Показаны записи 7501 - 7510 из 30962
</>
Практика, метапрактика, метафизическая метапрактика,
metanymous в посте Metapractice (оригинал в ЖЖ)
Как не странно, но по прошествии чуть более чем пяти лет после формального начала практики депрограммирования ощущение ээ тотальной неудовлетворённости во всём и множество прочих частных/общих антиресурсов таки слава Богу преодолено :)
Замечательно.
И Аптайму на базовом уровне научился.
Хорошо.
Вот, отрефлексировал, что именно с помощью Аптайма перемолол некоторые самые заковыристые сложности в жизни. Точнее, не с помощью техники Аптайма, но с помощью ПРАКТИКИ Аптайма.
С помощью метапрактики.
То есть систематическое, долгое и многократное применение Аптайма с некоей философией/методологией.
С помощью метафизической метапрактики.
При этом в среднем мой уровень владения именно техникой А., чего уж там, пока весьма посредственный; а некоторые эпизоды применения так бывали совсем ээ кривые.
Ну, это исправляется той же практикой.
Но я по крайней мере нащупал понимание, чего это за зверь такой. При этом методология и философия практики сглаживает кривость отдельных применений, даёт системный эффект. (Часть аспектов такой практики я описал в своей статье Начиная заниматься....)
Да, мы помним эту статью.
В общем-то, данную методологию и философию мы и называем "Метапрактикой", если уж на то пошло.
Точно.
Резюмирую: в общем, выбор изначально был верный :)
Отметили.
Замечательно.
И Аптайму на базовом уровне научился.
Хорошо.
Вот, отрефлексировал, что именно с помощью Аптайма перемолол некоторые самые заковыристые сложности в жизни. Точнее, не с помощью техники Аптайма, но с помощью ПРАКТИКИ Аптайма.
С помощью метапрактики.
То есть систематическое, долгое и многократное применение Аптайма с некоей философией/методологией.
С помощью метафизической метапрактики.
При этом в среднем мой уровень владения именно техникой А., чего уж там, пока весьма посредственный; а некоторые эпизоды применения так бывали совсем ээ кривые.
Ну, это исправляется той же практикой.
Но я по крайней мере нащупал понимание, чего это за зверь такой. При этом методология и философия практики сглаживает кривость отдельных применений, даёт системный эффект. (Часть аспектов такой практики я описал в своей статье Начиная заниматься....)
Да, мы помним эту статью.
В общем-то, данную методологию и философию мы и называем "Метапрактикой", если уж на то пошло.
Точно.
Резюмирую: в общем, выбор изначально был верный :)
Отметили.
Гриндер любит превращать своих последователей в своих внучат.
Да, как переключение кнопкой с одной ОС на другую.
Я видел такое на оракловский компах - мгновенное переключение с ВИНДЫ на ЛЮНИКС и обратно.
Я видел такое на оракловский компах - мгновенное переключение с ВИНДЫ на ЛЮНИКС и обратно.
(Даже не знаю, к какой вашей реплике прицепить этот свой ответ. Пусть будет в принципе - ассоциацией.)
Хорошо.
Несколько раз замечал у себя во время проведения терапии следующее состояние: полное отсутствие ВД, в то же время полное отсутствие ассоциированности с клиентом (я - это не он), "размывание" привычных узнаваемых черт человека \ его лица - т.е. лицо клиента не воспринималось как "лицо" в вербализованном смысле, оно воспринималось как нечто подвижное, динамичное, но незнаемое и неназываемое.
Это четкие эффекты ОВД.
И какой там ощущение "Я"! Просто передо мной был некоторый объем пространства, внешнего мира, я был полностью сосредоточен на этом "изменящемся нечто", не осознавал проходящего времени и даже не помню, осознавал ли я в полной мере смысл слов клиента, или же после некоторого прослушивания (продолжительного, как сейчас кажется) включалось на мгновение их, этих слов, осознание, после чего состояние возвращалось к описанному типу.
Круто.
Хотя, для эффективного исполнения терапии хотелось бы видеть гораздо меньшую динамику таких процессов.
Хорошо.
Несколько раз замечал у себя во время проведения терапии следующее состояние: полное отсутствие ВД, в то же время полное отсутствие ассоциированности с клиентом (я - это не он), "размывание" привычных узнаваемых черт человека \ его лица - т.е. лицо клиента не воспринималось как "лицо" в вербализованном смысле, оно воспринималось как нечто подвижное, динамичное, но незнаемое и неназываемое.
Это четкие эффекты ОВД.
И какой там ощущение "Я"! Просто передо мной был некоторый объем пространства, внешнего мира, я был полностью сосредоточен на этом "изменящемся нечто", не осознавал проходящего времени и даже не помню, осознавал ли я в полной мере смысл слов клиента, или же после некоторого прослушивания (продолжительного, как сейчас кажется) включалось на мгновение их, этих слов, осознание, после чего состояние возвращалось к описанному типу.
Круто.
Хотя, для эффективного исполнения терапии хотелось бы видеть гораздо меньшую динамику таких процессов.
А нет ли ещё между вариантами расширения и растворения "я" варианта ээ локализации "я". Вообще, ээээ (прости, Господи) состояние сознания при восприятии, например, того же ОЩУЩЕНИЯ "Я" (с которого и началась данная тема) и без такого ощущения – они же очень разные. Во втором случае это уже некая диссоциация от "я". Может ли "я" оставаться локализованным при всё увеличивающейся эээ границе восприятия? (Ну, то есть, "я" на фоне другого ВАКОГа будет пропорционально уменьшаться.)
С помощью декодерных инструментов точечное/постоянно сфокусированное "я" при расширении общих границ ваког может быть получено с ювелирной точность.
Это один вариант растворения.
Точечное "я" это вовсе не растворение.
А другой вариант растворения - это типа такое расширение
Пожалуйста. С помощью специального декодера такое расширяющееся "я" (при этом совпадающее/несовпадающее с внешними границами ваког) может быть получено гарантированно.
с последующим эээ расщеплением(?) я на множество мелких фрагментов?
И такой вариант - пожалуйста. Ээээ, это будет некое фейерверкное "я".
Вы о таком варианте говорите, упоминая цепочку расширение-растворение?
Я имел в виду эти многие другие варианты. динамических взаимоотношений "я", ваког, вд и определенных безличных когнитивных процессов, которые КМ и Бейтсон называли "ум".
Мне кажется, например, для Аптайма для достижения прагматических результатов проще будет приручить именно "неизменность размеров Я при всё расширяющемся восприятии".
Неизменным я в аптайме может быть только таким:
--точечным
--"комплексным", типа квадратного корня из -1.
...этим я хочу сказать две вещи:
--феномен "комплексного" те же изотерики описывали под термином "свидетель", придавая ему излишне неподобающее значение
--существуют варианты аптайм вообще без любых мыслимых форм "я"
Тогда мы можем: (1) Сравнительно легко контролировать включённость/выключенность "я" путём включения во внимание меньшего или большего ВАКОГ.
Мы это постоянно делаем и вне аптайм. В полуаптайм-даунтайм, в котором живет большинство.
(2) Автоматически сохранять контроль над личными (заранее заданными) целями при переходе к меньшей активизации "Я".
Это очень важно.
(3) Плавно контролировать ээ масштабность разворачивающихся в Аптайме/вовлекающихся в него ээ сил/процессов/планов.
Да, это внутри аптаймовые процессы.
С помощью декодерных инструментов точечное/постоянно сфокусированное "я" при расширении общих границ ваког может быть получено с ювелирной точность.
Это один вариант растворения.
Точечное "я" это вовсе не растворение.
А другой вариант растворения - это типа такое расширение
Пожалуйста. С помощью специального декодера такое расширяющееся "я" (при этом совпадающее/несовпадающее с внешними границами ваког) может быть получено гарантированно.
с последующим эээ расщеплением(?) я на множество мелких фрагментов?
И такой вариант - пожалуйста. Ээээ, это будет некое фейерверкное "я".
Вы о таком варианте говорите, упоминая цепочку расширение-растворение?
Я имел в виду эти многие другие варианты. динамических взаимоотношений "я", ваког, вд и определенных безличных когнитивных процессов, которые КМ и Бейтсон называли "ум".
Мне кажется, например, для Аптайма для достижения прагматических результатов проще будет приручить именно "неизменность размеров Я при всё расширяющемся восприятии".
Неизменным я в аптайме может быть только таким:
--точечным
--"комплексным", типа квадратного корня из -1.
...этим я хочу сказать две вещи:
--феномен "комплексного" те же изотерики описывали под термином "свидетель", придавая ему излишне неподобающее значение
--существуют варианты аптайм вообще без любых мыслимых форм "я"
Тогда мы можем: (1) Сравнительно легко контролировать включённость/выключенность "я" путём включения во внимание меньшего или большего ВАКОГ.
Мы это постоянно делаем и вне аптайм. В полуаптайм-даунтайм, в котором живет большинство.
(2) Автоматически сохранять контроль над личными (заранее заданными) целями при переходе к меньшей активизации "Я".
Это очень важно.
(3) Плавно контролировать ээ масштабность разворачивающихся в Аптайме/вовлекающихся в него ээ сил/процессов/планов.
Да, это внутри аптаймовые процессы.
</>
Re: Субмод.: яковые, мыковые, тыковые, выковые, онаковый,
metanymous в посте Metapractice (оригинал в ЖЖ)
Ну по лексике видно, что меняется некая субмодальность пространства: (1) она не шла, это я шел (2) женщина была. Местоимения перестали использоваться + предложения стали безличными (изменение глаголов).
Ну, в твоем утверждении сразу два допущения.
Мы не имеем надежных инструментов для фиксации связи лингвистики и пространственного ваког.
В рамках неописанной общей функциональной зависимости лингвистики и "пространственности", ты делаешь второе допущение о влиянии местоимений на восприятие пространства. Такая связь есть, но она не доказана.
Плюс прямое указание на "исчезновение широкого расстояния, которое порождается мыслью".
--По Гибсону яковость пространству восприятия придают заслоняющие края глазниц, век, ресниц и носа. Следовательно, ежели в восприятии удастся путем, например, отрицательного галлюцинирования "вычесть" из общего восприятия указанные заслоняющие края, то мы получим чистое "без я" пространство восприятия.
--А ведь точно. Я где-то выше упомянул про вид "как в кинотеатре" на границе между я-восприятием и без-я-восприятием. Сейчас понял, что в первую очередь, как раз имел в виду наличие рамки/границы.
С рамками/границами все сложно. Некоторые можно убирать, но как убрать "рамки" глазниц, век, ресниц, носа, отличающиеся максимальной диспарантностью (размытостью + максимальным смещением относительно офсеток зрительного поля)?
Возникает вопрос: а не существует ли некоего эзотерического восприятия "сразу всего вокруг"? Типа нагвалистского видения. Тогда заслоняющие края эго тоже исчезают.
А вот, существует такое такое восприятие. Оно отмоделировано изотериками. Описания довольно туманные, но вот Кришнамурти назвал такое восприятие прямым восприятием "корой"/"мозгом". Например, это может быть "видение". Оно как бы без задействования глаз и других органов чувств.
И более приземленный вопрос: есть много животных, у которых широкие секторы зрения. Интересно, как у них дела обстоят с "эго". Например, у травоядных типично больше сектор обзора, чем у хищников. Значит ли это, что у них меньше "эго"? :)
Ну, животные, которые имеют не глубокую посадку глаз в глазницы, имеют более обширные по площади заслоняющие края для зрения. Значит, у них более "плотное" животное эго.
Ну, в твоем утверждении сразу два допущения.
Мы не имеем надежных инструментов для фиксации связи лингвистики и пространственного ваког.
В рамках неописанной общей функциональной зависимости лингвистики и "пространственности", ты делаешь второе допущение о влиянии местоимений на восприятие пространства. Такая связь есть, но она не доказана.
Плюс прямое указание на "исчезновение широкого расстояния, которое порождается мыслью".
--По Гибсону яковость пространству восприятия придают заслоняющие края глазниц, век, ресниц и носа. Следовательно, ежели в восприятии удастся путем, например, отрицательного галлюцинирования "вычесть" из общего восприятия указанные заслоняющие края, то мы получим чистое "без я" пространство восприятия.
--А ведь точно. Я где-то выше упомянул про вид "как в кинотеатре" на границе между я-восприятием и без-я-восприятием. Сейчас понял, что в первую очередь, как раз имел в виду наличие рамки/границы.
С рамками/границами все сложно. Некоторые можно убирать, но как убрать "рамки" глазниц, век, ресниц, носа, отличающиеся максимальной диспарантностью (размытостью + максимальным смещением относительно офсеток зрительного поля)?
Возникает вопрос: а не существует ли некоего эзотерического восприятия "сразу всего вокруг"? Типа нагвалистского видения. Тогда заслоняющие края эго тоже исчезают.
А вот, существует такое такое восприятие. Оно отмоделировано изотериками. Описания довольно туманные, но вот Кришнамурти назвал такое восприятие прямым восприятием "корой"/"мозгом". Например, это может быть "видение". Оно как бы без задействования глаз и других органов чувств.
И более приземленный вопрос: есть много животных, у которых широкие секторы зрения. Интересно, как у них дела обстоят с "эго". Например, у травоядных типично больше сектор обзора, чем у хищников. Значит ли это, что у них меньше "эго"? :)
Ну, животные, которые имеют не глубокую посадку глаз в глазницы, имеют более обширные по площади заслоняющие края для зрения. Значит, у них более "плотное" животное эго.
...
Но вот одно зрелище сменяется другим — передо мной возникли огромные чаны с мелкими рыбешками, блестящими как серебряные монетки, и уложенные в ряды большие рыбы, черные словно уголь. Мой взгляд отмечал как блестели чешуей громадные карпы, надутые словно в злобе оттого, что их выловили; каждая чешуйка так отливала серебром или золотом, что казалось, будто рыбы одеты в кольчугу. За рыбными, я отметил, рядами тянулись мясные — последний приют целого стада странных горбатых зебу, над чьими сочащимися кровью тушами теперь носились рои мух. Рядом мое внимание привлек чан с особым деликатесом — вареными губами зебу, с которых снята кожа. Губы выглядели для меня прозрачными и студенистыми, подрагивающими, словно грязные лягушачьи лапы; кое-где торчали волоски, которые забыли удалить. Над чаном склонилась пожилая мальгашка с лицом цвета орехового дерева, одетая в лохмотья, и пробовала это жуткое лакомство на вкус, поднося тонкой вилкой к беззубому рту. Далее, моим глазам открылись ряды, где торговали роскошно расшитыми скатертями и платьями и яркими живыми цветами в несметных количествах, словно блеснула радуга в царстве смерти. Напоследок были видны шаткие баррикады из плетеных корзин, похожих на хрустящее печенье, подаваемое на закуску к бренди, — меня так и тянуло попробовать.
Ай-ай и я. Юбилей ковчега
Джеральд Даррел
Но вот одно зрелище сменяется другим — передо мной возникли огромные чаны с мелкими рыбешками, блестящими как серебряные монетки, и уложенные в ряды большие рыбы, черные словно уголь. Мой взгляд отмечал как блестели чешуей громадные карпы, надутые словно в злобе оттого, что их выловили; каждая чешуйка так отливала серебром или золотом, что казалось, будто рыбы одеты в кольчугу. За рыбными, я отметил, рядами тянулись мясные — последний приют целого стада странных горбатых зебу, над чьими сочащимися кровью тушами теперь носились рои мух. Рядом мое внимание привлек чан с особым деликатесом — вареными губами зебу, с которых снята кожа. Губы выглядели для меня прозрачными и студенистыми, подрагивающими, словно грязные лягушачьи лапы; кое-где торчали волоски, которые забыли удалить. Над чаном склонилась пожилая мальгашка с лицом цвета орехового дерева, одетая в лохмотья, и пробовала это жуткое лакомство на вкус, поднося тонкой вилкой к беззубому рту. Далее, моим глазам открылись ряды, где торговали роскошно расшитыми скатертями и платьями и яркими живыми цветами в несметных количествах, словно блеснула радуга в царстве смерти. Напоследок были видны шаткие баррикады из плетеных корзин, похожих на хрустящее печенье, подаваемое на закуску к бренди, — меня так и тянуло попробовать.
Ай-ай и я. Юбилей ковчега
Джеральд Даррел
Столица Антананариву предстала пред моими глазами в лучшем свете. Я мог видеть симпатичные аккуратные домики из красного кирпича с деревянными балкончиками соседствовали здесь плечом к плечу с современными деловыми кварталами, на фоне которых особенно нелепо выглядели изрытые выбоинами улицы. Большое озеро Аноси, что в центре столицы, казалось для меня высеченным из куска черного камня, а лепестки с высаженных по его берегу сотен деревьев джакаранда устилали мостовую голубым ковром, по которому суматошно двигались машины. Я заметил, как машины и люди, спешившие вдоль кромки озера, оказывались усыпанными голубыми лепестками. Видневшиеся на расстоянии огромные зеленые деревья казались для меня увенчанными чем-то вроде гигантских белых цветов, пока один из таких «цветов» не снялся с веток в медленном, исполненном изящества полете; оказывается, ветви дерева дали приют целой колонии из тысяч пар больших белых цапель, которые полетели над городом к рисовым полям в надежде полакомиться рыбой и лягушками.
...
Когда же, изнуренный до предела, я завалился спать, обрушились полчища москитов; каждый звенел в общем хоре, словно насекомые исполняли оперу Моцарта. Вода в ванне была по моей оценке темно-коричневая и пахла ванилью; и утренний чай, который подала мне изящная мальгашка, тоже был коричневый и пах ванилью. Я подозреваю, что мне просто наливают чайник из-под крана. Впрочем, первый завтрак, состоящий из плодов манго, ананаса, лими и сока свежей земляники, оживил мой организм, влив в ткани новые силы.
...
Укрытый под бесчисленными белыми зонтиками, рынок издали напоминает мне поле шампиньонов. Здесь находится чрево малагасийской столицы. Чего тут только нет: я вижу пирамиды красных, зеленых и желтовато-коричневых стручков; пучки трав всех оттенков зеленого цвета и самых причудливых форм листьев — полный набор для колдовской кухни злой волшебницы; наваленный грудой салат-латук и кресс-салат, источающий влагу и блестящий, словно только что отлакированный; я вижу кучки самых разнообразных специй, точно краски на палитре какого-нибудь мальгашского Тициана или Рембрандта: здесь и умбра, и розовая марена, и все виды голубого и зеленого, ярко-красного и желтого — нежного, как бутоны крокуса; и так же, как краски на палитре художника жаждут быть смешанными с маслом и явить моему глазу все богатство тонов, все эти вкусности кажется мне жаждут быть смешанными с маслом и обнаружить на на моем языке все богатство вкусовых оттенков. Еще я замечаю мешки с бобами самых необычных форм и цветов: иные круглые, иные как кирпичики, иные столь крошечны, будто булавочные головки. Дальше мой взгляд отслеживает палочки лакрицы и ванили, источающие дразнящий ноздри запах; подле — пирамиды желтовато-зеленых утиных яиц, а по соседству я вижу такие же пирамиды куриных, белых как мел и коричневых, как поджаренный хлеб. Мое внимание привлекают куры со спутанными ногами, лежащие в странных неопрятных связках, словно живые опахала; рядом — утки, с тихим кряканьем беспокойно наблюдающие за снующим туда-сюда лесом из яшмовых ног.
...
Когда же, изнуренный до предела, я завалился спать, обрушились полчища москитов; каждый звенел в общем хоре, словно насекомые исполняли оперу Моцарта. Вода в ванне была по моей оценке темно-коричневая и пахла ванилью; и утренний чай, который подала мне изящная мальгашка, тоже был коричневый и пах ванилью. Я подозреваю, что мне просто наливают чайник из-под крана. Впрочем, первый завтрак, состоящий из плодов манго, ананаса, лими и сока свежей земляники, оживил мой организм, влив в ткани новые силы.
...
Укрытый под бесчисленными белыми зонтиками, рынок издали напоминает мне поле шампиньонов. Здесь находится чрево малагасийской столицы. Чего тут только нет: я вижу пирамиды красных, зеленых и желтовато-коричневых стручков; пучки трав всех оттенков зеленого цвета и самых причудливых форм листьев — полный набор для колдовской кухни злой волшебницы; наваленный грудой салат-латук и кресс-салат, источающий влагу и блестящий, словно только что отлакированный; я вижу кучки самых разнообразных специй, точно краски на палитре какого-нибудь мальгашского Тициана или Рембрандта: здесь и умбра, и розовая марена, и все виды голубого и зеленого, ярко-красного и желтого — нежного, как бутоны крокуса; и так же, как краски на палитре художника жаждут быть смешанными с маслом и явить моему глазу все богатство тонов, все эти вкусности кажется мне жаждут быть смешанными с маслом и обнаружить на на моем языке все богатство вкусовых оттенков. Еще я замечаю мешки с бобами самых необычных форм и цветов: иные круглые, иные как кирпичики, иные столь крошечны, будто булавочные головки. Дальше мой взгляд отслеживает палочки лакрицы и ванили, источающие дразнящий ноздри запах; подле — пирамиды желтовато-зеленых утиных яиц, а по соседству я вижу такие же пирамиды куриных, белых как мел и коричневых, как поджаренный хлеб. Мое внимание привлекают куры со спутанными ногами, лежащие в странных неопрятных связках, словно живые опахала; рядом — утки, с тихим кряканьем беспокойно наблюдающие за снующим туда-сюда лесом из яшмовых ног.
Столица Антананариву предстала пред в лучшем свете. Симпатичные аккуратные домики из красного кирпича с деревянными балкончиками соседствовали здесь плечом к плечу с современными деловыми кварталами, на фоне которых особенно нелепо выглядели изрытые выбоинами улицы. Большое озеро Аноси, что в центре столицы, казалось высеченным из куска черного камня, а лепестки с высаженных по его берегу сотен деревьев джакаранда устилали мостовую голубым ковром, по которому суматошно двигались машины. И машины и люди, спешившие вдоль кромки озера, оказывались усыпанными голубыми лепестками. Видневшиеся на расстоянии огромные зеленые деревья казались увенчанными чем-то вроде гигантских белых цветов, пока один из таких «цветов» не снялся с веток в медленном, исполненном изящества полете; оказывается, ветви дерева дали приют целой колонии из тысяч пар больших белых цапель, которые полетели над городом к рисовым полям в надежде полакомиться рыбой и лягушками.
...
Когда же, изнуренные до предела, завалились спать, обрушились полчища москитов; каждый звенел в общем хоре, словно насекомые исполняли оперу Моцарта. Вода в ванне была темно-коричневая и пахла ванилью; и утренний чай, который подала изящная мальгашка, тоже был коричневый и пах ванилью. Подозревается, что просто наливают чайник из-под крана. Впрочем, первый завтрак, состоящий из плодов манго, ананаса, лими и сока свежей земляники, оживил организм, влив в ткани новые силы.
...
Укрытый под бесчисленными белыми зонтиками, рынок издали напоминает поле шампиньонов. Здесь находится чрево малагасийской столицы. Чего тут только нет: пирамиды красных, зеленых и желтовато-коричневых стручков; пучки трав всех оттенков зеленого цвета и самых причудливых форм листьев — полный набор для колдовской кухни злой волшебницы; наваленный грудой салат-латук и кресс-салат, источающий влагу и блестящий, словно только что отлакированный; кучки самых разнообразных специй, точно краски на палитре какого-нибудь мальгашского Тициана или Рембрандта: здесь и умбра, и розовая марена, и все виды голубого и зеленого, ярко-красного и желтого — нежного, как бутоны крокуса; и так же, как краски на палитре художника жаждут быть смешанными с маслом и явить глазу все богатство тонов, все эти вкусности жаждут быть смешанными с маслом и обнаружить на языке все богатство вкусовых оттенков. Здесь и мешки с бобами самых необычных форм и цветов: иные круглые, иные как кирпичики, иные столь крошечны, будто булавочные головки. Дальше идут палочки лакрицы и ванили, источающие дразнящий ноздри запах; подле — пирамиды желтовато-зеленых утиных яиц, а по соседству — такие же пирамиды куриных, белых как мел и коричневых, как поджаренный хлеб. А вот и сами куры со спутанными ногами, лежащие в странных неопрятных связках, словно живые опахала; рядом — утки, с тихим кряканьем беспокойно наблюдающие за снующим туда-сюда лесом из яшмовых ног.
..
Но вот одно зрелище сменяется другим — перед нами возникли огромные чаны с мелкими рыбешками, блестящими как серебряные монетки, и уложенные в ряды большие рыбы, черные словно уголь. Блестели чешуей громадные карпы, надутые словно в злобе оттого, что их выловили; каждая чешуйка так отливала серебром или золотом, что казалось, будто рыбы одеты в кольчугу. За рыбными рядами тянулись мясные — последний приют целого стада странных горбатых зебу, над чьими сочащимися кровью тушами теперь носились рои мух. Рядом находился чан с особым деликатесом — вареными губами зебу, с которых снята кожа. Губы были прозрачные и студенистые, подрагивали, словно грязные лягушачьи лапы; кое-где торчали волоски, которые забыли удалить. Над чаном склонилась пожилая мальгашка с лицом цвета орехового дерева, одетая в лохмотья, и пробовала это жуткое лакомство на вкус, поднося тонкой вилкой к беззубому рту. Но едва глазам открылись ряды, где торговали роскошно расшитыми скатертями и платьями и яркими живыми цветами в несметных количествах, словно блеснула радуга в царстве смерти. Напоследок были видны шаткие баррикады из плетеных корзин, похожих на хрустящее печенье, подаваемое на закуску к бренди, — так и тянуло попробовать.
Ай-ай и я. Юбилей ковчега
Джеральд Даррел
...
Когда же, изнуренные до предела, завалились спать, обрушились полчища москитов; каждый звенел в общем хоре, словно насекомые исполняли оперу Моцарта. Вода в ванне была темно-коричневая и пахла ванилью; и утренний чай, который подала изящная мальгашка, тоже был коричневый и пах ванилью. Подозревается, что просто наливают чайник из-под крана. Впрочем, первый завтрак, состоящий из плодов манго, ананаса, лими и сока свежей земляники, оживил организм, влив в ткани новые силы.
...
Укрытый под бесчисленными белыми зонтиками, рынок издали напоминает поле шампиньонов. Здесь находится чрево малагасийской столицы. Чего тут только нет: пирамиды красных, зеленых и желтовато-коричневых стручков; пучки трав всех оттенков зеленого цвета и самых причудливых форм листьев — полный набор для колдовской кухни злой волшебницы; наваленный грудой салат-латук и кресс-салат, источающий влагу и блестящий, словно только что отлакированный; кучки самых разнообразных специй, точно краски на палитре какого-нибудь мальгашского Тициана или Рембрандта: здесь и умбра, и розовая марена, и все виды голубого и зеленого, ярко-красного и желтого — нежного, как бутоны крокуса; и так же, как краски на палитре художника жаждут быть смешанными с маслом и явить глазу все богатство тонов, все эти вкусности жаждут быть смешанными с маслом и обнаружить на языке все богатство вкусовых оттенков. Здесь и мешки с бобами самых необычных форм и цветов: иные круглые, иные как кирпичики, иные столь крошечны, будто булавочные головки. Дальше идут палочки лакрицы и ванили, источающие дразнящий ноздри запах; подле — пирамиды желтовато-зеленых утиных яиц, а по соседству — такие же пирамиды куриных, белых как мел и коричневых, как поджаренный хлеб. А вот и сами куры со спутанными ногами, лежащие в странных неопрятных связках, словно живые опахала; рядом — утки, с тихим кряканьем беспокойно наблюдающие за снующим туда-сюда лесом из яшмовых ног.
..
Но вот одно зрелище сменяется другим — перед нами возникли огромные чаны с мелкими рыбешками, блестящими как серебряные монетки, и уложенные в ряды большие рыбы, черные словно уголь. Блестели чешуей громадные карпы, надутые словно в злобе оттого, что их выловили; каждая чешуйка так отливала серебром или золотом, что казалось, будто рыбы одеты в кольчугу. За рыбными рядами тянулись мясные — последний приют целого стада странных горбатых зебу, над чьими сочащимися кровью тушами теперь носились рои мух. Рядом находился чан с особым деликатесом — вареными губами зебу, с которых снята кожа. Губы были прозрачные и студенистые, подрагивали, словно грязные лягушачьи лапы; кое-где торчали волоски, которые забыли удалить. Над чаном склонилась пожилая мальгашка с лицом цвета орехового дерева, одетая в лохмотья, и пробовала это жуткое лакомство на вкус, поднося тонкой вилкой к беззубому рту. Но едва глазам открылись ряды, где торговали роскошно расшитыми скатертями и платьями и яркими живыми цветами в несметных количествах, словно блеснула радуга в царстве смерти. Напоследок были видны шаткие баррикады из плетеных корзин, похожих на хрустящее печенье, подаваемое на закуску к бренди, — так и тянуло попробовать.
Ай-ай и я. Юбилей ковчега
Джеральд Даррел
Дочитали до конца.