меня в
ее дом. Мы приехали туда в конце дня. Дом казался пустым, хотя передняя
дверь открылась, когда мы приблизились. Я ожидал появления Зойлы или
Марты, но в дверях никого не было. У меня было такое ощущение, что
открывший нам дверь сразу же убрался с нашего пути. Дон Хуан провел меня в
крытую веранду и посадил на ящик, к которому была приделана спинка,
превратившая его в скамейку. Сидеть на ящике было очень жестко и неудобно.
Я запустил руку под тонкое покрывало, и обнаружил там острые камни. Дон
Хуан сказал, что мое положение неудобно потому, что я должен изучить
тонкости сновидения, совершаемого в спешке. Сидение на жесткой поверхности
должно было напоминать моему телу, что оно находится в ненормальной
ситуации. За несколько минут до прибытия к этому дому дон Хуан изменил мне
уровень сознания. Он сказал, что инструкции Зулейки должны проводиться в
таком состоянии для того, чтобы я имел ту скорость, которая мне нужна. Он
предупредил меня, чтобы я забыл себя и полностью доверился Зулейке.
Затем он приказал, чтобы я сфокусировал взгляд со всей концентрацией,
на какую способен, и запомнил каждую деталь веранды, находящуюся в поле
моего зрения. Он настаивал, чтобы я запомнил и такую деталь, как ощущение
моего сидения здесь.
Чтобы удостовериться, что я все понял, он еще раз повторил свои
инструкции и затем ушел.
Зулейка говорила очень мягко и монотонно. Я слышал каждое сказанное
ею слово.
Темнота вокруг меня, казалось, эффективно подавляла любые отвлекающие
внешние стимулы. Я слышал слова Зулейки в пустоте, а затем до меня дошло,
что внутри меня царит такая тишина, как и в зале.
Зулейка объяснила, что сновидящий должен начинать с цвета, ибо
интенсивный свет или ничем ненарушенная темнота бесполезны для сновидящего
на первых порах.
Такие цвета, как пурпурный, или светло-зеленый, или насыщенно-желтый
являются прекрасными стартовыми точками. Сама она предпочитала, однако,
оранжево-красный цвет, потому что, согласно большому опыту, он является
таким цветом, который давал ей самое большое ощущение отдыха. Она заверила
меня, что как только мне удастся войти в оранжево-красный цвет, я смогу
постоянно вызывать свое второе внимание при условии, что смогу осознавать
последовательность физических событий.
Мне потребовалось несколько сеансов с голосом Зулейки, чтобы понять
своим телом, чего она от меня хочет. Преимущество пребывания в состоянии
повышенного сознания состояло в том, что я мог следить за своим переходом
из состояния бодрствования в состояние сновидения. В нормальных условиях
этот переход расплывчат, но в этих особых обстоятельствах я действительно
ощутил во время одной из сессий, как берет контроль мое второе внимание.
Первым шагом была необычайная трудность дыхания; не так, чтобы было
трудно вдыхать и выдыхать и не так, чтобы мне не хватало воздуха, просто
мое дыхание внезапно изменило ритм. Моя диафрагма начала сокращаться и
вынудила среднюю часть моего живота двигаться с большой скоростью. В
результате получилось самое быстрое дыхание, какое я когда-нибудь знал. Я
дышал нижней частью легких и ощущал сильное давление на кишечник. Я
попытался безуспешно прервать судорожные движения моей диафрагмы. Чем
усиленней я пытался, тем бесполезней это становилось. Зулейка приказала
мне позволить телу делать все, что нужно, и даже не думать о том, чтобы
направлять или контролировать его. Я хотел послушаться ее, но не знал как.
После этого много раз бывая в доме Флоринды, я каждый раз видел ее
лишь несколько секунд. Она сказала мне, что решила не учить меня больше,
потому что мне выгоднее иметь дело только с доньей Соледад.
Мы с доньей Соледад встречались несколько раз, но то, что происходило
между нами во время этих встреч, осталось чем-то абсолютно непонятным для
меня. Каждый раз, когда мы были вместе, она усаживала меня у двери ее
комнаты лицом на восток. Сама она садилась справа, касаясь меня. Затем мы
останавливали вращение стены тумана и оставались оба в ее комнате лицом к
югу.
Я уже научился с Гордой останавливать вращение стены. Донья Соледад,
казалось, помогала мне понять другой аспект этой способности восприятия я
правильно заметил с Гордой, что лишь какая-то часть останавливает стену,
как-будто я внезапно делился надвое. Часть всего меня смотрела вперед и
видела неподвижную стену справа, тогда как другая, более крупная часть
более цельного меня, поворачивалась на 90 $ вправо и смотрела на стену.
Каждый раз, когда мы с доньей Соледад останавливали стену, мы оставались
смотреть на нее, но никогда не входили в пространство между параллельными
линиями, как я делал множество раз с женщиной-нагваль и Гордой. Донья
Соледад заставляла меня каждый раз вглядываться в туман, как если бы он
был отражающим стеклом. Каждый раз я при этом испытывал крайне необычное
нарушение ассоциаций. Это было так, как если бы несясь на
головокружительной скорости, я мог видеть осколки ландшафта, формирующиеся
в тумане, и внезапно оказывался в другой физической реальности. Это был
горный район, каменистый и неприветливый. Там всегда была донья Соледад в
компании с милой женщиной, которая громко смеялась мне.
лишь несколько секунд. Она сказала мне, что решила не учить меня больше,
потому что мне выгоднее иметь дело только с доньей Соледад.
Мы с доньей Соледад встречались несколько раз, но то, что происходило
между нами во время этих встреч, осталось чем-то абсолютно непонятным для
меня. Каждый раз, когда мы были вместе, она усаживала меня у двери ее
комнаты лицом на восток. Сама она садилась справа, касаясь меня. Затем мы
останавливали вращение стены тумана и оставались оба в ее комнате лицом к
югу.
Я уже научился с Гордой останавливать вращение стены. Донья Соледад,
казалось, помогала мне понять другой аспект этой способности восприятия я
правильно заметил с Гордой, что лишь какая-то часть останавливает стену,
как-будто я внезапно делился надвое. Часть всего меня смотрела вперед и
видела неподвижную стену справа, тогда как другая, более крупная часть
более цельного меня, поворачивалась на 90 $ вправо и смотрела на стену.
Каждый раз, когда мы с доньей Соледад останавливали стену, мы оставались
смотреть на нее, но никогда не входили в пространство между параллельными
линиями, как я делал множество раз с женщиной-нагваль и Гордой. Донья
Соледад заставляла меня каждый раз вглядываться в туман, как если бы он
был отражающим стеклом. Каждый раз я при этом испытывал крайне необычное
нарушение ассоциаций. Это было так, как если бы несясь на
головокружительной скорости, я мог видеть осколки ландшафта, формирующиеся
в тумане, и внезапно оказывался в другой физической реальности. Это был
горный район, каменистый и неприветливый. Там всегда была донья Соледад в
компании с милой женщиной, которая громко смеялась мне.
Существо двигалось передо мной, скручиваясь в себе, как змея. Затем я
догнал его. Пока мы двигались вместе, я осознал то, что уже знал: это
существо действительно было ла Каталиной. Совершенно неожиданно ла
Каталина во плоти была рядом со мной. Мы двигались безо всяких усилий.
Казалось, мы оставались неподвижными, лишь изображая телесные жесты
движений, а окружающее двигалось, создавая впечатление громадной скорости.
Наша гонка прекратилась так же неожиданно, как и началась, я был один
с ла Каталиной в другом мире. В нем не было ни одной узнаваемой черты.
Было какое-то интенсивное свечение и тепло, исходящее из того, что
казалось землей. Она была покрыта громадными камнями или, по крайней мере,
они казались камнями. У них был цвет песчаника, но отсутствовал вес: они
были как бы обломками пористого вещества. Я мог раскидывать их с шумом,
только слегка прикасаясь к ним.
догнал его. Пока мы двигались вместе, я осознал то, что уже знал: это
существо действительно было ла Каталиной. Совершенно неожиданно ла
Каталина во плоти была рядом со мной. Мы двигались безо всяких усилий.
Казалось, мы оставались неподвижными, лишь изображая телесные жесты
движений, а окружающее двигалось, создавая впечатление громадной скорости.
Наша гонка прекратилась так же неожиданно, как и началась, я был один
с ла Каталиной в другом мире. В нем не было ни одной узнаваемой черты.
Было какое-то интенсивное свечение и тепло, исходящее из того, что
казалось землей. Она была покрыта громадными камнями или, по крайней мере,
они казались камнями. У них был цвет песчаника, но отсутствовал вес: они
были как бы обломками пористого вещества. Я мог раскидывать их с шумом,
только слегка прикасаясь к ним.
На следующий день дон Хуан, Хенаро и я отправились в Оаксаку. Пока мы
с доном Хуаном гуляли вокруг главной площади, а время приближалось к
вечеру, он внезапно начал говорить о том, что мы делали вчера. Он спросил
меня, понял ли я, о чем он говорил, когда сказал, что древние видящие
столкнулись с чем-то монументальным.
Я ответил ему, что понял, но не могу объяснить этого в словах.
- А как ты думаешь, что было главным в том, что мы хотели, чтобы ты
нашел на вершине той горы? - спросил он.
- Настройка! - сказал голос в мое ухо, и в то же мгновение я сам
подумал об этом.
Я обернулся в рефлексивном движении и натолкнулся на Хенаро, который
шел сразу за мной, следуя по пятам. Скорость моего движения поразила его.
Он захихикал, а затем обнял меня.
Мы сели. Дон Хуан сказал, что он очень мало может сказать о толчке,
который я получил от земли, и что воины всегда одиноки в таком случае, а
истинное осознание приходит гораздо позднее - после многих лет борьбы.
с доном Хуаном гуляли вокруг главной площади, а время приближалось к
вечеру, он внезапно начал говорить о том, что мы делали вчера. Он спросил
меня, понял ли я, о чем он говорил, когда сказал, что древние видящие
столкнулись с чем-то монументальным.
Я ответил ему, что понял, но не могу объяснить этого в словах.
- А как ты думаешь, что было главным в том, что мы хотели, чтобы ты
нашел на вершине той горы? - спросил он.
- Настройка! - сказал голос в мое ухо, и в то же мгновение я сам
подумал об этом.
Я обернулся в рефлексивном движении и натолкнулся на Хенаро, который
шел сразу за мной, следуя по пятам. Скорость моего движения поразила его.
Он захихикал, а затем обнял меня.
Мы сели. Дон Хуан сказал, что он очень мало может сказать о толчке,
который я получил от земли, и что воины всегда одиноки в таком случае, а
истинное осознание приходит гораздо позднее - после многих лет борьбы.
- Что ты имеешь в виду, дон Хуан, под единственной дверью?
- Я подразумеваю то, что когда точка сборки переходит некоторый
критический предел, то результат всегда одинаков для всякого человека.
Методики этого движения могут быть самыми различными, а результаты всегда
одинаковы, что означает, что точка сборки собирает другие миры с помощью
толчка земли.
- Для всех ли одинаков толчок земли, дон Хуан?
- Конечно. Трудностью для среднего человека является внутренний
диалог. Только тогда, когда достигается состояние внутреннего безмолвия,
ты можешь воспользоваться этим толчком. Ты подтвердишь эту истину в тот
день, когда попытаешься воспользоваться им.
- Я не стал бы тебе рекомендовать, чтобы ты воспользовался им, -
сказал Хенаро искренне. - нужны годы, чтобы стать безупречным воином,
чтобы выстоять под воздействием толчка земли, ты должен быть лучше, чем ты
сейчас.
- Скорость толчка растворит все в тебе, - сказал дон Хуан. - под его
воздействием мы становимся ничем. Скорость и индивидуальное существование
несоизмеримы. Вчера на горе я и Хенаро удерживали тебя, как якоря, иначе
ты не вернулся бы. Ты был бы подобен тем людям, которые целенаправленно
воспользовались им и до сих пор парят где-то в этой непостижимой
громадности.
Я хотел, чтобы он подробнее остановился на этом, но он отказался.
Внезапно он изменил предмет беседы.
- Есть еще одно, чего ты не понял относительно земли как чувствующего
существа, - сказал он. - и Хенаро, этот ужасный Хенаро, хотел толкнуть
тебя, пока ты не поймешь.
Оба они засмеялись. Хенаро игриво показал мне, подмигивая, как он
произносит слова: "да, я ужасен".
- Хенаро - это ужасный натаскиватель, подлый и безжалостный, -
продолжал дон Хуан. - ему наплевать на твои страхи, он толкает тебя
безжалостно. Если бы не я...
Тут он изобразил совершенную картину себя: задумчивый пожилой
джентльмен. Он опустил глаза и вздохнул. И оба они разразились громовым
хохотом.
Когда они успокоились, дон Хуан сказал, что Хенаро хочет показать мне
то, чего я еще не понял: что верховное сознание земли - это то, что
позволяет нам измениться и выйти на другие великие волны эманаций.
- Мы, живые существа, восприниматели, - сказал он. - и мы
воспринимаем потому, что некоторые эманации внутри человеческого кокона
настраиваются на другие внешние эманации. Следовательно, настройка - это
тот тайный проход, а толчок земли - ключ.
Хенаро хочет, чтобы ты проследил момент настройки. Следи за ним!
Хенаро выступал, как цирковой фокусник, и сделал поклон, а затем
показал нам, что у него ничего нет в руках или в брюках. Он снял ботинки и
потряс их, чтобы показать, что и там ничего не скрывается.
Дон Хуан смеялся от души. Хенаро двигал руками вверх и вниз. Это
движение сразу же создало во мне какую-то фиксацию. Я почувствовал, что
все мы трое немедленно встали и пошли с площади, причем я был между ними.
Пока мы шли, у меня исчезло периферийное зрение, - я больше не
различал ни домов, ни улиц. Я не заметил также никаких гор или
растительности. В какое-то мгновение я понял, что потерял из виду дона
Хуана и Хенаро: вместо этого я видел две светоносные связки, движущиеся
вверх и вниз около меня.
- Я подразумеваю то, что когда точка сборки переходит некоторый
критический предел, то результат всегда одинаков для всякого человека.
Методики этого движения могут быть самыми различными, а результаты всегда
одинаковы, что означает, что точка сборки собирает другие миры с помощью
толчка земли.
- Для всех ли одинаков толчок земли, дон Хуан?
- Конечно. Трудностью для среднего человека является внутренний
диалог. Только тогда, когда достигается состояние внутреннего безмолвия,
ты можешь воспользоваться этим толчком. Ты подтвердишь эту истину в тот
день, когда попытаешься воспользоваться им.
- Я не стал бы тебе рекомендовать, чтобы ты воспользовался им, -
сказал Хенаро искренне. - нужны годы, чтобы стать безупречным воином,
чтобы выстоять под воздействием толчка земли, ты должен быть лучше, чем ты
сейчас.
- Скорость толчка растворит все в тебе, - сказал дон Хуан. - под его
воздействием мы становимся ничем. Скорость и индивидуальное существование
несоизмеримы. Вчера на горе я и Хенаро удерживали тебя, как якоря, иначе
ты не вернулся бы. Ты был бы подобен тем людям, которые целенаправленно
воспользовались им и до сих пор парят где-то в этой непостижимой
громадности.
Я хотел, чтобы он подробнее остановился на этом, но он отказался.
Внезапно он изменил предмет беседы.
- Есть еще одно, чего ты не понял относительно земли как чувствующего
существа, - сказал он. - и Хенаро, этот ужасный Хенаро, хотел толкнуть
тебя, пока ты не поймешь.
Оба они засмеялись. Хенаро игриво показал мне, подмигивая, как он
произносит слова: "да, я ужасен".
- Хенаро - это ужасный натаскиватель, подлый и безжалостный, -
продолжал дон Хуан. - ему наплевать на твои страхи, он толкает тебя
безжалостно. Если бы не я...
Тут он изобразил совершенную картину себя: задумчивый пожилой
джентльмен. Он опустил глаза и вздохнул. И оба они разразились громовым
хохотом.
Когда они успокоились, дон Хуан сказал, что Хенаро хочет показать мне
то, чего я еще не понял: что верховное сознание земли - это то, что
позволяет нам измениться и выйти на другие великие волны эманаций.
- Мы, живые существа, восприниматели, - сказал он. - и мы
воспринимаем потому, что некоторые эманации внутри человеческого кокона
настраиваются на другие внешние эманации. Следовательно, настройка - это
тот тайный проход, а толчок земли - ключ.
Хенаро хочет, чтобы ты проследил момент настройки. Следи за ним!
Хенаро выступал, как цирковой фокусник, и сделал поклон, а затем
показал нам, что у него ничего нет в руках или в брюках. Он снял ботинки и
потряс их, чтобы показать, что и там ничего не скрывается.
Дон Хуан смеялся от души. Хенаро двигал руками вверх и вниз. Это
движение сразу же создало во мне какую-то фиксацию. Я почувствовал, что
все мы трое немедленно встали и пошли с площади, причем я был между ними.
Пока мы шли, у меня исчезло периферийное зрение, - я больше не
различал ни домов, ни улиц. Я не заметил также никаких гор или
растительности. В какое-то мгновение я понял, что потерял из виду дона
Хуана и Хенаро: вместо этого я видел две светоносные связки, движущиеся
вверх и вниз около меня.
После незначительной паузы он добавил, что с целью видения кокона
человека следует смотреть на людей сзади, когда они уходят. Бесполезно
смотреть на них лицом к лицу, поскольку лицевая часть кокона человека
ограждена щитом, который видящие называют "лицевой пластиной". Она
представляет собой почти непроницаемый несгибаемый экран, который защищает
нас всю нашу жизнь от натиска некоей особенной силы, порождаемой самими
эманациями.
Он также посоветовал мне не удивляться, если мое тело затвердеет, как
замороженное. Он сказал, что я буду чувствовать себя, как некто, стоящий в
середине комнаты и глядящий в окно на улицу, и что существенна здесь
скорость, так как люди будут проходить перед моими окнами очень быстро.
Затем он велел мне расслабиться, отсечь внутренний диалог и позволить
точке сборки отойти под воздействием внутреннего безмолвия. Он побудил
меня ударять себя мягко, но крепко, по правой стороне между подвздошной
костью и грудной клеткой.
Я сделал это трижды и глубоко уснул. Это было совершенно особое
состояние сна: тело спало, а я прекрасно осознавал все, что происходило. Я
слышал слова дона Хуана и мог следовать всякому его указанию, как если бы
не спал, и все же я совершенно не мог двинуть телом.
человека следует смотреть на людей сзади, когда они уходят. Бесполезно
смотреть на них лицом к лицу, поскольку лицевая часть кокона человека
ограждена щитом, который видящие называют "лицевой пластиной". Она
представляет собой почти непроницаемый несгибаемый экран, который защищает
нас всю нашу жизнь от натиска некоей особенной силы, порождаемой самими
эманациями.
Он также посоветовал мне не удивляться, если мое тело затвердеет, как
замороженное. Он сказал, что я буду чувствовать себя, как некто, стоящий в
середине комнаты и глядящий в окно на улицу, и что существенна здесь
скорость, так как люди будут проходить перед моими окнами очень быстро.
Затем он велел мне расслабиться, отсечь внутренний диалог и позволить
точке сборки отойти под воздействием внутреннего безмолвия. Он побудил
меня ударять себя мягко, но крепко, по правой стороне между подвздошной
костью и грудной клеткой.
Я сделал это трижды и глубоко уснул. Это было совершенно особое
состояние сна: тело спало, а я прекрасно осознавал все, что происходило. Я
слышал слова дона Хуана и мог следовать всякому его указанию, как если бы
не спал, и все же я совершенно не мог двинуть телом.
- Не волнуйся, - сказал он. - смерть мучительна только тогда, когда
она влезает в твою постель во время болезни. В битве за свою жизнь ты не
почувствуешь боли. А если и почувствуешь что-нибудь, так только ликование.
Он сказал, что наиболее впечатляющим различием между цивилизованным
человеком и магом был образ, в котором к ним приходит смерть. Только с
магами-воинами смерть добра и ласкова. Даже будучи смертельно ранены, они
не чувствуют боли. Но еще более удивительным было то, что смерть
останавливается в ожидании до тех пор, пока маги сами не призовут ее.
- Величайшая разница между обычным человеком и магом заключается в
том, что маг своей быстротой управляет своей смертью, - продолжал дон
Хуан. - что бы там ни случилось, ягуар не с" ест меня. Он сожрет тебя,
поскольку ты не знаешь достаточной скорости, чтобы сдержать натиск своей
смерти.
Затем он подробно изложил все сложности идеи магов о скорости и
смерти. Он сказал, что в мире повседневной жизни наши слова или наши
решения могут быть с легкостью изменены. Единственной бесповоротной вещью
в нашем мире была смерть. В мире магов, с другой стороны, естественную
смерть можно отменить, но слова магов - ни в коем случае. В мире магов
решения нельзя ни изменить, ни переработать. Единственное, что они могут
сделать, это остановиться навсегда.
Я сказал ему, что его заявления, какими бы впечатляющими они ни были,
не убедили меня в том, что смерть можно отменить. Тогда он объяснил еще
раз то, что объяснял прежде. Он сказал, что для видящих люди
представляются либо продолговатыми, либо сферическими светящимися
сплетениями бесчисленных, статичных, но вибрирующих энергетических полей,
и что только маги способны вызвать движение в этих сферах неподвижной
светимости. За долю секунды они могут перемещать свои точки сборки в любое
место в их светящемся сплетении. Это движение и скорость, с которой оно
было произведено, влекут мгновенное переключение и восприятие другой,
совершенно отличной вселенной. Или они могут перемещать свои точки сборки
без остановок через все поле своей светящейся энергии. Сила, созданная
этим движением, так велика, что мгновенно воспламеняет всю их светящуюся
массу.
Он сказал, что если сейчас на нас обрушится горный обвал, он сможет
уничтожить естественный эффект случайной смерти. Используя скорость, с
какой может передвигаться его точка сборки, он заставит себя изменить мир,
или сожжет себя за долю секунды огнем изнутри. Я же, с другой стороны,
умру естественной смертью, придавленный камнями, так как моей точке сборки
не хватает скорости, чтобы вытащить меня из такой ситуации.
Я сказал, что, по-видимому, маги просто находят альтернативный путь
смерти, а это было совершенно непохоже на отмену смерти. Он повторил, что
все, о чем он говорил, касалось того, что маги управляют своей смертью.
Они умирают только тогда, когда этого захотят.
Хотя у меня не было сомнений в том, о чем он говорил, я продолжал
задавать вопросы, почти играя с ним. И пока он говорил, мысли и
незакрепленные воспоминания о другом осознаваемом мире возникали в моем
уме, как на экране.
она влезает в твою постель во время болезни. В битве за свою жизнь ты не
почувствуешь боли. А если и почувствуешь что-нибудь, так только ликование.
Он сказал, что наиболее впечатляющим различием между цивилизованным
человеком и магом был образ, в котором к ним приходит смерть. Только с
магами-воинами смерть добра и ласкова. Даже будучи смертельно ранены, они
не чувствуют боли. Но еще более удивительным было то, что смерть
останавливается в ожидании до тех пор, пока маги сами не призовут ее.
- Величайшая разница между обычным человеком и магом заключается в
том, что маг своей быстротой управляет своей смертью, - продолжал дон
Хуан. - что бы там ни случилось, ягуар не с" ест меня. Он сожрет тебя,
поскольку ты не знаешь достаточной скорости, чтобы сдержать натиск своей
смерти.
Затем он подробно изложил все сложности идеи магов о скорости и
смерти. Он сказал, что в мире повседневной жизни наши слова или наши
решения могут быть с легкостью изменены. Единственной бесповоротной вещью
в нашем мире была смерть. В мире магов, с другой стороны, естественную
смерть можно отменить, но слова магов - ни в коем случае. В мире магов
решения нельзя ни изменить, ни переработать. Единственное, что они могут
сделать, это остановиться навсегда.
Я сказал ему, что его заявления, какими бы впечатляющими они ни были,
не убедили меня в том, что смерть можно отменить. Тогда он объяснил еще
раз то, что объяснял прежде. Он сказал, что для видящих люди
представляются либо продолговатыми, либо сферическими светящимися
сплетениями бесчисленных, статичных, но вибрирующих энергетических полей,
и что только маги способны вызвать движение в этих сферах неподвижной
светимости. За долю секунды они могут перемещать свои точки сборки в любое
место в их светящемся сплетении. Это движение и скорость, с которой оно
было произведено, влекут мгновенное переключение и восприятие другой,
совершенно отличной вселенной. Или они могут перемещать свои точки сборки
без остановок через все поле своей светящейся энергии. Сила, созданная
этим движением, так велика, что мгновенно воспламеняет всю их светящуюся
массу.
Он сказал, что если сейчас на нас обрушится горный обвал, он сможет
уничтожить естественный эффект случайной смерти. Используя скорость, с
какой может передвигаться его точка сборки, он заставит себя изменить мир,
или сожжет себя за долю секунды огнем изнутри. Я же, с другой стороны,
умру естественной смертью, придавленный камнями, так как моей точке сборки
не хватает скорости, чтобы вытащить меня из такой ситуации.
Я сказал, что, по-видимому, маги просто находят альтернативный путь
смерти, а это было совершенно непохоже на отмену смерти. Он повторил, что
все, о чем он говорил, касалось того, что маги управляют своей смертью.
Они умирают только тогда, когда этого захотят.
Хотя у меня не было сомнений в том, о чем он говорил, я продолжал
задавать вопросы, почти играя с ним. И пока он говорил, мысли и
незакрепленные воспоминания о другом осознаваемом мире возникали в моем
уме, как на экране.
- Будь гигантом, - приказал он мне, улыбаясь. - избавься от рассудка.
Тогда я понял, чего он хотел. Фактически, я знал, что Могу увеличить
интенсивность моих чувств размера и свирепости до тех пор, пока на самом
деле не стану гигантом, возвышающимся над кустами и наблюдающим все вокруг
нас.
Я попытался выразить свои мысли, но тут же отказался от этого. Я
понял, что дон Хуан знает все, о чем я думаю, и, по-видимому, даже еще
больше.
А затем со мной произошло нечто невероятное. Моя способность
рассуждать перестала функционировать. Я буквально чувствовал, что меня как
бы накрыло темной пеленой, которая скрыла все мои мысли. И я позволил уйти
моему рассудку с непринужденностью того, кто не заботится о мире. Я был
убежден, что если захочу развеять эту непроглядную тьму, мне потребуется
лишь почувствовать себя прорывающимся через нее.
В этом состоянии я ощутил, что двигаюсь вперед, набирая ход. Что-то
вынуждало меня физически передвигаться из одного места в другое. Я не
испытывал никакой усталости. Скорость и легкость, с которыми я
передвигался, окрыляли меня.
Я не чувствовал, что иду - но я и не летел. Скорее, меня несла
поразительная легкость. Мои движения становились резкими и неизящными
только тогда, когда я пытался думать о них. Когда же я наслаждался ими
бездумно, я входил в уникальное состояние физического восторга, для меня
совершенно беспрецедентного. Если я когда-нибудь в жизни и имел подобные
случаи физического счастья, то они, наверное, были настолько скоротечными,
что я не сохранил о них воспоминания. И все же, когда я испытывал этот
экстаз, появлялось смутное узнавание, словно я знал его, но забыл.
Оживление от движения через чапарель было таким сильным, что все
остальное исчезло. Для меня существовало только одно - эти периоды
оживления и моменты, когда я прекращал двигаться и находил себя в
чапареле.
Но еще более необъяснимым было полное телесное ощущение парения над
кустами, которое возникало в тот момент, когда я начинал двигаться.
Тогда я понял, чего он хотел. Фактически, я знал, что Могу увеличить
интенсивность моих чувств размера и свирепости до тех пор, пока на самом
деле не стану гигантом, возвышающимся над кустами и наблюдающим все вокруг
нас.
Я попытался выразить свои мысли, но тут же отказался от этого. Я
понял, что дон Хуан знает все, о чем я думаю, и, по-видимому, даже еще
больше.
А затем со мной произошло нечто невероятное. Моя способность
рассуждать перестала функционировать. Я буквально чувствовал, что меня как
бы накрыло темной пеленой, которая скрыла все мои мысли. И я позволил уйти
моему рассудку с непринужденностью того, кто не заботится о мире. Я был
убежден, что если захочу развеять эту непроглядную тьму, мне потребуется
лишь почувствовать себя прорывающимся через нее.
В этом состоянии я ощутил, что двигаюсь вперед, набирая ход. Что-то
вынуждало меня физически передвигаться из одного места в другое. Я не
испытывал никакой усталости. Скорость и легкость, с которыми я
передвигался, окрыляли меня.
Я не чувствовал, что иду - но я и не летел. Скорее, меня несла
поразительная легкость. Мои движения становились резкими и неизящными
только тогда, когда я пытался думать о них. Когда же я наслаждался ими
бездумно, я входил в уникальное состояние физического восторга, для меня
совершенно беспрецедентного. Если я когда-нибудь в жизни и имел подобные
случаи физического счастья, то они, наверное, были настолько скоротечными,
что я не сохранил о них воспоминания. И все же, когда я испытывал этот
экстаз, появлялось смутное узнавание, словно я знал его, но забыл.
Оживление от движения через чапарель было таким сильным, что все
остальное исчезло. Для меня существовало только одно - эти периоды
оживления и моменты, когда я прекращал двигаться и находил себя в
чапареле.
Но еще более необъяснимым было полное телесное ощущение парения над
кустами, которое возникало в тот момент, когда я начинал двигаться.
Рычание ягуара отбросило меня в реальность близкой опасности. Я
разглядел темную массу ягуара, быстро влезающего на гору в тридцати метрах
справа от нас.
- Что нам делать, дон Хуан? - спросил я, зная, что он тоже увидел
животное, мелькнувшее впереди нас.
- Надо взобраться на самую вершину и найти там укрытие, - спокойно
ответил он.
Затем он добавил так, словно его вообще ничего не заботило в этом
мире, что я потерял драгоценное время, индульгируя в удовольствии парения
над кустами. Вместо того, чтобы обрести безопасность в холмах, на которые
он мне указывал, я помчался к высоким восточным горам.
- Мы должны взобраться на этот откос раньше ягуара, или мы лишимся и
этой возможности, - сказал он, указывая на почти вертикальный склон у
самой вершины.
Я повернулся вправо и увидел, как ягуар перепрыгивает с одного камня
на другой. Он определенно хотел перерезать нам путь.
- Так идем же, дон Хуан, - заорал я нервно.
Дон Хуан расхохотался. Казалось, он наслаждается моим страхом и
нетерпением. Мы рванули на предельной скорости и начали карабкаться вверх.
Я пытался не замечать темный силуэт ягуара, который появлялся раз за разом
немного впереди нас и постоянно с правой стороны.
И ягуар, и мы достигли подножия откоса в одно и то же время. Ягуар
был справа от нас в тридцати метрах. Он подпрыгнул и попытался вскочить на
отвесную скалу, но сорвался. Она оказалась слишком крутой.
Дон Хуан крикнул, что у меня нет времени глазеть на ягуара, так как
он начнет атаковать нас, как только откажется от попыток забраться на
откос. Не успел дон Хуан сказать последнее слово, как зверь ринулся на
нас.
Меня больше не надо было убеждать. Я карабкался на отвесную стену,
следуя за дон Хуаном. Визгливый вопль раз" яренного животного раздался
прямо под каблуком моей левой ноги. Реактивная сила страха понесла меня по
скользкому откосу в каком-то невероятном полете.
Я достиг вершины раньше дон Хуана. Он даже приостановился от смеха.
Оказавшись в безопасности на вершине скалы, я начал размышлять о том,
что случилось. Дон Хуан не желал ничего обсуждать. Он утверждал, что на
данном этапе моего развития любое движение моей точки сборки по-прежнему
останется тайной. Моим вызовом на начальной стадии моего ученичества,
сказал он, было удержание приобретенного, а не его обоснование - и что в
определенный момент все это приобретет для меня смысл.
разглядел темную массу ягуара, быстро влезающего на гору в тридцати метрах
справа от нас.
- Что нам делать, дон Хуан? - спросил я, зная, что он тоже увидел
животное, мелькнувшее впереди нас.
- Надо взобраться на самую вершину и найти там укрытие, - спокойно
ответил он.
Затем он добавил так, словно его вообще ничего не заботило в этом
мире, что я потерял драгоценное время, индульгируя в удовольствии парения
над кустами. Вместо того, чтобы обрести безопасность в холмах, на которые
он мне указывал, я помчался к высоким восточным горам.
- Мы должны взобраться на этот откос раньше ягуара, или мы лишимся и
этой возможности, - сказал он, указывая на почти вертикальный склон у
самой вершины.
Я повернулся вправо и увидел, как ягуар перепрыгивает с одного камня
на другой. Он определенно хотел перерезать нам путь.
- Так идем же, дон Хуан, - заорал я нервно.
Дон Хуан расхохотался. Казалось, он наслаждается моим страхом и
нетерпением. Мы рванули на предельной скорости и начали карабкаться вверх.
Я пытался не замечать темный силуэт ягуара, который появлялся раз за разом
немного впереди нас и постоянно с правой стороны.
И ягуар, и мы достигли подножия откоса в одно и то же время. Ягуар
был справа от нас в тридцати метрах. Он подпрыгнул и попытался вскочить на
отвесную скалу, но сорвался. Она оказалась слишком крутой.
Дон Хуан крикнул, что у меня нет времени глазеть на ягуара, так как
он начнет атаковать нас, как только откажется от попыток забраться на
откос. Не успел дон Хуан сказать последнее слово, как зверь ринулся на
нас.
Меня больше не надо было убеждать. Я карабкался на отвесную стену,
следуя за дон Хуаном. Визгливый вопль раз" яренного животного раздался
прямо под каблуком моей левой ноги. Реактивная сила страха понесла меня по
скользкому откосу в каком-то невероятном полете.
Я достиг вершины раньше дон Хуана. Он даже приостановился от смеха.
Оказавшись в безопасности на вершине скалы, я начал размышлять о том,
что случилось. Дон Хуан не желал ничего обсуждать. Он утверждал, что на
данном этапе моего развития любое движение моей точки сборки по-прежнему
останется тайной. Моим вызовом на начальной стадии моего ученичества,
сказал он, было удержание приобретенного, а не его обоснование - и что в
определенный момент все это приобретет для меня смысл.
Напряжение оказалось слишком большим для него. И вдруг он
почувствовал, что уже не бежит, он падал в глубокую скважину. Когда дон
Хуан ударился об воду, жуткий холод заставил его закричать. И тогда он
вновь оказался в реке, влекомый течением. Его испуг от того, что он вновь
нашел себя в бурлящих водах, был настолько сильным, что у него возникло
желание опять оказаться целым и невредимым на берегу реки. И он тут же
оказался там, бегущим с головокружительной скоростью параллельно, но на
достаточном расстоянии от реки.
Пока он бежал, он взглянул на поток и увидел себя, пытающимся
остаться на плаву. Он хотел крикнуть, хотел приказать себе плыть под
углом, но голоса не было. Его переполняла боль за ту часть себя, которая
находилась в воде. Эта боль послужила мостом между двумя Хуанами Матусами.
Он вдруг снова оказался в воде, плывущим под углом к берегу.
Невероятного ощущения выбора между двумя местами было достаточно,
чтобы уничтожить его страх. Он больше не беспокоился о своей судьбе. Он
свободно мог выбрать или плыть по реке или мчаться по берегу. Но что бы
дон Хуан ни делал, он постоянно двигался к своей цели, либо убегая от
реки, либо подплывая к берегу.
почувствовал, что уже не бежит, он падал в глубокую скважину. Когда дон
Хуан ударился об воду, жуткий холод заставил его закричать. И тогда он
вновь оказался в реке, влекомый течением. Его испуг от того, что он вновь
нашел себя в бурлящих водах, был настолько сильным, что у него возникло
желание опять оказаться целым и невредимым на берегу реки. И он тут же
оказался там, бегущим с головокружительной скоростью параллельно, но на
достаточном расстоянии от реки.
Пока он бежал, он взглянул на поток и увидел себя, пытающимся
остаться на плаву. Он хотел крикнуть, хотел приказать себе плыть под
углом, но голоса не было. Его переполняла боль за ту часть себя, которая
находилась в воде. Эта боль послужила мостом между двумя Хуанами Матусами.
Он вдруг снова оказался в воде, плывущим под углом к берегу.
Невероятного ощущения выбора между двумя местами было достаточно,
чтобы уничтожить его страх. Он больше не беспокоился о своей судьбе. Он
свободно мог выбрать или плыть по реке или мчаться по берегу. Но что бы
дон Хуан ни делал, он постоянно двигался к своей цели, либо убегая от
реки, либо подплывая к берегу.
- И что мне теперь делать?
- Обмануть собственные ожидания.
Я не мог понять, что он имеет в виду. Дон Хуан подробно объяснил.
Чего мы ожидаем, вступая во взаимодействие с людьми или другими
органическими существами? Немедленной реакции на свой запрос. Однако
неорганические существа отделены от нас самым труднопреодолимым барьером -
другими скоростями движения энергии. Поэтому мгновенной реакции быть не
может, и маг должен обмануть свои ожидания, продолжая действовать в режиме
запроса столько времени, сколько потребуется на то, чтобы его запрос был
принят.
- Ты хочешь сказать, дон Хуан, что запрос и практика искусства
сновидения в данном случае одно и то же?
- Обмануть собственные ожидания.
Я не мог понять, что он имеет в виду. Дон Хуан подробно объяснил.
Чего мы ожидаем, вступая во взаимодействие с людьми или другими
органическими существами? Немедленной реакции на свой запрос. Однако
неорганические существа отделены от нас самым труднопреодолимым барьером -
другими скоростями движения энергии. Поэтому мгновенной реакции быть не
может, и маг должен обмануть свои ожидания, продолжая действовать в режиме
запроса столько времени, сколько потребуется на то, чтобы его запрос был
принят.
- Ты хочешь сказать, дон Хуан, что запрос и практика искусства
сновидения в данном случае одно и то же?
Перенастройка моей системы интерпретации больше всего сказалась в
отношении моего знания о мире неорганических существ. В их мире, который
был реален для меня, я чувствовал себя пузырьком энергии. Поэтому я мог со
свистом носиться в тоннелях, как бы летая со скоростью света, или ползать
по их стенам, как насекомое. Когда я летел, голос сообщал мне не
бессистемную, но вполне последовательную информацию о деталях стен, на
которых я останавливал свое внимание. Эти детали представляли собой
изощренные выпуклости, напоминающие шрифт для слепых. Когда же я ползал по
стенкам, я мог видеть те же самые их особенности с большей ясностью и
слышать тот же голос, на этот раз объясняющий мне все более подробно.
Неизбежным последствием этого для меня было развитие у меня чувства
двойственности моего положения. С одной стороны я знал, что сновижу: с
другой - я чувствовал, что совершаю такое же полезное путешествие, как и
всякое другое, не менее реальное путешествие в нашем обычном мире. Эта
неподдельная двойственность моего положения была следствием того, о чем
говорил дон Хуан: существование неорганических существ является сильным
ударом по нашему здравому смыслу.
отношении моего знания о мире неорганических существ. В их мире, который
был реален для меня, я чувствовал себя пузырьком энергии. Поэтому я мог со
свистом носиться в тоннелях, как бы летая со скоростью света, или ползать
по их стенам, как насекомое. Когда я летел, голос сообщал мне не
бессистемную, но вполне последовательную информацию о деталях стен, на
которых я останавливал свое внимание. Эти детали представляли собой
изощренные выпуклости, напоминающие шрифт для слепых. Когда же я ползал по
стенкам, я мог видеть те же самые их особенности с большей ясностью и
слышать тот же голос, на этот раз объясняющий мне все более подробно.
Неизбежным последствием этого для меня было развитие у меня чувства
двойственности моего положения. С одной стороны я знал, что сновижу: с
другой - я чувствовал, что совершаю такое же полезное путешествие, как и
всякое другое, не менее реальное путешествие в нашем обычном мире. Эта
неподдельная двойственность моего положения была следствием того, о чем
говорил дон Хуан: существование неорганических существ является сильным
ударом по нашему здравому смыслу.
С тех пор у меня больше не было страхов, которые могли бы прерывать
мою практику сновидения. Мною стала овладевать другая идея - идея о том,
что я обнаружил источник неповторимого удовольствия. Каждый день я едва
дожидался того момента, когда начинал сновидение и лазутчик доставлял меня
в мир теней. Дополнительная прелесть была еще и в том, что мои видения
мира теней стали еще более похожими на жизнь, чем это было раньше. Если
судить с точки зрения стандартов обычных мыслей, обычных визуальных и
слуховых ощущений, привычных реакций моего тела, то, пока продолжались мои
переживания, все это было настолько же реально, как любая ситуация в
обычном мире.
Никогда у меня не было таких переживаний, в которых единственным
отличием между моими видениями и моим повседневным миром была скорость, с
которой заканчивались мои видения. В один миг я оказывался в странном, но
реальном мире; в следующее мгновение - в своей постели.
Страстно желая, чтобы дон Хуан дал свои комментарии и пояснения, я
продолжал слоняться по Лос-Анжелесу. Чем больше я думал о своей ситуации,
тем большей была моя тревога; я даже начал ощущать, что в мире
неорганических существ на меня с колоссальной скоростью надвигалось нечто
угрожающее.
мою практику сновидения. Мною стала овладевать другая идея - идея о том,
что я обнаружил источник неповторимого удовольствия. Каждый день я едва
дожидался того момента, когда начинал сновидение и лазутчик доставлял меня
в мир теней. Дополнительная прелесть была еще и в том, что мои видения
мира теней стали еще более похожими на жизнь, чем это было раньше. Если
судить с точки зрения стандартов обычных мыслей, обычных визуальных и
слуховых ощущений, привычных реакций моего тела, то, пока продолжались мои
переживания, все это было настолько же реально, как любая ситуация в
обычном мире.
Никогда у меня не было таких переживаний, в которых единственным
отличием между моими видениями и моим повседневным миром была скорость, с
которой заканчивались мои видения. В один миг я оказывался в странном, но
реальном мире; в следующее мгновение - в своей постели.
Страстно желая, чтобы дон Хуан дал свои комментарии и пояснения, я
продолжал слоняться по Лос-Анжелесу. Чем больше я думал о своей ситуации,
тем большей была моя тревога; я даже начал ощущать, что в мире
неорганических существ на меня с колоссальной скоростью надвигалось нечто
угрожающее.
В присутствии незнакомца у меня возникло множество реакций. Я даже
ощутил восторг от того, что я знал, что лазутчик показал мне, наконец, еще
одно человеческое существо, которое было поймано в этом мире. Я только
испытал огорчение от того, что мы не можем общаться, поскольку, видимо,
этот незнакомец был одним из магов древности и принадлежал другой эпохе.
Чем больше становился мой восторг и любопытство, тем тяжелее я
становился, вплоть до того момента, когда я стал очень тяжелым и не
очутился вновь в своем теле в парке возле калифорнийского университета. Я
стоял на траве прямо среди людей, играющих в гольф.
Одновременно со мной с той же самой скоростью передо мной так же
начал материализоваться человек. Мы на момент взглянули друг другу в
глаза. Это была девочка, возможно, шести или семи лет. Я подумал, что знаю
ее. При виде ее мой восторг и любопытство настолько возросли, что
повернули процесс вспять. Я потерял вес настолько быстро, что в следующий
миг превратился в каплю энергии в мире неорганических существ. Лазутчик
вернулся ко мне и вытолкнул меня прочь.
ощутил восторг от того, что я знал, что лазутчик показал мне, наконец, еще
одно человеческое существо, которое было поймано в этом мире. Я только
испытал огорчение от того, что мы не можем общаться, поскольку, видимо,
этот незнакомец был одним из магов древности и принадлежал другой эпохе.
Чем больше становился мой восторг и любопытство, тем тяжелее я
становился, вплоть до того момента, когда я стал очень тяжелым и не
очутился вновь в своем теле в парке возле калифорнийского университета. Я
стоял на траве прямо среди людей, играющих в гольф.
Одновременно со мной с той же самой скоростью передо мной так же
начал материализоваться человек. Мы на момент взглянули друг другу в
глаза. Это была девочка, возможно, шести или семи лет. Я подумал, что знаю
ее. При виде ее мой восторг и любопытство настолько возросли, что
повернули процесс вспять. Я потерял вес настолько быстро, что в следующий
миг превратился в каплю энергии в мире неорганических существ. Лазутчик
вернулся ко мне и вытолкнул меня прочь.
Ощущение, что я ныряю головой вперед, было таким реальным, что я
начал гадать, как глубоко или как далеко я могу нырнуть. С моей точки
зрения, я проживал там целую вечность. Я видел облака и скалоподобные
образования материи, разбросанные в толще водянистой субстанции. Там
попадались сияющие геометрические объекты, напоминающие кристаллы, и
шарики ярчайших оттенков всех цветов, которые я когда-ибо видел. Были
также зоны ослепительного света и области кромешной тьмы. Все проходило
мимо меня, медленно или на большой скорости. Мне казалось, что я вижу
космос. В тот момент, когда я подумал об этом, моя скорость возросла так
сильно, что все слилось, и внезапно я обнаружил, что проснулся и лежу,
упираясь носом в стену своей комнаты.
Какой-то скрытый страх вынудил меня проконсультироваться с доном
Хуаном. Он слушал меня, цепляясь к каждому слову.
- Теперь ты должен сделать какой-то решительный маневр, - сказал он.
- Эмиссар в сновидении не должен вмешиваться в твою практику. Или, лучше
сказать, что ты не должен ни при каких условиях позволять ему делать это.
- Как мне остановить его?
Сделай простой, но крутой маневр. Войдя в сновидение, громко заяви,
что ты не желаешь больше иметь эмиссара в сновидении.
- Значит ли это, дон Хуан, что я никогда больше не увижу его снова?
- Конечно. Ты избавишься от него навсегда.
- Но целесообразно ли избавляться от него навсегда?
- Со всей определенностью говорю, что сейчас это целесообразно.
Этими словами дон Хуан вселил в меня очень болезненное сомнение. Я не
хотел прекращать свои отношения с эмиссаром, но в то же время мне хотелось
следовать совету дона Хуана. Он заметил мои колебания.
- Я знаю, что это очень сложная задача, - согласился он. - Но если ты
не сделаешь этого, неорганические существа будут всегда держать тебя на
поводу. Если хочешь избежать этого, - сделай то, что я сказал, и сделай
это сразу же.
Когда в течение своего следующего занятия сновидением я приготовился
выразить свое намерение, голос эмиссара прервал меня. Он сказал:
- Если ты воздержишься от своего требования, я обещаю тебе никогда не
вмешиваться в твою практику сновидения и разговаривать с тобой только
тогда, когда ты будешь обращаться ко мне с вопросами.
Я сразу же принял это предложение и искренне чувствовал, что это
хороший договор. Я даже почувствовал облегчение от того, что все
обернулось таким образом. Однако я боялся, что дону Хуану это не
понравится.
- Это был хороший маневр, - заметил он и засмеялся. - Ты был
искренним; ты действительно собирался выразить свое требование. Быть
искренним - вот все, что от тебя требовалось. По существу, у тебя не было
никакой необходимости устранять эмиссара. От тебя требовалось только
пожелать поставить его на место, чтобы он предложил удобный для тебя выход
из сложившейся ситуации. Я уверен, что эмиссар не будет больше соваться не
в свое дело.
начал гадать, как глубоко или как далеко я могу нырнуть. С моей точки
зрения, я проживал там целую вечность. Я видел облака и скалоподобные
образования материи, разбросанные в толще водянистой субстанции. Там
попадались сияющие геометрические объекты, напоминающие кристаллы, и
шарики ярчайших оттенков всех цветов, которые я когда-ибо видел. Были
также зоны ослепительного света и области кромешной тьмы. Все проходило
мимо меня, медленно или на большой скорости. Мне казалось, что я вижу
космос. В тот момент, когда я подумал об этом, моя скорость возросла так
сильно, что все слилось, и внезапно я обнаружил, что проснулся и лежу,
упираясь носом в стену своей комнаты.
Какой-то скрытый страх вынудил меня проконсультироваться с доном
Хуаном. Он слушал меня, цепляясь к каждому слову.
- Теперь ты должен сделать какой-то решительный маневр, - сказал он.
- Эмиссар в сновидении не должен вмешиваться в твою практику. Или, лучше
сказать, что ты не должен ни при каких условиях позволять ему делать это.
- Как мне остановить его?
Сделай простой, но крутой маневр. Войдя в сновидение, громко заяви,
что ты не желаешь больше иметь эмиссара в сновидении.
- Значит ли это, дон Хуан, что я никогда больше не увижу его снова?
- Конечно. Ты избавишься от него навсегда.
- Но целесообразно ли избавляться от него навсегда?
- Со всей определенностью говорю, что сейчас это целесообразно.
Этими словами дон Хуан вселил в меня очень болезненное сомнение. Я не
хотел прекращать свои отношения с эмиссаром, но в то же время мне хотелось
следовать совету дона Хуана. Он заметил мои колебания.
- Я знаю, что это очень сложная задача, - согласился он. - Но если ты
не сделаешь этого, неорганические существа будут всегда держать тебя на
поводу. Если хочешь избежать этого, - сделай то, что я сказал, и сделай
это сразу же.
Когда в течение своего следующего занятия сновидением я приготовился
выразить свое намерение, голос эмиссара прервал меня. Он сказал:
- Если ты воздержишься от своего требования, я обещаю тебе никогда не
вмешиваться в твою практику сновидения и разговаривать с тобой только
тогда, когда ты будешь обращаться ко мне с вопросами.
Я сразу же принял это предложение и искренне чувствовал, что это
хороший договор. Я даже почувствовал облегчение от того, что все
обернулось таким образом. Однако я боялся, что дону Хуану это не
понравится.
- Это был хороший маневр, - заметил он и засмеялся. - Ты был
искренним; ты действительно собирался выразить свое требование. Быть
искренним - вот все, что от тебя требовалось. По существу, у тебя не было
никакой необходимости устранять эмиссара. От тебя требовалось только
пожелать поставить его на место, чтобы он предложил удобный для тебя выход
из сложившейся ситуации. Я уверен, что эмиссар не будет больше соваться не
в свое дело.
- То, что вы сделали, было едва ли не самой опасной вещью, которую
можно себе вообразить, - сказал он.
Он обратился к Кэрол и сказал ей, что наши старания увенчались
одновременно полной удачей и абсолютным поражением. Мы сумели передать
сознание обыденного мира энергетическому телу, тем самым путешествуя со
своим физическим телом, но нам не удалось избежать влияния неорганических
существ. Он сказал, что сновидящие обычно переживают процесс перехода как
последовательность медленных превращений, и что им приходится при этом
несколько раз высказывать свое намерение воспользоваться осознанием как
средством передвижения. В нашем случае обошлось без этих промежуточных
шагов. Из-за вмешательства неорганических существ мы оба были с
невероятной скоростью заброшены в некоторый враждебный мир.
- Ваше путешествие стало возможным не вследствие объединенной
энергии, - продолжал он. - Что-то другое забросило вас в иной мир. Оно
подобрало для вас соответствующую одежду.
- Ты хочешь сказать, нагваль, что и одежда, и кровать, и комната
встретились на нашем пути только потому, что мы попали под влияние
неорганических существ? - спросила Кэрол.
- Еще бы! - ответил он. - Как правило сновидящие просто путешествуют.
Но ваше путешествие оказалось не таким, вы оказались рядом со сценой, на
которой состоялась представление, бывшее когда-то проклятием для магов
прошлого. Сними происходило в точности то, что случилось теперь с вами.
Неорганические существа завлекали их в миры, из которых маги не смогли
вернуться. Мне следовало бы предвидеть это, но я даже не догадывался, что
неорганические существа могут проявить свою сущность, устраивая вам такую
ловушку.
- Ты хочешь сказать, что они хотели заставить нас навсегда остаться
там? - спросила Кэрол.
- Если бы вышли из той лачуги, вы до сих пор безнадежно скитались бы
в том мире, - сказал дон Хуан.
можно себе вообразить, - сказал он.
Он обратился к Кэрол и сказал ей, что наши старания увенчались
одновременно полной удачей и абсолютным поражением. Мы сумели передать
сознание обыденного мира энергетическому телу, тем самым путешествуя со
своим физическим телом, но нам не удалось избежать влияния неорганических
существ. Он сказал, что сновидящие обычно переживают процесс перехода как
последовательность медленных превращений, и что им приходится при этом
несколько раз высказывать свое намерение воспользоваться осознанием как
средством передвижения. В нашем случае обошлось без этих промежуточных
шагов. Из-за вмешательства неорганических существ мы оба были с
невероятной скоростью заброшены в некоторый враждебный мир.
- Ваше путешествие стало возможным не вследствие объединенной
энергии, - продолжал он. - Что-то другое забросило вас в иной мир. Оно
подобрало для вас соответствующую одежду.
- Ты хочешь сказать, нагваль, что и одежда, и кровать, и комната
встретились на нашем пути только потому, что мы попали под влияние
неорганических существ? - спросила Кэрол.
- Еще бы! - ответил он. - Как правило сновидящие просто путешествуют.
Но ваше путешествие оказалось не таким, вы оказались рядом со сценой, на
которой состоялась представление, бывшее когда-то проклятием для магов
прошлого. Сними происходило в точности то, что случилось теперь с вами.
Неорганические существа завлекали их в миры, из которых маги не смогли
вернуться. Мне следовало бы предвидеть это, но я даже не догадывался, что
неорганические существа могут проявить свою сущность, устраивая вам такую
ловушку.
- Ты хочешь сказать, что они хотели заставить нас навсегда остаться
там? - спросила Кэрол.
- Если бы вышли из той лачуги, вы до сих пор безнадежно скитались бы
в том мире, - сказал дон Хуан.
В один прекрасный день Профессор Лорка сформулировал концепцию об
ученом-госте иного когнитивного мира. Он объявил, что желает
продемонстрировать широту кругозора и, как ученый-социолог, поиграть с
возможностями различных когнитивных систем. Он представил себе насто-
ящее научное исследование, при котором протоколы будут собираться и
анализироваться. Психологические тесты будут составлены и предложены
известным мне шаманам, чтобы, скажем, измерять их способность
фокусировать постижение на двух различных аспектах поведения.
Он думал, что тест начнется с простого эксперимента, во время
которого шаманы будут пытаться понять и запомнить написанный текст,
который они будут читать во время игры в покер. Тесты будут постепенно
усложняться, чтобы измерить, скажем, их способность фокусировать
постижение в сложных вещах, которые им говорят во время сна, и так далее.
Профессор Лорка хотел, чтобы был проведен лингвистический анализ
шаманской манеры произносить слова. Он хотел произвести замеры их
реакций с точки зрения скорости и точности, а также иных особенностей,
которые станут во главу угла по мере развития проекта.
Дон Хуан чуть не лопнул со смеху, когда я рассказал ему о
предложении Профессора Лорки произвести замеры шаманского постижения.
ученом-госте иного когнитивного мира. Он объявил, что желает
продемонстрировать широту кругозора и, как ученый-социолог, поиграть с
возможностями различных когнитивных систем. Он представил себе насто-
ящее научное исследование, при котором протоколы будут собираться и
анализироваться. Психологические тесты будут составлены и предложены
известным мне шаманам, чтобы, скажем, измерять их способность
фокусировать постижение на двух различных аспектах поведения.
Он думал, что тест начнется с простого эксперимента, во время
которого шаманы будут пытаться понять и запомнить написанный текст,
который они будут читать во время игры в покер. Тесты будут постепенно
усложняться, чтобы измерить, скажем, их способность фокусировать
постижение в сложных вещах, которые им говорят во время сна, и так далее.
Профессор Лорка хотел, чтобы был проведен лингвистический анализ
шаманской манеры произносить слова. Он хотел произвести замеры их
реакций с точки зрения скорости и точности, а также иных особенностей,
которые станут во главу угла по мере развития проекта.
Дон Хуан чуть не лопнул со смеху, когда я рассказал ему о
предложении Профессора Лорки произвести замеры шаманского постижения.
Дон Хуан говорил, что маги его линии считают одним из самых
желанных результатов внутреннего безмолвия определенную игру
энергии, которой всегда предшествует сильная эмоция. Он считал, что мои
вспоминания были способом предельно возбудить меня, чтобы я пережил эту
игру. Такая игра проявляется в оттенках, которые проецируются на любые
сцены в мире повседневной жизни, будь то гора, небо, стена или просто
ладони. Он объяснил, что эта игра оттенков начинается с появления
бледного сиреневого мазка на горизонте. Со временем этот сиреневый мазок
начинает расширяться, пока не охватывает весь видимый горизонт, как над-
вигающиеся грозовые тучи.
Он заверил меня, что потом показывается красное пятно своеобразного
ярко-гранатового цвета, как бы прорывающееся сквозь сиреневые облака. Он
сказал, что по мере того, как маги становятся более дисциплинированными
и опытными, гранатовое пятно расширяется и в конце концов взрывается в
виде мыслей или видений или, в случае грамотного человека, в написанные
слова; маги либо наблюдают видения, порожденные энергией, либо слышат
мысли, произносимые как слова, либо читают написанные слова.
В этот вечер за моим столом я не видел никаких сиреневых мазков и
никаких надвигающихся туч. Я был уверен, что у меня нет той дисциплины,
которая требуется магам для такой игры энергии, но передо мной было
огромное гранатово-красное пятно. Это огромное пятно без никаких вступ-
лений взорвалось в виде разрозненных слов, которые я читал, как будто с
листа бумаги, выдвигающегося из печатной машинки. Слова двигались передо
мной с такой огромной скоростью, что было невозможно успеть хоть что-то
понять. Затем я услышал голос, что-то описывающий мне. И опять же,
скорость голоса не подходила для моих ушей. Слова были искажены, и было
невозможно услышать хоть что-нибудь осмысленное.
Словно этого было недостаточно, я начал видеть живые сцены, похожие
на сцены в снах после тяжелой еды. Они были гротескными, темными,
зловещими. Я начал кружиться, и кружился, пока меня не затошнило. Все
событие на этом закончилось. Я чувствовал воздействие того, что
произошло со мной, в каждой мышце своего тела. Я был истощен. Это бурное
вмешательство разозлило и расстроило меня.
Я поспешил в дом дона Хуана, чтобы рассказать ему об этом случае. Я
чувствовал, что мне как никогда нужна помощь.
желанных результатов внутреннего безмолвия определенную игру
энергии, которой всегда предшествует сильная эмоция. Он считал, что мои
вспоминания были способом предельно возбудить меня, чтобы я пережил эту
игру. Такая игра проявляется в оттенках, которые проецируются на любые
сцены в мире повседневной жизни, будь то гора, небо, стена или просто
ладони. Он объяснил, что эта игра оттенков начинается с появления
бледного сиреневого мазка на горизонте. Со временем этот сиреневый мазок
начинает расширяться, пока не охватывает весь видимый горизонт, как над-
вигающиеся грозовые тучи.
Он заверил меня, что потом показывается красное пятно своеобразного
ярко-гранатового цвета, как бы прорывающееся сквозь сиреневые облака. Он
сказал, что по мере того, как маги становятся более дисциплинированными
и опытными, гранатовое пятно расширяется и в конце концов взрывается в
виде мыслей или видений или, в случае грамотного человека, в написанные
слова; маги либо наблюдают видения, порожденные энергией, либо слышат
мысли, произносимые как слова, либо читают написанные слова.
В этот вечер за моим столом я не видел никаких сиреневых мазков и
никаких надвигающихся туч. Я был уверен, что у меня нет той дисциплины,
которая требуется магам для такой игры энергии, но передо мной было
огромное гранатово-красное пятно. Это огромное пятно без никаких вступ-
лений взорвалось в виде разрозненных слов, которые я читал, как будто с
листа бумаги, выдвигающегося из печатной машинки. Слова двигались передо
мной с такой огромной скоростью, что было невозможно успеть хоть что-то
понять. Затем я услышал голос, что-то описывающий мне. И опять же,
скорость голоса не подходила для моих ушей. Слова были искажены, и было
невозможно услышать хоть что-нибудь осмысленное.
Словно этого было недостаточно, я начал видеть живые сцены, похожие
на сцены в снах после тяжелой еды. Они были гротескными, темными,
зловещими. Я начал кружиться, и кружился, пока меня не затошнило. Все
событие на этом закончилось. Я чувствовал воздействие того, что
произошло со мной, в каждой мышце своего тела. Я был истощен. Это бурное
вмешательство разозлило и расстроило меня.
Я поспешил в дом дона Хуана, чтобы рассказать ему об этом случае. Я
чувствовал, что мне как никогда нужна помощь.
- Ни в магах, ни в магии нет ни капли мягкости, - заметил дон Хуан,
выслушав мой рассказ. - Бесконечность впервые напала на тебя таким
способом. Это была молниеносная атака. Это было полное овладение твоими
способностями. Что касается скорости твоих видений, тебе самому нужно
будет научиться ее регулировать. Для некоторых магов это задача на всю
жизнь. Но с этого момента энергия будет казаться тебе проецируемой на
движущийся экран.
- Понимаешь ли ты то, что проецируется, - продолжал он, - это
другой вопрос. Чтобы давать точную интерпретацию, тебе нужен опыт. Мой
совет тебе: не смущаться и начать сейчас. Читай энергию на стене!
Всплывает твой настоящий ум, и он не имеет никакого отношения к уму,
который является чужеродным устройством. Пусть твой настоящий ум
регулирует скорость. Будь безмолвен и не беспокойся, что бы ни
происходило.
- Но, дон Хуан, возможно ли все это? Действительно можно читать
энергию, как будто это текст? - спросил я, ошеломленный этой идеей.
- Конечно, это возможно! - сказал он в ответ. - В твоем случае это
не только возможно, это уже происходит с тобой.
- Но зачем читать энергию, как будто это текст? - настаивал я, но
это был риторический вопрос.
- Это притворство с твоей стороны, - сказал он. - Если ты читаешь
текст, ты можешь повторить его дословно. Но если бы ты попробовал быть
не читателем бесконечности, а зрителем бесконечности, оказалось бы, что
ты не можешь описать увиденное, и в итоге ты лепетал бы бессмыслицу, не
умея передать словами то, что наблюдал. Точно так же, если бы ты
попробовал услышать энергию. Это, конечно, твоя специфика. В любом
случае, выбор делает бесконечность. Воин-путешественник просто молча
соглашается с этим выбором.
- Но прежде всего, - добавил он после обдуманной паузы, - не
теряйся из-за того, что не можешь описать это событие. Оно за пределами
синтаксиса нашего языка.
выслушав мой рассказ. - Бесконечность впервые напала на тебя таким
способом. Это была молниеносная атака. Это было полное овладение твоими
способностями. Что касается скорости твоих видений, тебе самому нужно
будет научиться ее регулировать. Для некоторых магов это задача на всю
жизнь. Но с этого момента энергия будет казаться тебе проецируемой на
движущийся экран.
- Понимаешь ли ты то, что проецируется, - продолжал он, - это
другой вопрос. Чтобы давать точную интерпретацию, тебе нужен опыт. Мой
совет тебе: не смущаться и начать сейчас. Читай энергию на стене!
Всплывает твой настоящий ум, и он не имеет никакого отношения к уму,
который является чужеродным устройством. Пусть твой настоящий ум
регулирует скорость. Будь безмолвен и не беспокойся, что бы ни
происходило.
- Но, дон Хуан, возможно ли все это? Действительно можно читать
энергию, как будто это текст? - спросил я, ошеломленный этой идеей.
- Конечно, это возможно! - сказал он в ответ. - В твоем случае это
не только возможно, это уже происходит с тобой.
- Но зачем читать энергию, как будто это текст? - настаивал я, но
это был риторический вопрос.
- Это притворство с твоей стороны, - сказал он. - Если ты читаешь
текст, ты можешь повторить его дословно. Но если бы ты попробовал быть
не читателем бесконечности, а зрителем бесконечности, оказалось бы, что
ты не можешь описать увиденное, и в итоге ты лепетал бы бессмыслицу, не
умея передать словами то, что наблюдал. Точно так же, если бы ты
попробовал услышать энергию. Это, конечно, твоя специфика. В любом
случае, выбор делает бесконечность. Воин-путешественник просто молча
соглашается с этим выбором.
- Но прежде всего, - добавил он после обдуманной паузы, - не
теряйся из-за того, что не можешь описать это событие. Оно за пределами
синтаксиса нашего языка.
- Дон Хуан, а что это за скрытая возможность выбора в смерти,
которую находят только маги?
- Для мага смерть - это объединяющий фактор. Вместо того чтобы
раздроблять организм, как это обычно происходит, смерть объединяет его.
- Как может смерть что-то объединить? - возразил я.
- Для мага смерть, - сказал он, - кладет конец преобладанию
отдельных настроений в теле. Маги древности считали, что именно
преобладание различных частей тела руководит настроениями и действиями
всего тела; части, которые перестали нормально действовать, тянут
остальные части тела к хаосу, - например, когда человек заболевает от
того, что съел какую-то дрянь. В этом случае настроение живота влияет на
все остальное. Смерть ликвидирует преобладание этих отдельных частей.
Она объединяет их осознание в одну единицу.
- Ты имеешь в виду, что после смерти маги продолжают осознавать? -
спросил я.
- Для магов смерть - это акт объединения, который задействует
каждую частичку их энергии. Ты думаешь о смерти как о трупе перед собой:
тело с признаками разложения. Для магов, когда происходит объединение,
нет никакого трупа. Нет никакого разложения. Их тела во всей полноте
превращаются в энергию, энергию, обладающую осознанием, которое не
раздроблено. Границы, установленные организмом, которые смерть разрушает,
в случае магов продолжают действовать, хотя они уже не видны
невооруженным глазом.
- Я знаю, что тебе не терпится спросить меня, - продолжал он с
широкой улыбкой, - является ли то, что я описываю, душой, которая идет в
ад или в рай. Нет, это не душа. Когда маги находят эту скрытую
возможность выбора в смерти, с ними происходит вот что: они превращаются
в неорганические существа, очень своеобразные, высокоскоростные
неорганические существа, способные на колоссальные маневры восприятия.
Тогда маги начинают то, что шаманы древней Мексики назвали их
окончательным путешествием. Областью их действий становится
бесконечность.
- Дон Хуан, ты имеешь в виду, что они становятся вечными?
- Моя трезвость как мага говорит мне, - сказал он, - что их
осознание прекратится, так же как прекращается осознание неорганических
существ, но я никогда не видел, чтобы это происходило. Маги древности
считали, что осознание неорганического существа такого типа продолжается,
пока жива Земля. Земля - это их матрица. Пока она существует, их
осознание продолжается. Для меня это совершенно разумное утверждение.
которую находят только маги?
- Для мага смерть - это объединяющий фактор. Вместо того чтобы
раздроблять организм, как это обычно происходит, смерть объединяет его.
- Как может смерть что-то объединить? - возразил я.
- Для мага смерть, - сказал он, - кладет конец преобладанию
отдельных настроений в теле. Маги древности считали, что именно
преобладание различных частей тела руководит настроениями и действиями
всего тела; части, которые перестали нормально действовать, тянут
остальные части тела к хаосу, - например, когда человек заболевает от
того, что съел какую-то дрянь. В этом случае настроение живота влияет на
все остальное. Смерть ликвидирует преобладание этих отдельных частей.
Она объединяет их осознание в одну единицу.
- Ты имеешь в виду, что после смерти маги продолжают осознавать? -
спросил я.
- Для магов смерть - это акт объединения, который задействует
каждую частичку их энергии. Ты думаешь о смерти как о трупе перед собой:
тело с признаками разложения. Для магов, когда происходит объединение,
нет никакого трупа. Нет никакого разложения. Их тела во всей полноте
превращаются в энергию, энергию, обладающую осознанием, которое не
раздроблено. Границы, установленные организмом, которые смерть разрушает,
в случае магов продолжают действовать, хотя они уже не видны
невооруженным глазом.
- Я знаю, что тебе не терпится спросить меня, - продолжал он с
широкой улыбкой, - является ли то, что я описываю, душой, которая идет в
ад или в рай. Нет, это не душа. Когда маги находят эту скрытую
возможность выбора в смерти, с ними происходит вот что: они превращаются
в неорганические существа, очень своеобразные, высокоскоростные
неорганические существа, способные на колоссальные маневры восприятия.
Тогда маги начинают то, что шаманы древней Мексики назвали их
окончательным путешествием. Областью их действий становится
бесконечность.
- Дон Хуан, ты имеешь в виду, что они становятся вечными?
- Моя трезвость как мага говорит мне, - сказал он, - что их
осознание прекратится, так же как прекращается осознание неорганических
существ, но я никогда не видел, чтобы это происходило. Маги древности
считали, что осознание неорганического существа такого типа продолжается,
пока жива Земля. Земля - это их матрица. Пока она существует, их
осознание продолжается. Для меня это совершенно разумное утверждение.
Дон Хуан говорил, что с помощью дисциплины каждый может сблизить
энергетическое тело с физическим. Их отдаленность, вообще говоря,
является ненормальным положением вещей. Коль скоро энергетическое тело
пребывает в каких-то рамках, которые для каждого из нас индивидуальны,
то любой человек с помощью дисциплины может превратить его в точную
копию своего физического тела, то есть в трехмерную, плотную структуру.
Отсюда проистекает идея магов о другом, или двойнике. Кроме того, с
помощью такого же процесса дисциплинирования любой человек способен
превратить свое трехмерное, плотное физическое тело в точную копию
своего энергетического тела - то есть в эфирный заряд энергии, невидимый
человеческому глазу, как и любая энергия.
Когда дон Хуан рассказал мне все это, первой моей реакцией было
спросить, не говорит ли он о некоем фантастическом предположении. Он
ответил, что в рассказах о магах нет ничего фантастического. Маги были
практичными людьми, и все, о чем они говорили, было вполне здравым и
реалистическим. По словам дона Хуану выходило, что кажущаяся
невероятность того, что делали маги, объясняется тем, что они исходили
из иной системы познания.
В день, когда мы сидели на задворках его дома в Центральной Мексике,
дон Хуан сказал, что энергетическое тело имеет ключевое значение для
всего происходящего в моей жизни. Он видел, что мое энергетическое
тело вместо того, чтобы, как это обычно бывает, отдаляться от меня, с
огромной скоростью приближается ко мне. По его словам, это было
энергетическим фактом.
- Что же означает то, что оно ко мне приближается, дон Хуан? -
спросил я.
- Это значит, что некая сила собирается вышибить из тебя дух, -
улыбаясь, ответил он. - Могучая власть собирается войти в твою жизнь, и
это не твоя власть. Это власть энергетического тела.
- Ты имеешь в виду, дон Хуан, что мною будет управлять некая
внешняя сила?
- Существует множество внешних сил, управляющих тобой в этот самый
миг, - ответил дон Хуан. - Власть, о которой я говорю, это нечто,
невыразимое языком. Это одновременно и твоя власть, и не твоя. Ее нельзя
классифицировать, но, несомненно, можно испытать. И прежде всего, ею,
несомненно, можно управлять. Запомни: весьма полезно управлять ею, но,
опять-таки, полезно не тебе, а твоему энергетическому телу. Но
энергетическое тело - это ты, так что, пытаясь описать это, тут можно
продолжать до бесконечности, подобно собаке, кусающей себя за хвост.
Язык непригоден для этого. Все это выходит за пределы его возможностей.
энергетическое тело с физическим. Их отдаленность, вообще говоря,
является ненормальным положением вещей. Коль скоро энергетическое тело
пребывает в каких-то рамках, которые для каждого из нас индивидуальны,
то любой человек с помощью дисциплины может превратить его в точную
копию своего физического тела, то есть в трехмерную, плотную структуру.
Отсюда проистекает идея магов о другом, или двойнике. Кроме того, с
помощью такого же процесса дисциплинирования любой человек способен
превратить свое трехмерное, плотное физическое тело в точную копию
своего энергетического тела - то есть в эфирный заряд энергии, невидимый
человеческому глазу, как и любая энергия.
Когда дон Хуан рассказал мне все это, первой моей реакцией было
спросить, не говорит ли он о некоем фантастическом предположении. Он
ответил, что в рассказах о магах нет ничего фантастического. Маги были
практичными людьми, и все, о чем они говорили, было вполне здравым и
реалистическим. По словам дона Хуану выходило, что кажущаяся
невероятность того, что делали маги, объясняется тем, что они исходили
из иной системы познания.
В день, когда мы сидели на задворках его дома в Центральной Мексике,
дон Хуан сказал, что энергетическое тело имеет ключевое значение для
всего происходящего в моей жизни. Он видел, что мое энергетическое
тело вместо того, чтобы, как это обычно бывает, отдаляться от меня, с
огромной скоростью приближается ко мне. По его словам, это было
энергетическим фактом.
- Что же означает то, что оно ко мне приближается, дон Хуан? -
спросил я.
- Это значит, что некая сила собирается вышибить из тебя дух, -
улыбаясь, ответил он. - Могучая власть собирается войти в твою жизнь, и
это не твоя власть. Это власть энергетического тела.
- Ты имеешь в виду, дон Хуан, что мною будет управлять некая
внешняя сила?
- Существует множество внешних сил, управляющих тобой в этот самый
миг, - ответил дон Хуан. - Власть, о которой я говорю, это нечто,
невыразимое языком. Это одновременно и твоя власть, и не твоя. Ее нельзя
классифицировать, но, несомненно, можно испытать. И прежде всего, ею,
несомненно, можно управлять. Запомни: весьма полезно управлять ею, но,
опять-таки, полезно не тебе, а твоему энергетическому телу. Но
энергетическое тело - это ты, так что, пытаясь описать это, тут можно
продолжать до бесконечности, подобно собаке, кусающей себя за хвост.
Язык непригоден для этого. Все это выходит за пределы его возможностей.
- Разум хищника еще не покинул тебя, - сказал дон Хуан. - Но он был
серьезно уязвлен. Всеми своими силами он стремится восстановить с тобой
прежние взаимоотношения. Но что-то в тебе разъединилось навсегда. Летун
знает об этом. И настоящая опасность заключается в том, что разум летуна
может взять верх, измотав тебя и заставив отступить, играя на
противоречии между тем, что говорит он, и тем, что говорю я.
- Видишь ли, у разума летуна нет соперников, - продолжал дон
Хуан. - Когда он утверждает что-либо, то соглашается с собственным
утверждением и заставляет тебя поверить, что ты сделал что-то не так.
Разум летуна скажет, что все, что говорит тебе Хуан Матус, - полная
чепуха, затем тот же разум согласится со своим собственным утверждением:
"Да, конечно, это чепуха", - скажешь ты. Вот так они нас и побеждают.
Мне захотелось, чтобы дон Хуан продолжил. Но он лишь сказал:
- Несмотря на то что атака завершилась еще в твой предыдущий
приезд, ты только и можешь говорить, что о летунах. Настало время для
маневра несколько иного рода.
Этой ночью мне не спалось. Неглубокий сон овладел мною лишь под
утро, когда дон Хуан вытащил меня из постели и повел на прогулку в горы.
Ландшафт той местности, где он жил, сильно отличался от пустыни Соноры,
но он велел мне не увлекаться сравнениями, ведь после того, как пройдешь
четверть мили, все места в мире становятся совершенно одинаковыми.
- Осмотр достопримечательностей - удел автомобилистов, - сказал он.
- Они несутся с бешеной скоростью безо всяких усилий со своей стороны.
Это занятие не для пешеходов. Так, когда ты едешь на автомобиле, ты
можешь увидеть огромную гору, вид которой поразит тебя своим
великолепием. Тот же вид уже не поразит тебя точно так же, если ты
будешь идти пешком; он поразит тебя совсем подругому, особенно если тебе
придется на нее карабкаться или обходить ее.
Утро было очень жарким. Мы шли вдоль пересохшего русла реки.
Единственное, что было общим у этой местности с Сонорой, были тучи
насекомых. Комары и мухи напоминали пикирующие бомбардировщики, целившие
мне в ноздри, уши и глаза. Дон Хуан посоветовал мне не обращать на их
гул внимания.
серьезно уязвлен. Всеми своими силами он стремится восстановить с тобой
прежние взаимоотношения. Но что-то в тебе разъединилось навсегда. Летун
знает об этом. И настоящая опасность заключается в том, что разум летуна
может взять верх, измотав тебя и заставив отступить, играя на
противоречии между тем, что говорит он, и тем, что говорю я.
- Видишь ли, у разума летуна нет соперников, - продолжал дон
Хуан. - Когда он утверждает что-либо, то соглашается с собственным
утверждением и заставляет тебя поверить, что ты сделал что-то не так.
Разум летуна скажет, что все, что говорит тебе Хуан Матус, - полная
чепуха, затем тот же разум согласится со своим собственным утверждением:
"Да, конечно, это чепуха", - скажешь ты. Вот так они нас и побеждают.
Мне захотелось, чтобы дон Хуан продолжил. Но он лишь сказал:
- Несмотря на то что атака завершилась еще в твой предыдущий
приезд, ты только и можешь говорить, что о летунах. Настало время для
маневра несколько иного рода.
Этой ночью мне не спалось. Неглубокий сон овладел мною лишь под
утро, когда дон Хуан вытащил меня из постели и повел на прогулку в горы.
Ландшафт той местности, где он жил, сильно отличался от пустыни Соноры,
но он велел мне не увлекаться сравнениями, ведь после того, как пройдешь
четверть мили, все места в мире становятся совершенно одинаковыми.
- Осмотр достопримечательностей - удел автомобилистов, - сказал он.
- Они несутся с бешеной скоростью безо всяких усилий со своей стороны.
Это занятие не для пешеходов. Так, когда ты едешь на автомобиле, ты
можешь увидеть огромную гору, вид которой поразит тебя своим
великолепием. Тот же вид уже не поразит тебя точно так же, если ты
будешь идти пешком; он поразит тебя совсем подругому, особенно если тебе
придется на нее карабкаться или обходить ее.
Утро было очень жарким. Мы шли вдоль пересохшего русла реки.
Единственное, что было общим у этой местности с Сонорой, были тучи
насекомых. Комары и мухи напоминали пикирующие бомбардировщики, целившие
мне в ноздри, уши и глаза. Дон Хуан посоветовал мне не обращать на их
гул внимания.
- Не пытайся от них отмахнуться, - твердо произнес он. - Вознамерь
их прочь. Установи вокруг себя энергетический барьер. Будь безмолвным, и
этот барьер воздвигнется из твоего безмолвия. Никто не знает, как это
получается. Это одна из тех вещей, которые древние маги называли энер-
гетическими фактами. Останови свой внутренний диалог - вот все, что
требуется.
- Я хочу предложить тебе одну необычную идею, - продолжал дон Хуан,
шагая впереди меня.
Мне пришлось подналечь, чтобы приблизиться к нему настолько, чтобы
не пропустить ничего из его слов.
- Должен подчеркнуть, что идея эта настолько необычна, что вызовет
у тебя резкий отпор, - сказал он. - Заранее предупреждаю, что тебе будет
нелегко принять ее. Но ее необычность не должна тебя отпугнуть. Ты ведь
занимаешься общественными науками, так что обладаешь пытливым разумом,
не так ли?
Дон Хуан откровенно насмехался надо мной. Я знал об этом, но это
меня не беспокоило. Он шел настолько быстро, что мне приходилось лезть
из кожи вон, чтобы поспевать за ним, и его сарказм отскакивал от меня и,
вместо того чтобы злить, только смешил. Мое внимание было безраздельно
сосредоточено на его словах, и насекомые перестали докучать мне, то ли
потому, что я вознамерил вокруг себя энергетический барьер, то ли потому,
что я был настолько поглощен тем, что говорил дон Хуан, что не обращал
на их гул никакого внимания.
- Необычная идея, - проговорил он с расстановкой, оценивая
производимый его словами эффект, - состоит в том, что каждый человек на
этой Земле обладает, по-видимому, одними и теми же реакциями, теми же
мыслями, теми же чувствами. По всей вероятности, все люди более или
менее одинаково откликаются на одинаковые раздражители. Язык, на котором
они говорят, несколько вуалирует это, но, приоткрыв эту вуаль, мы
обнаружим, что всех людей на Земле беспокоят одни и те же проблемы. Мне
бы хотелось, чтобы ты заинтересовался этим, разумеется, как ученый и
сказал, можешь ли ты найти формальное объяснение такому единообразию.
Дон Хуан собрал небольшую коллекцию растений. Некоторые из них было
трудно рассмотреть; они скорее относились ко мхам или лишайникам. Я
молча раскрыл перед ним его сумку. Набрав достаточно растений, он
повернул к дому и зашагал так быстро, как только мог. Он сказал, что
торопится разобрать их и развесить должным образом, прежде чем они
засохнут.
их прочь. Установи вокруг себя энергетический барьер. Будь безмолвным, и
этот барьер воздвигнется из твоего безмолвия. Никто не знает, как это
получается. Это одна из тех вещей, которые древние маги называли энер-
гетическими фактами. Останови свой внутренний диалог - вот все, что
требуется.
- Я хочу предложить тебе одну необычную идею, - продолжал дон Хуан,
шагая впереди меня.
Мне пришлось подналечь, чтобы приблизиться к нему настолько, чтобы
не пропустить ничего из его слов.
- Должен подчеркнуть, что идея эта настолько необычна, что вызовет
у тебя резкий отпор, - сказал он. - Заранее предупреждаю, что тебе будет
нелегко принять ее. Но ее необычность не должна тебя отпугнуть. Ты ведь
занимаешься общественными науками, так что обладаешь пытливым разумом,
не так ли?
Дон Хуан откровенно насмехался надо мной. Я знал об этом, но это
меня не беспокоило. Он шел настолько быстро, что мне приходилось лезть
из кожи вон, чтобы поспевать за ним, и его сарказм отскакивал от меня и,
вместо того чтобы злить, только смешил. Мое внимание было безраздельно
сосредоточено на его словах, и насекомые перестали докучать мне, то ли
потому, что я вознамерил вокруг себя энергетический барьер, то ли потому,
что я был настолько поглощен тем, что говорил дон Хуан, что не обращал
на их гул никакого внимания.
- Необычная идея, - проговорил он с расстановкой, оценивая
производимый его словами эффект, - состоит в том, что каждый человек на
этой Земле обладает, по-видимому, одними и теми же реакциями, теми же
мыслями, теми же чувствами. По всей вероятности, все люди более или
менее одинаково откликаются на одинаковые раздражители. Язык, на котором
они говорят, несколько вуалирует это, но, приоткрыв эту вуаль, мы
обнаружим, что всех людей на Земле беспокоят одни и те же проблемы. Мне
бы хотелось, чтобы ты заинтересовался этим, разумеется, как ученый и
сказал, можешь ли ты найти формальное объяснение такому единообразию.
Дон Хуан собрал небольшую коллекцию растений. Некоторые из них было
трудно рассмотреть; они скорее относились ко мхам или лишайникам. Я
молча раскрыл перед ним его сумку. Набрав достаточно растений, он
повернул к дому и зашагал так быстро, как только мог. Он сказал, что
торопится разобрать их и развесить должным образом, прежде чем они
засохнут.
Я глубоко задумался над задачей, которую он мне обрисовал. Начал я
с того, что попытался извлечь из своей памяти какие-нибудь статьи по
этому вопросу. Я решил, что возьмусь за такое исследование и прежде
всего перечитаю все доступные мне работы по "национальному характеру".
Тема пробудила во мне энтузиазм, и мне захотелось тут же отправиться
домой, чтобы погрузиться в нее, но по дороге к своему дому дон Хуан
присел на высокий выступ и обвел взглядом долину. Какое-то время он не
произносил ни слова. Не похоже было, чтобы он запыхался, и я не мог
понять, с чего бы вдруг ему вздумалось сделать эту остановку.
- Главная задача для тебя сегодня, - внезапно проговорил он тоном,
не предвещавшим ничего хорошего, - это одна из наиболее таинственных в
магии вещей, нечто недоступное для объяснений, невыразимое словами.
Сегодня мы отправились на прогулку, мы беседовали, потому что тайны
магии следует обходить в повседневной жизни молчанием. Они должны
истекать из ничего и вновь возвращаться в ничто. В этом искусство
воина-путешественника - проходить сквозь игольное ушко незамеченным.
Так что хорошенько обопрись об эту скалу; я буду рядом на случай, если
ты упадешь в обморок.
- Что ты собираешься делать, дон Хуан? - спросил я со столь явной
тревогой, что заметил это и понизил голос.
- Я хочу, чтобы ты скрестил ноги и вошел во внутреннее безмолвие,
- сказал он. - Предположим, ты решил выяснить, какие статьи ты можешь
привести в доказательство или же в опровержение того, чем я просил тебя
заняться в твоей научной среде. Войди во внутреннее безмолвие, но не
засыпай. Это не путешествие по темному морю осознания. Это видение из
внутреннего безмолвия.
Мне было довольно трудно войти во внутреннее безмолвие, не
уснув. Желание уснуть было почти неодолимым. Все же я совладал с ним и
обнаружил, что всматриваюсь в дно долины из окружающей меня непроглядной
тьмы. И тут я увидел нечто, от чего меня пробрал холод до мозга костей.
Я увидел огромную тень, футов, наверное, пятнадцати в поперечнике,
которая металась в воздухе и с глухим стуком падала на землю. Стук этот
я не услышал, а ощутил своим телом.
- Они действительно тяжелые, -проговорил дон Хуан мне на ухо.
Он держал меня за левую руку так крепко, как только мог.
Я увидел что-то, напоминавшее грязную тень, которая ерзала
по земле, затем совершала очередной гигантский прыжок, футов, наверное,
на пятьдесят, после чего опускалась на землю все с тем же зловещим
глухим стуком. Я старался не ослабить своей сосредоточенности. Мною
овладел страх, не поддающийся никакому рациональному описанию. Взгляд
мой был прикован к прыгающей по дну долины тени. Затем я услышал в
высшей степени своеобразное гудение - смесь хлопанья крыльев со свистом
плохо настроенного радиоприемника. Последовавший же за этим стук был
чем-то незабываемым. Он потряс нас с доном Хуаном до глубины души -
гигантская грязно-черная тень приземлилась у наших ног.
с того, что попытался извлечь из своей памяти какие-нибудь статьи по
этому вопросу. Я решил, что возьмусь за такое исследование и прежде
всего перечитаю все доступные мне работы по "национальному характеру".
Тема пробудила во мне энтузиазм, и мне захотелось тут же отправиться
домой, чтобы погрузиться в нее, но по дороге к своему дому дон Хуан
присел на высокий выступ и обвел взглядом долину. Какое-то время он не
произносил ни слова. Не похоже было, чтобы он запыхался, и я не мог
понять, с чего бы вдруг ему вздумалось сделать эту остановку.
- Главная задача для тебя сегодня, - внезапно проговорил он тоном,
не предвещавшим ничего хорошего, - это одна из наиболее таинственных в
магии вещей, нечто недоступное для объяснений, невыразимое словами.
Сегодня мы отправились на прогулку, мы беседовали, потому что тайны
магии следует обходить в повседневной жизни молчанием. Они должны
истекать из ничего и вновь возвращаться в ничто. В этом искусство
воина-путешественника - проходить сквозь игольное ушко незамеченным.
Так что хорошенько обопрись об эту скалу; я буду рядом на случай, если
ты упадешь в обморок.
- Что ты собираешься делать, дон Хуан? - спросил я со столь явной
тревогой, что заметил это и понизил голос.
- Я хочу, чтобы ты скрестил ноги и вошел во внутреннее безмолвие,
- сказал он. - Предположим, ты решил выяснить, какие статьи ты можешь
привести в доказательство или же в опровержение того, чем я просил тебя
заняться в твоей научной среде. Войди во внутреннее безмолвие, но не
засыпай. Это не путешествие по темному морю осознания. Это видение из
внутреннего безмолвия.
Мне было довольно трудно войти во внутреннее безмолвие, не
уснув. Желание уснуть было почти неодолимым. Все же я совладал с ним и
обнаружил, что всматриваюсь в дно долины из окружающей меня непроглядной
тьмы. И тут я увидел нечто, от чего меня пробрал холод до мозга костей.
Я увидел огромную тень, футов, наверное, пятнадцати в поперечнике,
которая металась в воздухе и с глухим стуком падала на землю. Стук этот
я не услышал, а ощутил своим телом.
- Они действительно тяжелые, -проговорил дон Хуан мне на ухо.
Он держал меня за левую руку так крепко, как только мог.
Я увидел что-то, напоминавшее грязную тень, которая ерзала
по земле, затем совершала очередной гигантский прыжок, футов, наверное,
на пятьдесят, после чего опускалась на землю все с тем же зловещим
глухим стуком. Я старался не ослабить своей сосредоточенности. Мною
овладел страх, не поддающийся никакому рациональному описанию. Взгляд
мой был прикован к прыгающей по дну долины тени. Затем я услышал в
высшей степени своеобразное гудение - смесь хлопанья крыльев со свистом
плохо настроенного радиоприемника. Последовавший же за этим стук был
чем-то незабываемым. Он потряс нас с доном Хуаном до глубины души -
гигантская грязно-черная тень приземлилась у наших ног.
- Не бойся, - властно проговорил дон Хуан. - Сохраняй свое
внутреннее безмолвие, и она исчезнет.
Меня трясло с головы до пят. Я твердо знал, что, если не сохраню
свое внутреннее безмолвие, грязная тень накроет меня подобно одеялу и
задушит. Не рассеивая тьмы вокруг себя, я издал вопль во всю мощь своего
голоса. Никогда я не чувствовал себя таким разозленным и в высшей
степени расстроенным. Грязная тень совершила очередной прыжок, прямиком
на дно долины. Я продолжал вопить, дрыгая ногами. Мне хотелось
отшвырнуть от себя все, что могло прийти и проглотить меня, чем бы оно
ни было. Я был столь взвинчен, что потерял счет времени. Вероятно, я
потерял сознание.
Придя в себя, я обнаружил, что лежу в своей постели в доме дона
Хуана. На моем лбу лежало полотенце, смоченное ледяной водой. Меня
лихорадило. Одна из женщин-магов из группы дона Хуана растерла мне спину,
грудь и лоб спиртовым настоем, но это не принесло мне облегчения. Огонь,
который жег меня, исходил изнутри. Его порождали гнев и бессилие.
Дон Хуан смеялся так, как будто на свете не было ничего смешнее
того, что со мной произошло. Взрывам его смеха, казалось, не будет конца.
- Никогда бы не подумал, что ты примешь видение летуна так близко к
сердцу, - сказал он.
Он взял меня за руку и повел на задний двор, где полностью одетым,
в обуви, с часами на руке и прочим окунул в огромную лохань с водой.
- Часы, мои часы! - вскричал я.
Дон Хуан зашелся смехом.
- Тебе не следовало надевать часы, отправляясь ко мне, - сказал он.
- Теперь им крышка!
Я снял часы и положил их на край лохани. Я знал, что они
водонепроницаемы и с ними ничего не могло случиться.
Купание очень помогло мне. Когда дон Хуан вытащил меня из ледяной
воды, я уже немного овладел собой.
- Совершенно нелепое зрелище! - твердил я, не в силах сказать
ничего более.
Хищник, которого описывал мне дон Хуан, отнюдь не был добродушным
существом. Он был чрезвычайно тяжелым, огромным и равнодушным. Я ощутил
его презрение к нам. Несомненно, он сокрушил нас много веков назад, сде-
лав, как и говорил дон Хуан, слабыми, уязвимыми и покорными. Я снял с
себя мокрую одежду, завернулся в пончо, присел на кровать и буквально
разревелся, но мне было жаль не себя. У меня были моя ярость, мое
несгибаемое намерение, которые не позволят им пожирать меня. Я плакал о
своих собратьях, особенно о своем отце. До этого мгновения я никогда не
отдавал себе отчета в том, что до такой степени люблю его.
- Ему никогда не везло, - услышал я свой голос, вновь и вновь
твердящий эту фразу, как будто повторяя чьи-то слова. Мой бедный отец,
самое мягкое существо, которое я когда-либо знал, такой нежный, такой
добрый и такой беспомощный.
внутреннее безмолвие, и она исчезнет.
Меня трясло с головы до пят. Я твердо знал, что, если не сохраню
свое внутреннее безмолвие, грязная тень накроет меня подобно одеялу и
задушит. Не рассеивая тьмы вокруг себя, я издал вопль во всю мощь своего
голоса. Никогда я не чувствовал себя таким разозленным и в высшей
степени расстроенным. Грязная тень совершила очередной прыжок, прямиком
на дно долины. Я продолжал вопить, дрыгая ногами. Мне хотелось
отшвырнуть от себя все, что могло прийти и проглотить меня, чем бы оно
ни было. Я был столь взвинчен, что потерял счет времени. Вероятно, я
потерял сознание.
Придя в себя, я обнаружил, что лежу в своей постели в доме дона
Хуана. На моем лбу лежало полотенце, смоченное ледяной водой. Меня
лихорадило. Одна из женщин-магов из группы дона Хуана растерла мне спину,
грудь и лоб спиртовым настоем, но это не принесло мне облегчения. Огонь,
который жег меня, исходил изнутри. Его порождали гнев и бессилие.
Дон Хуан смеялся так, как будто на свете не было ничего смешнее
того, что со мной произошло. Взрывам его смеха, казалось, не будет конца.
- Никогда бы не подумал, что ты примешь видение летуна так близко к
сердцу, - сказал он.
Он взял меня за руку и повел на задний двор, где полностью одетым,
в обуви, с часами на руке и прочим окунул в огромную лохань с водой.
- Часы, мои часы! - вскричал я.
Дон Хуан зашелся смехом.
- Тебе не следовало надевать часы, отправляясь ко мне, - сказал он.
- Теперь им крышка!
Я снял часы и положил их на край лохани. Я знал, что они
водонепроницаемы и с ними ничего не могло случиться.
Купание очень помогло мне. Когда дон Хуан вытащил меня из ледяной
воды, я уже немного овладел собой.
- Совершенно нелепое зрелище! - твердил я, не в силах сказать
ничего более.
Хищник, которого описывал мне дон Хуан, отнюдь не был добродушным
существом. Он был чрезвычайно тяжелым, огромным и равнодушным. Я ощутил
его презрение к нам. Несомненно, он сокрушил нас много веков назад, сде-
лав, как и говорил дон Хуан, слабыми, уязвимыми и покорными. Я снял с
себя мокрую одежду, завернулся в пончо, присел на кровать и буквально
разревелся, но мне было жаль не себя. У меня были моя ярость, мое
несгибаемое намерение, которые не позволят им пожирать меня. Я плакал о
своих собратьях, особенно о своем отце. До этого мгновения я никогда не
отдавал себе отчета в том, что до такой степени люблю его.
- Ему никогда не везло, - услышал я свой голос, вновь и вновь
твердящий эту фразу, как будто повторяя чьи-то слова. Мой бедный отец,
самое мягкое существо, которое я когда-либо знал, такой нежный, такой
добрый и такой беспомощный.