Дж.ГИБСОН экологический подход к зрительному восприятиюОптическая информация, задающая наблюдателю его самого вместе с головой, телом, руками и т. п., сопутствует оптической информации, задающей окружающий мир. Эти два источника информации сосуществуют. Они не могли бы существовать друг без друга. Когда человек видит мир, в это же самое время он видит и собственный нос; вернее, ему даны и мир, и его нос, и его внимание может переходить с одного на другое. На что из этого он обратит внимание, зависит от его установок. Сейчас необходимо подчеркнуть, что информация имеется и о том, и о другом.Сфера объективного и сфера субъективного, которые, как полагают, независимы, являются на самом деле всего лишь полюсами внимания. Нет необходимости постулировать дуализм наблюдателя и окружающего мира. Информация для восприятия того, что «здесь»,— такая же, как информация для восприятия того, что «там», и одно с другим связано непрерывной компоновкой поверхностей. Это можно видеть на рис. 7.1. То, что я в 1950 году называл градиентами (градиентами увеличения плотности текстуры, увеличения бинокулярной диспаратности и уменьшения подвижности), задающими увеличение расстояния на всем протяжении от носа испытуемого до горизонта, представляет собой переменные, которые действенны во всем этом диапазоне. Это лишний раз подтверждает взаимодополнительность проприоцепции и экстероцепции в восприятии. Самовосприятие и восприятие окружающего мира происходят одновременно.
5. Громадное значение имеют ручные орудия, оставляющие следы на поверхностях. Таким орудием может служить штихель, кисть, перо, мелок или карандаш. Если объект оставляет след на поверхности, то он открывает возможности для рисования и письма, для воспроизведения сцен и для задания слов.Для объектов подобного рода у нас есть тысячи наименований, и мы можем их классифицировать множеством различных способов: клещи и гаечные ключи — орудия; миски и кружки — посуда; шпаги и пистолеты — оружие. Без сомнения, все они обладают определенными свойствами и качествами: цветом, текстурой, составом, размером, формой и деталями формы, массой, эластичностью, жесткостью и подвижностью. В ортодоксальной психологии утверждается, что мы воспринимаем эти объекты постольку, поскольку мы различаем их свойства или качества. Психологи проводят изящные лабораторные эксперименты, для того чтобы выяснить, как и насколько успешно различаются эти качества. Психологи считают, что объекты складываются из своих качеств. А я убежден в том, что когда мы смотрим на объекты, то воспринимаем их возможности, а не качества. Мы можем выделить параметры, по которым объект отличается от других объектов, если это понадобится сделать в эксперименте, однако в нормальных условиях мы обращаем внимание лишь на то, какие возможности этот объект нам предоставляет.
Понятие возможности ведет свое происхождение от понятий валентности, приглашения, навязывания, но у него есть одно решающее отличие. Возможности, которые сулит наблюдателю тот или иной объект, не изменяются при изменении потребностей наблюдателя. Наблюдатель может воспринять, а может и не воспринять возможность, может обратить или не обратить на нее внимание — это зависит от его потребностей, но возможность, являясь инвариантом, всегда существует и всегда доступна для восприятия.Возможность не присваивается объекту потребностями наблюдателя и актом его восприятия этого объекта. Объект предоставляет только те возможности, которые он предоставляет, будучи таким, каков он есть. Конечно, то, что объект из себя представляет, мы определяем в терминах экологической, а не «физической» физики, и поэтому для нас он в первую очередь несет смысловую нагрузку и имеет конкретное значение. Но это значение и смысл нового типа.Для Коффки ящик, который приглашает отправить письмо, был феноменальным, а не физическим почтовым ящиком. Однако такая двойственность пагубна. Я предпочитаю говорить о единственном реальном почтовом ящике (в системе почтовой связи), который дает возможность человеку, пишущему письмо, отправить его по почте. Именно этот факт воспринимается, когда почтовый ящик идентифицируется как таковой, и это осознается независимо от того, находится почтовый ящик на виду или нет. То, что человек испытывает особое влечение к нему, когда у него есть неотправленное письмо, неудивительно, однако главное то, что почтовый ящик воспринимается как часть окружающего мира — как элемент окружения, в котором мы живем. Каждому человеку старше шести лет известно, для чего служит этот ящик и где он находится. Таким образом, восприятие тех возможностей, которые он предоставляет, не следует путать с теми ситуативными влечениями к нему, которые могут возникать время от времени.
Говоря о психофизике восприятия, я хотел лишь подчеркнуть прямой, а не опосредствованный характер восприятия. Мне хотелось исключить такие внешние процессы, как умозаключение и интерпретация. Я имел в виду (или должен был иметь в виду), что животные и люди ощущают окружающий мир, но не в том смысле, что у них есть ощущения, а в том смысле, что они его обнаруживают. Когда я утверждал, что градиент в сетчаточном изображении является стимулом для восприятия, я имел в виду лишь то, что он ощущается как нечто целое и элементарное; что это не набор точек, отдельные ощущения от которых нужно еще собирать воедино в мозгу.Однако понятие стимула оставалось для меня неясным. Вообще-то говоря, мне уже тогда следовало бы понять, что градиент представляет собой стимульную информацию, поскольку наличие градиента — это, прежде всего, инвариантное свойство оптического строя. Мне не следовало проводить аналогию между восприятием и чувственными впечатлениями, которые всегда считались автоматическими реакциями на стимулы. Ведь даже в то время я отдавал себе отчет в том, что восприятие — это акт, а не реакция; акт внимания, а не автоматически возникающее впечатление; достижение, а не рефлекс.
Я считаю, что в этом эксперименте оптическая информация противоречила гаптической информации. Испытуемые видели себя как бы висящими в воздухе, но благодаря осязанию они чувствовали контакт с опорной поверхностью, а посредством вестибулярного аппарата они, конечно, чувствовали силу тяжести. В подобных случаях, когда информация противоречива или конфликтна, психологи не могут прогнозировать, как именно информация будет извлекаться. Перцептивный результат становится неопределенным.Заметьте, что восприятие земи и восприятие самого себя в этой ситуации неразделимы. Внимание направлено на соотнесенность земи и тела. Перцепция и проприоцепция взаимодополнительны. Однако в общепризнанных теориях восприятия пространства этот факт не учитывается.
В этих опытах было показано (ив этом заключается, как я теперь считаю, их главное значение), что наблюдатели неосознанно извлекают определенное инвариантное отношение, а размер сетчаточного изображения не играет никакой роли. Независимо от того, насколько далеко находится объект, он пересекает или заслоняет одно и то же число текстурных элементов земи. Это число является инвариантным отношением. На каком бы расстоянии ни находилась веха, отношение, в котором ее делит горизонт, также является инвариантным. Это еще одно инвариантное отношение. Эти инварианты — не признаки, а информация для прямого восприятия размера. В описываемом эксперименте испытуемыми были авиаторы-стажеры, которых не интересовал перспективный вид местности и объектов. Они могли не обращать внимания на мешанину из цветов в зрительном поле, которая в течение долгого времени приводила в восхищение художников и психологов. Они стремились извлечь информацию, которая позволила бы им сравнить размеры вех, одна из которых находилась подле наблюдателя, а другая была удалена на какое-то расстояние.
Все наблюдатели были в состоянии без каких бы то ни было затруднений достаточно точно разделить расстояние пополам. В результате деления дальний отрезок расстояния оказывался приблизительно равным ближнему, несмотря на то что их зрительные углы были неравными. Дальний зрительный угол был меньше ближнего, а его поверхность, если допустить терминологическую вольность, была перспективно искажена. Однако никаких систематических ошибок не было. Отрезок расстояния между здесь и там мог быть приравнен к отрезку расстояния между там и там. Следует сделать вывод, что наблюдатели обращали внимание не на зрительные углы, а на информацию. Сами того не подозревая, они обнаружили способность определять количество текстуры в зрительном угле. Количество пучков травы в дальней половине отрезка было в точности таким же, как в ближней половине. Оптическая текстура действительно становится более плотной и более сжатой в вертикальном направлении по мере удаления поверхности земли от наблюдателя, но правило равного количества текстуры на равновеликих участках местности остается неизменным.
Все без исключения испытуемые воспринимали неизменную жесткую поверхность с изменяющимся наклоном. Разумеется, это нельзя было назвать объектом, скорее это была лишь одна из граней объекта (лист), однако ее очертания были определенными и не было даже намека на ее эластичность. Она просто поворачивалась вперед и назад. Сжатие и растяжение можно было увидеть на экране, но только в том случае, если специально обращать на это внимание, но сжималась и растягивалась на экране именно тень, а не лист. В этом отношении не было никаких различий между правильными и неправильными силуэтами. Угол изменения наклона можно было оценить очень точно, причем точность оценки для правильных паттернов была такой же, как для неправильных. Не было никаких различий между тем, что я называл формой, и тем, что я называл текстурой.Эти результаты не согласуются с традиционными теориями восприятия формы и глубины — они подрывают их. Если придерживаться этих теорий, следовало бы признать, что определенное изменение формы может вызвать восприятие неизменной формы, наклон которой изменяется,— такое путаное рассуждение только сбивает с толку. Очевидно, значение термина форма слишком неопределенно, для того чтобы можно было говорить о восприятии формы (Gibson, 1951). Во время периодических изменений возникает особый объект. Гипотеза, которая напрашивается сама собой, заключается в том, что объекты задаются посредством инвариантов преобразований. Эти инварианты совершенно «бесформенны», они представляют собой не формы, а инварианты структуры.В рассматриваемом эксперименте различные инварианты перспективных искажений задавали четыре различные поверхности. В то же время перспективные искажения различной величины задавали различные изменения наклона. Таким образом, оптическое преобразование не является дискретным набором оптических движений, равно как не является оно и причиной восприятия глубины. Это единое, глобальное, закономерное изменение строя, которое задает и неизменный объект, и изменение его положения — и то, и другое в одно и то же время.
И наконец, можно создать экспериментальную комнату, вращающуюся вокруг вертикальной оси. Такая установка, которой располагают многие лаборатории, известна под названием оптокинетического барабана (например, Smith, Bojar, 1938). Как правило, предназначение этого устройства видят в том, чтобы изучать движения глаз у животных, однако его можно приспособить и для изучения зрительной кинестезии человека-наблюдателя.Текстурированное укрытие (чаще всего это цилиндр с вертикальными полосами) вращают вокруг животного. В результате глаз и голова как единая система совершают те же компенсаторные движения, которые совершались бы при вращении самого животного. Его и в самом деле вращают, но не механически, а оптически. Люди, участвующие в таких опытах, говорят, что они ощущают себя поворачивающимися. Однако без настоящей опорной поверхности не обойтись. В своих опытах я обнаружил, что для возникновения этой иллюзии необходимо, чтобы испытуемый не видел пола под ногами или не обращал на него внимания. Если твердо встать на ноги или хотя бы попытаться сделать это, возникает осознание того, что вне комнаты существует скрытое от взора окружение.
Заслонение поверхности можно ликвидировать, а разрушение — нельзя. Заслонение можно ликвидировать с помощью движений головы, тела или конечностей в противоположном направлении.Разрушение же не удается ликвидировать просто с помощью противоположного движения, хотя разрушенное иногда удается восстановить.Мне кажется, что маленькие дети должны уметь отличать те оптические превращения, которые можно ликвидировать, от тех, которые нельзя. Возможно ли, чтобы они не обращали на них внимания? Они играют в прятки, вертят головами, рассматривают свои руки — все это примеры обратимых заслонений. Но они также разливают молоко, разбивают стекла, ломают башни из кубиков — и все это вещи, которые восстановить нельзя.
Современный цивилизованный взрослый человек, который проводит большую часть времени в помещениях, настолько привык смотреть в книгу, в окно, на картины, что почти полностью утратил ощущение того, что его окружает мир, утратил ощущение объемлющего строя света.Даже под открытым небом он предпочитает передвигаться в автомобиле, где ему приходится смотреть сквозь ветровое стекло, или ехать в общественном транспорте, где окна сконструированы так, что угол обзора оказывается очень маленьким.Мы отвыкли смотреть вокруг. Мы живем жизнью затворников. Наши предки непрерывно смотрели по сторонам.Они внимательно следили за всем, что происходило в окружающем мире, поскольку им нужно было знать, где они находятся, чего им следует ждать и откуда.Дети, если им это позволяется, уделяют больше внимание окружению. То же самое вынуждены делать и животные.Однако мы, взрослые люди, проводим большую часть времени, глядя на что-то, вместо того чтобы просто оглядеться. Разумеется, чтобы смотреть вокруг, приходится вертеть головой.
Исключительное внимание, которое уделяют движению глаз, и пренебрежение, проявляемое в отношении движений головы,— глубокая ошибка в фотографической теории зрения, причем этой ошибке по крайней мере сто лет.В книге «Физиологическая оптика» Гельмгольц утверждал: «Цель зрения состоит в том, чтобы в определенной последовательности видеть различные объекты или части объектов, причем видеть по возможности максимально отчетливо.Эта цель достигается с помощью такого наведения глаз, благодаря которому изображения данного объекта на обеих сетчатках проецируются в фовеа. Управление движениями глаз полностью подчинено этому конечному результату; глаза взаимодействуют друг с другом и устанавливаются таким образом, чтобы в них попало наибольшее количество света. Без этой цели (достижения четкого изображения объекта) нельзя осуществить никаких движений глаз» (Helmholtz, 1925, с. 56).Гельмгольц предполагал, что воспринимаются только те объекты и части объектов, которые попадают в фиксированное поле зрения. Он был бы весьма удивлен, услышав, что человек воспринимает все свое окружение, включая и окружающий мир позади него — ведь эта часть окружения «не является целью зрения».
Тело исследует окружающий мир посредством локомоции; для головы средством исследования объемлющего строя служат ее повороты; каждый глаз с помощью собственных движений исследует свою выборку из строя (то есть свое поле зрения).Все это исследовательская настройка. На более низких уровнях, к которым относится работа века, хрусталика, зрачка, нервных клеток сетчатки и т. д., совершаются процессы, которые можно было бы назвать оптимизирующей настройкой. Информация содержится и в глобальной структуре строя, и в его тонкой структуре.Наблюдателю приходится и осматриваться, и смотреть на что-то, и пристально всматриваться во что-то, не обращая внимания на количество света. Восприятие должно быть отчетливым и всеобъемлющим одновременно.Зрительная система буквально охотится за отчетливостью и всеобъемлемостью. Она не успокоится до тех пор, пока инварианты не будут извлечены. Исследование и оптимизация, по-видимому, являются функциями системы.
Оптическая информация, задающая наблюдателю его самого вместе с головой, телом, руками и т. п., сопутствует оптической информации, задающей окружающий мир. Эти два источника информации сосуществуют. Они не могли бы существовать друг без друга. Когда человек видит мир, в это же самое время он видит и собственный нос; вернее, ему даны и мир, и его нос, и его внимание может переходить с одного на другое. На что из этого он обратит внимание, зависит от его установок. Сейчас необходимо подчеркнуть, что информация имеется и о том, и о другом.
9. Увеличение встроенной структуры, в результате которого в центре постепенно возникают все более тонкие детали, задает приближение наблюдателя к поверхности в окружающем мире.Эта формула акцентирует внимание на том, что внутри граней вещественных поверхностей, с которыми может столкнуться наблюдатель (препятствие, объект, одушевленный объект), есть более мелкие грани, фасетки.Для того чтобы добиться соприкосновения без столкновения, необходимо, чтобы увеличение встроенных структур прекращалось бы по достижении какого-то определенного уровня, а не продолжалось до предела.По-видимому, для каждой поверхности в зависимости от того, какие возможности она открывает, существует оптимальная для соприкосновения с ней степень увеличения.К пище приближаются на то расстояние, которое удобно для еды; для манипулирования требуется другое расстояние — его можно было бы назвать расстоянием достижения; к печатному тексту нужно приблизиться на расстояние, удобное для чтения.
Можно сказать, что неодушевленные изолированные объекты, жесткие и нежесткие, естественные и искусственные, обладают свойствами, по которым их можно различать.Эти свойства, по-видимому, неисчислимы, подобно тому, как неисчислимы и сами объекты.Но если определенные сочетания этих свойств задают те или иные возможности (а то, что именно так и происходит, мне кажется, я уже доказал), то различать нужно только релевантные сочетания этих свойств.Сказанное остается справедливым и применительно к таким объектам во внешнем мире, как животные и люди, которые обладают чрезвычайно богатым и сложным набором свойств и параметров.В процессе их восприятия мы обращаем внимание только на то, какие возможности нам предоставляют эти естественные, нежесткие, одушевленные объекты (см. 8-ю главу).
Для теории извлечения информации нужна концепция воспринимающих систем, а не концепция чувств. Несколько лет назад я попытался доказать, что воспринимающая система коренным образом отличается от чувства: первая — активна, а второе — пассивно (Gibson, 1966b). Мне сказали: «Хорошо, согласимся с тем, что чувство является активным» ,— однако на поверку оказалось, что по-прежнему имеются в виду чувственные данные, пассивно поступающие в чувствительные нервы. Активностью же называются процессы, происходящие в мозгу, когда туда поступали эти данные. Я же под воспринимающей системой подразумевал совсем другое. Я имел в виду активное осматривание, слушание, осязание, обоняние и т. п. Тогда мне сказали: «Пусть так, но ведь все это — реакции на свет, звук, прикосновение, вкус, запах, то есть моторные действия, возникающие в ответ на сенсорные данные. То, что вы называете воспринимающей системой,— не что иное, как пример обратной связи». Я был обескуражен таким ответом — меня опять не поняли.Я сделаю еще одну попытку доказать, что концепция чувств рассматриваемых как специфические чувства, не совпадает и не может совпадать с концепцией чувств, рассматриваемых как воспринимающие системы. Пять воспринимающих систем соответствуют пяти способам внешнего проявления внимания. Они в значительной мере функционально дублируют друг друга и входят в единую иерархическую систему ориентировки. У системы есть органы, у чувств — рецепторы.Система способна ориентироваться, исследовать, обследовать, подстраиваться, оптимизировать, извлекать, выходить из состояния равновесия и приходить в него, тогда как чувства на это не способны. Характерные виды активности зрительной системы были описаны в 12-й главе этой книги.В моей предыдущей книге были описаны характерные виды активности слуховой и гаптической систем, а также двух взаимосвязанных систем, которые я назвал «химическими системами» (Gibson, 1966b, гл. 5—8).Ниже приведено пять основных различий между чувствами и перцептивными системами.
1. Специфику отдельных чувств определяет набор рецепторов или рецептивные поля, которые связаны с так называемыми проекционными центрами мозга.Локальные стимулы, попадающие на определенные места чувствительной поверхности, вызывают локальные электрические разряды нейронов, находящихся в определенном месте мозгового центра. Настройка органа, в который входят рецепторы, в определении чувства не предусмотрена.Воспринимающую систему определяют орган и его настройка, необходимая для его функционирования на том или ином уровне.Каждый орган встроен в иерархическую систему взаимного соподчинения. На любом уровне этой системы центробежные и центростремительные волокна должны рассматриваться как единый замкнутый контур.В частности, зрительная система состоит из следующих органов. На самом нижнем уровне орган образуют хрусталик, зрачок, глазное яблоко и сетчатка. Далее следует глаз с глазными мышцами. Он образует орган, который одновременно и стабилизирован, и подвижен.Бинокулярный орган состоит из расположенных в голове глаз.Глаза расположены в подвижной голове и сами в свою очередь могут поворачиваться, поэтому глаза и голова образуют орган более высокого уровня, способный извлекать объемлющую информацию.И наконец, на самом высоком уровне глаза, голова и тело составляют орган для извлечения информации по пути следования.Аккомодация и темновая адаптация относятся к первому уровню.Компенсаторные движения, фиксация и сканирование — ко второму.Вергентные движения и извлечение диспаратности — к третьему.Движение головы и тела в целом относятся к четвертому и пятому уровням.Все эти движения служат для извлечения информации.
2. В составе отдельных специфических чувств рецепторы могут только пассивно подвергаться стимуляции, тогда как в случае воспринимающей системы предполагается, что замкнутый контур «вход — выход» получает информацию активно.Современные данные о существовании рецептивных полей ничего принципиально не изменили в теории отдельных специфических чувств, поскольку предполагается, что рецептивные поля подвергаются такому же пассивному запуску, как и рецепторы, только запускают их более сложные стимулы.
3. Результатом работы любого отдельного чувства является всегда один и тот же набор врожденных ощущений, тогда как на конечном результате работы воспринимающей системы сказывается ее способность к совершенствованию и обучению.Ощущения одной модальности можно объединять с ощущениями других модальностей в соответствии с законами ассоциации; их можно организовывать, ощущения могут сливаться, дополнять друг друга, образовывать ансамбли, их можно отделять одно от другого, но никакое обучение не может привести к возникновению новых ощущений.В то же время практика способствует тому, чтобы извлекаемая информация становилась все более и более тонкой, совершенной и точной. Учиться воспринимать можно всю жизнь.
4. Качества данных, с которыми имеют дело отдельные чувства, определяются типами стимулируемых рецепторов, тогда как специфика работы воспринимающей системы определяется качествами предметов внешнего мира и в особенности теми возможностями, которые они открывают.Пониманием принципиальной ограниченности чувств мы обязаны Иоганнесу Мюллеру, его учению о специфических «нервных энергиях». Сам он в конце концов пришел к выводу о том, что познание мира — вещь невозможная, ибо мы никогда не знаем, каковы те внешние причины, которые вызывают наши ощущения. И всякий, кому не по душе этот слегка обескураживающий вывод, должен проделать немалую работу, чтобы избежать его.По мнению Гельмгольца, коль скоро мы не в состоянии обнаружить причины наших ощущений, нам приходится судить о них посредством логического вывода. По существу, эта же мысль заключена в гипотезе о том, что ощущения дают ключ к восприятию внешнего мира.Одним из вариантов этой гипотезы является известная формула, согласно которой сенсорные сигналы интерпретируются нами. Мне кажется, что все аргументы подобного рода сводятся к одному: воспринимать внешний мир мы можем лишь в той мере, в какой нам известно, что должно быть воспринято. Этот тип рассуждений принято называть замкнутым кругом. К этой проблеме я еще вернусь.Такому взгляду на восприятие можно противопоставить точку зрения, в соответствии с которой ощущения, вызываемые светом, звуком, давлением или химическими веществами, представляют собой нечто побочное и несущественное, что существует информация для воспринимающих систем и что наблюдатель переживает непосредственно те качества объектов внешнего мира, которые соотносимы с его потребностями.
5. В соответствии с учением о специфических чувствах процесс внимания осуществляется в нервных центрах, тогда как, согласно концепции воспринимающих систем, внимание распределено по всему замкнутому контуру «вход — выход».В первом случае внимание — это сознание, которое можно направить на что-то; во втором случае — это навык, который приходится приобретать.В первом случае используются такие метафоры из области физиологии как фильтрация нервных импульсов или их переключение с одного пути на другой.Для метафор, используемых во втором случае, годятся такие слова, как резонирование, извлечение, оптимизация, симметризация, а также такие действия, как ориентировка, исследование, изучение и настройка.В 12-й главе я писал о том, что нормальный акт зрительного внимания состоит из сканирования всех деталей объемлющего строя, а не из фиксации на какой-нибудь одной его детали. Мы склонны думать о внимании как о сужении или удерживании чего-то, хотя на самом деле такое бывает крайне редко.Информативные структурные инварианты оптического строя скорее похожи на градиенты, чем на мелкие детали, и сканируются они в пределах больших углов.
В теории извлечения информации большое значение имеет тот факт, что зрительная система в состоянии обнаружить как постоянство, так и изменение.Речь идет о постоянстве мест, объектов, веществ и о тех изменениях, которые с ними происходят. Любая вещь во внешнем мире в каких-то аспектах постоянна, а в каких-то — подвержена изменениям.Это же относится и к наблюдателю. Некоторые предметы остаются неизменными в течение длительного времени, некоторые — очень недолго.Процесс восприятия постоянства и изменения (в отличие от восприятия цвета, формы, пространства, времени или движения) можно описывать по-разному.Можно сказать, что воспринимающийразличает, когда изменение происходит, а когда нет, замечает, что остается тем же самым, а что нет, или видит непрерывную тождественность предметов с самими собой наряду с теми событиями, в которых они участвуют.Вопрос, конечно, в том, как ему это удается. Что представляет собой информация о постоянстве и изменении?Ответ должен быть таким: воспринимающий извлекает инварианты структуры из потока стимуляции, не переставая в то же время замечать сам поток.
Различным событиям во внешнем мире соответствуют различные параметры оптического возмущения, причем к ним относятся не только прибавление-утрата, но и радиальное течение (центробежное и центростремительное), сжатие, преобразование, замещение и другие.Следовательно, с одним и тем же объектом могут происходить самые различные события, а с разными объектами могут происходить одни и те же события. Например, яблоко может созреть, упасть, удариться, покатиться, его могут съесть, и наряду с этим съеденными могут оказаться яблоко, морковь, яйцо, бисквит или баранья отбивная. Если параметры оптического возмущения различимы, то события будут восприниматься.Заметьте, насколько это утверждение отличается от утверждения о том, что, если за стимульным событием А неизменно следует стимульное событие Б, мы всякий раз будем ожидать появление Б, переживая наличие А. Это классическая теория ассоциаций (или теория обусловливания, или теория ожидания).Она зиждется на учении о последовательном ряде стимулов. В соответствии с этим учением падение, столкновение, качение или поедание — не единицы, а элементы последовательного ряда. Дэвид Юм считал, что, если даже тысячу раз подряд за А следовало Б, нельзя быть уверенным в том, что Б будет следовать за А и в дальнейшем.Событие можно узнать лишь по сочетанию атомарных ощущений, по их совпадению. Если такая периодическая последовательность наблюдается многократно, наблюдатель начинает предвосхищать дальнейшее, верит в его осуществление, учится вычислять предстоящие события с помощью индукции; но это максимум того, что он сможет.Мы же исходим из того, что в основе процесса извлечения информации лежит замкнутый контур «вход — выход» воспринимающей системы. Из этого следует, что извлекается информация совсем другого рода, нежели та, которая передается от одного человека к другому и может где-то храниться. Согласно нашей теории, информация не должна храниться в памяти, поскольку она всегда есть в наличии.Мы исходим из того, что процесс извлечения информации легко поддается научению и развитию. Возможности для обучения вниманию, для исследования и настройки, для экстрагирования и абстрагирования здесь безграничны. Однако увеличение способности воспринимающей системы извлекать информацию само по себе не создает новой информации.Способность к восприятию совсем не подразумевает обязательного наличия идеи того, что может быть воспринято.Наличие таких идей является фактом, но оно не составляет необходимого условия для восприятия. Возможно, это разновидность восприятия в более широком смысле.
Авторы традиционных теорий восприятия считали само собой разумеющимся, что чувственной основой нашего восприятия окружающего мира является то, что мы видим сейчас, то есть актуальный внутренний опыт, а то, что мы видели до сих пор, то есть прошлый опыт, добавляется к этой основе.Настоящее мы можем понять только в терминах прошлого. Однако если как следует разобраться, то оказывается, что сейчас мы видим ту или иную совокупность поверхностей, случайно оказавшихся в этот момент в поле зрения и обращенных в сторону наблюдателя (см. 11-ю главу).То, что мы видим, не ограничивается только тем, что мы видим сейчас. Последнее не может быть основой восприятия окружающего мира, оно связано с Я наблюдателя, а не с окружающим миром.Перспективный облик внешнего мира в данный момент времени просто задает для наблюдателя место, в котором он находится в это время.Процесс восприятия внешнего мира начинается не с этой конкретной проекции, не с этого моментального паттерна; он начинается с извлечения инвариантов.Теория извлечения информации, очевидно, не нуждается в таком понятии, как память. Она свободна от постулата о влиянии прошлого опыта на настоящее посредством памяти.Требуется другое — понять научение, то есть улучшение восприятия в процессе практической деятельности, и роль внимания в этом процессе, не прибегая к «путанице с памятью» и к такой «палочке-выручалочке», как прошлый опыт.Состояние воспринимающей системы изменяется, когда она настраивается на определенного рода информацию. Система становится более чувствительной. Различия, которые раньше оставались незамеченными, теперь отчетливо видны. Неясные прежде детали становятся ясно различимыми, отчетливыми.Однако не следует думать, что это изменившееся состояние зависит от памяти, будь то образ, энграмма или след. Образ прошлого, если он вообще переживается, является случайным симптомом изменившегося состояния.Это не означает, что воспоминаний, ожиданий, воображения, фантазии и грез на самом деле нет. Утверждается только то, что они не играют существенной роли в восприятии. Это особый, неперцептивный вид зрительного сознания. Давайте рассмотрим его отдельно.
Иными словами, когда ребенок смотрит на резвящихся котят, он не воспринимает отдельного вида спереди, вида сбоку, вида сзади, вида сверху и т. д.Он воспринимаетинвариантного котенка. Пока ребенок не достигнет определенного возраста, он даже не замечает перспективного вида котенка. Он просто видит, как котенок вертится.Таким образом, когда ребенок впервые увидит изображение котенка, он будет уже подготовлен к тому, чтобы извлекать инварианты, и не будет обращать внимание на застывшую перспективу картины, рисунка или фотографии.Это не означает, что он видит абстрактного или концептуального котенка или набор общих признаков, определяющих класс котят, в чем хотят нас убедить некоторые философы.У него нет ничего, кроме информации о постоянстве этой специфической, пушистой, подвижной компоновки поверхностей.Когда маленький ребенок видит, как кошка убегает, он не замечает уменьшения изображения, он видит кошку, находящуюся на расстоянии.Таким образом, когда ребенок, разглядывая картинки в юмористическом журнале, смотрит на изображение двух Феликсов: большого внизу и маленького повыше,— он готов к восприятию того, что меньший дальше большего.Когда он видит кошку, наполовину спрятавшуюся за креслом, он воспринимает частично скрывшуюся кошку, а не половину кошки, и, следовательно, он готов увидеть то же самое на рисунке.
Даже на фотографии запечатлевается лишь то, что попало в поле зрения,— выборка из объемлющего света.В этом процесс фотографирования аналогичен зрительному акту.На фотографии запечатлевается то, на что было направлено внимание фотографа.Хирография еще более избирательна.Таким образом, на любой картине остается лишь то, что заметил ее творец, что он счел достойным внимания.Художник всегда оперирует инвариантами, замечать которые он научился ранее, даже тогда, когда он изображает нечто вымышленное или фантастическое.
Считалось, что научиться осознавать свои зрительные ощущения могут даже взрослые, если захотят.Нет ничего проще — нужно только овладеть интроспективной установкой, или научиться разлагать свой внутренний опыт на составные элементы, или сконцентрировать свое внимание на воспринимаемом содержании, или пристально смотреть на что-то, до тех пор пока оно не потеряет своего смысла.Мне казалось, что можно направить свое внимание не на «видимый мир», а на «видимое поле». «Видимое поле», как я его всегда представлял себе,— это почти плоская цветная мозаика наподобие плоского рисунка, помещенного перед глазами (Gibson, 1950b, гл. 3).Я понимал, что переживание глубины полностью уничтожить нельзя, но я думал, что его можно ослабить. Сходство с картиной можно усилить, если выбрать для рассматривания сцену, в которой нет движения, и смотреть на нее одним глазом, стараясь не шевелить головой. Уже тогда я понял, что в естественных условиях поле зрения, образуемое глазной впадиной, постоянно меняется и что обездвиженный паттерн представляет собой нетипичный случай.Теперь мне кажется, что сравнение видимого поля с перспективным рисунком, хотя я и соблюдал при этом известную осторожность, было серьезной ошибкой. Никто никогда не видел мир в виде плоской мозаики цветовых пятен — ни младенец, ни больной после удаления катаракты; ничего подобного не видел даже епископ Беркли или барон фон Гельмгольц, который твердо верил в то, что признакам глубины нужно учиться.Аналогия с мозаикой цветовых пятен пришла к нам из живописи, она не является результатом беспристрастного описания внутреннего зрительного опыта.Замирая на месте и глядя одним глазом на застывшую сцену, мы начинаем осознавать не свои зрительные ощущения, а поверхности внешнего мира, которые видятся теперь и отсюда.Нельзя сказать, что это плоские поверхности или что у них нет глубины, просто они не закрывают друг друга. Наше внимание направлено на факт заслонения, а не на псевдофакт третьего измерения. Я замечаю поверхности, обращенные ко мне, и все то, к чему обращен я. В результате я замечаю, где я нахожусь.Такую установку можно назвать интроспективной (или субъективной), но в действительности это не установка, обращающая взор внутрь, а двусторонняя установка.
В фильме могут быть изображены ситуации и проблемы, с которыми зрителю придется столкнуться в дальнейшем. Такой фильм мы назовем обучающим. В фильме-путешествии можно увидеть живописные места, где зритель никогда не был, объединенные замыслом автора в определенную последовательность. Фильм-новости рассказывает о самых последних событиях.В фильме могут быть изображены образ жизни, исторические события, приключения, в нем может быть вымысел и фантазия. Соответственно мы будем называть эти фильмы документальными, историческими, приключенческими и фантастическими. Фильмы обычно насыщены «действием». Действие привораживает нас всех, приковывает внимание и детей, и взрослых.Зритель склонен идентифицировать себя с персонажем, который ему нравится, а это означает, что он ставит себя на место этого персонажа. Как это происходит, я уже описывал. Таким образом, восприятие, знание, воображение и удовольствие будут вторичны, поскольку зритель смотрит на все глазами персонажа фильма.Опосредствованно он получает даже вознаграждение и наказание. У кинозрителя возникает сильная эмпатия и сознание того, что он находится в том месте и в той ситуации, которые показывают на экране. Однако такое сознание двойственно. Зритель бессилен во что-либо вмешаться. Он ничего не может самостоятельно выяснить. Ему кажется, что он движется, как-то особенно смотрит по сторонам, то одно, то другое привлекает его внимание, но все это происходит по воле создателя фильма.У зрителя есть и зрительная кинестезия, и зрительное самоосознание, но они пассивны.
Если восприятие окружающего мира действительно основывается на мимолетных взглядах, оно должно быть процессом интерпретации. В том случае, если данных недостаточно, наблюдатель должен выйти за рамки этих данных. Как? Величайшие умы безуспешно пытались найти ответ на этот вопрос.В 14-й главе я показал, что нельзя объяснить восприятие, основываясь на чувственных данных, поскольку любое такое объяснение сводится к следующему: для того, чтобы воспринять мир, необходимо уже иметь идеи о нем. Знание о мире объясняют, исходя из предположения, что знание о мире существует. И не имеет значения, является это знание врожденным или его приобретают в результате научения; порок таится в самом способе рассуждения.Если же восприятие окружающего мира основывается не на последовательности кадров, а на извлечении инвариантов из потока, то для восприятия окружающего мира не нужно иметь информацию о нем. Одновременно решается и другая проблема — осознания самого себя в окружающем мире.Маленькому ребенку не нужны идеи пространства для того, чтобы видеть поверхности вокруг себя; ему не надо обращать внимание на признаки глубины, если он может видеть компоновку; ему не надо компенсировать уменьшение сетчаточного изображения поверхности при ее удалении, если он никогда не замечает изображения, а только извлекает инварианты.
Очевидно, что неподвижный наблюдатель может видеть мир с единственной фиксированной точки и, следовательно, имеет возможность заметить перспективу вещей.Менее очевидно, но тем не менее верно, что у наблюдателя, который перемещается, нет такой единственной точки наблюдения и поэтому, строго говоря, перспективы вещей он заметить не может.Эти выводы весьма существенны. Видя мир с движущейся точки наблюдения в течение достаточно длительного времени и на протяжении многих достаточно длинных путей, наблюдатель начинает воспринимать его изо всех точек наблюдения, как если бы можно было одновременно находиться во всех местах сразу.Пребывание всюду одновременно, когда ничто не остается скрытым, похоже на божественное всеведение. Все объекты видны со всех сторон, и видно, что каждое место связано с соседними. Мир не видится в перспективе. Как я писал в 5-й главе, глубинная инвариантная структура возникает из изменяющейся перспективной структуры.
Человеку нужно поворачивать голову, чтобы смотреть по сторонам, потому, что глаза у него находятся на голове спереди, а не по бокам, как, например, у лошадей или у кроликов. Иными словами, у человека глаза расположены фронтально, а не латерально.Лошадь может видеть большую часть своего окружения, хотя и не все, не поворачивая головы; она может превосходно все видеть, не глядя по сторонам. Таким образом, ввиду особенностей расположения глаз у человека на него легче всего напасть сзади, животные же с латеральным расположением глаз сразу заметят врага.Считалось, что животным, на которых охотятся, панорамное зрение нужно в большей степени, чем хищникам (кошкам, например), которые могут себе позволить иметь глаза спереди (Walls, 1942).Кроме того, высказывалось мнение, что фронтальное расположение глаз у приматов, живущих на деревьях, создает более благоприятные условия для «восприятия глубины». Но за этой точкой зрения скрывается укоренившееся заблуждение, связанное с восприятием глубины, на развенчание которого автор этой книги потратил много усилий.Даже если бы глубина действительно воспринималась, нельзя было бы считать, что существует только один вид восприятия глубины — «бинокулярное» восприятие, в основе которого лежит бинокулярная диспаратность.
Когда, много лет назад, я ввел различение таких разновидностей внутреннего опыта, как видимое поле и видимый мир, я продолжал развивать идею, выдвинутую Коффкой (Gibson, 1950b, гл. 3).Я утверждал, что видимое поле состоит из мозаики цветов, чем-то похожей на картину, тогда как видимый мир состоит из знакомых объектов и поверхностей, которые располагаются друг за другом.Видимое поле имеет границу, близкую по форме к овалу.В нем около 180° по горизонтали и около 140° по вертикали.Его границы нечетки, однако, если присмотреться, их можно легко заметить.Зрительный мир не имеет таких границ; он безграничен, подобно поверхности сферы, простирающейся вокруг нас.
Фиксация. В жизни нам не приходится подолгу фиксировать глаза на «объекте или части объекта», для того чтобы перемещать его изображение в фовеа и удерживать там. Такая фиксация представляет собой лабораторный артефакт, возникающий в том случае, когда экспериментатор просит испытуемого пристально смотреть на «фиксационную точку», которая, как правило, не представляет для испытуемого никакого интереса.Никто в повседневной жизни не будет пристально смотреть в одну точку в течение длительного времени, за исключением, пожалуй, случая, когда человек настолько занят своими мыслями, что, по существу, не видит, куда смотрит.Может показаться, что исключение составляет прицеливание или вдевание нитки в иголку, но на самом деле в этих случаях происходит совмещение нескольких объектов на линии взора, а не фиксация одного объекта. Глаза обычно заняты поиском, осматриванием, сканированием, примерно несколько раз в секунду они совершают саккадические скачки. Глаза смотрят на что-то, а не фиксируют нечто.Даже в том случае, когда фиксация искусственно поддерживается в лабораторных условиях, это все равно не чистая фиксация, не установившееся положение. Глаз нельзя зафиксировать в буквальном смысле этого слова. Он все время совершает серии едва заметных движений, или микросаккад. За последние годы точность регистрации таких движений глаз значительно возросла. В настоящее время имеются данные, свидетельствующие в пользу того, что рассматривание крошечных предметов слагается из крошечных движений.Коль скоро это так, то любой процесс рассматривания — это всегда исследование, даже при так называемом фиксировании. При точной регистрации глаза никогда не будут совершенно неподвижными, поскольку глазные мышцы, которые управляют их положением, подвержены тремору и глаза дрожат точно так же, как и руки, вытянутые прямо перед собой.По-видимому, между саккадами, малыми саккадами, микросаккадами и тремором не существует четкого деления. Вероятно, наиболее общий вывод, к которому мы приходим, можно сформулировать так: положение глаза складывается из совокупности очень мелких движений.
ВОСПРИЯТИЕГлава 1 Животное и окружающий мирТермин окружающий мир в этой книге будет употребляться только применительно к окружению животных — живых организмов с определенным поведением, наделенных способностью чувствовать. Окружение же тех организмов, которые лишены органов чувств и мышц (например, растений), не имеет отношения к изучению восприятия и поведения.К растительному миру мы вообще будем относиться так, как относятся к нему животные, не делая различий между растениями и неорганическими минералами. Таким образом, поскольку растения не принадлежат к числу одушевленных предметов, о растительном мире можно говорить в том же смысле, в каком мы говорим о мире физическом, химическом, геологическом и т. п.В самом деле, растения никогда не меняют своего местоположения и не передвигаются, у них нет нервной системы, и они лишены способности чувствовать. В этом смысле растения подобны объектам физики, химии и геологии.
Каждое животное является в той или иной степени субъектом восприятия и поведения.Пользуясь старомодными терминами, можно сказать, что животные — существа одушевленные, наделенные способностью чувствовать.Объектом их восприятия является окружающий мир, и в нем же реализуется их поведение.Это далеко не то же самое, как если бы мы стали утверждать, что животные воспринимают физический мир, а их поведение разворачивается в физическом пространстве и протекает в физическом времени.
При этом мы не будем пытаться объяснить, как нам (или по крайней мере некоторым из нас) удается визуализировать атом или галактику, несмотря на то, что мы не можем их увидеть.Эта способность относится не столько к проблематике восприятия, сколько к проблематике мышления.Более подробно об этом будет сказано ниже. Вначале нам следует обсудить имеющуюся у нас способность воспринимать окружающий мир, то есть способность воспринимать те же самые объекты и явления, которые воспринимали наши предки, ничего не знавшие ни об атомах, ни о галактиках.Нас будет интересовать непосредственное восприятие, а не восприятие, опосредствованное микроскопами и телескопами, фотографиями и рисунками, и тем более не восприятие речи или письменных текстов.К этим более развитым формам чувственного познания мы обратимся в самом конце, в четвертой части книги.
Точно так же обстоит дело и с временными частотами. Очень медленные, равно как и очень быстрые, периодически повторяющиеся в мире явления не доступны восприятию.В то же время можно увидеть любое колебание маятника механических часов, услышать любой из сопровождающих эти колебания щелчков. Скорость любых изменений и перемещений на этом уровне находится в пределах, доступных восприятию.В этой книге мы будем изучать изменения, происходящие в окружающем мире. Главное внимание будет уделено изменениям, событиям и периодически повторяющимся явлениям того уровня физического мира, к которому относится земная поверхность. Я буду говорить об изменениях, событиях и последовательностях событий, а не о времени как таковом.Течение абстрактного, пустого времени лишено реальности для животного, хотя для физика это понятие представляет известный интерес.Мы воспринимаем не время, а процессы, изменения, последовательности. Я, по крайней мере, буду исходить из этого. Способность человека ориентироваться во времени с помощью часов, то есть восприятие социального времени, представляет собой отдельную проблему.
Когда твердое вещество, из которого состоит некий объект с устойчивыми очертаниями (например, кусок льда), начинает плавиться, мы говорим, что этот объект прекратил свое существование.Такой способ выражения является экологическим, а не физическим, так как материя и масса сохраняются, несмотря на переход вещества из твердого состояния в жидкое. То же самое можно было бы сказать и относительно разрушения твердого объекта (обладавшего до этого вполне определенными очертаниями), в результате которого этот объект переходит из твердого состояния в гранулированное.Предметы не сохраняются, сохраняется материя. В экологии это называется несохранением, разрушением объекта, тогда как в физике это называют просто изменением состояния. Оба эти утверждения верны, но в поведении животных и детей доминирует экологический принцип.Среди физиков нередко можно встретить мнение, согласно которому в действительности ничто не уходит в небытие, даже тогда, когда испаряется жидкость, сгорает какой-нибудь предмет или полностью рассеивается какое-нибудь вещество. Но это мнение ошибочно.Хотя вещество земли и не может аннигилировать, земная поверхность, способная отражать свет, вполне может исчезнуть. Для восприятия только этот факт и имеет значение.
Начнем с замечания о том, что наша планета состоит в основном из суши, воды и воздуха — тверди, жидкости и газа. Суша образует субстрат1, своими очертаниями она вынуждает воду принять форму океанов, озер и рек; бесформенный воздух простирается в виде атмосферного слоя над землей и водой. Любая граница между веществами, находящимися в каких-либо двух из трех возможных состояний (твердом, жидком и газообразном), образует поверхность.Примерами поверхностей могут служить, во-первых, граница между грунтом и водой на дне озера, во-вторых, граница между водой и воздухом на поверхности этого озера и, в-третьих, граница между сушей и воздухом. Последняя поверхность — земь — имеет важное значение для животных, обитающих на суше. Земь представляет собой основу1 их восприятия и поведения как в прямом, так и в переносном смысле. Она является их опорной поверхностью.
Я считаю, что, овладев концепцией среды, мы приходим к совершенно новому пониманию восприятия и поведения. Та самая среда, в которой могут передвигаться животные и в которой можно перемещать другие объекты, является в то же время средой, в которой распространяются свет, звук и запах, исходящие от различных источников в окружающем мире.Свет, звук и даже запах могут «заполнить» замкнутую среду. Каждая точка среды является потенциальным пунктом наблюдения для любого наблюдателя, способного смотреть, слушать или обонять. И все эти пункты наблюдения постоянно связаны друг с другом — животное может проследовать из одного пункта наблюдения в другой.Вместо геометрических точек и линий у нас есть, таким образом, пункты наблюдения и пути следования. Когда наблюдатель следует из одного пункта в другой, соответствующим образом изменяются оптическая, акустическая и химическая информация. В этом отношении любой потенциальный пункт наблюдения в среде уникален.Понятие среды, следовательно, отличается от понятия пространства, поскольку точки пространства идентичны друг другу и лишены какой бы то ни было уникальности.
Для описания окружающего мира мы ввели триаду: среда — вещества — поверхности, учитывая, что им присущи как изменчивость, так и постоянство. Вещества в окружающем мире отделены от среды поверхностями,.Поверхности постоянны в той мере, в какой постоянны вещества. Все поверхности имеют определенную компоновку — так я буду это называть. Компоновка также относительно постоянна.Постоянство компоновки зависит от сопротивляемости вещества изменениям. Если вещество переходит в газообразное состояние, оно теряет вещественность и поверхность вместе с ее компоновкой просто перестает существовать. Взяв эти положения за основу, можно по-новому описать окружающий мир.Такое описание более соответствует нашим целям, чем общепринятое описание с использованием таких терминов, как пространство, время, материя, материальные тела, форма и движение. Это описание ново, но лишь в том смысле, что его никогда не формулировали в столь явном виде.В предыдущем абзаце нет ничего такого, что не было бы подспудно известно людям труда — земледельцам, строителям, созидателям окружающего мира. Это — неявное знание1 (Polanyi, 1966).Такое описание предпочтительнее, потому что оно психологичнее, то есть более пригодно для исследователя, который исходит из того, что восприятие и поведение животных и человека являются функцией тех возможностей, которые открывает перед ними окружающий мир.
Рассмотрим сначала различия между геометрическими терминами и терминами, которые использовались при описании того, что я назвал компоновкой среды обитания.Поверхности и среда — экологические термины, их ближайшие геометрические эквиваленты — плоскости и пространство, но обратите внимание на различия между этими терминами. Плоскости бесцветны; поверхности окрашены.Плоскости — прозрачные призраки; поверхности обычно непрозрачны и телесны. Линия пересечения двух плоскостей имеет мало общего с местом соединения двух плоских поверхностей — выступом или уступом.Мне кажется необходимым уточнить определения некоторых понятий, используемых в теории поверхностной компоновки. Для изучения восприятия и поведения нужна своя, прикладная геометрия. В приведенной ниже терминологии отражены первые результаты, достигнутые в этом направлении.
Окружающий мир любого животного содержит вещества, поверхности и их компоновку, укрытия, объекты, места, события и других животных. Это описание является очень общим; оно верно для насекомых, птиц, млекопитающих и человека.Давайте теперь попытаемся ограничить наше описание только теми поверхностями, компоновками, объектами и событиями, которые имеют отношение к животным, поведение которых более или менее сходно с нашим.Окружающий мир в целом настолько велик и многообразен, что описать его не под силу даже экологам, и нам следует отобрать те его черты, которые существенны для восприятия животных, подобных нам самим. Дальнейшее обсуждение того, что предлагает окружающий мир, будет продолжено в 8-й главе.
Такие математические понятия, как переменная, асимптота и предел, представляют собой сложнейшее завоевание человеческого разума.Напротив, восприятие предела той или иной деятельности совершенно просто.Животные, обитающие на суше, воспринимают обрыв как предел приближения, при этом их зрительная система не производит никаких математических расчетов.Любой наблюдатель, даже ребенок, видит расстояние между ним и краем обрыва, так называемую полосу безопасности.
Таким образом, животные — это наиболее сложные объекты восприятия, с которыми наблюдатель встречается в окружающем мире.Другое животное может оказаться хищником или дичью, потенциальным соперником или напарником, взрослой особью или детенышем, своим собственным детенышем или чужим.Кроме того, это животное может спать или бодрствовать, быть восприимчивым или невосприимчивым, голодным или сытым.Чем чревата встреча с другим животным, зависит как от его постоянных свойств, так и от его состояния в момент встречи.Другое животное может стать едой или съесть, оно может оказаться объектом спаривания или борьбы, стать объектом или субъектом родительской заботы.
Более подробно об объектах для показа будет говориться в четвертой части книги, после того, как во второй части мы рассмотрим информацию для зрительного (См. 8-ю главу «Теория возможностей».— Прим. ред.) восприятия, а в третьей — активность зрительного восприятия.Тем не менее предварительно можно высказать следующее утверждение. Изображения, картины и поверхности, испещренные письменами, обусловливают возможность особого рода знания, которое я называю опосредствованным, или непрямым, знанием, полученным как бы из вторых рук.Более того, постольку, поскольку обработанные вещества и поверхности способны сохранять приданные им очертания в течение длительного времени, изображения, картины и письмена позволяют сохранять информацию и копить ее в специальных хранилищах.Иными словами, изобразительное искусство и письменность создают предпосылки для существования и развития цивилизации.
Старая идея о том, что каждый наблюдатель находится в центре своего личного мира и что каждый окружающий мир, таким образом, уникален, основывается на узкоспециальном толковании оптики и на ошибочной теории зрительного восприятия.Более широкое толкование оптики будет дано во второй части книги, а в третьей части будет изложена более совершенная теория зрительного восприятия.Понятие движущейся точки наблюдения является центральным для экологического подхода к зрительному восприятию, и, как мы увидим впоследствии, использование этого понятия позволяет сделать далеко идущие выводы.
Часть II Информация для зрительного восприятияГлава 4 Взаимосвязь стимуляции и стимульной информацииТеперь, после того, как описан окружающий мир, я приступаю к описанию той информации для восприятия, которой располагают наблюдатели. Только после этого мы сможем выяснить, как же, собственно, они воспринимают, из чего складывается восприятие и как наблюдатели могут управлять своим поведением в окружающем мире.Очевидно, что информацию для зрительного восприятия несет свет. Но в различных науках термин свет означает разные вещи, и нам следует разобраться в многочисленных значениях этого термина, дабы избежать путаницы.Многие из нас путаются в этом вопросе, и даже ученые не являются исключением. Наука о свете называется оптикой. Но науку о зрении тоже называют оптикой, и в учебниках нет ясного ответа на вопрос, в чем же различие. Попытаемся различить свет как физическую энергию, свет как стимул для зрения и свет как информацию для восприятия.То, что я называю экологической оптикой, связано с наличной информацией для восприятия и отличается и от физической, и от геометрической, и от физиологической оптики. Экологическая оптика разрушает сложившиеся границы между этими дисциплинами и, заимствуя что-то у каждой из них, идет дальше них.
Термин экологическая оптика впервые появился в одноименной статье в Vision Reasearch (Gibson, 1961). У меня создалось впечатление, что изучение света в течение столетий не увенчалось созданием логически последовательной дисциплины.Наука о лучистой энергии, наука об оптических инструментах и наука о глазе — это совершенно разные дисциплины.Учебники и журналы по оптике производят впечатление монолитных авторитетных источников, но в них встречаются глубокие противоречия между основными постулатами из различных областей оптики.Я рискнул предложить новое название для оптики того уровня, который соответствует восприятию, только после того, как убедился, что наличие глубоких трещин в фундаменте оптического истэблишмента очевидно даже для физика-непрофессионала (Ronchi, 1957).
Наблюдатель не сможет зафиксировать глаз, и глаз будет бесцельно блуждать.Наблюдатель не сможет перевести взор с одного предмета на другой, так как не будет никаких предметов.Если наблюдатель повернется, его переживание останется точно таким же, каким было до этого.Если он посмотрит вдаль, ничего в его поле зрения не изменится.Что бы он ни делал, в его переживании ничего не изменится до тех пор, пока он не закроет глаза.В этом случае переживание того, что он мог бы назвать светлотой, уступит место переживанию того, что он мог бы назвать темнотой.Он может различать, стимулируются его фоторецепторы или нет.Но пока продолжается акт восприятия, его глаз при попадании света будет точно так же слеп, как и в случае, когда свет в него не попадает.
Различение стимуляции рецепторов и стимульной информации для зрительной системы является решающим для последующего изложения. Рецепторы являются пассивными элементарными анатомическими компонентами глаза, который в свою очередь является лишь одним из органов целостной системы (Gibson, 1966b, гл. 2).Традиционное представление о чувствах оказывется ненужным при новом подходе. Традиционное допущение заключается в том, что световая стимуляция и соответствующие ощущения светлоты составляют основу зрительного восприятия.Считается, что сигналы, попадающие в мозг от нервных окончаний, служат материалом для последующей перцептивной обработки в мозгу. Я, однако, исхожу из совершенно иного допущения.Факты убеждают в том, что в стимулах как таковых информации нет, что ощущения светлоты не являются элементами восприятия, а сигналы, поступающие на сетчатку, не являются теми сенсорными элементами, которые обрабатываются мозгом.Для зрительного восприятия, кроме стимуляции, требуется еще и стимульная информация. При однородной объемлющей темноте зрение не работает из-за отсутствия стимуляции.При однородном объемлющем свете зрение не работает из-за отсутствия информации, хотя при этом имеется адекватная стимуляция и соответствующие ощущения.
В классической оптике при сравнении глаза с фотоаппаратом утверждается, что ничего, кроме света (в виде лучей или волновых фронтов) в глаз попасть не может. Пожалуй, единственной альтернативой этому учению является наивная теория, в соответствии с которой в глаз попадают маленькие копии объектов.Если свет — это единственное, что может достигнуть сетчатки, то из этого следует, что единственное, что мы можем увидеть,— это свет.Ощущения света составляют фундаментальную основу зрительного восприятия, они являются данными, то есть тем, что дано.Подобного рода рассуждения до сих пор казались неуязвимыми.Они лежат в основе того, что я назвал теориями восприятия, основанными на ощущениях (Gibson, 1966b).Мы не можем видеть поверхности, или объекты, или окружающий мир непосредственно; мы видим их всегда опосредствованно.Все, что мы когда-либо видели непосредственно,— это то, что стимулирует глаз, то есть свет. Глагол видеть, если его правильно употреблять, означает иметь ощущение света.
Если свет в точном значении этого термина никогда не виден как таковой, то из этого следует, что видение окружающего мира не может основываться на видении света как такового.Как это ни парадоксально звучит, но стимуляцию рецепторов сетчатки нельзя увидеть.Гипотетические ощущения, возникающие в результате такой стимуляции, не являются исходными данными для восприятия.Стимуляция может быть необходимым, но никак не достаточным условием для видения.Помимо стимуляции рецепторов, должна быть еще и стимульная информация для воспринимающей системы.
Если прилагаемая энергия стимула превышает порог, то можно сказать, что стимул является причиной реакции сенсорного механизма, а реакция является его следствием.Но нельзя говорить, что наличие стимульной информации является причиной восприятия.Восприятие — не реакция на стимул, а акт извлечения информации.При наличии информации восприятие может состояться, а может и не состояться.У процесса восприятия в отличие от сенсорных процессов нет никакого стимульного порога.Восприятие зависит от возраста воспринимающего, от того, насколько хорошо он научился воспринимать и насколько сильна у него мотивация к восприятию.Если бы в основе восприятия лежали ощущения, для которых существуют пороги, то у восприятия тоже должны были бы быть пороги.Но их у него нет, и, я полагаю, причина этого в том, что ощущения не лежат в основе восприятия.Для каждого стимула, воздействующего на организм, можно указать такую его величину, не превысив которой он не вызывает ощущений.Но нельзя указать то количество информации, при превышении которого восприятие осуществляется и без наличия которого восприятие невозможно.
Теория взаимно-однозначного поточечного соответствия между объектом и его изображением поддается математическому анализу. С помощью понятий проективной геометрии ей можно придать еще более отвлеченный вид и с большим успехом использовать при конструировании фотоаппаратов и проекторов, то есть при создании изображений с помощью света.Теория помогает создавать линзы почти без «аберрации», у которых изображение точечного источника имеет вид почти идеальной точки. Короче говоря, эта теория прекрасно работает, когда речь идет об изображениях, которые проецируются на экран или на какую-нибудь иную поверхность и предназначены для того, чтобы на них смотрели. Успехи этой теории предопределили естественное стремление считать, что и изображение на сетчатке тоже проецируется на что-то вроде экрана и предназначено для рассматривания, то есть является картинкой.Это привело к одному из наиболее стойких заблуждений в истории психологии — к убеждению, что сетчаточное изображение — это нечто предназначенное для того, чтобы на него смотрели. Я называю это концепцией «крошечного человечка в мозгу» (Gibson, 1966b, с. 226). В соответствии с этой концепцией глаз уподобляется фотоаппарату, а оптический нерв — кабелю, по которому в мозг передается изображение.Следовательно, должен быть крошечный человечек, гомункулюс, который сидит в мозгу и смотрит на это физиологическое изображение. Для того чтобы видеть это изображение, у такого крошечного человечка должен быть глаз, крошечный глаз, со своим, разумеется, крошечным сетчаточным изображением, которое связано с крошечным мозгом, и в результате такая теория ничего не объясняет.Мы находимся теперь даже в худшем положении, чем вначале, так как сталкиваемся с парадоксом бесконечного ряда крошечных человечков, каждый из которых сидит внутри другого и смотрит на мозг того большего человечка, внутри которого он находится.Если сетчаточное изображение не передается в мозг целиком, то, по-видимому, есть только одна альтернатива этому, а именно: оно передается в мозг поэлементно, то есть в виде нервных импульсов, проходящих по волокнам оптического нерва.Следовательно, должно существовать поэлементное соответствие между изображением и мозгом наподобие взаимно-однозначного соответствия между объектом и изображением. На первый взгляд это избавляет нас от софизма с крошечным человечком в мозгу, который смотрит на изображение, однако тут возникают все те трудности, с которыми сталкиваются теории восприятия, которые я назвал теориями, основанными на ощущениях.Соответствие между точечными пятнами света на сетчатке и точечными ощущениями в мозгу может быть лишь соответствием интенсивности и светлоты, длины волны и цвета. Если так, то перед мозгом стоит грандиозная задача создания феноменального окружающего мира из точек, различающихся по цвету и светлоте.Если непосредственно мы видим только эти точки, если, кроме них, восприятию больше ничего не дано, если к ним сводятся все данные органов чувств, факт восприятия становится почти сверхъестественным.
«Когда я отрываю глаза от листа, на котором пишу, из своего окна я вижу деревья, луг, лошадей, быков, а вдалеке — холмы. Любой из этих предметов я вижу в натуральную величину, на истинном удалении, обладающим своей истинной формой, и все это переживается так же непосредственно, как и цвет.Однако философы установили, что от глаза мы не получаем ничего, кроме ощущений цвета... Каким же образом нам тогда удается получить с помощью глаза точные сведения и о величине, и об очертаниях, и об удаленности? Просто с помощью ассоциаций» (Mill, 1829).Каким же образом, в самом деле?! Милль считал, что с помощью ассоциаций. А другие считали, что с помощью врожденных идей пространства или с помощью рациональных умозаключений, основанных на ощущениях, или с помощью интерпретации данных.А были и такие, которые говорили: посредством спонтанной организации в мозгу приходящих сенсорных сигналов. Модный сейчас вариант ответа звучит так: с помощью компьютероподобной обработки мозгом нервных сигналов. Здесь представлены эмпиризм, нативизм, рационализм, гештальттеория и, наконец, информационный подход.Сторонники этих теорий продолжали бы свой спор до бесконечности, если бы мы не предложили нового подхода к проблеме. Установили ли философы, что «от глаза мы не получаем ничего, кроме ощущений цвета»? Нет. «Ощущения цвета» означают пятна цвета, аналогичные мазкам краски на картине. Восприятие начинается не с этого.
В главе об эволюции зрительных систем (Gibson, 1966b, гл. 9) я продемонстрировал на примере камерного глаза и сложного глаза два различных способа приема светового строя, приходящего из окружающего мира (с. 163 и далее).У камерного глаза есть сетчатка — вогнутая мозаика фоторецепторов, у сложного глаза — выпуклый пучок фоточувствительных световых трубочек. В первом случае в глаз попадает бесконечное число световых пучков, причем каждый из них фокусируется в точку, и их объединение образует непрерывное изображение.Во втором случае в глаз попадает конечная выборка из объемлющего света, и при этом глаз ничего не фокусирует и оптическое изображение в нем не формируется. Однако, если несколько тысяч трубочек упакованы, как в глазу стрекозы, зрительное восприятие оказывается довольно хорошим. За глазом стрекозы нет ничего такого, что мы могли бы увидеть,— ни изображения на поверхности, ни картинки. И тем не менее стрекоза видит окружающий мир.У зоологов, исследующих зрение насекомых, почтение к оптике, которую они изучали по учебникам физики, настолько велико, что вынуждает их толковать о каком-то неперевернутом изображении, которое якобы формируется в глазу насекомых. Но это понятие одновременно и неясное, и противоречивое.В глазу насекомого нет никакого экрана, на котором можно было бы сформировать изображение. Понятие объемлющего оптического строя, несмотря на то, что его не признают оптики,— более подходящее основание для понимания зрения, чем понятие сетчаточного изображения. Регистрация различий по интенсивности в различных направлениях необходима для зрительного восприятия, а формирование сетчаточного изображения — нет.Понятие оптической информацииТо понятие информации, с которым мы все хорошо знакомы, сложилось в результате нашего опыта общения с другими людьми, а не опыта непосредственного восприятия окружающего мира. Мы склонны понимать информацию прежде всего как нечто, что отправляется и принимается.При этом мы предполагаем, что должен существовать какой-то промежуточный процесс передачи, должна существовать «среда» общения или «канал», по которому, как принято говорить, течет информация. Информация в этом смысле состоит из сообщений, знаков и сигналов.В прежние времена сообщения, как устные, так и письменные, посылали с пешими или конными гонцами. Затем была изобретена семафорная система, потом электрический телеграф, потом беспроволочный телеграф, телефон, телевидение и т. п.
Кроме того, мы поддерживаем связь друг с другом, создавая изображения на поверхностях (глиняных дощечках, папирусе, бумаге, стене, полотне или экране), а также создавая скульптуры, модели или объемные изображения.В деле производства изображений революционную роль сыграло изобретение фотографии, то есть фоточувствительной поверхности, которую можно поместить за линзой на задней стенке темной камеры.В общении подобного рода, которое мы называем графическим, или пластическим, не участвуют ни знаки, ни сигналы, в нем нет сообщений, явно передаваемых от одного индивида другому. В процессе такого общения ничего в явном виде не передается и не сообщается. Картины и скульптуры предназначены для показа.Из этого следует, что они содержат информацию и делают ее доступной для того, кто на них смотрит. Тем не менее, они такие же человеческие творения, как и произнесенные или написанные слова языка. Они поставляют информацию, которая, подобно языковой информации, опосредствована восприятием первого наблюдателя. С их помощью нельзя пережить впечатления, так сказать, из первых рук — только из вторых.Совершенно иная информация содержится в окружающем нас океане энергии — объемлющая стимульная информация. Информация для восприятия не передается, она не состоит из сигналов и не подразумевает наличия отправителя и получателя.Окружающий мир не общается с живущими в нем наблюдателями. Зачем природе разговаривать с нами? Понимание стимула как сигнала, подлежащего интерпретации, приводит к бессмыслице, к чему-то вроде мировой души, пытающейся добраться до нас. Мир задан в структуре приходящего к нам света, а воспринимаем мы этот мир или нет — зависит от нас самих. Понять секреты природы — это вовсе не значит разгадать ее код.Оптическая информация, то есть информация, которую можно извлечь из текучего оптического строя,— это понятие, с которым мы вообще не знакомы. Потакая лености своего ума, мы пытаемся понять восприятие тем же самым способом, каким мы понимаем общение, не выходя за круг знакомых терминов.На сегодняшний день имеется громадное количество литературы, посвященной средствам массовой коммуникации. Многое из написанного на эту тему создано непрофессионалами и туманно по содержанию. У большинства из нас понятие информации сложилось в результате чтения именно такой литературы.Но это понятие информации не будет использоваться в данной книге, потому что нельзя объяснить восприятие, если рассматривать его с точки зрения передачи сообщений.Это совершенно неприемлемый путь. Скорее наоборот: мы не можем сообщить другому информацию о мире, не восприняв предварительно этот мир. И информация, которой мы располагаем при восприятии, радикально отличается от информации, которую мы передаем.
Как структурирован объемлющий свет. Предварительное рассмотрениеЕсли мы отвергаем положение о том, что окружающий мир состоит из атомов в пространстве, а свет, приходящий в точку пространства, состоит из лучей, испускаемых этими атомами, то что же мы можем этому противопоставить?Возникает соблазн представить себе окружающий мир в виде пространства, заполненного объектами, и считать, что объемлющий строй состоит из форм, образованных замкнутыми контурами в пустом поле, из «фигур и фона».В этом случае каждому объекту в пространстве соответствовала бы форма в оптическом строе. Но это далеко не лучшее предположение, и от него также следует отказаться. Не каждому объекту в пространстве соответствует форма в строе, потому что некоторые объекты скрыты за другими.Итак, чтобы окончательно закрыть этот вопрос, скажем: окружающий мир не состоит из объектов. Он состоит из земли и неба, из объектов на земле и в небе, из холмов и облаков, огней и закатов, булыжников и звезд. Не все из перечисленного можно отнести к отдельным объектам — кое-что встроено друг в друга, что-то является движущимся, а кое-что — одушевленным.Все эти разнообразные вещи — местоположения, поверхности, компоновки, движения, события, животные, люди, а также те артефакты, которые структурируют свет в точке наблюдения,— составляют окружающий мир. Строй в точке не состоит из форм в поле. Феномен «фигура-фон» вообще не применим к реальному миру.Понятие замкнутого контура, очертания, пришло из изобразительного искусства, а сам феномен — из эксперимента, в котором наблюдателю показывали рисунок с целью выяснить, что он при этом воспринимает. Но это не единственный и далеко не лучший способ изучать восприятие.
Различие между отношением метрического местоположения и отношением включения, можно проиллюстрировать следующим образом. Можно условиться задавать местоположение звезд на небе, отсчитывая градусы вправо от севера и вверх от горизонта.Но местоположение любой звезды можно считать заданным, во-первых, если известно, в какое из созвездий она входит, и, во-вторых, если известна вся картина звездного неба в целом. Аналогично оптические структуры, которые соответствуют листьям, деревьям, холмам, включены в другие, более крупные структуры.Текстура земли, конечно же, тоньше структуры созвездий, состоящих из отдельных звезд и, следовательно, в еще меньшей степени зависит от координатной системы. Если так, то восприятие направления некоторого отдельного предмета на земле, его направления «отсюда» не составляет самостоятельной проблемы. Восприятие окружающего мира не складывается из восприятий различных направлений отдельных элементов этого мира.
Хотя я назвал эту дисциплину естественной перспективой, древние называли ее perspectiva. Это латинское слово они использовали для обозначения того, что мы сейчас называем оптикой. В наше время термин перспектива стал обозначать совокупность приемов — технику создания картин.Картина является поверхностью, нарисована ли она кистью или создана с помощью фотоаппарата, и перспектива — это искусство «представления» на этой плоскости геометрических соотношений, в которых находятся естественные объекты.Художники Возрождения, открывшие способ перспективного представления, были совершенно правы, назвав этот метод искусственной перспективой. Они понимали, что ее надо отличать от естественной перспективы, которая управляет обыденным восприятием окружающего мира.За время, прошедшее с тех пор, мы научились мыслить картинами, и этот способ мышления стал настолько привычным, что мы стали забывать об этом различии. Но смешивать картинную перспективу с естественной перспективой — значит с самого начала неправильно ставить проблему зрительного восприятия.Так называемые признаки глубины на картине далеко не то же самое, что информация о компоновке поверхностей в застыв-шем объемлющем строе, хотя картинное мышление подталкивает нас к прямо противоположному выводу. Картины — это искусственные объекты для показа застывшей во времени информации.Истинность этого утверждения станет очевидной после того, как в четвертой части книги будет рассмотрена особая разновидность зрительного восприятия, опосредствованного подобного рода объектами для показа.
СОЗНАНИЕИсточники вариативной оптической структурыСуществует два регулярных и повторяющихся источника изменений в структуре объемлющего света (не считая локальных событий, которые будут рассмотрены в следующей главе). Есть, во-первых, изменения, вызванные движением точки наблюдения, и, во-вторых, изменения, вызванные движением источника освещения, обычно солнца.Первому из них выше уже было посвящено много страниц, теперь нам следует рассмотреть второй. Движение солнца по небосклону от восхода до захода в течение многих миллионов лет было основной временной закономерностью в природе. Оно является фактом экологической оптики и условием эволюции глаз у животных, обитавших на суше. Однако его значение для теории зрения еще не осознано в полной мере.
Объединенное (от двух глазниц) поле зрения — а у всех высших животных по два глаза — составляет две выборки из объемлющего строя. Они в большей или меньшей степени накладываются друг на друга (у людей в большей степени, чем, например, у лошадей), и получается, что структура этих частей строя должна быть одна и та же.Но это не совсем так, поскольку две точки наблюдения слегка разнесены, в результате чего возникает диспаратность двух структур. Эта диспаратность, или непарность, максимальна, как я отмечал выше, для контура, который является проекцией края носа животного.Край носа — самый крайний левый выступ, который видит правый глаз, и самый крайний правый выступ, который видит левый глаз. В этой максимальной непарности заключена информация о нулевой удаленности, то есть информация осознания себя в центре компоновки, простирающихся вдаль поверхностей. У горизонта непарность минимальна. Позже о диспаратности будет сказано более подробно.
Не следует путать понятие ниши для определенного вида с тем, что некоторые зоопсихологи называют феноменальным окружением вида.Нишу ошибочно принимают за тот «частный мир», «субъективный мир» или мир «сознания», в котором, как полагают, живут животные.Не вызывает сомнений, что поведение наблюдателя зависит от восприятия им окружения, но это не означает, что его поведение непосредственно связано с так называемым частным, или субъективным, или осознаваемым окружением.Жизнь живого организма тесно связана с окружением, но окружение в своем существовании не зависит от организма.
В этих опытах было показано (ив этом заключается, как я теперь считаю, их главное значение), что наблюдатели неосознанно извлекают определенное инвариантное отношение, а размер сетчаточного изображения не играет никакой роли.Независимо от того, насколько далеко находится объект, он пересекает или заслоняет одно и то же число текстурных элементов земи. Это число является инвариантным отношением. На каком бы расстоянии ни находилась веха, отношение, в котором ее делит горизонт, также является инвариантным. Это еще одно инвариантное отношение.Эти инварианты — не признаки, а информация для прямого восприятия размера. В описываемом эксперименте испытуемыми были авиаторы-стажеры, которых не интересовал перспективный вид местности и объектов.Они могли не обращать внимания на мешанину из цветов в зрительном поле, которая в течение долгого времени приводила в восхищение художников и психологов. Они стремились извлечь информацию, которая позволила бы им сравнить размеры вех, одна из которых находилась подле наблюдателя, а другая была удалена на какое-то расстояние.
Он проводил опыты с обезьянами, котятами, цыплятами, лягушками и манящими крабами. Все эти животные пытались убежать или, так же как и человек, уклониться от столкновения. В контрольных опытах животным предъявлялось не увеличение тени, а его временное обращение, то есть уменьшение. В этом случае животные либо вообще никак не реагировали, либо если и реагировали, то их реакции иначе, как забавными, назвать было нельзя.Вероятно, то, что они видели, представляло собой нечто удаляющееся и не угрожающее столкновением. Когда экран просто затенялся (или освещался), животные не реагировали. И, разумеется, не вызывал никаких реакций неизменяющийся силуэт на экране.В этом эксперименте попытки человека-наблюдателя уклониться от столкновения, как правило, угасали после нескольких повторений; у животных же угасание происходило крайне редко. Однако, хотя поведение человека изменялось, его восприятие оставалось неизменным, то есть осознание того, что нечто приближается, не угасало с повторением. Очевидно, восприятие не зависело от научения условным реакциям избегания, подкрепленным механическим столкновением.
Совосприятие своих собственных движенийДо сих пор мы имели дело с восприятием движения во внешнем мире. Теперь мы переходим к проблеме осознания наблюдателем своих собственных движений во внешнем мире, то есть к осознанию локомоции.
И наконец, можно создать экспериментальную комнату, вращающуюся вокруг вертикальной оси. Такая установка, которой располагают многие лаборатории, известна под названием оптокинетического барабана (например, Smith, Bojar, 1938). Как правило, предназначение этого устройства видят в том, чтобы изучать движения глаз у животных, однако его можно приспособить и для изучения зрительной кинестезии человека-наблюдателя.Текстурированное укрытие (чаще всего это цилиндр с вертикальными полосами) вращают вокруг животного. В результате глаз и голова как единая система совершают те же компенсаторные движения, которые совершались бы при вращении самого животного.Его и в самом деле вращают, но не механически, а оптически. Люди, участвующие в таких опытах, говорят, что они ощущают себя поворачивающимися. Однако без настоящей опорной поверхности не обойтись.В своих опытах я обнаружил, что для возникновения этой иллюзии необходимо, чтобы испытуемый не видел пола под ногами или не обращал на него внимания. Если твердо встать на ноги или хотя бы попытаться сделать это, возникает осознание того, что вне комнаты существует скрытое от взора окружение.
ВыводыБыли собраны и подытожены факты в пользу прямого восприятия изменяющейся компоновки в окружающем мире и факты в пользу прямого восприятия движения себя самого относительно окружающего мира.Осознание внешнего мира и осознание себя самого во внешнем мире, по-видимому, сопутствуют друг другу. Зрительно могут быть даны как движение-событие во внешнем мире, так и передвижение себя самого; первое — посредством локальных, второе — посредством глобальных изменений перспективной структуры объемлющего оптического строя.Всегда считалось, что зрительное восприятие движения зависит от совокупности отдельных движений стимулов по поверхности сетчатки. Если бы это было так, то нужно было бы уметь объяснить, как стимулы согласуются в процессе восприятия.В связи с необходимостью такого рода объяснений появились опыты с «группировкой» движений точек и теории так называемой кинетической глубины. Если, однако, изменение в оптическом строе обладает внутренней связностью само по себе, то его элементы не нужно согласовывать специально.
Эксперименты со зрительной кинестезией поставить в лаборатории гораздо труднее, чем эксперименты со зрительным восприятием событий.Для их проведения нужен панорамный киноэкран или псевдоокружение, подобное невидимо движущейся комнате, с помощью которого можно создавать полную иллюзию пассивной локомоции.Кроме того, всегда существует опасность эпистемологической путаницы объектов для показа с реальным окружением. Имеются, впрочем, достаточно весомые доказательства того, что теория динамической перспективы объемлющего строя применима и в случае осознания локомоции.Более того, если поворачивать псевдоокружение вокруг наблюдателя, то, подбирая соответствующим образом оси вращения, можно вызвать у него осознание качаний, наклонов и поворотов его собственного тела.
То, что видно в данный момент и с данной позиции,— это еще не все то, что видноПри старом подходе к восприятию центральным был вопрос о том, как мы можем видеть на расстоянии, и никогда не поднимался вопрос о том, как нам удается видеть прошлое и будущее.Считалось, что этот вопрос не относится к проблематике восприятия. Прошлое мы помним, а будущее — воображаем. Восприятие было всегда восприятием настоящего.Однако эта теория никогда не работала. Никто не мог ответить на вопросы, как долго длится настоящее, или чем отличается память от воображения, или когда восприятия начинают передаваться в хранилище памяти и что в нем хранится, а также ряд других вопросов, которые неизбежно возникают в связи с этим учением.В новом подходе к восприятию придается равный статус восприятию окружающего мира и совосприятию Я и подразумевается, что восприятие окружающего мира происходит вне времени, а различение настоящего, прошлого и будущего соотносится только с осознанием себя самого.
Поверхность, фиксированная в данное мгновение при данном положении глаза,— не пятно цвета, лишенное глубины, так же как и поверхности, попадающие в поле зрения в данный момент при данном положении головы,— не мозаика цветовых пятен, лишенная глубины, поскольку у этих поверхностей есть качество, которое я называл наклоном (см. предыдущую главу).Следовательно, видимое в данный момент времени неэквивалентно предположительно плоскому видимому полю, которое, если верить старой теории цветовых ощущений, можно уподобить краскам, наносимым художником на холст. Одно время я верил в то, что после определенной тренировки можно научиться видеть внешний мир, как картину или почти как картину, теперь же я в этом сомневаюсь.Процесс осознания поверхностей из данной точки в данный момент времени может быть назван узрением комнаты в отличие от видения комнаты. На рисунке дано вертикальное сечение наблюдателя и его монокулярного поля зрения.
Загадка эгоцентрического сознанияПсихологи часто рассуждают об эгоцентрическом восприятии. Эгоцентрическим субъектом считается тот, кто может видеть внешний мир только со своей точки зрения.Порой думают, что эта привычка характеризует эгоцентрическую личность.Считается, что эгоизм развивается в людях благодаря тому, что они изначально осознают свой личный опыт и им трудно научиться принимать точки зрения других.Такая линия рассуждений представляется мне теперь ошибочной. Перцепция и проприоцепция — не альтернативные и не противоположные тенденции внутреннего опыта, а дополняющие друг друга его разновидности.
ВыводыДемонстрация того, что обратимые заслонения представляют собой факт зрительного восприятия, имеет большое значение.Из этого факта следует, что заслоняющий край виден как таковой, что постоянство спрятанной поверхности тоже можно увидеть и что можно воспринимать связь между спрятанным и неспрятанным.Наличие способности осознавать скрытое и воспринимать ближнюю и дальнюю стороны любого объекта в единстве заставляет пересмотреть большинство психологических проблем.Нужно отказаться от учения, согласно которому все сознание есть память, за исключением того содержания, которое представлено в сознании в данный момент времени.То же самое нужно сделать и с теорией восприятия глубины.Нам удалось показать, что фиксация взора не так уж и важна для зрения.Оказалось возможным создание новой теории ориентации, нахождения пути и обучения месту в окружающем мире.Проблемы общественного знания, эгоцентричности и уединенности перестали казаться неразрешимыми.
Слепая область, образуемая головой и телом лошади, представляет собой маленькую часть объемлющего строя, тогда как слепая область, образуемая головой человека, гораздо больше.Эта часть составляет зрительный угол приблизительно в 180°, то есть полусферу строя. Легко понять, однако, что в действительности это не слепая область, а голова. При небольшом повороте головы лошадь способна увидеть то, что находится позади нее; человеку для этого требуется гораздо больший поворот.Но в обоих случаях наблюдатель видит в середине окружающего мира себя.Вы сомневаетесь в том, что лошадь может себя видеть? Почему бы лошади, так же как и человеку, не видеть себя, если зрение обеспечивает не только экстероцепцию, но и проприоцепцию?У лошади слепая область имеет иные очертания, нежели у человека (поля зрения у них различны), но для лошади слепая область обозначает то же самое, что и для человека.Эгорецепция и экстероцепция являются неразделимыми видами внутреннего опыта.Видение самого себя не является сложным интеллектуальным впечатлением, наоборот, оно просто и примитивно. Ортодоксальная догма, в соответствии с которой из всех животных только человек обладает самосознанием, просто-напросто неверна.
С помощью чего мы видим внешний мир!Человек не сомневается в том, что он видит окружающий мир глазами. Глаза — это органы зрения, так же как уши — органы слуха, нос — орган обоняния, язык — орган вкуса, а кожа — орган осязания.Глаз обычно рассматривают как инструмент сознания или орган мозга.Однако истина заключается в том, что глаза находятся на голове, голова — на туловище, а туловище опирается на ноги, которые в свою очередь обеспечивают положение туловища, головы и глаз относительно опорной поверхности.Зрение — это целая воспринимающая система, а не просто канал, по которому передаются ощущения (Gibson, 1966b).Мы видим окружающий мир не просто глазами, а с помощью системы «глаз-на-голове-на-теле-с-опорой-на-земле».Зрение не сидит в теле, подобно тому как, по мнению некоторых, разум размещается в мозгу.Перцептивные способности организма не стоит искать в каких-то отдельных анатомических частях, они принадлежат иерархически организованной системе.
Осознание окружающего мира и ЭгоВопреки утверждению Гельмгольца некоторые психологи настаивали на том, что человек осознает окружающий мир, расположенный позади него. Одним из них был Коффка.Он утверждал, что феноменальное пространство простирается во всех направлениях: вон там — одна стена комнаты, там — другая, там — третья, и то, что располагается позади нас,— тоже феноменальное пространство.Если стоишь у кромки обрыва спиной к нему, то отчетливо осознаешь пространство позади себя. «Поведенческое пространство не противостоит мне, а включает меня».Что же лежит между «спереди» и «сзади»? Коффка полагал, что это и есть «тот самый феноменальный объект, который мы называем Эго».Это такой же обособленный объект, как и другие объекты феноменального пространства (Koffka, 1935, с. 322). От этого описания всего лишь один шаг до теории, в соответствии с которой голова и тело наблюдателя загораживают поверхности внешнего мира, которые находятся вне заслоняющих краев поля зрения.Коффка ничего не упоминал о поворотах головы и не смог в полной мере оценить значение того факта, что спрятанное и неспрятанное могут меняться местами, но он признавал это как факт восприятия.
Видимое поле — особый род внутреннего опыта, который возникает в ответ на фиксированную выборку из объемлющего строя, то есть при фиксации головы и глаз.В чистом виде видимое поле возникает только тогда, когда открыт и фиксирован только один глаз.Видимый мир — это разновидность внутреннего опыта, возникающая, естественно, благодаря целостному объемлющему строю при условии, что смотрят вокруг обоими глазами, каждый из которых занимает свою (несколько отличающуюся от другого) точку наблюдения.Поле зрения двух глаз — это нечто вроде наложенных друг на друга поперечных сечений перекрывающихся телесных углов, фиксируемых глазами.Полю зрения одного глаза можно было бы поставить в соответствие плоскую картину, которую вырезает телесный угол этого глаза.Это соответствие имело бы тот смысл, что все, находящееся внутри телесного угла, можно было бы заменить этой картинкой и при этом феноменальное впечатление осталось бы почти тем же самым.Однако видимый мир — это такая разновидность внутреннего опыта, которая ничему не соответствует — ни картине, ни кинофильму, ни даже «панорамному» кинофильму. Видимый мир не является проекцией экологического мира.Как это может быть? Видимый мир есть результат извлечения инвариантной информации из объемлющего оптического строя посредством исследовательской деятельности зрительной системы, а осознание наблюдателем своего собственного тела во внешнем мире является составной частью внутреннего опыта.Осознание чего-то «вовне» и чего-то «здесь» является взаимодополнительным.Заслоняющие границы поля зрения образуют «здесь». Содержание и детали поля зрения являются тем, что «вовне», и чем меньше эти детали, тем дальше они находятся.
ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКОЕ ЗАМЕЧАНИЕСейчас я ни в коем случае не стал бы называть свою книгу 1950 года «Восприятие видимого мира» поскольку такое название порождает путаницу.Более удачным названием было бы «Зрительное восприятие мира».Термин видимый мир следует сохранить для обозначения того, что получается в результате осознания окружающего мира с помощью зрения.Наблюдатель, кроме того, что он воспринимает свое положение здесь по отношению к окружающему миру, воспринимает еще и свое тело как находящееся здесь же.Конечности наблюдателя внедряются в поле зрения, и даже его собственный нос представляет собой нечто вклинивающееся в поле. Без сомнения, длина человеческого носа определяет то, как он себя видит.(В этом отношении полезно сравнить Эго бабуина и Эго слона.)Нос для нас — это левосторонний край в правом поле зрения и правосторонний край в левом поле зрения. Следовательно, он вызывает особого рода субъективные ощущения, в теории бинокулярного зрения называемые двоящимся образом и представляющие собой предельный случай перекрестной диплопии.Таким образом, нос может служить теоретическим нулем для такого параметра, как расстояние от места, занимаемого наблюдателем.
ДЕКОДЕРОтличительной особенностью экологической оптики является ее динамизм.Многие экологические реалии окружающего мира находят свое отражение в структуре объемлющего света только в том случае, если эта структура динамична и рассматривается как изменяющаяся во времени.Рассмотрим, к примеру, постоянство воспринимаемых предметов при движении наблюдателя.Этот феномен столь же очевиден, сколь и непонятен, ибо постоянный предмет отображается на сетчатке во время своего движения в виде последовательного ряда изображений, каждое из которых в отдельности не позволяет судить об истинной форме предмета.Гибсон отмечает, что так же, как в этом последовательном ряде изменяющихся сетчаточных изображений есть нечто неизменное (динамический инвариант), так и в меняющемся световом объемлющем строе имеется некий инвариант, благодаря которому мы видим объект постоянным.Постоянство можно передать только через изменение — подчеркивает Гибсон.
В лаборатории с помощью подбородника3 добиваются того, чтобы испытуемый не вертел головой и не оглядывался, но без этого невозможно то, что я называю объемлющим зрением.Кроме того, подбородник не дает человеку возможности встать и походить вокруг, лишая его тем самым зрения в движении.Можно ли считать все это разными формами зрения? Я полагаю, можно. Это не только разные, но и жизненно важные виды зрения.В повседневной жизни, находясь в какой-то одной точке наблюдения, мы стремимся рассмотреть все вокруг, кроме того, нам приходится менять точки наблюдения.Узловой вопрос заключается в следующем: складывается ли естественное зрение из единиц наподобие фотографических снимков или нет?Я далеко не уверен в том, что если экспериментатор пытается заставить глаз работать так, как работает фотоаппарат, то это простейший вид зрения, даже если кадры быстро следуют друг за другом.
Я считаю, что, овладев концепцией среды, мы приходим к совершенно новому пониманию восприятия и поведения.Та самая среда, в которой могут передвигаться животные и в которой можно перемещать другие объекты, является в то же время средой, в которой распространяются свет, звук и запах, исходящие от различных источников в окружающем мире.Свет, звук и даже запах могут «заполнить» замкнутую среду.Каждая точка среды является потенциальным пунктом наблюдения для любого наблюдателя, способного смотреть, слушать или обонять. И все эти пункты наблюдения постоянно связаны друг с другом — животное может проследовать из одного пункта наблюдения в другой.Вместо геометрических точек и линий у нас есть, таким образом, пункты наблюдения и пути следования. Когда наблюдатель следует из одного пункта в другой, соответствующим образом изменяются оптическая, акустическая и химическая информация.В этом отношении любой потенциальный пункт наблюдения в среде уникален.Понятие среды, следовательно, отличается от понятия пространства, поскольку точки пространства идентичны друг другу и лишены какой бы то ни было уникальности.
Стимуляция не мгновенна.Индивид сталкивается с лучистой энергией разной длины волны, она воздействует на его кожу.Инфракрасное излучение вызывает ощущение тепла, от ультрафиолетового появляется загар, и только свет, излучение, занимающее промежуточное положение в узкой полосе между ними, попав в глаз, способен возбудить фоторецепторы.В соответствии с данными Г. Л. Уоллса, в глаз, по крайней мере в камерный глаз позвоночных в отличие от фасеточного глаза насекомых, попадает меньше половины (меньше полусферы) объемлющего света (Walls, 1942).Пара глаз, направленных в противоположные стороны, таких, например, как у кролика, получает одномоментно почти весь объемлющий свет.Как мы уже убедились, объемлющий свет структурирован.И назначение такой двойной зрительной системы состоит в том, чтобы зарегистрировать эту структуру, а точнее — инварианты этой изменяющейся структуры.Объемлющий свет обычно весьма насыщен тем, что мы называем паттернами и изменениями. В сетчаточном изображении регистрируется и то, и другое.Сетчаточное изображение представляет собой стимуляцию рецептивной поверхности, а не набор и не последовательность стимулов, каковым его обычно считают.
Рассмотрим парадокс, выраженный в следующей народной поговорке: «Чем больше меняется, тем больше остается тем же самым». Что здесь верно, а что ложно?Если меняться означает становиться иным, но не превращаться в нечто совершенно другое, то утверждение верно, и высказывание подчеркивает тот факт, что инвариантность чего бы то ни было становится более явной благодаря изменениям, а не вопреки им.Если изменяться означает становиться иным путем превращения в нечто совершенно другое, утверждение оказывается внутренне противоречивым и возникает парадокс. Но это совсем не то, что означает это слово.И конечно же, это не то, что подразумевается под изменением в объемлющем строе. Никакая упорядоченность не становится совершенно иной вследствие смещения точки наблюдения.Резкие скачки от одного к другому в этом случае невозможны. При смещении точки наблюдения возможны лишь такие вариаций структуры, которые помогают проявиться в ней тому, что этим вариациям не подвержено. Паттерн строя обычно не мелькает; формы строя не превращаются, скажем, из квадратных в треугольные.Существует много инвариантов структуры. Некоторые из них сохраняются на протяжении длинных отрезков пути следования, тогда как другие — лишь на коротких.Однако то, что я называю перспективной структурой, изменяется при любом смещении точки наблюдения — чем короче смещение, тем меньше изменение, чем больше смещение, тем изменение больше.Поскольку мы считаем, что окружающий мир никогда не повторяется при переходе из одного места в другое, остановленная перспектива уникальна в каждой неподвижной точке наблюдения, то есть для любой точки наблюдения существует одна, и только одна остановленная перспектива.В то же время инварианты структуры являются общими для всех точек наблюдения — некоторые для всех точек земного окружения в целом, некоторые — только для точек, лежащих внутри границ определенной местности, а некоторые — только для точек наблюдения, лежащих, скажем, внутри одной-единственной комнаты. Но, повторяю, инвариантная структура выделяется лучше, если застывшая перспективная структура начинает изменяться.
Экстероспецифическая информация проприоспецифической информацияЗаметьте, однако, что информация о мире, который окружает точку наблюдения, подразумевает информацию о точке наблюдения, которая окружена миром. Один вид информации подразумевает наличие другого. Далее, при обсуждении занятой точки наблюдения, первую я назову экстероспецифической информацией, а вторую — проприоспецифической информацией.Помимо того, что текучая перспективная структура задает локомоцию, каждый индивидуальный образец потока задает конкретный локомоторный путь.Это означает, что различие в перспективе между началом и концом оптических изменений задает различие в положениях между началом и концом локомоторного смещения. Более того, течение оптического потока задает маршрут, то есть пролегающий в окружающем мире локомоторный путь.Два места связаны множеством различных маршрутов. Два места задаются своими различающимися остановленными перспективами, а разные маршруты между ними соответствуют разным оптическим последовательностям между этими перспективами.Более подробно об этом будет сказано далее. Сейчас достаточно отметить, что именно на такого рода последовательной зрительной информации основано зрительное управление наблюдателем своими локомоциями, в частности такими целенаправленными локомоциями, как возвращение домой, миграция, поиск дороги, переход с одного места на другое.А нельзя ли, опустив подробности, просто сказать, что время состоит из наполняющих его событий, а пространство — из наполняющих его объектов?Я убежден — нельзя. Такая формула только закрепляет ошибку. Неправомерно метафорическое употребление слова наполнять. Время и пространство не являются пустыми хранилищами, которые надлежит наполнить, они всего-навсего призраки событий и поверхностей.Время не является еще одним, четвертым измерением пространства, как принято считать из соображений математического удобства в современной физике. Реальностью, лежащей в основе такого измерения, как время, является последовательная упорядоченность событий, а реальностью, лежащей в основе пространственных измерений, является смежная упорядоченность объектов или частей поверхности.Последовательная упорядоченность несопоставима со смежной упорядоченностью; она даже не аналогична смежной упорядоченности. Ведь упорядоченность событий изменить нельзя, тогда как упорядоченность частей — можно.Можно переставить части, но не события, так же как можно изменить расстановку мебели в комнате, но не последовательность того, что в ней происходит.
Повторяемость и неповторимостьВ потоке экологических событий всегда в той или иной степени присутствует как повторяемость, так и неповторимость.Это означает, что встречаются и случаи чистого повторения, такие, как колебания маятника или вращение часовых стрелок, и случаи неповторимости или новизны, такие, как образование облаков или перемещение песка на речной отмели.Каждый новый восход солнца подобен предыдущему и все же не похож на него, и это повторяется каждый день.Аналогичным образом организм никогда не остается таким же, каким он был только что, хотя у него есть ритмы.Это правило, касающееся событий, согласуется с общей формулой, в соответствии с которой в основе изменений лежит неизменность.
Обратимые и необратимые события.Одни экологические события представляют собой обратимые последовательности, другие — необратимые.Изменение положения можно восстановить, а изменение состояния — нет.Точнее говоря, упорядоченную последовательность кратковременных событий, из которых складывается продолжительное событие, нельзя повернуть вспять, не нарушив при этом некоторых законов экологической физики.Поломка не является чем-то обратным ремонту, и, если добиться того, чтобы казалось, будто это так, событие будет выглядеть волшебным.В этом отношении экологические события кардинально отличаются от событий, подчиняющихся формальным законам физики.Физические события, кроме тех, которые изучает термодинамика, могут с равным успехом протекать как в прямом, так и в обратном направлении.У временной переменной в физических уравнениях нет «стрелки».Из этого следует, что на самом деле так называемая временная необратимость присуща не всем, а лишь некоторым экологическим событиям.А то, что возрастание энтропии является единственным способом задания направления времени, попросту неверно.
Встроенностъ событий.Поток экологических событий состоит из естественных единиц, встроенных друг в друга,— внутри одних эпизодов содержатся другие, подчиненные им, а эти последние подчиняют себе других.Элементарный эпизод можно выбрать достаточно произвольно, и зависеть он будет не от единиц измерения, а от выбора начала и конца.Число эпизодов в последовательности нельзя перечислить, если не решено, какой эпизод считать элементарным.Эпизоды, как и поверхности, структурированы на разных уровнях.Годы и дни представляют собой естественные единицы последовательной структуры; часы, минуты и секунды — производные и искусственные единицы.Некоторые подходящие примеры встроенной иерархии последовательных событий обнаруживаются в поведении животных, и уж совсем нетрудно их найти в деятельности человека, в частности в таких чисто человеческих видах деятельности, как речь, музыка и лицедейство.Если принять идею встроенных последовательностей, можно понять, почему в некоторых случаях исход последовательности событий может неявно содержаться в ее отправном пункте, то есть как конец может присутствовать в начале, в результате чего, наблюдая начало, можно предвидеть конец.
Каким же образом оптическое возмущение соотносится с задаваемым им событием в окружающем мире и есть ли между ними вообще хоть какое-нибудь соответствие?Такое соответствие есть, и оно имеет вид последовательной упорядоченности. Начало и конец возмущения в строе в точности совпадают с началом и концом события в окружающем мире. Если события одновременны, возмущения тоже одновременны.Если событие состоит из подчиненных ему событий (так, например, падение мяча с лестницы состоит из последовательности скачков), то и возмущение состоит из подчиненных ему возмущений.Если событие плавное, такое, например, как надувание воздушного шарика, то возмущение также плавное; если событие внезапное (воздушный шарик лопается), возмущение также внезапное. Если событие единичное (мяч закатился за экран и выкатился с другой стороны), возмущение также единичное (изъятие, а затем добавление у заслоняющего края). По крайней мере я так считаю.Если в окружающем мире происходит ряд повторяющихся событий, то в объемлющем оптическом строе также происходит ряд повторяющихся возмущений. При механических событиях эти оптические возмущения обычно сопровождаются звуками, как это бывает, например, при столкновении объектов или при разрыве поверхностей.Цепь оптических возмущений идет параллельно цепи акустических возмущений. В последовательно упорядоченный поток этой информации нельзя вмешаться. В противоположность порядку смежности, которым обладает ряд объектов, последовательную упорядоченность ряда событий нельзя переупорядочить.Некоторые отдельные события из всей последовательности событий одного дня можно повернуть вспять (например, смещения), но последовательный порядок их осуществления непреложен. Именно по этой причине принято думать, что у времени есть «стрелка», и я уверен, что по этой же причине «путешествие во времени» считается мифом.
Причинная обусловленность событийОсобым видом механических событий, в которых участвуют два изолированных объекта, является столкновение.Оно состоит из двух последовательных смещений, причем первое смещение служит причиной второго.Это событие высшего порядка слагается из двух соподчиненных событий. Наглядным примером такой причинной последовательностиявляется соударение двух упругих объектов.Для неодушевленных объектов столкновение может послужить причиной не только их смещения, но и поломки, искривления, расщепления, деформации и т. п., для одушевленных объектов оно может явиться причиной ранения и всевозможных сложных реакций.Со времен Юма философы и психологи спорили о том, может такая причинность восприниматься или нет.Юм считал, что чувственно переживать можно только последовательное движение двух объектов, причинную же обусловленность одного движения другим видеть ни в коем случае нельзя.Он полагал, что воспринимать можно только последовательность, а не причинность.
Важное обстоятельство, связанное с возможностями окружающего мира, заключается в том, что они в определенном смысле объективны, реальны и физикальны в отличие от значений и смыслов, которые, как часто считают, субъективны, феноменальны и духовны.Но на самом деле предоставление возможности не является ни объективным, ни субъективным свойством; или, если хотите, оно является одновременно и тем, и другим.Понятие возможностине укладывается в узкие рамки дихотомии субъективное-объективное и помогает понять всю ее несостоятельность.Возможность в равной степени является и фактом окружающего мира, и поведенческим фактом.Это одновременно и физическое, и психическое, хотя и ни то, и ни другое.Возможность обращена и к окружающему миру, и к наблюдателю.Не следует путать понятие ниши для определенного вида с тем, что некоторые зоопсихологи называют феноменальным окружением вида.Нишу ошибочно принимают за тот «частный мир», «субъективный мир» или мир «сознания», в котором, как полагают, живут животные.Не вызывает сомнений, что поведение наблюдателя зависит от восприятия им окружения, но это не означает, что его поведение непосредственно связано с так называемым частным, или субъективным, или осознаваемым окружением.Жизнь живого организма тесно связана с окружением, но окружение в своем существовании не зависит от организма.
Воздух дает возможность дышать. Он также предоставляет возможность беспрепятственно передвигаться по земле, которая сулит опору.Если есть освещение и нет тумана, воздух делает возможным зрительное восприятие. Кроме того, он дает возможность воспринимать летучие вещества и колебательные события, носителями которых являются поля запахов и звуков.Воздушное пространство между препятствиями и объектами — это пути следования и места, где осуществляется поведение.Не совсем ясно, что представляет собой оптическая информация, задающая воздух, когда он чист и прозрачен.Эта проблема затрагивалась в 4-й главе; экспериментальные данные относительного того, как можно видеть «ничто», будут описаны в следующей главе.
Первые результаты, убеждающие в непосредственности восприятия движения в глубину, получили У. Шифф и его соавторы в 1962 году (Schiff, Caviness, Gibson, 1962). Они использовали проектор с точечным источником для формирования теней на большом мутном полупросвечивающем экране размером 6x6 футов; точка наблюдения находилась рядом с экраном.Маленький темный силуэт в центре экрана можно было увеличить за несколько секунд до таких размеров, при которых он начинал заполнять весь экран. Наблюдателю при этом казалось, что неопределенный объект надвигается на него и останавливается у самого лица. Это переживание можно с полным правом назвать зрительным столкновением.В этом опыте без какого бы то ни было механического контакта обеспечивалось наличие оптической информации о контакте. Несмотря на то что у наблюдателя не было тактильных ощущений, он непроизвольно закрывал глаза, а иногда наклонялся или отворачивался.Мне кажется, что такого рода оптическое изменение, каким бы оно ни было, следует считать «стимулом» для мигательного рефлекса, подобно струе воздуха, направленной на роговицу глаза (Gibson, 1957). Оптическое изменение, конечно, не является стимулом в обычном смысле слова. Оно является оптическим увеличением, то есть расширением усеченного угла вплоть до его теоретического предела, составляющего 180°. Это зрительный телесный угол естественной перспективы.Эксперименты показали, что размер виртуального объекта и расстояние до него были неопределенными, а его приближение — вполне определенным. После того как тень заполняла весь экран, казалось, что виртуальный объект находится «здесь», на нулевом расстоянии.Он казался не тенью на экране, а объектом, выходящим из плоскости экрана.Этого и следовало ожидать, потому что в соответствии с законами естественной перспективы, чем ближе объект к точке наблюдения, тем меньше его телесный угол отличается от полусферы объемлющего строя.
В решающем эксперименте, который проводил Г. А. Каплан, была кинетическая, а не статическая информация (Kaplan, 1969). Показывались кинокадры со случайной текстурой, которая заполняла весь экран. При этом с одной стороны от определенной линии происходило постепенное добавление (или изъятие) оптической структуры, а с другой стороны от нее структура сохранялась. Кадр за кадром снималась на фотопленку случайно текстурированная бумага, причем каждый последующий кадр отличался от предыдущего за счет тщательно производившихся срезов бумаги.Ни на одном отдельно взятом кадре не было видно никакой линии, однако с одной стороны этой невидимой линии создавалось постепенное удаление текстуры с помощью последовательного отрезания узких полос бумаги.Постепенное прибавление текстуры можно было получить, запустив пленку в обратном направлении. Никто ранее не проводил опытов с такого рода удалением или прибавлением оптической структуры.По существу, в этом опыте в выборке из оптического строя было выделено и контролировалось обратимое возмущение структуры — обратимое превращение. Оно названо превращением, а не преобразованием потому, что элементы структуры либо терялись, либо приобретались, вследствие чего нарушалось взаимно-однозначное соответствие. Что же при этом воспринималось?Все наблюдатели без исключения видели, как одна поверхность уходила за другую (или выходила из-за нее), а эта вторая поверхность закрывала (или открывала) первую. Изъятие всегда воспринималось как закрывание, а добавление — как открывание.Поверхность, скрывающаяся из виду, никогда не виделась как поверхность, перестающая существовать, а поверхность, появляющаяся в виду, никогда не воспринималась как поверхность, лишь сейчас обретающая существование. Короче говоря, у заслоняющего края одна поверхность виделась буквально позади другой.Если показ фильма прекращался и строй останавливался, то восприятие края исчезало — оно сменялось восприятием совершенно непрерывной поверхности. Если оптическое превращение возобновлялось, то опять возникало восприятие края. Однако заслоняющий край никак не был связан с «движением» изображения как такового; имело значение только добавление или изъятие, а также то, с какой стороны оно происходило.Эти результаты производят сильное впечатление. В этом опыте не было никакой неопределенности в ответах, никакого угадывания, как это бывает в обычных психофизических экспериментах. Наблюдатель видел либо край, либо обрезной край, либо кромку листа, а позади него — еще одну поверхность. Но он видел это лишь при изменении строя во времени.Скрывшаяся поверхность продолжала видеться и после того, как она скрылась, а открывшаяся казалась существовавшей и до того, как она открылась.Было бы неправильно описывать эту ситуацию таким образом, что в первом случае поверхность помнится, а во втором — предвосхищается.Лучше было бы сказать, что она воспринималась ретроспективно и проспективно.Вполне разумно считать, что восприятие простирается в прошлое и в будущее.Заметьте, однако, что считать так — значит вступать в противоречие с общепринятым учением, согласно которому восприятие ограничено настоящим.Решающая статья Каплана (Kaplan, 1969) вышла в свет одновременно с кинофильмом «Переход от видимого к невидимому: изучение оптических превращений» (Gibson, 1968) и статьей с тем же названием (Gibson e. a., 1969).Проводилось четкое различение ухода из виду и ухода в небытие, причем предполагалось, что существует информация, задающая каждый из этих случаев. Описанию этой информации посвящены 5-я и 6-я главы настоящей книги. Уход из виду представляет собой обратимое превращение, а уход в небытие — необратимое.
Предвосхищение заслоняющего краяВажность результатов эксперимента Каплана заключалась не в том, что у заслоняющего края воспринималась глубина, а в том, что воспринималось постоянство заслоняемой поверхности.Восприятие глубины в этом опыте можно осмыслить и в рамках традиционных теорий, а вот восприятие постоянства абсолютно несовместимо с ними.Только Мишотт в одной из своих экспериментальных работ столкнулся с чем-то напоминающим восприятие постоянства (Michotte, Thines, Crabbe, 1964). Им было обнаружено новое явление, которое он назвал «тоннель-феноменом», или «тоннель-эффектом»,— восприятие движущегося объекта в интервале между его вхождением в тоннель и выходом из тоннеля.Однако Мишотт не связывал этот эффект с постепенным изъятием и добавлением текстуры, которое происходит при вхождении в тоннель и при выходе из него. Он объяснял тоннель-эффект в традиционном для гештальтпсихологов стиле — присущей восприятию тенденцией к заполнению промежутков.Мишотт не представлял себе, насколько универсально явление заслонения, возникающее во время движения наблюдателя. Но он отдавал себе отчет в парадоксальности того факта, что объект может быть виден даже тогда, когда нет чувственной основы для того, чтобы его видеть.Он понимал, что «экранирование» или «закрывание» объекта — факт зрительного восприятия. Мишотт мог только предполагать, что восприятие объекта должно как-то сохраняться и после того, как прекращается приток сенсорных данных.Он не принял более радикальной гипотезы, согласно которой постоянство объекта воспринимается как особая реальность.Между постоянством воспринимаемого и восприятием постоянства — громадная разница.
Мне хотелось бы напомнить еще раз, что для обозначения того, что я назвал заслонением, можно было использовать множество других пар терминов.Здесь и далее слова спрятанный и неспрятанный употребляются в самом широком смысле (хотя у них и есть нежелательный оттенок, связанный с зарытыми в землю сокровищами!).Термины проецирующийся и непроецирующийся, используемые в 5-й главе, тоже подходят, если не считать того, что их значения связаны с формированием изображения на экране и это придает им совершенно ненужный оттенок.Варианты закрытый и незакрытый ИЛИ экранированный и не экранированный тоже годятся. Эти термины использовал Мишотт.Скрытый и открытый — тоже возможные варианты, так же как нераскрытый и раскрытый.Все эти термины обозначают различные виды заслонения. Наиболее общие термины — на виду и вне вида — противопоставляются терминам существовать и не существовать.Не следует забывать, что все эти термины обозначают обратимые превращения, то есть процессы, в результате которых нечто становится спрятанным или неспрятанным, уходит из виду или оказывается на виду.Термины исчезать и возникать употребляться не будут.Несмотря на то что эти слова широко употребительны, их многозначность способствует распространению пренебрежительного отношения к психологии восприятия.То же самое можно сказать и о словах видимый и невидимый.
Перспективный вид ведет к другому в непрерывной последовательности обратимых превращений.Коридор в лабиринте, комната в доме, улица в городе, долина в сельской местности — все они образуют места, а место часто образует перспективный вид (Gibson, 1966b, с. 206), полуукрытие, множество неспрятанных поверхностей.Перспективный вид — это то, что мы видим «отсюда», при условии, что «здесь» — это не точка, а область.Перспективные виды последовательно связаны: в конце одной аллеи начинается следующая, за выступом дверного проема открывается следующая комната, за углом дома — другая улица, за кромкой холма — долина.Переход с одного места на другое влечет за собой открытие перспективного вида впереди и закрытие перспективного вида сзади.Лабиринт или загроможденный окружающий мир позволяет выбирать перспективные виды.Следовательно, для того чтобы найти спрятанное место, необходимо видеть, какой перспективный вид откроется вслед за данным и какой заслоняющий край скрывает цель.Один перспективный вид ведет к другому в непрерывной последовательности обратимых превращений.
Гипотеза обратимых оптических преобразований и заслонений решает следующую проблему: как, несмотря на различия перспективных обликов внешнего мира для разных наблюдателей, они тем не менее воспринимают один и тот же внешний мир?Перспективная видимость не является необходимой основой восприятия.Верно, что для каждой точки наблюдения существует свой оптический строй и что в любой момент времени разные наблюдатели должны занимать различные точки.Однако наблюдатели передвигаются, и по одному и тому же пути может проследовать любой из них.Если передвигаются несколько наблюдателей, то всем им будут доступны одни и те же инварианты оптических преобразований и заслонений.В той мере, в какой наблюдатели выявляют инварианты, все они воспринимают один и тот же внешний мир.И каждому будет понятно, что его (или ее) место во внешнем мире, занимаемое в данный момент, отличается от всех других, занимаемых остальными.
Восприятие с полным всеобъемлющим, одновременным охватом невозможно.В объединенном поле зрения всегда будет какая-то брешь уже потому, что само тело наблюдателя, занимая определенное место в окружающем мире, загораживает некоторые поверхности.Если животное может в любой момент повернуть голову, то в одновременном охвате восприятия нет необходимости.Нет нужды в восприятии всего сразу, если все можно воспринять последовательно.
Исключительное внимание, которое уделяют движению глаз, и пренебрежение, проявляемое в отношении движений головы,— глубокая ошибка в фотографической теории зрения, причем этой ошибке по крайней мере сто лет.В книге «Физиологическая оптика» Гельмгольц утверждал: «Цель зрения состоит в том, чтобы в определенной последовательности видеть различные объекты или части объектов, причем видеть по возможности максимально отчетливо.Эта цель достигается с помощью такого наведения глаз, благодаря которому изображения данного объекта на обеих сетчатках проецируются в фовеа.Управление движениями глаз полностью подчинено этому конечному результату; глаза взаимодействуют друг с другом и устанавливаются таким образом, чтобы в них попало наибольшее количество света.Без этой цели (достижения четкого изображения объекта) нельзя осуществить никаких движений глаз» (Helmholtz, 1925, с. 56).Гельмгольц предполагал, что воспринимаются только те объекты и части объектов, которые попадают в фиксированное поле зрения.Он был бы весьма удивлен, услышав, что человек воспринимает все свое окружение, включая и окружающий мир позади него — ведь эта часть окружения «не является целью зрения».