Показаны записи 44191 - 44200 из 56297
Кроме того, диссоциация может осуществляться не только по размерности “субъективность — объективность”. Так, например, пациенты могут испытывать чувство отстраненности от собственных эмоций, от интеллектуальных процессов или от физического состояния. Они могут переживать прошлые и настоящие события только на одном из этих уровней. Ограничивая восприятие одним из его аспектов и диссоциируясь от иных элементов события, они могут за один раз пережить ту часть события, которую могут вынести, интегрируя эти отдельные аспекты в одно целое по мере возрастания понимания. Использование такой мозаичной реконструкции часто позволяет субъектам вспомнить отдельные аспекты события, вытесненные прежде по причине их интенсивной эмоциональной заряженности, поскольку из них следуют невыносимые когнитивные смыслы, — например, “Мамочка ненавидит меня” — или же по причине связанного с ними физического дискомфорта. Понимание, возникающее по мере того как субъект вспоминает и осознает отдельные элементы первоначальной ситуации, позволяет постепенно реинтегрировать эти элементы в новую, более объективную картину. К болезненному или трудному для восприятия материалу может быть приобретен доступ в том случае, если он будет представлен по частям или каким-либо иным способом, смягчающим его болезненность.
Так, пациент, выступающий в роли наблюдателя, в роли объективного и незаинтересованного постороннего лица, с помощью механизмов вытеснения и проекции может свободно проанализировать общую панораму своих переживаний, имея возможность распознавать ошибки и искажения без ослепляющего влияния эмоций [1948].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 4, p. 44)
Диссоциация, отстраненность или отделение субъективного от объективного — еще один в высшей степени запутанный феномен, особенно важный для эффективности некоторых специфических форм научения (например, анестезия или эмоциональная объективность), позволяющий проводить его без сопротивления и мешающих субъективных реакций.
(Erickson, 1970, p. 996)
Диссоциация эмоционального отношения от интеллектуального содержания часто способствует лучшему пониманию как того, так и другого. Гипноз позволяет создавать такую диссоциацию, а при необходимости корректировать ее [1948].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 4, p. 48)
Вы обращаете внимание пациента на то, что вполне возможно вспомнить только фактическую сторону чего-либо без его эмоциональной окрашенности, и наоборот.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 348)
Можете ли вы понять, что у вас есть два типа реагирования — интеллектуальный и эмоциональный?
(Erickson & Rossi, 1979, p. 342)
Это правдоподобное объяснение, но это “эмоциональное объяснение”, характерное для повседневной жизни — ведь повседневная жизнь не является упражнением в правилах логики [1966].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 28, p. 267)
Мы движемся по трем различным путям — интеллектуальному, эмоциональному и моторно-двигательному. У некоторых индивидов моторно-двигательная активность явно преобладает.
(Zeig, 1980, p. 52)
У нас есть как аффективная, эмоциональная, так и когнитивная, интеллектуальная жизнь. Обычно еще в детстве нас учат делать основной упор на интеллект, как будто это действительно настолько важная вещь. Но я думаю, что важны все уровни личности.
(Zeig, 1980, p. 52)
Так, пациент, выступающий в роли наблюдателя, в роли объективного и незаинтересованного постороннего лица, с помощью механизмов вытеснения и проекции может свободно проанализировать общую панораму своих переживаний, имея возможность распознавать ошибки и искажения без ослепляющего влияния эмоций [1948].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 4, p. 44)
Диссоциация, отстраненность или отделение субъективного от объективного — еще один в высшей степени запутанный феномен, особенно важный для эффективности некоторых специфических форм научения (например, анестезия или эмоциональная объективность), позволяющий проводить его без сопротивления и мешающих субъективных реакций.
(Erickson, 1970, p. 996)
Диссоциация эмоционального отношения от интеллектуального содержания часто способствует лучшему пониманию как того, так и другого. Гипноз позволяет создавать такую диссоциацию, а при необходимости корректировать ее [1948].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 4, p. 48)
Вы обращаете внимание пациента на то, что вполне возможно вспомнить только фактическую сторону чего-либо без его эмоциональной окрашенности, и наоборот.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 348)
Можете ли вы понять, что у вас есть два типа реагирования — интеллектуальный и эмоциональный?
(Erickson & Rossi, 1979, p. 342)
Это правдоподобное объяснение, но это “эмоциональное объяснение”, характерное для повседневной жизни — ведь повседневная жизнь не является упражнением в правилах логики [1966].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 28, p. 267)
Мы движемся по трем различным путям — интеллектуальному, эмоциональному и моторно-двигательному. У некоторых индивидов моторно-двигательная активность явно преобладает.
(Zeig, 1980, p. 52)
У нас есть как аффективная, эмоциональная, так и когнитивная, интеллектуальная жизнь. Обычно еще в детстве нас учат делать основной упор на интеллект, как будто это действительно настолько важная вещь. Но я думаю, что важны все уровни личности.
(Zeig, 1980, p. 52)
Известны многочисленные случаи, когда пациент просто не способен выдавать на сознательном уровне информацию, необходимую для успеха психотерапии. Этому могут препятствовать какие-либо убеждения на уровне сознательного ума, либо локализация данной информации исключительно в бессознательном, что делает ее недоступной для индивида на сознательном уровне. В любом случае может быть выгодно получать информацию непосредственно из бессознательного без ее предварительного осознавания.
Однако если просто предложить загипнотизированному индивиду сообщить на вербальном уровне необходимую информацию, это скорее всего не даст никакого результата. Большинство субъектов при общении с гипнотизером используют сознательный ум, обращаясь к сознанию, чтобы сообщить то, что они наблюдали, когда их сознание было обращено к бессознательному функционированию. Разговор с загипнотизированным пациентом напоминает попытки беседы со спящим, которому предлагают рассказать о своих сновидениях; при этом субъект будет то погружаться в сон, то выходить из него, периодически рассказывая о дальнейшем развитии сновидения. Хотя сообщений такого типа может быть вполне достаточно для понимания того, что именно переживает субъект, при этом довольно трудно адекватным образом достичь глубоко вытесненного и несущего высокую эмоциональную заряженность материала. Скорее всего, бессознательное будет продолжать предохранять сознательный ум, не давая доступа к необходимой информации, либо же сам сознательный ум начнет отрицать или искажать предоставляемую ему информацию.
Проекция в будущее может быть использована и для получения доступа к глубоко вытесненной информации. Проецирование пациентов в будущее, за пределы того момента, когда вытесненное выходит на поверхность, дает им возможность представить себе возможное положительное разрешение своих проблем и беспристрастно описать происходящее так, как если бы вытеснение было ликвидировано, а эмоциональные барьеры преодолены — по крайней мере, с точки зрения воображаемой будущей перспективы. Поэтому субъекту предлагается просто вспоминать и описывать то, что уже произошло. Желательно внушить или вызвать амнезию на такие воспоминания, чтобы предохранить сознательный ум и позволить вытесненному материалу оставаться вытесненным до тех пор, пока сознательный ум не будет готов к его восприятию. Гипнотерапевт в результате сможет понять, на что лучше всего направлять внимание пациента.
Сознательные фантазии не связаны с реальностью, самодостаточны и являются, по сути, эмоционально окрашенными мечтами о желаемом.
Однако бессознательные фантазии принадлежат к иному типу психологического функционирования. Они не самодостаточны и не отделены от реальности. Скорее, это в различной степени сформулированные психологические конструкции, которые бессознательное при наличии возможности готово сделать частью реальности. Они являются не мечтами о желаемом, а реальными намерениями, проявляющимися в подходящее время.
(Erickson, 1954c, pp. 281—282)
Процедура гипнотически вызываемой переориентации на прошлые события делает возможным оживление прошлых переживаний — как будто индивид действительно снова проходит через них, исключая таким образом влияние иных, обретенных позднее перспектив и вторичных эмоциональных реакций, возникающих в нормальном бодрствующем состоянии. Так, переориентация на прошлое позволяет “оживить” переживания в более упорядоченной последовательности и с большими подробностями, чем это возможно в обычном бодрствующем состоянии [1937].
(Erickson, 1980, Vol. III, 6, p. 52)
При гипнотическом внушении совершенно нормальные взрослые люди могут претерпевать регрессию буквально до состояния маленького ребенка, с проявлением не только интеллектуальных и эмоциональных паттернов реагирования, но даже и мышечных рефлексов [1939].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 1, p. 11)
Однако если просто предложить загипнотизированному индивиду сообщить на вербальном уровне необходимую информацию, это скорее всего не даст никакого результата. Большинство субъектов при общении с гипнотизером используют сознательный ум, обращаясь к сознанию, чтобы сообщить то, что они наблюдали, когда их сознание было обращено к бессознательному функционированию. Разговор с загипнотизированным пациентом напоминает попытки беседы со спящим, которому предлагают рассказать о своих сновидениях; при этом субъект будет то погружаться в сон, то выходить из него, периодически рассказывая о дальнейшем развитии сновидения. Хотя сообщений такого типа может быть вполне достаточно для понимания того, что именно переживает субъект, при этом довольно трудно адекватным образом достичь глубоко вытесненного и несущего высокую эмоциональную заряженность материала. Скорее всего, бессознательное будет продолжать предохранять сознательный ум, не давая доступа к необходимой информации, либо же сам сознательный ум начнет отрицать или искажать предоставляемую ему информацию.
Проекция в будущее может быть использована и для получения доступа к глубоко вытесненной информации. Проецирование пациентов в будущее, за пределы того момента, когда вытесненное выходит на поверхность, дает им возможность представить себе возможное положительное разрешение своих проблем и беспристрастно описать происходящее так, как если бы вытеснение было ликвидировано, а эмоциональные барьеры преодолены — по крайней мере, с точки зрения воображаемой будущей перспективы. Поэтому субъекту предлагается просто вспоминать и описывать то, что уже произошло. Желательно внушить или вызвать амнезию на такие воспоминания, чтобы предохранить сознательный ум и позволить вытесненному материалу оставаться вытесненным до тех пор, пока сознательный ум не будет готов к его восприятию. Гипнотерапевт в результате сможет понять, на что лучше всего направлять внимание пациента.
Сознательные фантазии не связаны с реальностью, самодостаточны и являются, по сути, эмоционально окрашенными мечтами о желаемом.
Однако бессознательные фантазии принадлежат к иному типу психологического функционирования. Они не самодостаточны и не отделены от реальности. Скорее, это в различной степени сформулированные психологические конструкции, которые бессознательное при наличии возможности готово сделать частью реальности. Они являются не мечтами о желаемом, а реальными намерениями, проявляющимися в подходящее время.
(Erickson, 1954c, pp. 281—282)
Процедура гипнотически вызываемой переориентации на прошлые события делает возможным оживление прошлых переживаний — как будто индивид действительно снова проходит через них, исключая таким образом влияние иных, обретенных позднее перспектив и вторичных эмоциональных реакций, возникающих в нормальном бодрствующем состоянии. Так, переориентация на прошлое позволяет “оживить” переживания в более упорядоченной последовательности и с большими подробностями, чем это возможно в обычном бодрствующем состоянии [1937].
(Erickson, 1980, Vol. III, 6, p. 52)
При гипнотическом внушении совершенно нормальные взрослые люди могут претерпевать регрессию буквально до состояния маленького ребенка, с проявлением не только интеллектуальных и эмоциональных паттернов реагирования, но даже и мышечных рефлексов [1939].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 1, p. 11)
Приобретаемый в гипнотическом состоянии эмоционально корригирующий опыт, каким бы простым он ни казался, является весьма сложной реорганизацией субъективных переживаний. Эта реорганизация может быть запущена очень просто, а затем она мягко направляется на достижение терапевтических целей. Принципиально важное значение имеет внимательность психотерапевта к поведению пациента и понимание того, что в гипнозе можно отсрочить, даже остановить и отменить то, что имеет место в действительности, и модифицировать или усилить структурированную ситуацию, ведущую к достижению терапевтической цели [1965].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 58, p. 524)
Эмоционально корригирующий опыт может заметно отличаться у разных индивидов в зависимости от их проблем. Принципиально важная задача состоит в структурировании психотерапевтической ситуации таким образом, чтобы все эмоции были значительно усилены, поведение заторможено и потребность в поведении усилена. Тогда и только тогда возникает возможность направленного поведения, имеющего особенно важное значение [1965].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 58, p. 523)
Многие эмоциональные проблемы легче разрешить, если в этом не будет участвовать сознательный ум.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 173)
Кроме того, пациентам необходимо предоставить возможность проецировать результаты своих бессознательных психотерапевтических усилий на уровень сознательного ума наиболее удобным для них способом и в наиболее удобное для них время. Иногда психотерапия, происходящая на бессознательном уровне, остается все время бессознательной. При этом ни психотерапевт, ни пациент не будут точно знать, что именно происходило и какие действующие силы вовлечены в эти процессы. Единственное, что им известно: бессознательное получило возможность справиться с проблемой и произошло желаемое изменение в эмоциях, мыслях и поведении. Иногда пациент может осознавать бессознательные проявления, неизвестные психотерапевту, и наоборот. Обычно со временем и психотерапевт, и пациент могут предложить определенные объяснения хода терапии и терапевтических изменений, но поступать таким образом следует лишь в том случае, если это будет полезно для пациента.
Пациентке внушалось, что все ее потребности могут быть удовлетворены адекватным и приятным для нее образом, вызывающим интерес и не приводящим к каким-либо эмоциональным последствиям. Ей предлагалось принять такую возможность, даже если она на самом деле не знала, что все это значит [примерно 50-е годы].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 44, p. 389)
Между сознательной и бессознательной системами мыслей и чувств, связанной с образами родителей, была установлена прямая связь... Это привело к почти немедленному освобождению от невротических и эмоциональных симптомов, серьезно беспокоивших пациента [1938].
(Erickson, 1980, Vol. III, 17, p. 176)
(Erickson, 1980, Vol. IV, 58, p. 524)
Эмоционально корригирующий опыт может заметно отличаться у разных индивидов в зависимости от их проблем. Принципиально важная задача состоит в структурировании психотерапевтической ситуации таким образом, чтобы все эмоции были значительно усилены, поведение заторможено и потребность в поведении усилена. Тогда и только тогда возникает возможность направленного поведения, имеющего особенно важное значение [1965].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 58, p. 523)
Многие эмоциональные проблемы легче разрешить, если в этом не будет участвовать сознательный ум.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 173)
Кроме того, пациентам необходимо предоставить возможность проецировать результаты своих бессознательных психотерапевтических усилий на уровень сознательного ума наиболее удобным для них способом и в наиболее удобное для них время. Иногда психотерапия, происходящая на бессознательном уровне, остается все время бессознательной. При этом ни психотерапевт, ни пациент не будут точно знать, что именно происходило и какие действующие силы вовлечены в эти процессы. Единственное, что им известно: бессознательное получило возможность справиться с проблемой и произошло желаемое изменение в эмоциях, мыслях и поведении. Иногда пациент может осознавать бессознательные проявления, неизвестные психотерапевту, и наоборот. Обычно со временем и психотерапевт, и пациент могут предложить определенные объяснения хода терапии и терапевтических изменений, но поступать таким образом следует лишь в том случае, если это будет полезно для пациента.
Пациентке внушалось, что все ее потребности могут быть удовлетворены адекватным и приятным для нее образом, вызывающим интерес и не приводящим к каким-либо эмоциональным последствиям. Ей предлагалось принять такую возможность, даже если она на самом деле не знала, что все это значит [примерно 50-е годы].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 44, p. 389)
Между сознательной и бессознательной системами мыслей и чувств, связанной с образами родителей, была установлена прямая связь... Это привело к почти немедленному освобождению от невротических и эмоциональных симптомов, серьезно беспокоивших пациента [1938].
(Erickson, 1980, Vol. III, 17, p. 176)
Несмотря на возможную пользу от применения гипноза, Эриксон неоднократно подчеркивал, что действие гипноза отнюдь не является каким-то чудом. Необходимо отметить, что гипноз не стоит использовать для прямого внушения или требования от человека желаемых изменений в личности, эмоциях и поведении. Такой подход обычно бывает бесполезным или же вызывает в лучшем случае лишь кратко¬временные изменения. Поэтому гипноз следует использовать для стимулирования процесса обучения и для психотерапевтической трансформации, необходимой для того, чтобы желаемые изменения происходили естественным образом и были долговременными. Все изменения в структуре личности, в представлениях, эмоциях или поведении должны быть следствием обучения, возникающего во время гипноза, а не прямым результатом конкретного гипнотического внушения.
Гипноз не является волшебным средством, хотя его результаты действительно иногда могут показаться магическими. Это просто эффективный способ, с помощью которого индивид может, использувя тщательно продуманные внушения, постепенно вызывать новые формы поведения, эмоциональных реакций и понимания, которые невозможно (или почти невозможно) получить в обычном бодрствующем состоянии, в котором внимание субъекта, направляемое на определенную область, не может быть таким полным и фиксированным, как при гипнозе.
(Erickson, 1941b, p. 17)
Вам следует понять, что гипноз позволяет возвратиться к определенным идеям, к пережитым ранее страху и тревожности таким образом, что у пациента практически никогда нет необходимости испытывать чрезмерный страх, дистресс или эмоциональный дискомфорт.
(Erickson & Rossi, 1981, p. 5)
Гипноз не является волшебным средством, хотя его результаты действительно иногда могут показаться магическими. Это просто эффективный способ, с помощью которого индивид может, использувя тщательно продуманные внушения, постепенно вызывать новые формы поведения, эмоциональных реакций и понимания, которые невозможно (или почти невозможно) получить в обычном бодрствующем состоянии, в котором внимание субъекта, направляемое на определенную область, не может быть таким полным и фиксированным, как при гипнозе.
(Erickson, 1941b, p. 17)
Вам следует понять, что гипноз позволяет возвратиться к определенным идеям, к пережитым ранее страху и тревожности таким образом, что у пациента практически никогда нет необходимости испытывать чрезмерный страх, дистресс или эмоциональный дискомфорт.
(Erickson & Rossi, 1981, p. 5)
Если задуматься о сущности техники наведения гипноза, то это довольно простая вещь, требующая прежде всего достаточного количества времени, терпения и внимательного отношения к потребностям субъекта, его личности и эмоциональным реакциям.
(Erickson, 1941b, p. 14)
Использование всех форм поведения и эмоций, проявляемых субъектом во время гипноза, является фундаментальным принципом эриксоновского подхода к психотерапии. Все, что субъект делает, чувствует или думает, может быть использовано для обретения им гипнотического опыта. Проявления сопротивления могут поощряться и направляться на осуществление гипнотического наведения. Враждебность пациента, постоянная двигательная активность, неконтролируемый смех и беспокойство — все это оказывается проблемой только в том случае, если гипнотизер считает, что существует единственно правильный способ входить в гипнотическое состояние. Если субъект согласился участвовать в гипнозе или даже просто вошел в кабинет гипнотизера, то гипнотизер должен принимать все его поступки. Поведенческие проявления субъекта необходимо рассматривать как проявление тех же обстоятельств, которые побудили их обратиться к гипнозу. Поэтому все эти проявления следует принимать и творчески использовать при погружении субъекта в гипнотическое состояние.
Техники, столь эффективно применимые к различным пациентам, в сущности, служат лишь фиксации их внимания, помещая субъектов в ситуацию, когда они извлекают из слов гипнотизера определенное значение, соответствующее паттернам мышления и понимания данного пациента, их эмоциям и желаниям, воспоминаниям, идеям, полученному ранее опыту научения и паттернами реагирования на стимулы. Фактически автор этих строк не инструктирует пациентов [1964].
(Erickson, 1980, Vol. I, 13, p. 329)
Я должен по мере возможности осознавать различные эмоциональные состояния пациента, направлять их и использовать так, чтобы внимание субъекта было направлено на меня, а не на что-либо иное [1966].
(Erickson, 1980, Vol. II, 34, p. 351)
Как уже отмечалось ранее, большинство людей входят в легкий транс (или в состояние задумчивости) и выходят из него по несколько раз в день. Определенные внутренние ощущения, мысли, воспоминания или образы на некоторое время привлекают к себе внимание, а осознавание окружающего мира ослабевает. Наведение гипноза осуществляется с использованием этого естественного процесса. Поэтому гипнотизер заинтересован в том, чтобы помочь субъекту сосредоточить свое внимание на происходящем внутри — на физических ощущениях, воспоминаниях, эмоциях, мыслях или образах. При этом гипнотизер может говорить или делать что-либо, что вызывает возникновение захватывающего внутреннего события, заранее зная о том, что оно автоматически привлечет внимание субъекта. В ином случае пациенту может быть предложено направить внимание на внутренние события, которые он сам вызвал, либо являющиеся естественным следствием состояния релаксации — например, чувство тяжести или сонливости.
(Erickson, 1941b, p. 14)
Использование всех форм поведения и эмоций, проявляемых субъектом во время гипноза, является фундаментальным принципом эриксоновского подхода к психотерапии. Все, что субъект делает, чувствует или думает, может быть использовано для обретения им гипнотического опыта. Проявления сопротивления могут поощряться и направляться на осуществление гипнотического наведения. Враждебность пациента, постоянная двигательная активность, неконтролируемый смех и беспокойство — все это оказывается проблемой только в том случае, если гипнотизер считает, что существует единственно правильный способ входить в гипнотическое состояние. Если субъект согласился участвовать в гипнозе или даже просто вошел в кабинет гипнотизера, то гипнотизер должен принимать все его поступки. Поведенческие проявления субъекта необходимо рассматривать как проявление тех же обстоятельств, которые побудили их обратиться к гипнозу. Поэтому все эти проявления следует принимать и творчески использовать при погружении субъекта в гипнотическое состояние.
Техники, столь эффективно применимые к различным пациентам, в сущности, служат лишь фиксации их внимания, помещая субъектов в ситуацию, когда они извлекают из слов гипнотизера определенное значение, соответствующее паттернам мышления и понимания данного пациента, их эмоциям и желаниям, воспоминаниям, идеям, полученному ранее опыту научения и паттернами реагирования на стимулы. Фактически автор этих строк не инструктирует пациентов [1964].
(Erickson, 1980, Vol. I, 13, p. 329)
Я должен по мере возможности осознавать различные эмоциональные состояния пациента, направлять их и использовать так, чтобы внимание субъекта было направлено на меня, а не на что-либо иное [1966].
(Erickson, 1980, Vol. II, 34, p. 351)
Как уже отмечалось ранее, большинство людей входят в легкий транс (или в состояние задумчивости) и выходят из него по несколько раз в день. Определенные внутренние ощущения, мысли, воспоминания или образы на некоторое время привлекают к себе внимание, а осознавание окружающего мира ослабевает. Наведение гипноза осуществляется с использованием этого естественного процесса. Поэтому гипнотизер заинтересован в том, чтобы помочь субъекту сосредоточить свое внимание на происходящем внутри — на физических ощущениях, воспоминаниях, эмоциях, мыслях или образах. При этом гипнотизер может говорить или делать что-либо, что вызывает возникновение захватывающего внутреннего события, заранее зная о том, что оно автоматически привлечет внимание субъекта. В ином случае пациенту может быть предложено направить внимание на внутренние события, которые он сам вызвал, либо являющиеся естественным следствием состояния релаксации — например, чувство тяжести или сонливости.
Как уже упоминалось ранее, когда внимание субъекта сконцентрировано и обращено вовнутрь, оно оказывается полностью поглощенным внутренними событиями и направлено на субъективную реальность, создаваемую этими событиями. Внутренние мысли и образы оказываются настолько всепоглощающими и убедительными, что становятся неотличимыми от внешней реальности. Субъект реагирует на данные переживания так, как будто они являются реальными, в то время как действительные явления в этот момент обычно игнорируются.
Такое проявление воспоминаний, идей, эмоций и ранее скрытых возможностей, заслоняющих собой реальность, Эриксон называл “оживлением”. Воспоминание, воображаемое событие или просто упоминание о происходившем может переживаться настолько ярко, что кажется реальным. Процесс “оживления” ответственен за большую часть происходящих во время гипноза феноменов, поэтому для гипнотизера важно иметь возможность влиять на них. Описанное ранее стимулирование способности к реагированию и внушаемости дает возможность гипнотизеру особым образом управлять сознанием или создавать внутренние события, которые могут “оживать” в переживаниях субъектов, возникающих во время гипноза и кажущихся реальными. Могут быть оживлены прошлые события, а происходящие в настоящий момент события могут быть восприняты совершенно по-иному. Все ощущения и восприятия усиливаются, искажаются, игнорируются или замещаются ощущениями и восприятиями, возникающими исключительно на основе переживания внутренних событий. Такое использование естественных паттернов воспоминаний, мыслей и реакций для стимулирования опыта альтернативной или гипнотической реальности весьма характерно для эриксоновской гипнотерапии.
Этот процесс является своего рода оживлением воспоминаний и идей, происходящим настолько эффективно, что такие воспоминания начинают субъективно переживаться как реальные внешние события, а не как внутренние процессы. Последующее влияние переживаний таково, как будто события действительно происходили реально.
(Erickson, 1954b, р.23)
Происходящие при этом психологические процессы состоят, в сущности, в оживлении воспоминаний, идей и эмоций — так же как и любого другого приобретенного опыта, — и они субъективно переживаются так, как будто вызваны реальными внешними событиями, а не внутренними процессами.
(Erickson, 1970, р. 996)
Регрессия или возвращение к более ранним и простым паттернам поведения характерна для всех видов транса и может быть использована и усилена до весьма значительной степени. В трансе существует тенденция к проявлению “буквальности” и детского типа понимания субъекта, в том числе изменение его почерка и других форм двигательной активности, а также переход к тем типам эмоциональных отношений, которые были свойственны более раннему возрасту.
(Erickson, 1954b, p. 23)
Поведение, возникающее в состоянии транса, характеризуется простотой, прямотой и буквальностью понимания, действий и эмоционального реагирования во время гипноза, напоминающей детскую.
(Erickson, 1970, p. 996)
Вы можете видеть, что по время гипноза поведение субъекта на всех уровнях оказывается гораздо более простым, чем обычное поведение взрослого человека. Отличается все — как вы ходите, как пишете, как говорите. Ваша реакция на все вещи, так же как и эмоции, оказывается гораздо более простой. Потом все это оказывается скрытым за оболочкой внешних проявлений культуры, присущей взрослым людям.
(ASCH, 1980, Запись лекции 8.08.1964)
Такое проявление воспоминаний, идей, эмоций и ранее скрытых возможностей, заслоняющих собой реальность, Эриксон называл “оживлением”. Воспоминание, воображаемое событие или просто упоминание о происходившем может переживаться настолько ярко, что кажется реальным. Процесс “оживления” ответственен за большую часть происходящих во время гипноза феноменов, поэтому для гипнотизера важно иметь возможность влиять на них. Описанное ранее стимулирование способности к реагированию и внушаемости дает возможность гипнотизеру особым образом управлять сознанием или создавать внутренние события, которые могут “оживать” в переживаниях субъектов, возникающих во время гипноза и кажущихся реальными. Могут быть оживлены прошлые события, а происходящие в настоящий момент события могут быть восприняты совершенно по-иному. Все ощущения и восприятия усиливаются, искажаются, игнорируются или замещаются ощущениями и восприятиями, возникающими исключительно на основе переживания внутренних событий. Такое использование естественных паттернов воспоминаний, мыслей и реакций для стимулирования опыта альтернативной или гипнотической реальности весьма характерно для эриксоновской гипнотерапии.
Этот процесс является своего рода оживлением воспоминаний и идей, происходящим настолько эффективно, что такие воспоминания начинают субъективно переживаться как реальные внешние события, а не как внутренние процессы. Последующее влияние переживаний таково, как будто события действительно происходили реально.
(Erickson, 1954b, р.23)
Происходящие при этом психологические процессы состоят, в сущности, в оживлении воспоминаний, идей и эмоций — так же как и любого другого приобретенного опыта, — и они субъективно переживаются так, как будто вызваны реальными внешними событиями, а не внутренними процессами.
(Erickson, 1970, р. 996)
Регрессия или возвращение к более ранним и простым паттернам поведения характерна для всех видов транса и может быть использована и усилена до весьма значительной степени. В трансе существует тенденция к проявлению “буквальности” и детского типа понимания субъекта, в том числе изменение его почерка и других форм двигательной активности, а также переход к тем типам эмоциональных отношений, которые были свойственны более раннему возрасту.
(Erickson, 1954b, p. 23)
Поведение, возникающее в состоянии транса, характеризуется простотой, прямотой и буквальностью понимания, действий и эмоционального реагирования во время гипноза, напоминающей детскую.
(Erickson, 1970, p. 996)
Вы можете видеть, что по время гипноза поведение субъекта на всех уровнях оказывается гораздо более простым, чем обычное поведение взрослого человека. Отличается все — как вы ходите, как пишете, как говорите. Ваша реакция на все вещи, так же как и эмоции, оказывается гораздо более простой. Потом все это оказывается скрытым за оболочкой внешних проявлений культуры, присущей взрослым людям.
(ASCH, 1980, Запись лекции 8.08.1964)
Для обоих пациентов использование чувства тревожности на протяжении достаточно длительного времени и его трансформация создает психотерапевтическое разрешение, выражающееся в нормальных эмоциях, позволяющих пациенту адекватно приспосабливаться к окружающим условиям.
(Erickson, 1954d, p. 116)
Стимулирование психотерапевтических изменений при эриксоновском подходе предполагало использование умений, которые в некотором смысле могут быть названы механическими. Эти довольно сложные, комплексные умения требуют обширных наблюдений и большого опыта. В сущности, всю психотерапию можно считать равносильной своего рода нажатию некоторых перцептивных, эмоциональных и поведенческих кнопок, с помощью чего психотерапевт с уверенностью достигает желаемых изменений у пациента и обретения новых навыков. По мере накопления опыта работы психотерапевт становится настолько хорошо знакомым с общими типами человеческих действий, со специфическими типами мотивации и паттернами ответной реакции, слов и действий пациентов, что своими словами и действиями в самом деле может просто “нажать на кнопку”, вызывающую такой опыт, который будет создавать желаемую реакцию.
Проблема, с которой сталкиваются психотерапевты, состоит в необходимости найти ответ, как сделать или сказать нечто такое, что будет способствовать возникновению у пациента полезного для него опыта. Цель состоит в том, чтобы воссоединить пациента с его скрытыми возможностями, не используемыми вообще или используемыми неправильно, и таким образом подтолкнуть его к переоценке своих убеждений и изменению неуместных форм поведения. Вне зависимости от того, какие именно аспекты реальности требуют более объективной реакции, задача психотерапевта состоит в том, чтобы дать пациенту возможность обрести опыт, который будет способствовать его росту в том поведенческом, эмоциональном или интеллектуальном направлении, в котором до того он не мог или не желал идти.
Способ решения данной проблемы, предложенный Эриксоном, состоял в его готовности принимать и использовать формы ответной реакции, являющиеся для пациента типичными и нормальными. Он пытался использовать все установки, интересы, эмоции или симптомы пациента. Если у пациента преобладало чувство гнева, Эриксон использовал гнев. Если пациент проявлял чувство гордости, необходимо было использовать это чувство. Если пациент интересовался садоводством или путешествиями, Эриксон использовал и эту его особенность. Он использовал даже манеру речи клиентов. Таким образом, Эриксон позволял своим пациентам самим определить преобладающие характеристики психотерапевтического контекста, а затем использовал эти характеристики для порождения психотерапевтического опыта.
(Erickson, 1954d, p. 116)
Стимулирование психотерапевтических изменений при эриксоновском подходе предполагало использование умений, которые в некотором смысле могут быть названы механическими. Эти довольно сложные, комплексные умения требуют обширных наблюдений и большого опыта. В сущности, всю психотерапию можно считать равносильной своего рода нажатию некоторых перцептивных, эмоциональных и поведенческих кнопок, с помощью чего психотерапевт с уверенностью достигает желаемых изменений у пациента и обретения новых навыков. По мере накопления опыта работы психотерапевт становится настолько хорошо знакомым с общими типами человеческих действий, со специфическими типами мотивации и паттернами ответной реакции, слов и действий пациентов, что своими словами и действиями в самом деле может просто “нажать на кнопку”, вызывающую такой опыт, который будет создавать желаемую реакцию.
Проблема, с которой сталкиваются психотерапевты, состоит в необходимости найти ответ, как сделать или сказать нечто такое, что будет способствовать возникновению у пациента полезного для него опыта. Цель состоит в том, чтобы воссоединить пациента с его скрытыми возможностями, не используемыми вообще или используемыми неправильно, и таким образом подтолкнуть его к переоценке своих убеждений и изменению неуместных форм поведения. Вне зависимости от того, какие именно аспекты реальности требуют более объективной реакции, задача психотерапевта состоит в том, чтобы дать пациенту возможность обрести опыт, который будет способствовать его росту в том поведенческом, эмоциональном или интеллектуальном направлении, в котором до того он не мог или не желал идти.
Способ решения данной проблемы, предложенный Эриксоном, состоял в его готовности принимать и использовать формы ответной реакции, являющиеся для пациента типичными и нормальными. Он пытался использовать все установки, интересы, эмоции или симптомы пациента. Если у пациента преобладало чувство гнева, Эриксон использовал гнев. Если пациент проявлял чувство гордости, необходимо было использовать это чувство. Если пациент интересовался садоводством или путешествиями, Эриксон использовал и эту его особенность. Он использовал даже манеру речи клиентов. Таким образом, Эриксон позволял своим пациентам самим определить преобладающие характеристики психотерапевтического контекста, а затем использовал эти характеристики для порождения психотерапевтического опыта.
Нет какой-либо тайной формулы, открывающей секрет, как именно психотерапевт должен использовать эмоции пациента; это умение можно развить в себе только с помощью практики. Попытки стимулировать мотивирующие эмоции или интересы других людей и направить эту мотивацию на выполнение каких-либо конкретных действий могут оказаться увлекательной и продуктивной игрой. Большинство психотерапевтов хотели бы не просто ждать, прока пациент примет решение об изменении или пускаться с ним в теоретические дискуссии о необходимости изменений, а делать что-то еще. Полезной альтернативой может служить использование существующих форм мотивации.
В основе всей психотерапевтической процедуры лежит использование эмоций пациентов. Каждое новое действие, предпринятое психотерапевтом, способствует выявлению эмоциональных реакций, отношений и состояний — иногда приятных, но чаще нет, — и они используются для интенсификации и ускорения обучения пациентки, стимулируя ее усилия [1964].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 31, p. 312)
Основание решения автора состоит в том, что пациент имеет хорошо развитый паттерн фрустрации и отчаяния, который при правильном его применении может быть конструктивно использован как мотивирующая сила в создании ответной реакции, обладающей сильной эмоциональной окрашенностью и ведущей к обучению действительно новым формам самовыражения [1963].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 30, p. 289)
Извлечение пользы из фрустрации и отчаяния пациентки может быть достигнуто с помощью принятия мер, которые, возможно, помогут в использовании сильных эмоциональных влечений для достижения полезного результата путем активации большого количества различных паттернов ответной реакции и мотивирующих форм обучения [1963].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 31, p. 311)
Симптоматика пациентов, как и все другие аспекты их способа реагирования, также может стать средством психотерапии. Симптомы часто могут быть использованы для того, чтобы вызвать процесс психотерапевтических изменений или же могут быть трансформированы в более полезные и поддающиеся управлению формы реагирования пациента. Тревожность, фобии, мании и другие симптомы оказываются важными и неизбежными чертами переживаний индивида. И вместо того, чтобы пытаться подавлять или переоценивать симптомы, следует научиться использовать их для целей психотерапии. Лежащая в основе данных симптомов психологическая, эмоциональная и поведенческая энергия при ее творческом использовании может становиться источником побудительных импульсов, ведущих к изменению. Даже явно патологические симптомы временами следует принимать как необходимые качества личности данного индивида. И вместо того, чтобы уделять чрезвычайно большое количество времени и энергии реорганизации личности пациента и устранению симптомов, более мудрым будет преобразование лежащих в основе симптомов форм патологии в менее деструктивное поведение. Так, например, перемещение локализации истерического паралича правой руки в паралич третьего сустава мизинца левой руки можно считать вполне удовлетворительным решением проблемы. Ненависть к психотерапевту становится удовлетворительной альтернативой ненависти ко всем людям. Трансформация патологических мыслей, эмоций и форм поведения в те или иные менее значительные проявления также нередко служит наиболее реалистичным решением.
В основе всей психотерапевтической процедуры лежит использование эмоций пациентов. Каждое новое действие, предпринятое психотерапевтом, способствует выявлению эмоциональных реакций, отношений и состояний — иногда приятных, но чаще нет, — и они используются для интенсификации и ускорения обучения пациентки, стимулируя ее усилия [1964].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 31, p. 312)
Основание решения автора состоит в том, что пациент имеет хорошо развитый паттерн фрустрации и отчаяния, который при правильном его применении может быть конструктивно использован как мотивирующая сила в создании ответной реакции, обладающей сильной эмоциональной окрашенностью и ведущей к обучению действительно новым формам самовыражения [1963].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 30, p. 289)
Извлечение пользы из фрустрации и отчаяния пациентки может быть достигнуто с помощью принятия мер, которые, возможно, помогут в использовании сильных эмоциональных влечений для достижения полезного результата путем активации большого количества различных паттернов ответной реакции и мотивирующих форм обучения [1963].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 31, p. 311)
Симптоматика пациентов, как и все другие аспекты их способа реагирования, также может стать средством психотерапии. Симптомы часто могут быть использованы для того, чтобы вызвать процесс психотерапевтических изменений или же могут быть трансформированы в более полезные и поддающиеся управлению формы реагирования пациента. Тревожность, фобии, мании и другие симптомы оказываются важными и неизбежными чертами переживаний индивида. И вместо того, чтобы пытаться подавлять или переоценивать симптомы, следует научиться использовать их для целей психотерапии. Лежащая в основе данных симптомов психологическая, эмоциональная и поведенческая энергия при ее творческом использовании может становиться источником побудительных импульсов, ведущих к изменению. Даже явно патологические симптомы временами следует принимать как необходимые качества личности данного индивида. И вместо того, чтобы уделять чрезвычайно большое количество времени и энергии реорганизации личности пациента и устранению симптомов, более мудрым будет преобразование лежащих в основе симптомов форм патологии в менее деструктивное поведение. Так, например, перемещение локализации истерического паралича правой руки в паралич третьего сустава мизинца левой руки можно считать вполне удовлетворительным решением проблемы. Ненависть к психотерапевту становится удовлетворительной альтернативой ненависти ко всем людям. Трансформация патологических мыслей, эмоций и форм поведения в те или иные менее значительные проявления также нередко служит наиболее реалистичным решением.
При психотерапии важно делать то, что является наиболее важным для пациента и выражает его мысли и эмоции. Задача психотерапевта состоит не в том, чтобы обращать в свою веру пациента. Нет ни одного пациента, который бы действительно полностью понимал психотерапевта и нуждался в таком понимании. Необходимо не это, а такое развитие психотерапевтической ситуации, которое позволит пациенту использовать собственные мысли и эмоции так, чтобы это лучше всего подходило к его образу жизни [1965].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 20, p. 223)
Появляющийся во время гипноза эмоционально корректирующий опыт, как это хорошо видно из упомянутых случаев, лучше всего приобретается при “игре на слух” без разработки тщательно сформулированных планов, но со многими свободно проявляющимися возможностями, которые можно будет приспосабливать ко всем случаям психотерапевтической ситуации с данным пациентом [1965].
(Erickson, 180, Vol. IV, 58, p. 524)
Идя навстречу эмоциональным потребностям ребенка, я рассказываю интересные истории — о скучных и удивительных, обидных и смешных, но всегда интригующих вещах.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 271)
Сам Эриксон называл свой психотерапевтический стиль натуралистическим или утилизационным подходом. Основной принцип данного подхода состоял в том, что необходимо использовать любые убеждения, ценности, установки, эмоции или формы поведения, проявляемые пациентом, чтобы вызвать у него переживания, способствующие психотерапевтическим изменениям. Хотя некоторые современники говорили о его стиле работы как об интуитивном и волшебном, сам он подчеркивал, что его подход основан просто на признании реальных обстоятельств такими, какие они есть, и на использовании данных обстоятельств для достижения желаемой цели. Что бы ни желал пациента, что бы он ни делал и чем бы ни являлся — все это, согласно Эриксону, необходимо принимать и использовать. Он всегда предлагал пациентам то, что соответствовало их собственным интересам, специфике их личности, пониманию и желаниям, и его пациенты отвечали на этот подход так, как могли, принимая его и реагируя на него так, чтобы способствовать достижению психотерапевтических изменений.
Эти три различных истории представлены здесь, чтобы проиллюстрировать важное значение использования в психотерапии того, что представляется наиболее значимым для пациента, будучи выражением его искаженных мыслей и эмоций [1965]
(Erickson, 1980, Vol. IV, 20, p. 223)
Типичные для данного пациента эмоции и способ их выражения, с которыми он приходит на прием к психотерапевту, можно считать потенциально ценным источником мотивации. Вызывание этих типичных эмоций может приводить к поведению, которое — при определенном планировании — может быть направлено на достижение цели психотерапии. Многих пациентов Эриксона к активным действиям подтолкнули гнев, страх или чувство фрустрации. Если пациент стремится преодолеть свои проблемы как бы назло психотерапевту, а не для того, чтобы сделать ему приятное, то психотерапевт должен быть готовым стимулировать в них такое “непочтительное” отношение. Если другой пациент мотивирован чувством вины, психотерапевт должен быть готов использовать и это обстоятельство, чтобы вызвать в конечном счете желаемые изменения в мыслях или поведении. Необходимо работать с тем, что реально есть, и если перед вами человек в состоянии гнева, то вам остается только лишь постараться эффективно использовать его гнев. Такой подход оказывается истинным вне зависимости от того, какие именно эмоции являются для клиента мотивирующими.
(Erickson, 1980, Vol. IV, 20, p. 223)
Появляющийся во время гипноза эмоционально корректирующий опыт, как это хорошо видно из упомянутых случаев, лучше всего приобретается при “игре на слух” без разработки тщательно сформулированных планов, но со многими свободно проявляющимися возможностями, которые можно будет приспосабливать ко всем случаям психотерапевтической ситуации с данным пациентом [1965].
(Erickson, 180, Vol. IV, 58, p. 524)
Идя навстречу эмоциональным потребностям ребенка, я рассказываю интересные истории — о скучных и удивительных, обидных и смешных, но всегда интригующих вещах.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 271)
Сам Эриксон называл свой психотерапевтический стиль натуралистическим или утилизационным подходом. Основной принцип данного подхода состоял в том, что необходимо использовать любые убеждения, ценности, установки, эмоции или формы поведения, проявляемые пациентом, чтобы вызвать у него переживания, способствующие психотерапевтическим изменениям. Хотя некоторые современники говорили о его стиле работы как об интуитивном и волшебном, сам он подчеркивал, что его подход основан просто на признании реальных обстоятельств такими, какие они есть, и на использовании данных обстоятельств для достижения желаемой цели. Что бы ни желал пациента, что бы он ни делал и чем бы ни являлся — все это, согласно Эриксону, необходимо принимать и использовать. Он всегда предлагал пациентам то, что соответствовало их собственным интересам, специфике их личности, пониманию и желаниям, и его пациенты отвечали на этот подход так, как могли, принимая его и реагируя на него так, чтобы способствовать достижению психотерапевтических изменений.
Эти три различных истории представлены здесь, чтобы проиллюстрировать важное значение использования в психотерапии того, что представляется наиболее значимым для пациента, будучи выражением его искаженных мыслей и эмоций [1965]
(Erickson, 1980, Vol. IV, 20, p. 223)
Типичные для данного пациента эмоции и способ их выражения, с которыми он приходит на прием к психотерапевту, можно считать потенциально ценным источником мотивации. Вызывание этих типичных эмоций может приводить к поведению, которое — при определенном планировании — может быть направлено на достижение цели психотерапии. Многих пациентов Эриксона к активным действиям подтолкнули гнев, страх или чувство фрустрации. Если пациент стремится преодолеть свои проблемы как бы назло психотерапевту, а не для того, чтобы сделать ему приятное, то психотерапевт должен быть готовым стимулировать в них такое “непочтительное” отношение. Если другой пациент мотивирован чувством вины, психотерапевт должен быть готов использовать и это обстоятельство, чтобы вызвать в конечном счете желаемые изменения в мыслях или поведении. Необходимо работать с тем, что реально есть, и если перед вами человек в состоянии гнева, то вам остается только лишь постараться эффективно использовать его гнев. Такой подход оказывается истинным вне зависимости от того, какие именно эмоции являются для клиента мотивирующими.
Эриксон доказывал, что цель психотерапии может быть достигнута, когда пациент непосредственно переживает что-либо (лучше всего если пациент при этом совершает какие-то действия, вызывающие данные переживания). Некоторым неизвестным нам образом это вызывает личностную перестройку, своего рода синтез, позволяющий понять возможности нового применения обретенного ранее понимания. Такие переживания, приводящие к изменениям, могут включать в себя поведенческое или перцептивное разрушение бывшего ранее у пациента ложного и неверного восприятия происходящего, разрушение существующих в сознании жестких ограничений, либо могут возникать вследствие предъявления пациенту сути дела — как прямым образом, так и метафорическим, символическим путем. В некоторых случаях психотерапевтические изменения начинают происходить, когда пациентам демонстрируются их действительные умения и способности, о существовании которых они могли даже не подозревать. Хотя все это может показаться несложной задачей, следует помнить, что пациенты — это люди, которые не могут (или не хотят) понять истинное положение дел или в полной мере использовать свой опыт и возможности. Они сопротивляются изменениям и будут продолжать делать это. Необходимо практически ввести их в процесс изменений, а не просто предлагать сделать это.
Эриксон был признанным мастером создания для своих пациентов таких “толчков”. Он постоянно открывал новые аспекты уникальных паттернов пациента, его интересов, мыслей, эмоций или поведения, которые затем направлялись на обретение опыта, который быстро изменял нежелательные, неуместные и ограничивающие факторы пациента. При этом Эриксон делал это таким образом, что пациент не мог и не хотел этого избежать. Одной пациентке он предложил соревнование на велосипеде, чтобы доказать ей самой ее возможности. Он заставлял супружескую пару сравнивать свои впечатления от восхождения на гору, чтобы осознать свою глубокую несовместимость. Он учил мальчика читать, предлагая ему рассматривать карту тех мест, куда он, возможно, поедет летом с родителями. Пациентов с неврологическими нарушениями он мотивировал к реабилитации, говоря с ними грубо, фрустрируя и даже приводя в ярость. Эриксон быстро улавливал уникальные качества каждого приходившего к нему пациента, используя их затем таким образом, который позволял пациенту достичь своих целей.
Эриксон подчеркивал неповторимость личности каждого человека. Его способности применять индивидуальные качества пациента для стимулирования психотерапевтического процесса и будет посвящена эта глава. Приводимый далее материал дает представление об общем отношении Эриксона к пациенту, лежавшем в основе его утилизационного подхода. Однако действительное понимание механизма утилизационных техник Эриксона не будет достигнуто до тех пор, пока читатель не рассмотрит подробно практические примеры. Собрание описаний случаев из практики Эриксона, сделанное Джеем Хейли (Jay Haley, Uncommon Therapy, W. W. Norton & Company, 1973) может быть рекомендовано как полезное добавление к материалам настоящей главы.
Психотерапевт не имеет права следовать своим собственным нуждам, идеям или предпочтениям в определении характера психотерапевтического процесса. Потенциальные возможности пациента, его знания, потребности и эмоции являются уникальными, а сам психотерапевт должен обладать достаточной теоретической и поведенческой гибкостью, необходимой для того, чтобы с уважением относиться к этой уникальности и уметь ее использовать. Теоретические соображения и классификация, так же как и личные потребности психотерапевта, не должны оказывать ограничивающего влияния на его работу. Личность психотерапевта должна принимать участие в психотерапевтической ситуации лишь в той мере, в какой это необходимо для установления контакта с пациентом и обеспечения того, что стратегии и техники, используемые психотерапевтом, применяются им на основе действительного понимания, а не являются всего лишь механическим повторением.
Эриксон был признанным мастером создания для своих пациентов таких “толчков”. Он постоянно открывал новые аспекты уникальных паттернов пациента, его интересов, мыслей, эмоций или поведения, которые затем направлялись на обретение опыта, который быстро изменял нежелательные, неуместные и ограничивающие факторы пациента. При этом Эриксон делал это таким образом, что пациент не мог и не хотел этого избежать. Одной пациентке он предложил соревнование на велосипеде, чтобы доказать ей самой ее возможности. Он заставлял супружескую пару сравнивать свои впечатления от восхождения на гору, чтобы осознать свою глубокую несовместимость. Он учил мальчика читать, предлагая ему рассматривать карту тех мест, куда он, возможно, поедет летом с родителями. Пациентов с неврологическими нарушениями он мотивировал к реабилитации, говоря с ними грубо, фрустрируя и даже приводя в ярость. Эриксон быстро улавливал уникальные качества каждого приходившего к нему пациента, используя их затем таким образом, который позволял пациенту достичь своих целей.
Эриксон подчеркивал неповторимость личности каждого человека. Его способности применять индивидуальные качества пациента для стимулирования психотерапевтического процесса и будет посвящена эта глава. Приводимый далее материал дает представление об общем отношении Эриксона к пациенту, лежавшем в основе его утилизационного подхода. Однако действительное понимание механизма утилизационных техник Эриксона не будет достигнуто до тех пор, пока читатель не рассмотрит подробно практические примеры. Собрание описаний случаев из практики Эриксона, сделанное Джеем Хейли (Jay Haley, Uncommon Therapy, W. W. Norton & Company, 1973) может быть рекомендовано как полезное добавление к материалам настоящей главы.
Психотерапевт не имеет права следовать своим собственным нуждам, идеям или предпочтениям в определении характера психотерапевтического процесса. Потенциальные возможности пациента, его знания, потребности и эмоции являются уникальными, а сам психотерапевт должен обладать достаточной теоретической и поведенческой гибкостью, необходимой для того, чтобы с уважением относиться к этой уникальности и уметь ее использовать. Теоретические соображения и классификация, так же как и личные потребности психотерапевта, не должны оказывать ограничивающего влияния на его работу. Личность психотерапевта должна принимать участие в психотерапевтической ситуации лишь в той мере, в какой это необходимо для установления контакта с пациентом и обеспечения того, что стратегии и техники, используемые психотерапевтом, применяются им на основе действительного понимания, а не являются всего лишь механическим повторением.
Дочитали до конца.