Оперантные грехи Карла Роджерса

http://psylib.ukrweb.net/books/roger01/txt03.htm

---

Большинство работ освещают отношения со стороны помогающего человека в том плане, способствуют ли они развитию или замедляют его.

---

Интересные доказательства содержит тщательное изучение отношений между родителем и ребенком, проведенное несколько лет тому назад Болдуином и др. [1] в Институте Фелса. Из всех сочетаний различных отношений к детям наиболее способствует развитию отношение "принятие-демократичность". Дети, имеющие теплые и равноправные отношения с родителями, показали ускорение интеллектуального развития (увеличение 10), развитие творчества, эмоциональной защищенности и контроля; они менее возбудимы, чем дети, не имеющие с родителями таких отношений, Хотя вначале их социальное развитие шло медленно, к школьному возрасту они стали популярными, доброжелательными, неагрессивными лидерами.

---

В тех случаях, где отношение родителей было определено как "активно отвергающее", у детей наблюдалось небольшое отставание в умственном развитии, относительно плохое использование своих способностей и некоторое отставание в творчестве. Они были эмоционально неустойчивы, непослушны, агрессивны и склонны ссориться. Дети родителей с другими видами отношений по своим качествам относятся к группе, промежуточной между этими двумя.

---

Нас не удивляют эти результаты, полученные по отношению к развитию детей. Я бы хотел предположить, что они, вероятно, могут быть приложимы и к другим видам отношений и что консультант, врач или управляющий, если они тепло общаются с другими, выражая свои чувства и доброе отношение, лишенные собственнического элемента, если они уважают индивидуальность другого и свою собственную, то они, очевидно, ускоряют процесс осуществления их возможностей так же, как родители с таким типом отношения.

---

Давайте обратимся к другому тщательному исследованию в совершенно другой области. Уайтхорн и Бец [2, 18] изучали степень успеха, достигнутого молодыми врачами в работе с больными шизофренией в психиатрическом отделении больницы. Для специального изучения они выбрали семерых врачей, работающих с большим успехом, и семерых, пациенты которых поправлялись в наименьшей мере. Каждая группа врачей лечила около пятидесяти пациентов. Исследователи изучили все свидетельства того, чем группа А (успешная группа) отличалась от группы Б. Было найдено несколько серьезных отличий. Врачи в группе А пытались скорее понять больного, проникая в смысл его поведения, чем работать с ним по его истории болезни или описанию диагноза. Они также пытались достигнуть целей, связанных скорее с личностью больного, чем таких, как "смягчение" симптомов болезни или излечение. Было обнаружено, что помогающие врачи в повседневном взаимодействии использовали главным образом активное личное участие – отношение "человек-человек". Методы, которые могут быть определены как "необязательные рекомендации", использовались ими меньше. Еще они не прибегали к таким методам, как интерпретация, инструкция или совет, и не придавали особого значения процессу лечения пациента. И наконец, они с гораздо большей вероятностью, чем группа Б, культивировали такое отношение к пациенту, благодаря которому он мог доверять врачу и чувствовать его доверие к себе.

---

Хотя авторы осторожно подчеркивают, что эти результаты относятся только к лечению больных шизофренией, я склонен с этим не согласиться. Думаю, подобные факты были бы найдены при изучении любого вида помогающих отношений.

---

Другое интересное исследование посвящено тому, как человек, которому помогают, воспринимает это отношение. Хайне [11] изучал индивидов, пришедших за психотерапевтической помощью к психоаналитику, на психотерапию Адлера и на психотерапию, центрированную на клиенте. Независимо от типа психотерапии эти клиенты сообщали о сходных изменениях в себе. Когда их спрашивали, чем вызваны происшедшие в них изменения, они приводили объяснения, различающиеся в зависимости от ориентации терапевта. Однако более важным было их единодушное мнение о том, какие отношения с врачом помогли им. Они указали, что изменению в них способствовали следующие качества отношений: доверие, которое они чувствовали к терапевту, понимание их врачом, чувство самостоятельности в выборе и решениях. Наиболее эффективным был метод общения терапевта с пациентом, когда первый прояснял и открыто говорил о тех чувствах пациента, к пониманию которых пациент приближался неуверенно и без полной ясности.

---

Независимо от ориентации терапевтов у пациентов была высокая степень согласия относительно того, какие качества не приносили им пользы. Это были такие непомогающие качества, как отсутствие интереса, наличие дистанции между терапевтом и пациентом, слишком большая симпатия к клиенту. Что касается применяемых терапевтом методов, то наименее помогающими были: прямой конкретный совет, касающийся принятия решения, или акцент на предыдущей жизни пациента, а не на его проблемах в настоящем. Ненавязчивые предложения, указывающие пациенту путь решения проблем, воспринимались находящимися где-то посередине – их помощь четко не ощущалась, но они не были и бесполезны.

---

Фидлер в многократно цитируемой работе [7] выявил, что опытные терапевты различной ориентации имели сходные отношения со своими клиентами. Менее известны те свойства этих отношений, которые отличают их от отношений, устанавливаемых менее опытными терапевтами. К числу этих свойств относятся способность понимать смысл поведения клиента и его чувства, чувствительность к отношению клиента, теплый интерес к нему без какой-либо эмоциональной сверхвовлеченности.

---

Работа Квинна [14] проливает свет на то, что значит понимать смысл поведения и чувства клиента. Его исследование удивительно тем, что показывает, что "понимание" смысла высказываний пациента и его чувств по сути представляет собой желание понять. Квинн предъявил экспертам лишь записанные на магнитофонную пленку утверждения терапевта, взятые из его беседы с клиентом. Эксперты не знали, на какое высказывание отвечает терапевт или как клиент реагировал на его ответ. Однако было обнаружено, что степень понимания клиента могла быть определена так же четко, как при прослушивании ответов терапевта с контекстом. Нам кажется, что это довольно-таки убедительное доказательство того, что именно желание понять передается в общении.

---

Что касается эмоциональной стороны отношений, Симен [16] выявил, что успех в психотерапии тесно связан с сильной и увеличивающейся взаимной симпатией и уважением между клиентом и терапевтом.

---

Интересное исследование Диттеса [4] показывает, насколько чувствительно это отношение. Для того чтобы измерить у клиента реакции беспокойства, настороженности или угрожаемого поведения, он использовал физиологическое изменение кожно-гальванической реакции (КГР). Диттес связывал отклонения при измерении с оценкой судьей теплого принятия клиента и дозволенности со стороны терапевта. Было выявлено, что всякий раз, когда принимающее отношение терапевта изменялось даже в очень малой степени, число резких отклонений в КГР значительно увеличивалось. Очевидно, когда отношение воспринимается как менее принимающее, организм мобилизуется для противостояния угрозе даже на физиологическом уровне.

---

Не рассматривая полностью результаты этих исследований, мы можем, однако, заключить, что на общем фоне выделяется несколько результатов. Отношение и чувства терапевта более важны, чем его теоретическая ориентация. Его методы и средства менее важны, чем его отношение к клиенту. Также стоит заметить, что не менее важно, как клиент воспринимает отношение и методы терапевта. Именно это восприятие оказывается решающим.

Разрешите мне обратиться к совершенно другим исследованиям. Некоторые из них могут вызвать у вас неприятие, но, несмотря на это, они могут пролить свет на природу содействующих отношений. Эти исследования посвящены так называемым "искусственным отношениям".

---

Верпланк [17], Гринспун [8] и др. показали, что в отношениях между людьми возможна оперантная обусловленность вербального поведения. Говоря кратко, если экспериментатор говорит: "М-гм" или "Хорошо" – или кивает головой после определенных слов или утверждений собеседника, эти слова благодаря их подкреплению будут произноситься чаще. Было показано, что, используя такой метод, можно увеличить частоту появления таких разных категорий слов, как существительные множественного числа, недоброжелательные слова, выражение мнений. Человек совершенно не сознает, что на него воздействуют с помощью подкреплений. Это предполагает, что с помощью выборочного подкрепления можно сделать так, что другой человек будет использовать любые виды слов и делать любые заявления, которые мы решили подкрепить.

---

Следуя далее принципам оперантного обусловливания, развитым Скиннером и его коллегами, Линдсли [12] показал, что хронические шизофреники могут быть поставлены в помогающие отношения с машиной. Эта машина, по мнению Линдсли, сконструирована по типу торговых автоматов: пациент нажимает кнопку и получает конфету, сигарету или видит какое-то изображение на специальном экране. Но конструкцию машины можно и усложнить. Например, поместить на экране изображение голодного котенка, "накормить" которого можно, лишь нажав несколько раз на кнопку. В этом случае удовлетворение пациента носит альтруистический характер. Разрабатываются планы экспериментов, в которых вознаграждается подобное социальное или альтруистическое поведение по отношению к пациенту, находящемуся в соседней комнате. Единственно, что может ограничить разнообразие вознаграждаемых видов поведения, – это уровень изобретательности экспериментатора в области механики.

---

Линдсли пишет, что у некоторых больных отмечалось заметное клиническое улучшение. Лично на меня произвел огромное впечатление один описанный им случай. Пациент, который находился в состоянии хронического ухудшения, благодаря "общению" с машиной начал быстро поправляться и даже получил разрешение свободного перемещения по территории клиники, причем это улучшение было явно связано с его взаимодействием с машиной. Но когда экспериментатор, решивший изучать угасание рефлексов пациента, изменил программу машины таким образом, что она перестала выдавать вознаграждения – сколько бы тысяч раз пациент ни нажимал на рычаг, никакого вознаграждения не следовало, – пациент начал опускаться: стал неаккуратным, необщительным, короче говоря, вернулся в исходное состояние. Естественно, привилегии свободного перемещения были отменены. Этот, как мне кажется, трогательный случай показывает, что даже при работе с машиной в помогающих отношениях важно доверие.

---

Еще одно интересное исследование "искусственных" отношений было проведено Харлоу и его коллегами [10], на этот раз с обезьянами. В этих опытах детенышам обезьян, разлученным с матерью сразу после рождения, предъявлялись два объекта. Один может быть назван "твердая мать" – цилиндр из железной сетки с соском, из которого малыш мог получить пищу. Другой – "мягкая мать" – подобный цилиндр, сделанный из пористой резины и бархата. Из просмотренных мною кинокадров совершенно очевидно, что детеныш предпочитает "мягкую мать", несмотря на то что не получает от нее пищи. Он пытается завязать отношения с этим объектом: играет с ним, припадает к нему при приближении незнакомых объектов, ища защиты. Малыш использует эту защищенность как основу домашнего очага, чтобы осмелиться выйти в пугающий его мир. Из многочисленных выводов этого исследования один, мне кажется, заслуживает особого внимания: никакое количество пищи в виде прямого вознаграждения не может заменить определенных воспринимаемых малышом качеств, в которых он, по-видимому, нуждается, и которых он жаждет.

Разрешите мне закончить широкий круг этих, возможно, заставляющих задуматься исследований описанием двух совсем недавних работ. Первая из них – эксперименты, проведенные Эндсом и Пейджем [5]. Работая с хроническими алкоголиками, помещенными на 60 дней в клинику, они испробовали три различных метода психотерапии. Они предположили, что наиболее эффективным, очевидно, будет метод, основанный на двухфакторной теории научения; несколько уступит ему по своему конечному результату метод, центрированный на клиенте; психоаналитический метод, предполагалось, будет менее всего эффективным. Но в процессе работы оказалось, что психотерапия, основанная на теории обучения, не только не помогала, но наносила определенный вред. Результаты ее были хуже, чем в контрольной группе, где психотерапия не проводилась. Психоаналитическая психотерапия принесла некоторую пользу, но психотерапия, центрированная на клиенте, вызвала наибольшие положительные изменения. Последующие наблюдения подтвердили результаты, полученные в клинике: наиболее длительное улучшение наблюдалось у пациентов, с которыми проводилась психотерапия, центрированная на клиенте, следующей шла группа после психоанализа, затем – контрольная группа и, наконец, те, кто прошел через психотерапию, основанную на теории обучения.

---

Внимательно размышляя над этим необычным по своим результатам исследованием, я нашел ключ к загадке, который, как мне кажется, лежит в описании психотерапии, основанной на теории научения [13]. Согласно этой теории, 1) клиенту указывали на те виды поведения, которые оказались неудовлетворительными; 2) клиент вместе с терапевтом объективно изучали причины, лежащие в основе этого поведения, и 3) с помощью переучивания у клиента развивали более эффективные умения решать проблемы. Но во всех этих взаимодействиях достижение цели не должно было быть связано с личностью терапевта. Терапевт "должен приложить все силы и добиться, чтобы его личность не влияла на ход психотерапии", "в своей деятельности терапевт должен быть нейтрален, то есть должен стараться вести психотерапию так, чтобы характерные особенности его личности не влияли на пациента". Когда я сравниваю этот подход с другими, мне кажется, это служит ключом к разгадке неэффективности этого подхода. Помогающее поведение исключается, если терапевт во взаимодействии с другими людьми не хочет быть личностью и оперирует ими как предметами.

---

И последнее исследование, о котором я хочу рассказать, было недавно закончено Хоулкайдс [9]. При определении необходимых и достаточных условий психотерапевтических изменений она использовала мои теоретические положения [15]. Она предположила наличие значимой связи между количеством конструктивных личностных изменений в клиенте и четырьмя переменными, относящимися к качествам консультанта: a) степенью со-чувственного понимания клиента, выражаемого консультантом; b) степенью положительного эмоционального отношения (безусловного уважения), выражаемого консультантом по отношению к клиенту; c) степенью искренности консультанта, соответствием его слов внутренним чувствам; d) степенью, с которой эмоциональная интенсивность ответа консультанта соответствует эмоциональной интенсивности высказывания клиента.

---

Для исследования этих гипотез с помощью множественных объективных критериев ею была выбрана группа из десяти клиентов, лечение которых можно считать "самым удачным", и группа из десяти – с "наименее удачным". Затем была отобрана одна ранняя и одна поздняя запись на магнитофонной пленке беседы каждого клиента с консультантом. В случайном порядке были выбраны девять взаимодействий "клиент-консультант" из каждой беседы. Таким образом было получено девять ранних и девять поздних взаимодействий у каждого клиента. Это составило несколько сотен взаимодействий, которые были перемешаны в случайном порядке. Взаимодействия из ранней беседы в наименее удачном случае лечения могли предшествовать взаимодействиям из поздней беседы в наиболее удачном случае лечения и т.п.

---

Трое экспертов, незнакомых с этими случаями лечения, степенью их успешности или источником любого взаимодействия, прослушали этот материал четыре раза. Они ранжировали каждое взаимодействие по семизначной шкале, во-первых, по степени со-чувствия, во-вторых, по степени положительного отношения консультанта к клиенту, в-третьих, согласно искренности консультанта и, в-четвертых, согласно той степени, с которой ответ консультанта соответствовал эмоциональной интенсивности высказывания клиента.

---

Я думаю, все, кто знал об этом исследовании, считали его смелым и рискованным предприятием. Могли ли эксперты, прослушав только единичные акты взаимодействия, достаточно надежно оценить те тонкие качества, о которых я говорил? И даже если бы их оценки были достаточно надежными, могли ли восемнадцать взаимодействий из каждого случая лечения (ведь в каждом случае они были только минутной выборкой из сотен или тысяч таких взаимодействий) иметь какое-либо отношение к результату психотерапии? Вероятность этого представлялась весьма малой.

---

Результаты – удивительны. Оказалось возможным достигнуть высокой надежности данных; большинство корреляций между данными отдельных экспертов составляло 0,8 или 0,9, кроме данных по последней переменной. Было обнаружено, что высокая степень со-чувствующего понимания была значимо связана (на уровне 0,001) с наиболее успешными случаями лечения. Высокий показатель безусловного уважения также был связан с наиболее успешными случаями лечения (на уровне значимости 0,001). Даже оценка искренности или согласованности консультанта – степень, с которой его слова соответствуют его чувствам, – была связана с успешными результатами лечения (и опять на уровне значимости 0,001). Только результаты влияния соответствия интенсивности эмоций были двусмысленными.

---

Интерес представляет также то, что высокие оценки этих переменных не были более значимо связаны со взаимодействиями из поздних бесед по сравнению со взаимодействиями из ранних бесед. Это значит, что отношение консультанта к клиенту было одинаково в течение всех бесед. Если он проявлял высокую степень со-чувствия, то оставался таким с начала до конца. Если ему не хватало искренности, это было свойственно ему постоянно. Как и любое исследование, эта работа имеет свои недостатки. В ней рассматривался определенный тип помогающих отношений – психотерапевтические отношения. Изучались лишь четыре переменные, которые предполагались значимыми. Возможно, имеется много других. Несмотря на это, работа представляет собой значительное продвижение в изучении помогающего поведения. Разрешите мне кратко изложить ее результаты. Мне кажется, качество взаимодействия консультанта с клиентом может быть удовлетворительно оценено на основе очень небольшого числа высказываний. Если чувства консультанта прозрачны и соответствуют его словам, а не расходятся с ними; если клиент нравится консультанту независимо от каких-либо условий и если консультант понимает основные чувства клиента так, как их понимает сам клиент, – тогда имеется большая вероятность, что это отношение будет помогающим и эффективным.

Я верю, что у каждого из нас, работающего в области человеческих отношений, имеется подобная проблема, заключающаяся в том, как использовать знания, полученные в таких исследованиях. Мы не можем рабски и механически следовать их результатам, в противном случае мы разрушим свои личностные качества, которые, как показывают эти работы, очень ценны. Мне кажется, нам следует использовать эти знания, сопоставляя их с нашим опытом и формируя все новые и новые собственные гипотезы для использования и проверки их в дальнейших отношениях с людьми.

---

Поэтому важнее, очевидно, рассказать о ряде вопросов, вызванных этими исследованиями и моим собственным опытом, а также о некоторых предположительных и изменчивых гипотезах, определяющих мое поведение при вхождении в помогающие отношения со студентами, персоналом, семьей или клиентами, нежели излагать, где и как следует использовать результаты этих исследований. Разрешите мне представить список вопросов и моих соображений.

---

"Могу ли я восприниматься другим человеком как достойный доверия, надежный, последовательный человек в самом глубинном смысле этого слова?" И исследования, и опыт показывают, что это очень важно. Спустя годы я нашел, мне кажется, более правильный, не лежащий на поверхности вопрос. Обычно я чувствую, что, если бы соблюдал все внешние условия поведения надежного человека – например, пунктуальность, конфиденциальность беседы и др. – и если бы я вел себя одинаково последовательно во время консультирования, тогда это условие было бы выполнено. Но мой опыт подсказал мне, что если я демонстрирую хорошее отношение к клиенту, хотя на самом деле чувствую раздражение, скептицизм или неприязнь, то люди почувствуют обман и воспримут меня как непоследовательного или ненадежного человека. Я пришел к выводу, что быть надежным – это не значит быть во всем последовательным, это значит быть заслуживающим доверия, правдивым человеком. Чтобы описать, каким я хотел бы быть, я использовал термин "конгруэнтный"15. Под ним я подразумеваю следующее: какое бы чувство или отношение к человеку я ни испытывал, оно должно сопровождаться осознанием этого чувства или отношения. Когда это так, я в данный момент представляю собой цельную личность и, следовательно, могу быть тем, кем я есть в глубине души. Это и есть то, что другие люди определяют словом "надежность".

---

Очень близко с этим связан другой вопрос: "Могу ли я достаточно выразительно передать, что я испытываю в данный момент, чтобы это выглядело недвусмысленно?" Я думаю, что причиной большинства моих неудач в установлении помогающих отношений служат неудовлетворительные ответы на эти два вопроса. Когда я испытываю чувство раздражения к какому-то человеку, но не сознаю этого, при общении передаются противоречащие друг другу сообщения. Мои слова передают одно сообщение, но с помощью каких-то едва уловимых невербальных средств я передаю и испытываемое мною раздражение, а это приводит моего партнера в замешательство, делает его недоверчивым, хотя он также может не сознавать, что служит причиной его затруднений. Если я не слышу, что происходит во мне, не воспринимаю этого из-за моей собственной защитной реакции, которая не дает мне возможности сознавать свои чувства, тогда и приходит эта неудача. Это заставило меня прийти к выводу, что основное для человека, который хочет установить любой вид помогающих отношений, заключается в том, чтобы понять, что прозрачность чувств всегда полезна. Если в отношениях с другим человеком мои чувства в должной мере осознаны, если никакие чувства, существенные для данного отношения, не скрыты ни от меня, ни от другого человека, тогда я могу быть почти уверен, что отношения будут помогающими.

---

Выражаясь иначе, если я могу создать помогающие отношения с самим собой (если я смогу осознать и принять мои собственные чувства), тогда имеется большая вероятность, что я смогу сформировать помогающие отношения с другим человеком.

---

Принять себя самого в этом смысле и дать себе возможность показать это другому человеку – это для меня сейчас самая трудная задача, которую удается решить не всегда. Но уяснить, что моя задача такова, было очень полезно, так как это помогло мне понять, что было нарушено в межличностных отношениях, которые не сложились. И поэтому я также смог вывести их на конструктивный путь. Это значило, что если я хочу способствовать личностному росту других в отношениях со мной, то должен расти сам; и хотя зачастую это болезненно, но очень обогащает.

---

Третий вопрос следующий: "Могу ли я позволить себе испытывать положительные чувства к другому человеку – чувства симпатии, привязанности, любви, интереса, уважения?" Это нелегко. У себя самого и у других я вижу некоторый страх перед этими чувствами. Мы опасаемся, что если разрешим себе свободно испытывать эти положительные чувства, то попадем в ловушку. Они могут привести к выдвижению каких-то требований к нам, или мы в свою очередь можем обмануться в своем доверии к другому человеку. Мы боимся подобных последствий. Поэтому ответная реакция проявляется в тенденции создавать дистанцию между нами и другими – в виде отчужденного "профессионального отношения", отношения безличного.

---

У меня имеется глубокое убеждение в том, что одна из важных причин профессионализации любой области знания состоит в том, что она помогает сохранять эту дистанцию. В области медицины мы изобретаем сложные формулировки диагноза, в которых человек представляется как вещь. В обучении и управлении мы создаем множество оценивающих процедур, так что опять человек воспринимается как вещь. Я думаю, что с помощью этих средств мы удерживаем себя от проявления личной привязанности к другому человеку, которая могла бы возникнуть, если бы мы восприняли эти отношения как отношения между двумя людьми. Когда мы поймем, что хотя бы в определенных отношениях или в определенное время в этих отношениях совершенно безопасно проявлять личную привязанность, то есть питать к другому положительные чувства, – это будет настоящим достижением.

---

Следующий важный вопрос, вытекающий из моего личного опыта, таков: "Достаточно ли я сильный человек, чтобы позволить себе быть отличным от других? Способен ли я непреклонно уважать свои собственные чувства так же, как чувства и нужды других людей? Умею ли я владеть своими чувствами и, если нужно, выражать их, как что-то, принадлежащее исключительно мне? Достаточно ли я тверд в этом отличии от другого человека, чтобы не быть подавленным его депрессией, испуганным его страхом, поглощенным его зависимостью от меня? Достаточно ли твердости в моем внутреннем "Я", чтобы понять, что я не повержен его гневом, не поглощен зависимостью, не порабощен его любовью, но существую независимо от другого человека со своими собственными чувствами и правами?" Когда я свободно чувствую эту силу – быть отдельным, непохожим на других человеком, тогда я обнаруживаю, что в состоянии гораздо глубже понимать и принимать другого человека, так как я не боюсь потерять себя.

---

Следующий вопрос тесно связан с предыдущим: "Достаточно ли я чувствую себя в безопасности, чтобы допустить его отдельность, непохожесть на меня? Могу ли я допустить, чтобы он был тем, кто он есть, – честным или лживым, инфантильным или деятельным, отчаявшимся или чересчур уверенным в себе? Могу ли я дать ему эту свободу? А может быть, я желаю, чтобы он следовал моему совету, зависел от меня или даже копировал меня?" В связи с этим, я думаю, представляют интерес результаты небольшого исследования, проведенного Фарсеном [6], обнаружившим, что плохой и некомпетентный консультант предпочитает работать с податливыми клиентами, стремящимися быть похожими на него. С другой стороны, наилучший и более компетентный консультант может взаимодействовать с клиентом в течение многих бесед, не мешая свободному развитию совершенно отличной от него личности клиента. Я бы хотел принадлежать к этой последней категории специалистов, будучи родителем, управляющим или консультантом.

---

Другой вопрос, который я задаю себе, следующий: "В состоянии ли я допустить себя полностью в мир чувств и личностных смыслов клиента и видеть их такими же, какими их видит он? В состоянии ли я так глубоко войти в его личную жизнь, чтобы потерять желание ее оценивать или судить о ней? Могу ли я так тонко ощущать ее, чтобы свободно двигаться в ее пространстве, не попирая те ценности, которые так ему дороги? В состоянии ли я так верно воспринимать ее, чтобы понять не только очевидный для него смысл его существования, но и те смыслы, которые еще подразумеваются, видятся ему нечетко? Может ли это понимание быть безграничным?" Я думаю о клиенте, который сказал: "Каждый раз, когда я нахожу кого-либо, кто не полностью понимает меня в данный момент, обязательно появляется момент, когда меня опять не понимают... Всю жизнь я гоняюсь за тем, чтобы кто-то меня понял".

---

Что касается меня, то я нахожу, что легче понимать и выражать это понимание отдельно взятым клиентам, чем учащимся на уроке или сотрудникам, с которыми я работаю. У меня сильное искушение "поправить" учащегося или указать сотрудникам на их ошибки в рассуждениях. Однако, когда я могу взять на себя смелость понимать других в этих ситуациях, наблюдается взаимное удовлетворение. Что касается клиентов во время психотерапии, то я часто бываю поражен тем, что даже минимальное со-чувственное понимание – нелепая и неверная попытка понять запутанную сложность смыслов клиента – бывает полезно; хотя, вне сомнения, наибольшая польза бывает тогда, когда я могу понять и четко сформулировать смысл его жизненного опыта, который был для него неясным и запутанным.

---

Следующий спорный вопрос: "Могу ли я принять все качества человека, которые он проявляет? Могу ли я принять его таким, какой он есть? Могу ли я выразить это отношение? Или я могу принять его при определенных условиях, одобряя некоторые из его чувств и молча или открыто не одобряя другие?" Мой опыт показал, что, если мое отношение зависит от каких-то условий, у человека не могут изменяться или развиваться те качества, которые я не могу полностью принять. И когда после (иногда слишком поздно) я стараюсь понять, почему я был не в состоянии принять в нем все его качества, я, как правило, обнаруживаю, что это происходит оттого, что я был напуган каким-то чувством. Если я должен быть более полезным для других, мне самому надо развиваться и принимать самого себя в этом отношении.

---

Следующий вопрос поднимает одну практическую проблему: "Могу ли я действовать с достаточной чувствительностью в отношениях с клиентом, чтобы мое поведение не было воспринято как угроза?" Результаты недавно начатой работы по изучению физиологических обстоятельств, сопутствующих психотерапии, подтверждают выводы из исследования Диттеса. В его работе показано, что на физиологическом уровне люди очень легко начинают чувствовать угрозу. Психогальванический рефлекс, измеряемый степенью проводимости кожи, резко уменьшается, когда терапевт отвечает резким словом, не соответствующим чувствам клиента. А на такую фразу, как: "Да ты на самом деле выглядишь встревоженным!" – самописец почти что спрыгивает с бумаги. То, что я стремлюсь избегать даже таких несильных угроз, основывается вовсе не на сверхчувствительности в отношении клиента. Это происходит просто благодаря моему убеждению, основанному на опыте: если я максимально освобождаю клиента от внешней угрозы, это дает ему возможность ощущать свои пугающие внутренние чувства и конфликты и справляться с ними.

---

Особый и важный аспект предыдущего вопроса заключается в следующем: "Могу ли я освободить клиента от угрозы внешней оценки?" Почти на любом отрезке нашей жизни – дома, в школе, на работе – мы находимся в зависимости от наград и наказаний, высказанных во внешних суждениях. "Это хорошо", "это плохо", "это – на пятерку", "это – на двойку", "это – хорошее консультирование", "это – плохое консультирование". Такие суждения – часть нашей жизни от младенчества до старости. Я думаю, они приносят определенную социальную пользу в таких институтах и организациях, как школа и профессиональное образование. Как и все другие, я сам нахожусь в плену этих стереотипных оценок. Но, согласно моему опыту, это не ведет к развитию личности, поэтому я не верю, что внешние оценки есть частью помогающих отношений. Любопытно, что положительная оценка, в конце концов, выступает такой же угрозой, как и отрицательная. Так, сказать кому-нибудь, что он хороший, – значит предполагать, что имеешь право сказать и обратное. Поэтому я пришел к мысли, что чем более я не использую в отношениях с другими суждения и оценки, тем более это дает возможность другому человеку понять, что фокус оценки, центр ответственности находится внутри его самого. Смысл и ценность его жизненного опыта в конечном счете предстоит определить именно ему, и никакие внешние суждения не могут это изменить. Поэтому я хотел бы создавать отношения, в которых я даже внутренне никогда бы не оценивал другого человека. Именно это, мне кажется, сделает его свободным человеком, способным отвечать за самого себя.

---

И последний вопрос: "Могу ли я воспринимать другого индивида как человека, который находится в процессе становления, или мое и его прошлое ограничивает мое восприятие?" Если при встрече я воспринимаю его как незрелого ребенка, невежественного студента, невротика или психопата – все эти мои представления ограничивают то, кем он может быть в наших отношениях. Мартин Бубер, философ Иерусалимского университета, экзистенциалист, использует выражение "утверждая другого", имеющее для меня смысл. Он говорит: "Утверждение значит... принятие этой возможности другого... Я могу понять в нем, узнать в нем... человека, которым он был... создан стать. Я утверждаю его в себе, а затем в нем по отношению к этой возможности, которая... может сейчас быть развита, может развернуться" [3]. Если я принимаю другого человека как что-то застывшее, уже получившее ярлык и отнесенное к какой-то категории, уже сформированное прошлым опытом, тогда я подтверждаю эту ограниченную гипотезу. Если же я принимаю его как находящегося в процессе становления, тогда я делаю все, что только возможно, чтобы утвердить или сделать его возможности реальностью.

---

Именно в этом, мне кажется, сходятся философ или мистик Бубер и работающие в области оперантного обусловливания Верпланк, Линдсли и Скиннер, По крайней мере они схожи принципиально, но довольно-таки странным образом. Если я нахожу, что мое отношение служит средством подкрепления некоторых слов или мнений у другого человека, то я стараюсь утвердить этого человека в качестве вещи – в основе своей механического, манипулируемого объекта. Если я считаю, что это и есть его потенциальные возможности, он старается действовать так, чтобы подтвердить эту гипотезу. С другой стороны, если я нахожу, что мое отношение служит средством "подкрепления" всего того, чем он является, то есть человеком с его существующими возможностями, он старается действовать так, чтобы подтвердить эту гипотезу. В этом случае, если использовать терминологию Бубера, я утверждаю его в качестве живого человека, способного к творческому развитию внутреннего мира. Лично я предпочитаю гипотезу второго типа.

---

В начале этой статьи я рассмотрел вклад ряда исследований в наши знания об отношениях; стараясь держать в уме эти знания, я затем рассмотрел вопросы, которые возникают у меня субъективно, когда я как человек вхожу в отношения. Если бы я мог ответить утвердительно на все эти вопросы, я думаю, что тогда любые отношения, в которые я вошел бы, были бы помогающими, стимулирующими развитие. Но я не могу дать положительного ответа на большинство этих вопросов. Я могу только работать в том направлении, на которое указывает положительный ответ.

---

С большой долей вероятности я склонен предполагать, что оптимальные помогающие отношения – это отношения, которые может установить только психически зрелый человек. Или, выражаясь по-другому, возможность создавать отношения, способствующие развитию других в качестве независимых индивидов, измеряется моим собственным уровнем развития. В некотором отношении эта мысль нарушает мое душевное равновесие, но с другой стороны, она также много обещает, бросая мне вызов. Она будет означать, что, если я захочу создать помогающие отношения, впереди у меня интригующая работа длиною в жизнь, работа по увеличению и развитию моих возможностей.

---

Я остаюсь с неприятной мыслью, что то, что я выработал для себя в этой статье, может очень мало затрагивать ваши интересы и работу. Если так, я сожалею об этом. Но я по крайней мере частично удовлетворен тем фактом, что все мы, кто работает в области человеческих отношений и старается понять их основные закономерности, занимаемся делом, которое определит нашу судьбу. Если мы старательно пытаемся понять наши обязанности как управляющих, учителей, консультантов в образовании, профконсультантов, терапевтов, значит мы работаем над проблемой, которая определит будущее нашей планеты. Потому что наше будущее будет зависеть не от естественных наук. Оно зависит от нас, тех, кто пытается понять и иметь дело со взаимодействиями между людьми, от тех, кто создает помогающие отношения. Поэтому я надеюсь, что вопросы, которые я задаю самому себе, будут полезны и вам, когда вы осмелитесь по-своему способствовать развитию человека в ваших отношениях с другими людьми.

А какой тут вывод?

Люби соседа своего как себя самого.