Показаны записи 34881 - 34890 из 56300
Понятно, что при подобных обстоятельствах любой человек будет защищать себя, отправляя такие сообщения, которые нельзя извратить. Типичный способ -- это удаление из сообщения всего явного или подразумеваемого метакоммуникативного материала. Если вы возьмете телеграфный бланк, вы увидите поле для текстовой части сообщения, а также несколько других полей для данных, маркирующих этот текст, т.е. классифицирующих его по таким категориям, как "адресат", "отправитель", "время", "место", "срочность", "используемые коды" и т.д. В духе этой аналогии, шизофреник опустит или исказит все подобные данные, составляющие процессуальную часть его сообщения. Кроме того, он исказит и сам текст именно в тех пунктах, из которых можно сделать выводы процессуального или метакоммуникативного характера. Например, он будет избегать местоимений, а также любых указаний на возможный тип отношений между собой и тем, к кому он обращается. Он будет фальсифицировать приоритет своих высказываний, приписывая высокую важность сравнительно банальным сообщениям или отрицая важность сообщений, которые для него жизненно важны. Помимо этого, он может кодировать сообщение в метафорическую форму без указаний об использовании такого кода. Может быть даже наложен второй метафорический код поверх первого. И наконец, столь искаженное сообщение может быть выдано за объективное высказывание, касающееся какого-то другого реального предмета. Помимо этого, шизофреник взять какое-то простое сообщение и сделать очень небольшие изменения, достаточные, однако, чтобы он мог тайно считать, что это не его сообщение. Например, он может назвать себя У. Эдвард Джонс, тогда, как его настоящее имя -- Эдвард У. Джонс, как ребенок, который скрещивает пальцы за спиной, когда лжет.
Однако идентифицированный шизофреник может не только защищаться, но и нападать. Он может сделать попытку поменяться ролями с родителем, отвечая так, словно исходное сообщение родителя не таково, каким его видит родитель. Он может пытаться наложить на родителя запреты, окружающие даблбайнд: запрет на комментирование неконгруентности, запрет на уход с поля действий. Он может требовать реакции.
Как защита, так и нападение -- это разумное поведение в том смысле, что его легко понять, если посмотреть на обстоятельства глазами шизофреника. Однако он выходит за рамки разумного, когда применяет эти коммуникативные трюки в ситуациях, которые обычный человек -- язык не поворачивается сказать "нормальный" -- не воспринял бы так, как их воспринимает шизофреник.
Здесь мы не станем отвлекаться на детальное обсуждение теории обучения (Bateson, 1942; Harlow, 1949; Ruesh & Bateson, 1951). Мы ограничимся утверждением, что повторяющееся переживание взаимоподкрепляющих контекстов, которые (несмотря на возможные вариации содержания) постоянно имеют один и тот же формальный паттерн, обучит ожидать встретить этот формальный паттерн везде. Индивидуум с таким опытом будет ожидать повторения подобных паттернов и даже будет действовать, словно он окружен такими паттернами. Он будет делать это даже тогда, когда указания на существование таких паттернов минимальны и были бы неразличимы для других людей с другой историей. Например, вся теория переноса во фрейдовском психоанализе зависит от подобных допущений. Предполагается, что реакция пациента на аналитика связана с тем, что последний ведет себя так, как по представлениям пациента (возможно, бессознательным) вел себя его родитель. Другими словами, в присутствии аналитика пациент реагирует так, словно коммуникативное поведение аналитика создает структурированные контексты, подобные тем, в которых пациент обучался есть, ходить, держать под контролем свой сфинктер и т.п.
В свете упомянутого положения теории обучения можно ожидать, что индивидуум, подвергшийся повторяющемуся травмированию даблбайндом, будет действовать так, словно его постоянно окружает этот травматический контекст, даже тогда, когда более нормальные индивидуумы сочтут такое поведение "сумасшедшим".
Однако идентифицированный шизофреник может не только защищаться, но и нападать. Он может сделать попытку поменяться ролями с родителем, отвечая так, словно исходное сообщение родителя не таково, каким его видит родитель. Он может пытаться наложить на родителя запреты, окружающие даблбайнд: запрет на комментирование неконгруентности, запрет на уход с поля действий. Он может требовать реакции.
Как защита, так и нападение -- это разумное поведение в том смысле, что его легко понять, если посмотреть на обстоятельства глазами шизофреника. Однако он выходит за рамки разумного, когда применяет эти коммуникативные трюки в ситуациях, которые обычный человек -- язык не поворачивается сказать "нормальный" -- не воспринял бы так, как их воспринимает шизофреник.
Здесь мы не станем отвлекаться на детальное обсуждение теории обучения (Bateson, 1942; Harlow, 1949; Ruesh & Bateson, 1951). Мы ограничимся утверждением, что повторяющееся переживание взаимоподкрепляющих контекстов, которые (несмотря на возможные вариации содержания) постоянно имеют один и тот же формальный паттерн, обучит ожидать встретить этот формальный паттерн везде. Индивидуум с таким опытом будет ожидать повторения подобных паттернов и даже будет действовать, словно он окружен такими паттернами. Он будет делать это даже тогда, когда указания на существование таких паттернов минимальны и были бы неразличимы для других людей с другой историей. Например, вся теория переноса во фрейдовском психоанализе зависит от подобных допущений. Предполагается, что реакция пациента на аналитика связана с тем, что последний ведет себя так, как по представлениям пациента (возможно, бессознательным) вел себя его родитель. Другими словами, в присутствии аналитика пациент реагирует так, словно коммуникативное поведение аналитика создает структурированные контексты, подобные тем, в которых пациент обучался есть, ходить, держать под контролем свой сфинктер и т.п.
В свете упомянутого положения теории обучения можно ожидать, что индивидуум, подвергшийся повторяющемуся травмированию даблбайндом, будет действовать так, словно его постоянно окружает этот травматический контекст, даже тогда, когда более нормальные индивидуумы сочтут такое поведение "сумасшедшим".
Ниже будет приведена комбинированная картина взаимодействий в таких семьях, взятая из наших съемок поведения подобных семей и терапевтических эпизодов. Шизофреническая коммуникация идентифицированного пациента соответствует тому, как он воспринимает происходящее между ним и другими членами семьи. Он "видит", что его постоянно помещают в контексты определенного рода, и нужно сказать честно, что в каждый данный момент этот контекст отчасти детерминирован его собственным предшествующим поведением. Другие члены семьи действуют и общаются таким образом, что усиливают у пациента такое восприятие и вытекающее из него поведение. Однако так же, как и он, они действуют соответственно контекстам, как они их воспринимают; при этом текущие контексты отчасти определяются их собственными предшествующими действиями. С точки зрения пациента, контексты имеют следующую формальную структуру: родитель, которого он одновременно напряженно любит и ненавидит, передает сигналы несочетаемой (incongruent) природы. Эта несочетаемость, возможно, наиболее очевидна, когда первая часть поведенческого акта родителя предшествует действию пациента, а вторая часть следует за ним. Например, родитель предлагает пациенту смело высказать свое мнение, а когда мнение высказано, обесценивает его как проявление черствости, предательства, неподчинения и т.д. Характерно, что первая часть поведенческого акта родителя кажется основанной на определенной модальности или философии межличностных отношений, тогда как вторая часть выглядит как опровержение и подмена этой модальности. Например, первая часть может быть шуточной (или серьезной). Пациент отвечает в соответствии с этой модальностью, и обнаруживает, что модальность переключилась. Предварительная стадия шутливости или серьезности была только ловушкой, предшествующей издевательству.
С точки зрения пациента, ситуация, когда его ответ зажат между этими двумя модальностями, разрушительна для его личности. Его "Я" уничтожается в том же смысле, в каком в вышеприведенном примере разрушается "Я" (self) культуры, встретившейся с даблбайндом. То "Я", которое приняло родительский сигнал за чистую монету и дало соответствующий ответ, должно быть пересмотрено в пользу другого "Я", когда этот ответ принимается родителем не так, как его видит отправитель.
Если аудитория смеется в ответ на слова, которые я считаю серьезными, то может возникнуть искушение вообразить себя юмористом, но это представление о себе можно позднее и разрушить подобным же способом. Если данная группа не является патогенной, у меня должен быть шанс на стабилизацию в некотором непротиворечивом представлении о себе. Если же группа патогенна, она никогда не допустит этой стабилизации, -- а я, в свою очередь [вероятно, как "полноправный" член патогенной группы - примеч. перев.], и не дам группе такой возможности.
Следует упомянуть и некоторые другие особенности такого контекста. С точки зрения идентифицированного пациента, имеется абсолютный запрет (действительный или кажущийся) на любое открытое привлечение внимания к родительской неконгруентности. Ранее говорилось, что пациент "видит" себя как бы в зажиме (bind), однако нужно уточнить, что запрет на комментирование ситуации может быть столь силен, что приводит к вытеснению самого восприятия зажима. Ни родитель, ни пациент не смогли бы действовать, вполне осознавая неконгруентность.
Также имеется запрет на бегство с поля действий, а также дополнительное требование родителя на реакцию со стороны пациента. Не допускается ни молчание, ни безразличие. Все эти запреты взаимосвязаны. И действительно, убежать с поля действий или проявить "пофигизм" -- значит указать пальцем на неконгруентность.
С точки зрения пациента, ситуация, когда его ответ зажат между этими двумя модальностями, разрушительна для его личности. Его "Я" уничтожается в том же смысле, в каком в вышеприведенном примере разрушается "Я" (self) культуры, встретившейся с даблбайндом. То "Я", которое приняло родительский сигнал за чистую монету и дало соответствующий ответ, должно быть пересмотрено в пользу другого "Я", когда этот ответ принимается родителем не так, как его видит отправитель.
Если аудитория смеется в ответ на слова, которые я считаю серьезными, то может возникнуть искушение вообразить себя юмористом, но это представление о себе можно позднее и разрушить подобным же способом. Если данная группа не является патогенной, у меня должен быть шанс на стабилизацию в некотором непротиворечивом представлении о себе. Если же группа патогенна, она никогда не допустит этой стабилизации, -- а я, в свою очередь [вероятно, как "полноправный" член патогенной группы - примеч. перев.], и не дам группе такой возможности.
Следует упомянуть и некоторые другие особенности такого контекста. С точки зрения идентифицированного пациента, имеется абсолютный запрет (действительный или кажущийся) на любое открытое привлечение внимания к родительской неконгруентности. Ранее говорилось, что пациент "видит" себя как бы в зажиме (bind), однако нужно уточнить, что запрет на комментирование ситуации может быть столь силен, что приводит к вытеснению самого восприятия зажима. Ни родитель, ни пациент не смогли бы действовать, вполне осознавая неконгруентность.
Также имеется запрет на бегство с поля действий, а также дополнительное требование родителя на реакцию со стороны пациента. Не допускается ни молчание, ни безразличие. Все эти запреты взаимосвязаны. И действительно, убежать с поля действий или проявить "пофигизм" -- значит указать пальцем на неконгруентность.
Мы говорим об "идентифицированном" пациенте, а также о замещении этого индивидуума кем-то другим, однако иногда бывает трудно соблюсти деликатность и идентифицировать одного члена подобной семьи как более больного по сравнению с остальными. Если определить шизофрению не с точки зрения способности ладить с внешним миром, а более формально, с точки зрения искажения коммуникации, мы получим картину из трех или четырех индивидуумов, каждый из которых имеет искаженную манеру коммуникации, однако вписан в семейную субкультуру как ее дифференцированный член [1]. Несомненно, эта патогенная субкультура является идиосинкразической и аномальной по отношению к прочим семейным субкультурам в сообществе, однако проблема гомеостаза у данной семьи вряд ли фундаментально отличается от проблем культурного гомеостаза в целом.
Члены патогенной семьи имеют определенное распределение ролей и образуют взаимодействующую и самоподдерживающуюся систему, внутри которой едва ли возможно указать на одного члена как на причину характеристик системы в целом. И действительно, чтобы назначить того или иного члена такого клубка на роль ответственного или виновного, нужно ответить на вопрос "Кто здесь самый больной?" Болезнь идентифицированного пациента наиболее очевидна, однако и сама семейная система выглядит странно, и странность можно отнести не столько к индивидуумам, сколько к предпосылкам, управляющим распределением их ролей.
Мы имеем дело с ситуацией, когда гомеостатические механизмы допускают изменения лишь в узко очерченной зоне. Фактически, во многих случаях дело выглядит так, словно шизофреногенная семья может быть стабильна (т.е. в своих изменениях не выходить за узкие границы) только в присутствии reductio ad absurdum той философии, на которой основывается распределение ролей ее членов. И эта функция выполняется идентифицированным пациентом.
Что можно сказать о философии человеческих взаимоотношений, которая жизнеспособна только в присутствии собственной опровергающей антитезы?
Идея отнюдь не нова. Например, мы знаем, что для поддержания философии полицейского государства необходимо наличие явных преступников. Если же их нет или такое государство не может выявить настоящих преступников, оно фокусирует свое внимание на невинных козлах отпущения. Иногда даже миф о подрывной деятельности может помочь стабилизировать подобную философскую систему.
Как говорил Уильям Блейк: "Тюрьмы построены из камней Закона, бордели -- из кирпичей Религии" [2]. Показательно, что полицейское государство, приведенное здесь как пример социологической системы, философия которой стабильна только в присутствии собственной антитезы, и в самом деле является системой, стимулирующей параноидальные и другие шизофренические симптомы у своих членов.
Также важно отметить, что эта философская система, несмотря на свою безжалостность, настойчиво демонстрирует показную доброжелательность и даже может называть себя "государством социальной защищенности".
Все это, однако, только аналогии и поэтические образы. В первую очередь от антропологов требуется общая теория семейного гомеостаза. Несомненно, это будет абстрактная теоретическая модель, полученная дедукцией из некоторого набора аксиом. Вероятно, она многим будет обязана современной теории игр и не в меньшей степени последним достижениям генетики и эмбриологии. Антропологи и другие ученые уже начали работать над этой и связанными проблемами (Bavelas, 1959; Romney, 1956; Von Neumann & Morgenstern, 1955; Waddington, 1957), однако пройдет еще несколько лет, раньше, чем они смогут нам помочь. Пока же нам придется сосредоточить свои размышления о семейных субкультурах на более узкой области патогенной семьи.
Члены патогенной семьи имеют определенное распределение ролей и образуют взаимодействующую и самоподдерживающуюся систему, внутри которой едва ли возможно указать на одного члена как на причину характеристик системы в целом. И действительно, чтобы назначить того или иного члена такого клубка на роль ответственного или виновного, нужно ответить на вопрос "Кто здесь самый больной?" Болезнь идентифицированного пациента наиболее очевидна, однако и сама семейная система выглядит странно, и странность можно отнести не столько к индивидуумам, сколько к предпосылкам, управляющим распределением их ролей.
Мы имеем дело с ситуацией, когда гомеостатические механизмы допускают изменения лишь в узко очерченной зоне. Фактически, во многих случаях дело выглядит так, словно шизофреногенная семья может быть стабильна (т.е. в своих изменениях не выходить за узкие границы) только в присутствии reductio ad absurdum той философии, на которой основывается распределение ролей ее членов. И эта функция выполняется идентифицированным пациентом.
Что можно сказать о философии человеческих взаимоотношений, которая жизнеспособна только в присутствии собственной опровергающей антитезы?
Идея отнюдь не нова. Например, мы знаем, что для поддержания философии полицейского государства необходимо наличие явных преступников. Если же их нет или такое государство не может выявить настоящих преступников, оно фокусирует свое внимание на невинных козлах отпущения. Иногда даже миф о подрывной деятельности может помочь стабилизировать подобную философскую систему.
Как говорил Уильям Блейк: "Тюрьмы построены из камней Закона, бордели -- из кирпичей Религии" [2]. Показательно, что полицейское государство, приведенное здесь как пример социологической системы, философия которой стабильна только в присутствии собственной антитезы, и в самом деле является системой, стимулирующей параноидальные и другие шизофренические симптомы у своих членов.
Также важно отметить, что эта философская система, несмотря на свою безжалостность, настойчиво демонстрирует показную доброжелательность и даже может называть себя "государством социальной защищенности".
Все это, однако, только аналогии и поэтические образы. В первую очередь от антропологов требуется общая теория семейного гомеостаза. Несомненно, это будет абстрактная теоретическая модель, полученная дедукцией из некоторого набора аксиом. Вероятно, она многим будет обязана современной теории игр и не в меньшей степени последним достижениям генетики и эмбриологии. Антропологи и другие ученые уже начали работать над этой и связанными проблемами (Bavelas, 1959; Romney, 1956; Von Neumann & Morgenstern, 1955; Waddington, 1957), однако пройдет еще несколько лет, раньше, чем они смогут нам помочь. Пока же нам придется сосредоточить свои размышления о семейных субкультурах на более узкой области патогенной семьи.
Дадим краткое формальное описание того вида взаимодействий, который, как мы обнаружили, характерен для образа жизни семей, содержащих шизофренических или около-шизофренических индивидуумов. В первую очередь, как характерную черту надо отметить очень жесткую стабильность, которую Джексон назвал гомеостаз (Jackson, 1957). Пока мы не можем сказать, какие именно переменные запускают корректирующие процессы этого гомеостаза, однако поведение системы как целого оправдывает использование этого слова. Если у идентифицированного пациента происходит улучшение, мы можем наблюдать множество видов скрытого давления, направленных на продление его болезни. Вместе с тем, хорошо известно много случаев, когда по мере выздоровления пациента некоторый другой член семьи начинает выказывать симптомы психиатрического стресса. Из этого следует, что гомеостаз этих семей организован не просто вокруг состояния инвалидности конкретного идентифицированного пациента. Создается впечатление, что те переменные, постоянство которых должно поддерживаться любой ценой, имеют более абстрактную и тайную природу. Дело не в том, что надо любой ценой удерживать идентифицированного пациента в состоянии помутнения рассудка. Скорее кажется, что пациент сам является соучастником и даже добровольной жертвой семейного гомеостаза. Если он перестает играть эту роль, есть вероятность, что некоторый другой член семьи примет эту роль вместо него. Как и многие другие сложные гомеостатические системы, патогенная семья способна восстановить потерянную часть подобно тритону, регенерирующему потерянную конечность.
Этот тип феноменов, конечно, хорошо известен в более широкой сфере наук о коллективном поведении (см. Redl, 1959, где подробно обсуждаются характеристики регенеративных процессов в детских группах, а также приводятся аналогичные примеры из области поведения животных, включая сообщества муравьев и пчел.). Однако их природа и механизмы в целом малопонятны, кроме тех случаев, когда для регенеративных процессов имеются установленные процедуры. Мы кое-что знаем о том, как комитет регенерирует нового председателя взамен утраченного, но мы фактически ничего не знаем о процессе, который начинается, когда тот же комитет теряет члена, который на заседаниях незаметно выполнял определенные каталитические функции. Иногда какой-то другой, ранее неактивный член "спонтанно" берет эти функции на себя.
Аналогичные феномены встречаются во многих биологических системах. Если, например, отрезать у новогодней ёлки верхушечный побег, одна из веток первого яруса под срезом выгнется вверх и заменит утраченную верхушку. Затем эта ветка потеряет свою прежнюю зеркальную симметрию и станет радиально симметричной как любой верхушечный побег. Такие системы лучше всего рассматривать как своего рода соревновательные. Различные индивидуумы, из которых состоит система (в данном случае ветки), находятся в таких отношениях, что в результате их взаимодействия кто-то всегда оказывается либо "победителем", либо "побежденным". Затем этот индивидуум специализируется на функциях этой роли и, выполняя эти функции, активно блокирует занятие данной специализированной роли другими индивидуумами.
Этот тип феноменов, конечно, хорошо известен в более широкой сфере наук о коллективном поведении (см. Redl, 1959, где подробно обсуждаются характеристики регенеративных процессов в детских группах, а также приводятся аналогичные примеры из области поведения животных, включая сообщества муравьев и пчел.). Однако их природа и механизмы в целом малопонятны, кроме тех случаев, когда для регенеративных процессов имеются установленные процедуры. Мы кое-что знаем о том, как комитет регенерирует нового председателя взамен утраченного, но мы фактически ничего не знаем о процессе, который начинается, когда тот же комитет теряет члена, который на заседаниях незаметно выполнял определенные каталитические функции. Иногда какой-то другой, ранее неактивный член "спонтанно" берет эти функции на себя.
Аналогичные феномены встречаются во многих биологических системах. Если, например, отрезать у новогодней ёлки верхушечный побег, одна из веток первого яруса под срезом выгнется вверх и заменит утраченную верхушку. Затем эта ветка потеряет свою прежнюю зеркальную симметрию и станет радиально симметричной как любой верхушечный побег. Такие системы лучше всего рассматривать как своего рода соревновательные. Различные индивидуумы, из которых состоит система (в данном случае ветки), находятся в таких отношениях, что в результате их взаимодействия кто-то всегда оказывается либо "победителем", либо "побежденным". Затем этот индивидуум специализируется на функциях этой роли и, выполняя эти функции, активно блокирует занятие данной специализированной роли другими индивидуумами.
Вы, возможно, спросите, где мне это помешало. Отвечаю. Учусь вождению. И какого же было мое удивление, когда я понял, что многочисленные мысленные тренировки вообще никак не отражаются на моих водительских рефлексах. Тело как не реагировало, так и не реагирует.
Тут надо не мысленные тренировки делать. Ибо явно, автору поста идеомоторные тренировки впрок не пойдут. Ему надо типа на тренажеры с гонками. С большим рулем и педалями. И смотреть на монитор надо не прямо, а как-то слегка боковым зрением.
Более того, навык утилизации (ака «вписывания» всего происходящего в мою субъективную виртуальную реальность) помогает «вписать» (утилизировать) такую ерунду, как не вовремя появляющихся на улице прохожих и машин. Да что там говорить, даже крики собственного учителя вождения, происходящие в тот момент, когда я еду напролом на машину стоящую. Все это никак не переходит порог раздражения, необходимый для создания нужного двигательного рефлекса.
Тут дело явно не в пороге раздражения. А в том, чтобы просто проснуться. Я бы на месте автора брал на вождение пузырек с нашатырем, и какждый раз после очередного зевка натурально внюхивал бы нашатырь. В надежде проснуться/выключить все прошлые опыты всяческих ENS-визуализаций.
А выход? В "системном взаимодействии" (в противовес и одновременно с этим в дополнение к "системному мышлению" большей частью виртуализированному).
Да, да. Еще пусть скажет, что выход тут идет через "зрительную логику". Кена нашего Уилбера. Которая вся есть чистое визуализирование. Только чего.
Частью сего взаимодействия становится тогда и связь между виртуальным представлением о реальности ("карта") и реальностью ("территория").
Таковая связь являет собою ДВИЖЕНИЯ.
Причем новые стратегии взаимодействия с реальностью есть смысл – очень аккуратно – добавлять к центру стабильного самосознания – в дополнение к уже имеющимся и работающим в разделенной реальности стратегиям. На практике это может выглядеть так: нахождение критических субмодальностей, способствующих встраиванию стратегии в реальность.
Критических - ДВИГАТЕЛЬНЫХ (связанных напрямую и косвенно с движениями) субмодальностей!
Например, такой субмодальностью может быть скорость - навык тренируется в реальной скорости в виртуальном пространстве, а "предъявляется" сначала с медленной скоростью в разделяемой реальности, причем с каждым следующим подтверждением скорость может возрастать.
Например, такой субмодальностью (и процессом) является эээ "старт-реакция":
--сидит субъект на стуле
--дает себе команду "встать" - встает
--и момент вставания - его самое начало - якорит
...и так придумывает себе десятки всяческих "стартов". Все на один якорь. А потом этот якорь запустить:
--прямо на занятиях накоротко/напостоянно
--в идеомоторных тренировках - включать его выключать и заметить, какие косвенные (не скорость) субмодальности меняются
--выше выявленными субмодальностями "окрасить" все свои идеомоторные тренировки
...вот тут прок и будет.
Второй такой субмодальностью может быть аналоговая ассоциация, когда навык сначала ощущается в некотором "внешнем" теле ("эфирном"), а потом переводится в тело физическое.
Ну, я бы вместо "эфирного тела" сформировал бы хороший такой натуральны образ:
--вначале из всяких автогонщиков (брал бы их типа с экрана) в накладку друг на друга
--затем к совокупному и слегка размазанному образу добавил бы своего портретного сходства, но себя бы брал только из примеров ДЕМОНСТРАЦИИ ВСЯЧЕСКИХ СВОИХ МОТОРНЫХ ДОБЛЕСТЕЙ
...полученным образом я бы взмахивал во всех репрезентативных системах.
Тут надо не мысленные тренировки делать. Ибо явно, автору поста идеомоторные тренировки впрок не пойдут. Ему надо типа на тренажеры с гонками. С большим рулем и педалями. И смотреть на монитор надо не прямо, а как-то слегка боковым зрением.
Более того, навык утилизации (ака «вписывания» всего происходящего в мою субъективную виртуальную реальность) помогает «вписать» (утилизировать) такую ерунду, как не вовремя появляющихся на улице прохожих и машин. Да что там говорить, даже крики собственного учителя вождения, происходящие в тот момент, когда я еду напролом на машину стоящую. Все это никак не переходит порог раздражения, необходимый для создания нужного двигательного рефлекса.
Тут дело явно не в пороге раздражения. А в том, чтобы просто проснуться. Я бы на месте автора брал на вождение пузырек с нашатырем, и какждый раз после очередного зевка натурально внюхивал бы нашатырь. В надежде проснуться/выключить все прошлые опыты всяческих ENS-визуализаций.
А выход? В "системном взаимодействии" (в противовес и одновременно с этим в дополнение к "системному мышлению" большей частью виртуализированному).
Да, да. Еще пусть скажет, что выход тут идет через "зрительную логику". Кена нашего Уилбера. Которая вся есть чистое визуализирование. Только чего.
Частью сего взаимодействия становится тогда и связь между виртуальным представлением о реальности ("карта") и реальностью ("территория").
Таковая связь являет собою ДВИЖЕНИЯ.
Причем новые стратегии взаимодействия с реальностью есть смысл – очень аккуратно – добавлять к центру стабильного самосознания – в дополнение к уже имеющимся и работающим в разделенной реальности стратегиям. На практике это может выглядеть так: нахождение критических субмодальностей, способствующих встраиванию стратегии в реальность.
Критических - ДВИГАТЕЛЬНЫХ (связанных напрямую и косвенно с движениями) субмодальностей!
Например, такой субмодальностью может быть скорость - навык тренируется в реальной скорости в виртуальном пространстве, а "предъявляется" сначала с медленной скоростью в разделяемой реальности, причем с каждым следующим подтверждением скорость может возрастать.
Например, такой субмодальностью (и процессом) является эээ "старт-реакция":
--сидит субъект на стуле
--дает себе команду "встать" - встает
--и момент вставания - его самое начало - якорит
...и так придумывает себе десятки всяческих "стартов". Все на один якорь. А потом этот якорь запустить:
--прямо на занятиях накоротко/напостоянно
--в идеомоторных тренировках - включать его выключать и заметить, какие косвенные (не скорость) субмодальности меняются
--выше выявленными субмодальностями "окрасить" все свои идеомоторные тренировки
...вот тут прок и будет.
Второй такой субмодальностью может быть аналоговая ассоциация, когда навык сначала ощущается в некотором "внешнем" теле ("эфирном"), а потом переводится в тело физическое.
Ну, я бы вместо "эфирного тела" сформировал бы хороший такой натуральны образ:
--вначале из всяких автогонщиков (брал бы их типа с экрана) в накладку друг на друга
--затем к совокупному и слегка размазанному образу добавил бы своего портретного сходства, но себя бы брал только из примеров ДЕМОНСТРАЦИИ ВСЯЧЕСКИХ СВОИХ МОТОРНЫХ ДОБЛЕСТЕЙ
...полученным образом я бы взмахивал во всех репрезентативных системах.
это уже точно к метанимусу :)
![[userpic]](http://localhost:4000/images/none.gif)
Ок! спасибо, с системой разобрался.
С точки зрения логики сексуальному опыту нет адекватной антологической пары.
Но все-таки даем задание искать ее Логическому полушарию?
В чем идея?
Что бы логика нашла подходящие противоположные переживания с ЕЕ(логики) точки зрения.
И если оно правильно найдено - интеграция будет очень легкой.
тогда, получается, что оно будет всегда правильно найдено, с точки зрения Логики.
И интеграция будет легкой.
С точки зрения логики сексуальному опыту нет адекватной антологической пары.
Но все-таки даем задание искать ее Логическому полушарию?
В чем идея?
Что бы логика нашла подходящие противоположные переживания с ЕЕ(логики) точки зрения.
И если оно правильно найдено - интеграция будет очень легкой.
тогда, получается, что оно будет всегда правильно найдено, с точки зрения Логики.
И интеграция будет легкой.
Дело в том, что в некоторых практиках и методиках используется состояние под условным названием «тело спит, а сознание бодрствует». В осознанных сновидениях это самое то. И тело отдыхает, и мозгам есть, чем заняться. Похожее происходит и в тех направлениях практики скорочтение/фоточтения, которыми я интересуюсь. Там тоже телу следует быть максимально расслабленным вне зависимости от того, на что наткнулся в той или иной книге мой пытливый ум. Ну и еще можно поназывать примеров, в которых ценность телесного отреагирования специально снижается.
(1) Тело спит - сознание бодрствует. Но "спит" это очень неопределенный глагол. Тело может спать:
--так что микро активность (да и макро активность) скелетных мышц будет подавлена (а активность ENS с ее гладкими мышцами - нет)
--так что активность микро и макро скелетных мышц на месте
(2) Теперь самое самое важное и я бы сказал... эх, я бы сказал в адрес всех скопом тренеров осознанных сновидений (и отдельно - интерпретаторов нагвализма...) да не буду. Лучше заведу кунсткамеру_нагвализма и уже там поматерюсь на эту тему вволю. Да. Так вот, для разговора про осознанные сновидения нам лучше всего использовать модель осознанных сновидений нагвализма. А как там учат осознанными сновидениям? Учат путем смотрения на руки. Руки - самая подвижная и осознаваемая часть тела человека. А потом учат быстро переводить/двигать глаза на другие предметы. И так по кругу. Руки-предметы-руки-предметы-руки... Таким манером прагматичные нагвалисты имели гарантию, что в ИХ осознанных сновидениях субъекты не будут болтаться дерьмом в проруби в каких-то неконтролируемых процессов и состояний. Ибо в их осознанных сновидениях работает процесс вижу-двигаюсь.
(3) Примеры, подходы, люди и пр., которые специально/намеренно снижают "ценность телесного реагирования", - ... эти люди, подходы, примеры - все они... редиски. Как минимум. На букву М.
(1) Тело спит - сознание бодрствует. Но "спит" это очень неопределенный глагол. Тело может спать:
--так что микро активность (да и макро активность) скелетных мышц будет подавлена (а активность ENS с ее гладкими мышцами - нет)
--так что активность микро и макро скелетных мышц на месте
(2) Теперь самое самое важное и я бы сказал... эх, я бы сказал в адрес всех скопом тренеров осознанных сновидений (и отдельно - интерпретаторов нагвализма...) да не буду. Лучше заведу кунсткамеру_нагвализма и уже там поматерюсь на эту тему вволю. Да. Так вот, для разговора про осознанные сновидения нам лучше всего использовать модель осознанных сновидений нагвализма. А как там учат осознанными сновидениям? Учат путем смотрения на руки. Руки - самая подвижная и осознаваемая часть тела человека. А потом учат быстро переводить/двигать глаза на другие предметы. И так по кругу. Руки-предметы-руки-предметы-руки... Таким манером прагматичные нагвалисты имели гарантию, что в ИХ осознанных сновидениях субъекты не будут болтаться дерьмом в проруби в каких-то неконтролируемых процессов и состояний. Ибо в их осознанных сновидениях работает процесс вижу-двигаюсь.
(3) Примеры, подходы, люди и пр., которые специально/намеренно снижают "ценность телесного реагирования", - ... эти люди, подходы, примеры - все они... редиски. Как минимум. На букву М.
БОЛЬШИЕ БУКВЫ маркируют абсолютную систему отсчёта — относительно оператора (который напротив себя видит субъекта). Если нет логической пары, оператор своей ПРАВОЙ рукой ставит якорь СПРАВА (то есть на левую руку/ногу субъекта). Если есть логическая пара, негатив СЛЕВА, позитив СПРАВА.
Если ответ на предыдущий вопрос - да - тогда мы получаем удивительное прочтение правила какую сторону для чего позитивного/негативного использовать для якорения:
--если первое что оператор решил якорить не имеет своей логической пары с противоположным значением - тогда якорь на "это" вне зависимости позитивное "это" или оно негативное следует ставить С ПРАВОЙ СТОРОНЫ СУБЪЕКТА
--в противном случае негатив ставить СЛЕВА, а позитив СПРАВА
т.е если нет логической пары, то не зависимо "+" или "-"
1. нашей ЛЕВОЙ рукой (если сидим напротив) - его клиента ПРАВО
--в противном случае негатив ставить СЛЕВА, а позитив СПРАВА
Вот тут поплыл (не понял чье лево/право)
2. В противном случае, т.е когда есть пара:
НЕГАТИВ - наше ЛЕВО - его(клиента ПРАВО)
ПОЗИТИВ - наше ПРАВО - его(клиента ЛЕВО)
Если я правильно все понял понял, то:
- его(клиента ) левое п. ЯКОРИТ либо а) +/- НЕПАРУ, либо б)- ПАРУ
- его (клиента) правое п. ЯКОРИТ только + пары
--если первое что оператор решил якорить не имеет своей логической пары с противоположным значением - тогда якорь на "это" вне зависимости позитивное "это" или оно негативное следует ставить С ПРАВОЙ СТОРОНЫ СУБЪЕКТА
--в противном случае негатив ставить СЛЕВА, а позитив СПРАВА
т.е если нет логической пары, то не зависимо "+" или "-"
1. нашей ЛЕВОЙ рукой (если сидим напротив) - его клиента ПРАВО
--в противном случае негатив ставить СЛЕВА, а позитив СПРАВА
Вот тут поплыл (не понял чье лево/право)
2. В противном случае, т.е когда есть пара:
НЕГАТИВ - наше ЛЕВО - его(клиента ПРАВО)
ПОЗИТИВ - наше ПРАВО - его(клиента ЛЕВО)
Если я правильно все понял понял, то:
- его(клиента ) левое п. ЯКОРИТ либо а) +/- НЕПАРУ, либо б)- ПАРУ
- его (клиента) правое п. ЯКОРИТ только + пары
Дочитали до конца.