Я глубоко задумался над задачей, которую он мне обрисовал. Начал яс того, что попытался извлечь из своей памяти какие-нибудь статьи поэтому вопросу. Я решил, что возьмусь за такое исследование и преждевсего перечитаю все доступные мне работы по "национальному характеру".Тема пробудила во мне энтузиазм, и мне захотелось тут же отправитьсядомой, чтобы погрузиться в нее, но по дороге к своему дому дон Хуанприсел на высокий выступ и обвел взглядом долину. Какое-то время он непроизносил ни слова. Не похоже было, чтобы он запыхался, и я не могпонять, с чего бы вдруг ему вздумалось сделать эту остановку.- Главная задача для тебя сегодня, - внезапно проговорил он тоном,не предвещавшим ничего хорошего, - это одна из наиболее таинственных вмагии вещей, нечто недоступное для объяснений, невыразимое словами.Сегодня мы отправились на прогулку, мы беседовали, потому что тайнымагии следует обходить в повседневной жизни молчанием. Они должныистекать из ничего и вновь возвращаться в ничто. В этом искусствовоина-путешественника - проходить сквозь игольное ушко незамеченным.Так что хорошенько обопрись об эту скалу; я буду рядом на случай, еслиты упадешь в обморок.- Что ты собираешься делать, дон Хуан? - спросил я со столь явнойтревогой, что заметил это и понизил голос.- Я хочу, чтобы ты скрестил ноги и вошел во внутреннее безмолвие,- сказал он. - Предположим, ты решил выяснить, какие статьи ты можешьпривести в доказательство или же в опровержение того, чем я просил тебязаняться в твоей научной среде. Войди во внутреннее безмолвие, но незасыпай. Это не путешествие по темному морю осознания. Это видение извнутреннего безмолвия.Мне было довольно трудно войти во внутреннее безмолвие, неуснув. Желание уснуть было почти неодолимым. Все же я совладал с ним иобнаружил, что всматриваюсь в дно долины из окружающей меня непрогляднойтьмы. И тут я увидел нечто, от чего меня пробрал холод до мозга костей.Я увидел огромную тень, футов, наверное, пятнадцати в поперечнике,которая металась в воздухе и с глухим стуком падала на землю. Стук этотя не услышал, а ощутил своим телом.- Они действительно тяжелые, -проговорил дон Хуан мне на ухо.Он держал меня за левую руку так крепко, как только мог.Я увидел что-то, напоминавшее грязную тень, которая ерзалапо земле, затем совершала очередной гигантский прыжок, футов, наверное,на пятьдесят, после чего опускалась на землю все с тем же зловещимглухим стуком. Я старался не ослабить своей сосредоточенности. Мноюовладел страх, не поддающийся никакому рациональному описанию. Взглядмой был прикован к прыгающей по дну долины тени. Затем я услышал ввысшей степени своеобразное гудение - смесь хлопанья крыльев со свистомплохо настроенного радиоприемника. Последовавший же за этим стук былчем-то незабываемым. Он потряс нас с доном Хуаном до глубины души -гигантская грязно-черная тень приземлилась у наших ног.
- Не бойся, - властно проговорил дон Хуан. - Сохраняй своевнутреннее безмолвие, и она исчезнет.Меня трясло с головы до пят. Я твердо знал, что, если не сохранюсвое внутреннее безмолвие, грязная тень накроет меня подобно одеялу изадушит. Не рассеивая тьмы вокруг себя, я издал вопль во всю мощь своегоголоса. Никогда я не чувствовал себя таким разозленным и в высшейстепени расстроенным. Грязная тень совершила очередной прыжок, прямикомна дно долины. Я продолжал вопить, дрыгая ногами. Мне хотелосьотшвырнуть от себя все, что могло прийти и проглотить меня, чем бы онони было. Я был столь взвинчен, что потерял счет времени. Вероятно, япотерял сознание.Придя в себя, я обнаружил, что лежу в своей постели в доме донаХуана. На моем лбу лежало полотенце, смоченное ледяной водой. Менялихорадило. Одна из женщин-магов из группы дона Хуана растерла мне спину,грудь и лоб спиртовым настоем, но это не принесло мне облегчения. Огонь,который жег меня, исходил изнутри. Его порождали гнев и бессилие.Дон Хуан смеялся так, как будто на свете не было ничего смешнеетого, что со мной произошло. Взрывам его смеха, казалось, не будет конца.- Никогда бы не подумал, что ты примешь видение летуна так близко ксердцу, - сказал он.Он взял меня за руку и повел на задний двор, где полностью одетым,в обуви, с часами на руке и прочим окунул в огромную лохань с водой.- Часы, мои часы! - вскричал я.Дон Хуан зашелся смехом.- Тебе не следовало надевать часы, отправляясь ко мне, - сказал он.- Теперь им крышка!Я снял часы и положил их на край лохани. Я знал, что ониводонепроницаемы и с ними ничего не могло случиться.Купание очень помогло мне. Когда дон Хуан вытащил меня из ледянойводы, я уже немного овладел собой.- Совершенно нелепое зрелище! - твердил я, не в силах сказатьничего более.Хищник, которого описывал мне дон Хуан, отнюдь не был добродушнымсуществом. Он был чрезвычайно тяжелым, огромным и равнодушным. Я ощутилего презрение к нам. Несомненно, он сокрушил нас много веков назад, сде-лав, как и говорил дон Хуан, слабыми, уязвимыми и покорными. Я снял ссебя мокрую одежду, завернулся в пончо, присел на кровать и буквальноразревелся, но мне было жаль не себя. У меня были моя ярость, моенесгибаемое намерение, которые не позволят им пожирать меня. Я плакал освоих собратьях, особенно о своем отце. До этого мгновения я никогда неотдавал себе отчета в том, что до такой степени люблю его.- Ему никогда не везло, - услышал я свой голос, вновь и вновьтвердящий эту фразу, как будто повторяя чьи-то слова. Мой бедный отец,самое мягкое существо, которое я когда-либо знал, такой нежный, такойдобрый и такой беспомощный.