Показаны записи 961 - 970 из 3693
</>
![[pic]](http://pix.academ.org/img/2013/11/17/f1573e211eee777f56f8de786a797d90.jpg)
Лоренцовское моделирование (5) Сигналы-стимулы и активация стереотипов
metanymous в Metapractice (оригинал в ЖЖ)
http://metapractice.livejournal.com/351410.html
Оригинал взят у wolf_kitses в Сигналы-стимулы и активация стереотипов
Рис. 5. «Расчленение мира» для задач коммуникации. Погода изменяется плавно и непрерывно (а). Концептуализация — расчленение этого континуума на элементы: выделены значимые стадии изменений погоды, которые требуют по-разному одеваться (б). Именование (в) — обозначение элементов средствами семиотической системы (пиктограммами).
Оригинал взят у wolf_kitses в Сигналы-стимулы и активация стереотипов
Этологам в плане популяризации выигрышней всего рассказывать про сигналы-символы (англ.referential signals). Поскольку они – конечный этап эволюции систем коммуникации животных от телодвижений силовой борьбы в сторону их всё большей семантизации и типологической определённости форм демонстраций, складывающихся из этих телодвижений. Они выделяются по набору характеристик, наличие которых отличает их от другой, более примитивной категории средств коммуникации – сигналов-стимулов:
1. Они эмансипированы от мотивационной подосновы. Скажем, животное «обозначает» ими разные типы хищников, разные возможности разрешения территориальных конфликтов или разные виды пищи независимо от того, насколько боится и в какой степени хочет есть. Причём обозначает «на автомате» и точно, даже если совсем не боится, не агрессивно или не голодно. То есть видовые сигналы зависимы от «обозначаемых» типов ситуаций внешнего мира, поскольку «автоматически» выдаются при смене значимых ситуаций, независимо от «представлений», «понимания» и «намерений» животного[1], но независимы от внутреннего состояния реципиента, втянутого в эту ситуацию. У сигналов-стимулов – наоборот, почему первые могут быть названы сигналами ситуаций, а вторые сигналами мотивацией, даже когда используются в одном и том же контексте – ухаживания, угрозы, предупреждения об опасности и пр. Причём ситуационная специфичность равным образом проявляется как при распознавании, так и при продуцировании сигнала (англ. Situtionally & production specifity). см. D.Blumstein, 2002. The evolution of functionally referential alarm communication. P.139-141).
2. Они не являются релизерами в том смысле что не «принуждают» реципиента к автоматической выдаче специфического ответа (релизеры это делают независимо от того, чем он занят, так что движения атаки или бегства появляются на фоне одновременного исполнения каких-либо демонстраций, что выглядит очень забавно). Реципиент имеет свободу выбора ответа на поступивший сигнал, правда система коммуникации устроена так, что дальше «поощряется» адекватный ответ (основанный на сигнальной информации) и наказывается неадекватный (неверный или отсутствие ответа). Поэтому большинство ответов – таки представляют собой выбор поведения на основании сигнальной информации.
3. Помимо независимости от мотивации, они независимы и от прочих переменных контекста – индивидуальности особи, уровня возбуждения, дистанции до обозначаемого объекта или ориентации особи относительно него (англ. Contextual independence, ibid., p.141-143).
4. Они имеют внешнего референта в виде логически альтернативных категорий обозначаемых ситуаций, связанных с разными режимами или случаями взаимодействия особей друг с другом (в контекстах ухаживания и угрозы) или с внешним объектом (разные виды корма, разные классы опасности и пр.). Англ. Functional reference. То есть сигналы как бы «именуют» или «называют» их, обеспечивая адекватный ответ реципиента, включая способность рассчитать нужную реакцию исходя из собственных обстоятельств, а не обстоятельств пославшего сигнал (если эта тревога – стоит ли получателю спасаться, тем самым прерывая кормление и пр.). То есть сигнал обладает перемещаемостью (ibid., p.143-144).
5. Формы разных сигналов ряда взаимно-альтернативны и не содержат переходов в виде промежуточных телодвижений (визуальные демонстрации) или звуков (акустические). Ibid., 144-145.
Понятно, что эти характеристики позволяют рассматривать сигналы-символы как произвольные знаки, где связь означающего с означаемым невыводима для внешнего наблюдателя. Почему и составленные ими системы коммуникации того или иного вида можно рассматривать на одном основании (как семиотические системы) с коммуникацией человека. Больше, правда, с танцем и деньгами, чем с речью и языком; и, конечно, это изоморфизм, а не гомология, реальный филогенетический путь перехода от систем коммуникации животных к языку имеет промежуточной стадией полную ликвидацию видоспецифических систем сигналов-символов инстинктивной природы. И, соответственно, инстинктов.
У антропоидов видовых сигналов просто нет, есть индивидуальные телодвижения или звуки, которые могут выступать сигналами ad hoc, «указывая» на индивидуальные же намерения в той мере, в какой члены группировки устойчиво подражают друг другу в «обозначении» и «распознавании» разных намерений, не более того. Но, в отличие от верветок, шимпанзе могут издавать крики с намерением – скажем, специально предостеречь именно дружественных особей (и не предостерегать вражин) и пр. Другое дело, что «тревожный крик» здесь берётся в кавычки – он нестабилен, связан плавными переходами с другими типами вокализаций и неспецифичен, передавая фактически лишь подъём возбуждения обезьяны в связи с опасностью.
И, поскольку коммуникация – своего рода «предмет роскоши», специфические сигналы встречаются редко – лишь при крайней необходимости организации информационного обмена, когда важно разграничение качественно разных ситуаций или внутренних состояний животного. Что было показано в обзоре криков, ассоциированных с пищей, у разных видов птиц и млекопитающих[2]. Наиболее обычны крики, отражающие лишь общее возбуждение, разные уровни которого показаны разной степенью интенсивности единственного «кормового» крика. Дифференцированные системы сигналов, когда разным кормам соответствуют разные крики, отмечены лишь у немногих видов (или групп видов одной клады). Но там где они появляются, они эволюционируют от сигналов-стимулов в сторону всё большей функциональной референтности. Правда, у тревожных и агрессивных криков это видно куда лучше, чем у пищевых.
Но здесь и сейчас речь не о них, а о другой категории – сигналах-стимулах. Это как раз классические релизеры[3]. Их специфические формы демонстраций (визуальных ли, акустических и иных) обладают «принуждающим» действием, вроде «укола», тычка или толчка. Так, при ухаживании у зеленоватого тритона Notophtalmus viredescens самка демонстрирует брюхо, заполненное яйцами, а самец ей – внутренние поверхности задних конечностей с роговыми подушечками, небольшие ямки на скулах и хвост с увеличенной высокой складкой. В зависимости от реакции самки на эти демонстрации самец реализует два сценария поведения. Если самка останавливается поблизости от самца, демонстрирование быстро заканчивается и самец переходит к следующей фазе ухаживания. Если самка удаляется, самец следует за ней, стараясь обхватить её передними конечностями, и интенсивно демонстрирует. При низкой реактивности самки продолжительность демонстраций примерно в 25 раз выше: в конце концов, движение самки прочь замедляется, самцу удаётся её нагнать и схватить[4] (Verrell, 1987).
То есть, увеличивая интенсивность воздействия стимула, самец старается «поднять» реактивность самки до уровня, позволяющего
ей перейти к следующим этапам ухаживания – начать сближения с демонстрирующими самцами, чтобы выбрать одного и
взаимодействовать дальше именно с ним вплоть до передачи сперматофора. Интенсивность воздействия при таком «обращении
внимания» самки на самцов намного более значима, чем точность воспроизведения формы сигнала при демонстрациях. Не случайно она
ведёт к характерным «сбоям», снижающим эффективность коммуникации – к привлечению незрелых самок, самок близкого вида
и т.п. «посторонних объектов», ухаживание за которыми нецелесообразно (Гомелюк, 1979).
Вот когда под действием соответствующей стимуляции самка уже мотивирована к сближению с самцами и к оценке их демонстраций «с точки зрения» возможностей тесного сближения, тогда точность воспроизведения формы сигнала приобретает решающее значение, а интенсивность стимуляции делается не столь существенной. См. исследования ухаживания девятииглых колюшек рода Pungitius (Гомелюк, 1979).
Другой пример: исследовали индикаторы эмоционального возбуждения в структуре оборонительных криков большой песчанки Rhombomys opimus, и манипулятивное влияние криков обороняющейся особи на поведение агрессора. Взаимные конфликты песчанок провоцировали, ссаживая двух животных на нейтральной территории. После короткого периода борьбы, в разной степени ритуализованной, побеждал один из зверьков и преследовал второго, проявлявшего подчинённое поведение и издававшего оборонительные крики.
По мере наступления победителя и сокращения дистанции между песчанками изменения эмоционального состояния обоих немедленно отражались в пропорциональных изменениях вокализации. Уменьшалась длительность оборонительных звуков, их энергия смещалась в высокочастотную область спектра. Для тональных звуков также возрастали значения основной частоты и глубины частотной модуляции.
Соответствующие изменения вокализации испуганной, обороняющейся особи оказывали немедленный "отталкивающий эффект" на наступающего зверька. Крики песчанок сразу же увеличивали дистанцию между оппонентами. Важно подчеркнуть, что вокализации больших песчанок, обладающие более специализированной акустической формой, эффективней ингибировали агрессию по сравнению с менее определёнными вокализациями светлой песчанки Gerbillus perpallidus (Володин и др., 1998; Доронина, Володин, 2007).
Иными словами, сигналы-стимулы обеспечивают жёсткую связь сигнала, мотивации отправителя, и ответа, вызванного сигналом. Хороший пример – демонстрации «объявления намерения» чайки-моевки Rissa tridactyla. Исследовали крики птиц перед взлётом от гнезда или от партнёра. Предвзлётные демонстрации, сопровождающиеся вокализацией, зафиксированы лишь в присутствие партнёра. Поэтому они не могут быть просто следствием роста общего возбуждения, которое после превышения некого порога могло бы вызвать сам взлёт и сопровождающий его крик одновременно. Здесь же предвзлётные демонстрации в 70-90% случаев вызывают ответ партнера и обмен криками. Все 4 категории ответных демонстраций непосредственно определяют возможность взлёта. «Предвзлётный крик» (pre-departure call) предшествует взлёту, «долгий крик» (long call) и «кашлянье малой интенсивности» (low intensity choking) санкционируют его, а «вскидывание клюва» (head tossing) - препятствует (Daniels et al., 1984).
Поэтому при использовании сигналов-стимулов реципиент лишён свободы выбора – он или «автоматически» выдаёт соответствующий двигательный ответ (с вероятностью, тем большей, чем выше релизерная эффективность демонстрации), или же «держится», не реагируя, как ни в чём ни бывало, вроде того спартанца с лисёнком за пазухой. Разве что понижается стереотипность исполнения его собственных демонстраций, пока он выдерживает это давление специфической стимуляции от партнёра, что снижает эффективность последних. Однако и здесь действие сигналов-стимулов реализуется именно и только через предъявление формы демонстрации, которая выступает как бы специфическим рефлектором этих «уколов».
Критики этой точки зрения пытались показать, что сигнальный эффект задан не спецификой формы, а может быть непосредственно выведен из специфики акуcтической, визуальной, запаховой и пр. стимуляции[5]. Согласно этой теории реципиент реагирует не на форму, распознанную и отличённую от других форм и от фона, но на то, как слагающие её звуки, телодвижения или запахи «бьют по мозгам», которые у потенциальных реципиентов уже приспособлены именно к этим ударам (или «уколам»). Мол, плач детёныша, оставшегося без матери, визг подчинённого, вздутого доминантом и пр. сигналы действуют потому, что соответствующие звуки – резкие, неприятные, вызывают стресс, и реципиент делает нужное для их прекращения (успокаивает малыша, оставляет омегу в покое и пр.). Эта же точка зрения легко распространяется на любые сигналы, скажем, брачные крики амфибий и птиц, которые наблюдатель априори не может связать с какой-то конкретной эмоцией.
Однако же данная точка зрения опровергается категориальным характером реагирования реципиентов на разные сигналы ухаживания, угрозы и т.д. сигнальных рядов, каждый из которых связан с одним из мотивационных градиентов. Если мы в опыте искажаем форму сигнала, плавно и постепенно «превращая» один в другой, то при некотором предельном искажении специфическая реакция прекращается резко и сразу (что контролируется, скажем, выработанной на данный сигнал электрооборонительной реакцией или иным способом). Одновременно также и сразу «запускается» специфическая реакция на следующий сигнал ряда. К слову, также категориально восприятие разных фонем и последовательных слов, акустический строй которых специально «подчёркивает границы».
Следовательно, выдача ответной реакции на сигнал связана с однозначным распознаванием его формы, при точном отличении от форм прочих сигналов и «фона». Иначе бы категориальности не было: ведь акустический строй разных сигналов ряда крайне сходен, почти всегда разные сигналы ряда имеют один и тот же «базовый» звук, отражающий уровень соответствующей мотивации и присутствующий во всех них разом.
Или, когда (чаще) мотивация создана конфликтом противоположных побуждений – к нападению и бегству, спариванию, атаке и бегству, разные сигналы ряда равно имеют элементы, связанные с каждым из побуждений, в пропорции, отражающей их «соотношение сил». Отсюда в структуре сигнала, вокального или визуального могут быть выделены элементы – телодвижения или звуки, непосредственно связанные с нападением и агрессией, с нападением, страхом и сексуальностью или иными элементарными побуждениями, находящимися в конфликте. Представительность в общей структуре сигнала элементов, связанных с противоположными побуждениями, отражает их взаимное «соотношение сил» и указывает на степень развития конфликта между несовместимыми стремлениями и действиями животного, которым конституируется каждая отдельная мотивация. Сигналы «сообщают» о степени развития конфликта и тем самым об уровне мотивации животного.
Так, анализировали вокальный репертуар малой чайки (Larus minutus), включающего 13 позывов. Позыв состоит из серии элементов (нот), имеющих определённый временной рисунок. Чайки издают позывы в разном состоянии (при полёте, плавании, сидя в группе), но всегда с высокой стереотипностью. Все позывы могут следовать друг за другом в разных сочетаниях, кроме «долгого крика[6]» (Long call): он включает 3 определенных позыва в жёсткой последовательности. Сравнение сонаграмм «долгого крика» с позывами малой чайки при открытых атаках и избеганиях показало, что сигналы агрессии и бегства можно выделить на структурном уровне (распознав маркирующие их типы звуков внутри долгого крика).
Изменение тона сигналов «длинного крика» изменяет процент участия элементарных сигналов нападения и бегства в структуре комплексного амбивалентного сигнала «долгий крик», так что соответствующая пропорция информирует об изменениях соотношения страха и агрессии у демонстратора. На этом основании утверждается наличие «тройного соответствия» между демонстрацией, мотивацией и эффектом, позволяющего определить акустические демонстрации как стимулы (Veen, 1985, 1987).
Далее, элементарные движения из состава демонстраций могут быть непосредственно связаны с теми элементарными побуждениями, «столкновение» которых образует конфликт мотиваций, что проявляется в их внешнем виде. Так, Нико Тинберген обнаружил, что тенденция атаковать противника во внешнем облике Upright display разных видов чаек проявляется в поднятии карпальных сочленений и вытягивании шеи, притом что клюв направлен вниз. Эти действия, отразившиеся в облике соответствующей демонстрации, образуют движения намерения двух разных способов атаковать противника – нанести ему удар крыльями и клюнуть сверху. Другие компоненты Upright display, напротив, выражают тенденцию к бегству. В гомологичной демонстрации родственных чайкам больших поморников Catharacta skua карпальные сочленения не поднимаются, и соответствующие действия не найдены в «настоящей» борьбе (Tinbergen, 1959: 11).
То есть характеристики, о которых пишут D.Rendall, M.J.Owren и M.J.Ryan, общи для всех сигналов ряда, они родовые в логическом смысле. Понятно, что они изменяются плавно и, если б сигнал распознавался по ним, никакой категориальной реакции бы не было. Так, у разных видов попугаев-лорикетов Trichoglossus число агонистических демонстраций варьирует от 6 до 20, но в их состав всегда входит ритуализованное движение угрозы клювом (у всех видов он крупный и ярко окрашенный) или ритуализованное движение бегства (очень демонстративное закатывание глазного яблока), см. Serpell, 1982, 1989. У больших пёстрых дятлов в агонистических демонстрациях этот «стержневой элемент» представлен выдвижением крайних рулевых, а, скажем, у аргентинской савки – демонстрацией пениса.
А вот формы разных сигналов (особенно соседних сигналов ряда), которые по понятными причинам в последовательностях поведения часто идут друг за другом, различаются другими признаками, которые (или их сочетания) специфичны для каждой из форм. См. дискриминацию разных демонстраций кряквы на рис.9В в «От стимула к символу»; в логическом отношении это видообразующее отличие. Они как раз однозначно дискриминируют сигналы, так что распознавание по ним должно дать категориальную реакцию.
И поскольку даёт – представления D.Rendall, M.J.Owren и M.J.Ryan неверны. Что важно подчеркнуть – категориальна реакция и в случае, когда ряд сложен сигналами-стимулами, не только сигналами-символами. Что особенно важно для обоснования «семиотичности» и «семантичности» сигналов животных[7], поскольку у первых в отличие от вторых, формы разных сигналов ряда не дискретны и не альтернативны друг другу, образующие их телодвижения, звуки и пр. не противопоставляются, а связаны плавными переходами. Тем не менее плавного изменения реагирования в опытах с «превращением сигнала» не происходит, оно также категориальное, хоть с большим числом ошибок – по понятной причине увеличения «сбоев распознавания» от этих самых промежуточных движений.
Читать далее
1. Они эмансипированы от мотивационной подосновы. Скажем, животное «обозначает» ими разные типы хищников, разные возможности разрешения территориальных конфликтов или разные виды пищи независимо от того, насколько боится и в какой степени хочет есть. Причём обозначает «на автомате» и точно, даже если совсем не боится, не агрессивно или не голодно. То есть видовые сигналы зависимы от «обозначаемых» типов ситуаций внешнего мира, поскольку «автоматически» выдаются при смене значимых ситуаций, независимо от «представлений», «понимания» и «намерений» животного[1], но независимы от внутреннего состояния реципиента, втянутого в эту ситуацию. У сигналов-стимулов – наоборот, почему первые могут быть названы сигналами ситуаций, а вторые сигналами мотивацией, даже когда используются в одном и том же контексте – ухаживания, угрозы, предупреждения об опасности и пр. Причём ситуационная специфичность равным образом проявляется как при распознавании, так и при продуцировании сигнала (англ. Situtionally & production specifity). см. D.Blumstein, 2002. The evolution of functionally referential alarm communication. P.139-141).
2. Они не являются релизерами в том смысле что не «принуждают» реципиента к автоматической выдаче специфического ответа (релизеры это делают независимо от того, чем он занят, так что движения атаки или бегства появляются на фоне одновременного исполнения каких-либо демонстраций, что выглядит очень забавно). Реципиент имеет свободу выбора ответа на поступивший сигнал, правда система коммуникации устроена так, что дальше «поощряется» адекватный ответ (основанный на сигнальной информации) и наказывается неадекватный (неверный или отсутствие ответа). Поэтому большинство ответов – таки представляют собой выбор поведения на основании сигнальной информации.
3. Помимо независимости от мотивации, они независимы и от прочих переменных контекста – индивидуальности особи, уровня возбуждения, дистанции до обозначаемого объекта или ориентации особи относительно него (англ. Contextual independence, ibid., p.141-143).
4. Они имеют внешнего референта в виде логически альтернативных категорий обозначаемых ситуаций, связанных с разными режимами или случаями взаимодействия особей друг с другом (в контекстах ухаживания и угрозы) или с внешним объектом (разные виды корма, разные классы опасности и пр.). Англ. Functional reference. То есть сигналы как бы «именуют» или «называют» их, обеспечивая адекватный ответ реципиента, включая способность рассчитать нужную реакцию исходя из собственных обстоятельств, а не обстоятельств пославшего сигнал (если эта тревога – стоит ли получателю спасаться, тем самым прерывая кормление и пр.). То есть сигнал обладает перемещаемостью (ibid., p.143-144).
5. Формы разных сигналов ряда взаимно-альтернативны и не содержат переходов в виде промежуточных телодвижений (визуальные демонстрации) или звуков (акустические). Ibid., 144-145.
Понятно, что эти характеристики позволяют рассматривать сигналы-символы как произвольные знаки, где связь означающего с означаемым невыводима для внешнего наблюдателя. Почему и составленные ими системы коммуникации того или иного вида можно рассматривать на одном основании (как семиотические системы) с коммуникацией человека. Больше, правда, с танцем и деньгами, чем с речью и языком; и, конечно, это изоморфизм, а не гомология, реальный филогенетический путь перехода от систем коммуникации животных к языку имеет промежуточной стадией полную ликвидацию видоспецифических систем сигналов-символов инстинктивной природы. И, соответственно, инстинктов.
У антропоидов видовых сигналов просто нет, есть индивидуальные телодвижения или звуки, которые могут выступать сигналами ad hoc, «указывая» на индивидуальные же намерения в той мере, в какой члены группировки устойчиво подражают друг другу в «обозначении» и «распознавании» разных намерений, не более того. Но, в отличие от верветок, шимпанзе могут издавать крики с намерением – скажем, специально предостеречь именно дружественных особей (и не предостерегать вражин) и пр. Другое дело, что «тревожный крик» здесь берётся в кавычки – он нестабилен, связан плавными переходами с другими типами вокализаций и неспецифичен, передавая фактически лишь подъём возбуждения обезьяны в связи с опасностью.
И, поскольку коммуникация – своего рода «предмет роскоши», специфические сигналы встречаются редко – лишь при крайней необходимости организации информационного обмена, когда важно разграничение качественно разных ситуаций или внутренних состояний животного. Что было показано в обзоре криков, ассоциированных с пищей, у разных видов птиц и млекопитающих[2]. Наиболее обычны крики, отражающие лишь общее возбуждение, разные уровни которого показаны разной степенью интенсивности единственного «кормового» крика. Дифференцированные системы сигналов, когда разным кормам соответствуют разные крики, отмечены лишь у немногих видов (или групп видов одной клады). Но там где они появляются, они эволюционируют от сигналов-стимулов в сторону всё большей функциональной референтности. Правда, у тревожных и агрессивных криков это видно куда лучше, чем у пищевых.
Но здесь и сейчас речь не о них, а о другой категории – сигналах-стимулах. Это как раз классические релизеры[3]. Их специфические формы демонстраций (визуальных ли, акустических и иных) обладают «принуждающим» действием, вроде «укола», тычка или толчка. Так, при ухаживании у зеленоватого тритона Notophtalmus viredescens самка демонстрирует брюхо, заполненное яйцами, а самец ей – внутренние поверхности задних конечностей с роговыми подушечками, небольшие ямки на скулах и хвост с увеличенной высокой складкой. В зависимости от реакции самки на эти демонстрации самец реализует два сценария поведения. Если самка останавливается поблизости от самца, демонстрирование быстро заканчивается и самец переходит к следующей фазе ухаживания. Если самка удаляется, самец следует за ней, стараясь обхватить её передними конечностями, и интенсивно демонстрирует. При низкой реактивности самки продолжительность демонстраций примерно в 25 раз выше: в конце концов, движение самки прочь замедляется, самцу удаётся её нагнать и схватить[4] (Verrell, 1987).
То есть, увеличивая интенсивность воздействия стимула, самец старается «поднять» реактивность самки до уровня, позволяющего
ей перейти к следующим этапам ухаживания – начать сближения с демонстрирующими самцами, чтобы выбрать одного и
взаимодействовать дальше именно с ним вплоть до передачи сперматофора. Интенсивность воздействия при таком «обращении
внимания» самки на самцов намного более значима, чем точность воспроизведения формы сигнала при демонстрациях. Не случайно она
ведёт к характерным «сбоям», снижающим эффективность коммуникации – к привлечению незрелых самок, самок близкого вида
и т.п. «посторонних объектов», ухаживание за которыми нецелесообразно (Гомелюк, 1979).
Вот когда под действием соответствующей стимуляции самка уже мотивирована к сближению с самцами и к оценке их демонстраций «с точки зрения» возможностей тесного сближения, тогда точность воспроизведения формы сигнала приобретает решающее значение, а интенсивность стимуляции делается не столь существенной. См. исследования ухаживания девятииглых колюшек рода Pungitius (Гомелюк, 1979).
Другой пример: исследовали индикаторы эмоционального возбуждения в структуре оборонительных криков большой песчанки Rhombomys opimus, и манипулятивное влияние криков обороняющейся особи на поведение агрессора. Взаимные конфликты песчанок провоцировали, ссаживая двух животных на нейтральной территории. После короткого периода борьбы, в разной степени ритуализованной, побеждал один из зверьков и преследовал второго, проявлявшего подчинённое поведение и издававшего оборонительные крики.
По мере наступления победителя и сокращения дистанции между песчанками изменения эмоционального состояния обоих немедленно отражались в пропорциональных изменениях вокализации. Уменьшалась длительность оборонительных звуков, их энергия смещалась в высокочастотную область спектра. Для тональных звуков также возрастали значения основной частоты и глубины частотной модуляции.
Соответствующие изменения вокализации испуганной, обороняющейся особи оказывали немедленный "отталкивающий эффект" на наступающего зверька. Крики песчанок сразу же увеличивали дистанцию между оппонентами. Важно подчеркнуть, что вокализации больших песчанок, обладающие более специализированной акустической формой, эффективней ингибировали агрессию по сравнению с менее определёнными вокализациями светлой песчанки Gerbillus perpallidus (Володин и др., 1998; Доронина, Володин, 2007).
Иными словами, сигналы-стимулы обеспечивают жёсткую связь сигнала, мотивации отправителя, и ответа, вызванного сигналом. Хороший пример – демонстрации «объявления намерения» чайки-моевки Rissa tridactyla. Исследовали крики птиц перед взлётом от гнезда или от партнёра. Предвзлётные демонстрации, сопровождающиеся вокализацией, зафиксированы лишь в присутствие партнёра. Поэтому они не могут быть просто следствием роста общего возбуждения, которое после превышения некого порога могло бы вызвать сам взлёт и сопровождающий его крик одновременно. Здесь же предвзлётные демонстрации в 70-90% случаев вызывают ответ партнера и обмен криками. Все 4 категории ответных демонстраций непосредственно определяют возможность взлёта. «Предвзлётный крик» (pre-departure call) предшествует взлёту, «долгий крик» (long call) и «кашлянье малой интенсивности» (low intensity choking) санкционируют его, а «вскидывание клюва» (head tossing) - препятствует (Daniels et al., 1984).
Поэтому при использовании сигналов-стимулов реципиент лишён свободы выбора – он или «автоматически» выдаёт соответствующий двигательный ответ (с вероятностью, тем большей, чем выше релизерная эффективность демонстрации), или же «держится», не реагируя, как ни в чём ни бывало, вроде того спартанца с лисёнком за пазухой. Разве что понижается стереотипность исполнения его собственных демонстраций, пока он выдерживает это давление специфической стимуляции от партнёра, что снижает эффективность последних. Однако и здесь действие сигналов-стимулов реализуется именно и только через предъявление формы демонстрации, которая выступает как бы специфическим рефлектором этих «уколов».
Критики этой точки зрения пытались показать, что сигнальный эффект задан не спецификой формы, а может быть непосредственно выведен из специфики акуcтической, визуальной, запаховой и пр. стимуляции[5]. Согласно этой теории реципиент реагирует не на форму, распознанную и отличённую от других форм и от фона, но на то, как слагающие её звуки, телодвижения или запахи «бьют по мозгам», которые у потенциальных реципиентов уже приспособлены именно к этим ударам (или «уколам»). Мол, плач детёныша, оставшегося без матери, визг подчинённого, вздутого доминантом и пр. сигналы действуют потому, что соответствующие звуки – резкие, неприятные, вызывают стресс, и реципиент делает нужное для их прекращения (успокаивает малыша, оставляет омегу в покое и пр.). Эта же точка зрения легко распространяется на любые сигналы, скажем, брачные крики амфибий и птиц, которые наблюдатель априори не может связать с какой-то конкретной эмоцией.
Однако же данная точка зрения опровергается категориальным характером реагирования реципиентов на разные сигналы ухаживания, угрозы и т.д. сигнальных рядов, каждый из которых связан с одним из мотивационных градиентов. Если мы в опыте искажаем форму сигнала, плавно и постепенно «превращая» один в другой, то при некотором предельном искажении специфическая реакция прекращается резко и сразу (что контролируется, скажем, выработанной на данный сигнал электрооборонительной реакцией или иным способом). Одновременно также и сразу «запускается» специфическая реакция на следующий сигнал ряда. К слову, также категориально восприятие разных фонем и последовательных слов, акустический строй которых специально «подчёркивает границы».
Следовательно, выдача ответной реакции на сигнал связана с однозначным распознаванием его формы, при точном отличении от форм прочих сигналов и «фона». Иначе бы категориальности не было: ведь акустический строй разных сигналов ряда крайне сходен, почти всегда разные сигналы ряда имеют один и тот же «базовый» звук, отражающий уровень соответствующей мотивации и присутствующий во всех них разом.
Или, когда (чаще) мотивация создана конфликтом противоположных побуждений – к нападению и бегству, спариванию, атаке и бегству, разные сигналы ряда равно имеют элементы, связанные с каждым из побуждений, в пропорции, отражающей их «соотношение сил». Отсюда в структуре сигнала, вокального или визуального могут быть выделены элементы – телодвижения или звуки, непосредственно связанные с нападением и агрессией, с нападением, страхом и сексуальностью или иными элементарными побуждениями, находящимися в конфликте. Представительность в общей структуре сигнала элементов, связанных с противоположными побуждениями, отражает их взаимное «соотношение сил» и указывает на степень развития конфликта между несовместимыми стремлениями и действиями животного, которым конституируется каждая отдельная мотивация. Сигналы «сообщают» о степени развития конфликта и тем самым об уровне мотивации животного.
Так, анализировали вокальный репертуар малой чайки (Larus minutus), включающего 13 позывов. Позыв состоит из серии элементов (нот), имеющих определённый временной рисунок. Чайки издают позывы в разном состоянии (при полёте, плавании, сидя в группе), но всегда с высокой стереотипностью. Все позывы могут следовать друг за другом в разных сочетаниях, кроме «долгого крика[6]» (Long call): он включает 3 определенных позыва в жёсткой последовательности. Сравнение сонаграмм «долгого крика» с позывами малой чайки при открытых атаках и избеганиях показало, что сигналы агрессии и бегства можно выделить на структурном уровне (распознав маркирующие их типы звуков внутри долгого крика).
Изменение тона сигналов «длинного крика» изменяет процент участия элементарных сигналов нападения и бегства в структуре комплексного амбивалентного сигнала «долгий крик», так что соответствующая пропорция информирует об изменениях соотношения страха и агрессии у демонстратора. На этом основании утверждается наличие «тройного соответствия» между демонстрацией, мотивацией и эффектом, позволяющего определить акустические демонстрации как стимулы (Veen, 1985, 1987).
Далее, элементарные движения из состава демонстраций могут быть непосредственно связаны с теми элементарными побуждениями, «столкновение» которых образует конфликт мотиваций, что проявляется в их внешнем виде. Так, Нико Тинберген обнаружил, что тенденция атаковать противника во внешнем облике Upright display разных видов чаек проявляется в поднятии карпальных сочленений и вытягивании шеи, притом что клюв направлен вниз. Эти действия, отразившиеся в облике соответствующей демонстрации, образуют движения намерения двух разных способов атаковать противника – нанести ему удар крыльями и клюнуть сверху. Другие компоненты Upright display, напротив, выражают тенденцию к бегству. В гомологичной демонстрации родственных чайкам больших поморников Catharacta skua карпальные сочленения не поднимаются, и соответствующие действия не найдены в «настоящей» борьбе (Tinbergen, 1959: 11).
То есть характеристики, о которых пишут D.Rendall, M.J.Owren и M.J.Ryan, общи для всех сигналов ряда, они родовые в логическом смысле. Понятно, что они изменяются плавно и, если б сигнал распознавался по ним, никакой категориальной реакции бы не было. Так, у разных видов попугаев-лорикетов Trichoglossus число агонистических демонстраций варьирует от 6 до 20, но в их состав всегда входит ритуализованное движение угрозы клювом (у всех видов он крупный и ярко окрашенный) или ритуализованное движение бегства (очень демонстративное закатывание глазного яблока), см. Serpell, 1982, 1989. У больших пёстрых дятлов в агонистических демонстрациях этот «стержневой элемент» представлен выдвижением крайних рулевых, а, скажем, у аргентинской савки – демонстрацией пениса.
А вот формы разных сигналов (особенно соседних сигналов ряда), которые по понятными причинам в последовательностях поведения часто идут друг за другом, различаются другими признаками, которые (или их сочетания) специфичны для каждой из форм. См. дискриминацию разных демонстраций кряквы на рис.9В в «От стимула к символу»; в логическом отношении это видообразующее отличие. Они как раз однозначно дискриминируют сигналы, так что распознавание по ним должно дать категориальную реакцию.
И поскольку даёт – представления D.Rendall, M.J.Owren и M.J.Ryan неверны. Что важно подчеркнуть – категориальна реакция и в случае, когда ряд сложен сигналами-стимулами, не только сигналами-символами. Что особенно важно для обоснования «семиотичности» и «семантичности» сигналов животных[7], поскольку у первых в отличие от вторых, формы разных сигналов ряда не дискретны и не альтернативны друг другу, образующие их телодвижения, звуки и пр. не противопоставляются, а связаны плавными переходами. Тем не менее плавного изменения реагирования в опытах с «превращением сигнала» не происходит, оно также категориальное, хоть с большим числом ошибок – по понятной причине увеличения «сбоев распознавания» от этих самых промежуточных движений.
Читать далее
[1] они инстинктивны даже у столь продвинутых существ, как верветки с игрунками, или макаки. Так, приёмные дети беличьих обезьян-саймири, и двух видов макаков (японских M.fuscata и резусов M.mulatta), воспитанные в сообществах близких видов того же рода, прекрасно понимали сигналы приёмных родителей и реагировали соответственно – и наоборот. Однако ни те, ни другие «для лучшего понимания» никогда не пробовали воспроизводить сигнал близкого вида, обычно звучащий в соответствующей ситуации – хотя видовые различия в вокализациях небольшие, для этого надо чуть-чуть изменить звучание собственных сигналов, и возможности голосового аппарата это вполне позволяют. См. Newman, Symmens, 1982; Owhren et al., 1992. Иными словами, даже у обезьян «ум» каждого индивида может понять, с чем связана инстинктивная сигнализация, какие реакции она запускает у «третьих особей», и как-то использовать это в своих интересах. Однако изменить набор запускающих ситуаций (стимулов) и структуру запускаемых вокализаций они не могут.
[2]или вот показательный пример с отличием криков макака-лапундера от кркиов прочих макаков.
[3] Релизер – ключевое понятие классической этологии. Это специфические морфоструктуры (брачные украшения, цветные пятна, кожистые выросты и пр.) или действия (демонстрации), которые благодаря специфической форме или характерному образу для рецептивного партнёра являются знаковыми стимулами и в качестве таковых используются в процессе коммуникации. Релизеры - это стимулы, самого факта предъявления которых уже достаточно для высвобождения ответной реакции, точно соответствующей стимулу, если животное находится в соответствующем мотивационном состоянии и рецептивно в отношении данного стимула.
Название происходит от англ. to release – высвобождать, калька исходного немецкого термина der Auslöser. Кроме «высвобождать», auslösen означает «запускать, включать, приводить в действие», и «сбрасывать бомбу в цель» [курсив мой – В.K.]. Все эти смыслы покрываются понятием социальных релизеров, как оно введено Лоренцем в работе «Компаньон в мире птиц» (Lorenz, 1935). Коммуникативная действенность релизеров состоит в немедленной «автоматической» выдаче специфического ответа на стимуляцию, который точно соответствует характеру стимула. «Знаковость» релизеров определяется тем, что он действует через специфическую форму демонстрации и связан со специфической ситуацией взаимодействия, в которой употребляется, чтобы быстро и точно её разрешить. Точное соответствие стимула и реакции наиболее существенно в процессе коммуникации, когда обе особи используют дифференцированные наборы стимулов (демонстраций ритуализованной угрозы, ухаживания и пр.) для воздействия друг на друга, а специфические реакции особей также представляют собой демонстрации – элементы того же набора релизеров. Своевременная выдача демонстраций в соответствии с характером стимула позволяет процессу взаимодействия продолжаться и далее, направленно развёртываясь до некого биологически осмысленного результата.
Название происходит от англ. to release – высвобождать, калька исходного немецкого термина der Auslöser. Кроме «высвобождать», auslösen означает «запускать, включать, приводить в действие», и «сбрасывать бомбу в цель» [курсив мой – В.K.]. Все эти смыслы покрываются понятием социальных релизеров, как оно введено Лоренцем в работе «Компаньон в мире птиц» (Lorenz, 1935). Коммуникативная действенность релизеров состоит в немедленной «автоматической» выдаче специфического ответа на стимуляцию, который точно соответствует характеру стимула. «Знаковость» релизеров определяется тем, что он действует через специфическую форму демонстрации и связан со специфической ситуацией взаимодействия, в которой употребляется, чтобы быстро и точно её разрешить. Точное соответствие стимула и реакции наиболее существенно в процессе коммуникации, когда обе особи используют дифференцированные наборы стимулов (демонстраций ритуализованной угрозы, ухаживания и пр.) для воздействия друг на друга, а специфические реакции особей также представляют собой демонстрации – элементы того же набора релизеров. Своевременная выдача демонстраций в соответствии с характером стимула позволяет процессу взаимодействия продолжаться и далее, направленно развёртываясь до некого биологически осмысленного результата.
[4] Verrell P.A., 1987. The complex courtship of the red-spotted newt// Bull. Chicago Herpetol. Soc. Vol.22. №6-7. P.119-120.
[5] Интересней всего это делается в работе D.Rendall, M.J.Owren и M.J.Ryan, 2009. «What do animal signals mean?».
[6] Долгий крик (long call) - наиболее сложно структурированный вокальный и визуальный сигнал у чаек (сем.Laridae). В менее ритуализированной форме он также присутствует в репертуаре поморников (сем. Stercoraridae). Включает определённую последовательность звуков, исполнение которых строго сопряжено с серией глубоких поклонов и задираний головы (часто с отведением крыльев), которые чередуются друг с другом. Общая амплитуда демонстраций долгого крика, скорость исполнения демонстрации и фиксированность выразительных движений данного ритуала видоспецифичны, из-за чего форма демонстраций долгого крика имеет существенное значение в таксономии и определении родственных связей видов рода Larus. По многоэтапности и сложности координации последовательностей визуальных и вокальных сигналов животного, реализуемых параллельно друг другу, долгий крик чаек может быть сопоставлен с «триумфальной церемонией» у гусей, подробно описанной К.Лоренцем в «Агрессии».
[7] То есть что они действуют своей формой, распознаваемой и классифицируемой рециепиентом как значимый элемент внешнего мира, Umwelt, а не последствиями «удара», «тычка» и «укола» от связанной с ним стимуляции в мире внутреннем, Innerwelt.
Рис. 5. «Расчленение мира» для задач коммуникации. Погода изменяется плавно и непрерывно (а). Концептуализация — расчленение этого континуума на элементы: выделены значимые стадии изменений погоды, которые требуют по-разному одеваться (б). Именование (в) — обозначение элементов средствами семиотической системы (пиктограммами).
</>
Языкоидность состоит в динамическом соответствии эта
metanymous в посте Metapractice (оригинал в ЖЖ)
--Т.е. окончательная разбивка на фрагменты еще не завершена?
--Да похоже надо разбирать то, что получилось. Потому что если пытаться более строгое/формальное основание для разбивки выделить, то получается всё совсем сложно и запутано.
Ты испугался этой сложности? Нет времени на распутывание этой сложности?
Ну то есть сейчас основание такое - каждый новый столбец это примерно новая «история», где история = время + место + действующие лица. Истории переплетаются и вкладываются одна в другую, поэтому 100% соответствия нет, но с чего-то надо начинать.
Помни, что языкоидность и состоит/заключается в постоянном/динамическом не полном соответствии некому заданному/эталонному/воображаемому образцу.
Возможно, это тебя сбивает со следа в твоем построении/анализе.
--Ну, это уже не прямая разметка. Это уже языкоидная разметка.
--Так мы и занимаемся поиском морфологии уже сколько времени. Прямая разметка - это сигнал ЯЗ - это уже давно завершили.
Ну да.
--Самое интересное и сложное.
--Бандлер делает то, что мы называем "бытовое НЛ-программирование". Череду ээ более-менее однородных историй рассказывает.
Бандлер делает терапию. Он ее делает всегда. Он потерял нарезку и уже не может остановиться. Любой фрагмент/целое любой коммуникации Бандлера есть воспроизведение одного и того же процесса.
--Т.е. это общая структура есть "временная структура".
--Конечно, среди трёх критериев «истории»: времени, места, действующих лиц - именно время выделить проще всего, хотя бы по временным формам глаголов.
Ну, ладно.
</>
Re: Интеграция, интеграция, интеграция, интеграция
metanymous в посте Metapractice (оригинал в ЖЖ)
--И сама наиболее экономно описывается минимальной трехшаговой последовательностью.
--Ну три шага это:
- заякорить сигнал1 из содержания1
- заякорить сигнал2 из содержания2
- активировать одновременно оба якоря
Ну, так. А что в этом неправильного?
Меня почему-то последнее время она как-то ээ смущает.
Хм, что конкретно не нравится?
А что происходит после активации обоих якорей? Либо получается какой-то малопредсказуемый итог, либо если итог предсказуемый в действительности мы имеем дело с какой-то более изощрённой схемой якорения, разве не так?
Ну, есть же рубежи моделирования. На первом - для начала годится простой алгоритм.
А далее... ты заглядывал в старую дилтсовскую книгу "Структура субъективного опыта"? Так, в ней расписан ТАКОЙ алгоритм якорения, что ты не поверишь. В нем отдельно якорится внешний аспект опыта и внутренний. И т.д.
--Ну три шага это:
- заякорить сигнал1 из содержания1
- заякорить сигнал2 из содержания2
- активировать одновременно оба якоря
Ну, так. А что в этом неправильного?
Меня почему-то последнее время она как-то ээ смущает.
Хм, что конкретно не нравится?
А что происходит после активации обоих якорей? Либо получается какой-то малопредсказуемый итог, либо если итог предсказуемый в действительности мы имеем дело с какой-то более изощрённой схемой якорения, разве не так?
Ну, есть же рубежи моделирования. На первом - для начала годится простой алгоритм.
А далее... ты заглядывал в старую дилтсовскую книгу "Структура субъективного опыта"? Так, в ней расписан ТАКОЙ алгоритм якорения, что ты не поверишь. В нем отдельно якорится внешний аспект опыта и внутренний. И т.д.
И сама наиболее экономно описывается минимальной трехшаговой последовательностью.
Ну три шага это:
- заякорить сигнал1 из содержания1
- заякорить сигнал2 из содержания2
- активировать одновременно оба якоря
Меня почему-то последнее время она как-то ээ смущает. А что происходит после активации обоих якорей? Либо получается какой-то малопредсказуемый итог, либо если итог предсказуемый в действительности мы имеем дело с какой-то более изощрённой схемой якорения, разве не так?
Ну три шага это:
- заякорить сигнал1 из содержания1
- заякорить сигнал2 из содержания2
- активировать одновременно оба якоря
Меня почему-то последнее время она как-то ээ смущает. А что происходит после активации обоих якорей? Либо получается какой-то малопредсказуемый итог, либо если итог предсказуемый в действительности мы имеем дело с какой-то более изощрённой схемой якорения, разве не так?
Т.е. окончательная разбивка на фрагменты еще не завершена?
Да похоже надо разбирать то, что получилось. Потому что если пытаться более строгое/формальное основание для разбивки выделить, то получается всё совсем сложно и запутано. Ну то есть сейчас основание такое - каждый новый столбец это примерно новая «история», где история = время + место + действующие лица. Истории переплетаются и вкладываются одна в другую, поэтому 100% соответствия нет, но с чего-то надо начинать.
Ну, это уже не прямая разметка. Это уже языкоидная разметка.
Так мы и занимаемся поиском морфологии уже сколько времени. Прямая разметка - это сигнал ЯЗ - это уже давно завершили.
Самое интересное и сложное.
Бандлер делает то, что мы называем "бытовое НЛ-программирование". Череду ээ более-менее однородных историй рассказывает.
Т.е. это общая структура есть "временная структура".
Конечно, среди трёх критериев «истории»: времени, места, действующих лиц - именно время выделить проще всего, хотя бы по временным формам глаголов.
Да похоже надо разбирать то, что получилось. Потому что если пытаться более строгое/формальное основание для разбивки выделить, то получается всё совсем сложно и запутано. Ну то есть сейчас основание такое - каждый новый столбец это примерно новая «история», где история = время + место + действующие лица. Истории переплетаются и вкладываются одна в другую, поэтому 100% соответствия нет, но с чего-то надо начинать.
Ну, это уже не прямая разметка. Это уже языкоидная разметка.
Так мы и занимаемся поиском морфологии уже сколько времени. Прямая разметка - это сигнал ЯЗ - это уже давно завершили.
Самое интересное и сложное.
Бандлер делает то, что мы называем "бытовое НЛ-программирование". Череду ээ более-менее однородных историй рассказывает.
Т.е. это общая структура есть "временная структура".
Конечно, среди трёх критериев «истории»: времени, места, действующих лиц - именно время выделить проще всего, хотя бы по временным формам глаголов.
Вот это вот место не очень понятно. Вот, непонятно и все. Как массив ячеек распадается на столбцы?
Начну с начала. Каждая ячейка - это одна ЯЗ-реплика (слова, которые произносятся между двумя соседними ЯЗ-сигналами). Таким образом весь текст распадается на этот самый массив ячеек. Дальше эти ячейки выстраиваются сверху вниз и слева направо. То есть я пишу первую реплику в первую ячейку, вторую реплику под неё (второй ряд первого столбца), третью ещё ниже (третий ряд первого столбца) и т.д.
В какой-то момент времени мне надоедает записывать всё в первый столбец и я очередную реплику пишу в первый ряд второго столбца. Дальше следующую реплику под ней (второй ряд второго столбца) и т.д.
В конечном итоге весь текст и распадается на столбцы.
Теперь, к вопросу о том, по какому критерию очередная реплика считается зачинающей новый столбец. Вот иллюстрация:
Это самый наглядный фрагмент размеченной части транскрипта. Это типа две истории, рассказанные сразу же одна за другой. Т.е. Бандлер сначала говорит то, что вынесено в первом столбце, а потом сразу же то, что вынесено во втором. Наглядно видно:
(1) Точное соответствие тематики первых двух реплик - они задают общий контекст дальнейших реплик, а именно
- время - в первом случае школьные занятия, во втором - взрослый возраст
- место - учебный класс vs отель
- тематика - искусство
- действующие лица - Бандлер + учителя vs Бандлер + жена
(2) Точное соответствие тематики двух последних реплик
- некий ээ паравербальный ээ референтный ээ возглас - осуждающее уууу vs ээ токсикоманское втягивание воздуха
- резюмирующая реплика/убеждение/внушение внешнего-внутреннего диалога - я не артистичен vs я полюбил рисовать
(3) Примерное соответствие сердиники
- мотивировочная часть - проблемы в школе + все так делают vs только Бандлер так делает
- роль окружающих - злая учителка vs подталкивающая к подвигам жена
- в первом столбце также присутствует ссылка на образец экселенса - круто рисующего соседа - в данном микро-сравнении двух столбцов он не имеет особой роли - он будет утилизироваться дальше по тексту
Начну с начала. Каждая ячейка - это одна ЯЗ-реплика (слова, которые произносятся между двумя соседними ЯЗ-сигналами). Таким образом весь текст распадается на этот самый массив ячеек. Дальше эти ячейки выстраиваются сверху вниз и слева направо. То есть я пишу первую реплику в первую ячейку, вторую реплику под неё (второй ряд первого столбца), третью ещё ниже (третий ряд первого столбца) и т.д.
В какой-то момент времени мне надоедает записывать всё в первый столбец и я очередную реплику пишу в первый ряд второго столбца. Дальше следующую реплику под ней (второй ряд второго столбца) и т.д.
В конечном итоге весь текст и распадается на столбцы.
Теперь, к вопросу о том, по какому критерию очередная реплика считается зачинающей новый столбец. Вот иллюстрация:
Это самый наглядный фрагмент размеченной части транскрипта. Это типа две истории, рассказанные сразу же одна за другой. Т.е. Бандлер сначала говорит то, что вынесено в первом столбце, а потом сразу же то, что вынесено во втором. Наглядно видно:
(1) Точное соответствие тематики первых двух реплик - они задают общий контекст дальнейших реплик, а именно
- время - в первом случае школьные занятия, во втором - взрослый возраст
- место - учебный класс vs отель
- тематика - искусство
- действующие лица - Бандлер + учителя vs Бандлер + жена
(2) Точное соответствие тематики двух последних реплик
- некий ээ паравербальный ээ референтный ээ возглас - осуждающее уууу vs ээ токсикоманское втягивание воздуха
- резюмирующая реплика/убеждение/внушение внешнего-внутреннего диалога - я не артистичен vs я полюбил рисовать
(3) Примерное соответствие сердиники
- мотивировочная часть - проблемы в школе + все так делают vs только Бандлер так делает
- роль окружающих - злая учителка vs подталкивающая к подвигам жена
- в первом столбце также присутствует ссылка на образец экселенса - круто рисующего соседа - в данном микро-сравнении двух столбцов он не имеет особой роли - он будет утилизироваться дальше по тексту
(1) В таблице приведены все реплики анализируемого фрагмента от первой до последней, последовательно, без пропусков. Движение реплик идёт сверху вниз, слева направо (немного непривычен приоритет вертикального направления, но дальше станет понятно почему так удобней).
Так и не понял что означает сверху вниз и слева направо.
(2) Первое основание разбивки - разделение фраз по сигналу ЯЗ. С минимальными правками использована разметка bavi. Таким образом весь массив текста распадается на отдельные ячейки.
Циклы?
(3) Второе основание разбивки - переход повествования в новое время или новое место. Временнáя разрывность повествования. Таким образом весь массив ячеек распадается на столбцы. Внутри каждого столбца реплики идут в контексте одного времени и одного места, либо однонаправленного последовательного движения/развития времени и череды мест.
Вот это вот место не очень понятно. Вот, непонятно и все. Как массив ячеек распадается на столбцы?
(4) Полный перевод на русский сделать у меня сил, откровенно признаться, нет в наличии. Если кто-то готов с этим помочь - ласково просымо. Буду переводить заголовки и, возможно, отдельные реплики, по мере объяснения.
Ну да, размечтался.
(5) На втором листе выписаны отдельные встроенные языкоиды на вербальных сигналах, которые раскрашивают/усиляют сообщение основного ЯЗ-и-смен-времён языкоида. Они будут привлекаться к анализу по мере необходимости.
И вот это вот место не понятно. Про взаимодействие языкоидов.
(6) Прикидочная цель выбранного фрагмента: подготовка к гипнозу; программирование будущего гипнотического транса; смена контекста и времени действия (регрессия/реориентация).
Здесь написано/указано много целей.
(7) В данном проходе цель - как морфология ЯЗ-реплик достигает результат п.6, уточнить получаемый результат.
Уточнить получаемый результат.
Так и не понял что означает сверху вниз и слева направо.
(2) Первое основание разбивки - разделение фраз по сигналу ЯЗ. С минимальными правками использована разметка bavi. Таким образом весь массив текста распадается на отдельные ячейки.
Циклы?
(3) Второе основание разбивки - переход повествования в новое время или новое место. Временнáя разрывность повествования. Таким образом весь массив ячеек распадается на столбцы. Внутри каждого столбца реплики идут в контексте одного времени и одного места, либо однонаправленного последовательного движения/развития времени и череды мест.
Вот это вот место не очень понятно. Вот, непонятно и все. Как массив ячеек распадается на столбцы?
(4) Полный перевод на русский сделать у меня сил, откровенно признаться, нет в наличии. Если кто-то готов с этим помочь - ласково просымо. Буду переводить заголовки и, возможно, отдельные реплики, по мере объяснения.
Ну да, размечтался.
(5) На втором листе выписаны отдельные встроенные языкоиды на вербальных сигналах, которые раскрашивают/усиляют сообщение основного ЯЗ-и-смен-времён языкоида. Они будут привлекаться к анализу по мере необходимости.
И вот это вот место не понятно. Про взаимодействие языкоидов.
(6) Прикидочная цель выбранного фрагмента: подготовка к гипнозу; программирование будущего гипнотического транса; смена контекста и времени действия (регрессия/реориентация).
Здесь написано/указано много целей.
(7) В данном проходе цель - как морфология ЯЗ-реплик достигает результат п.6, уточнить получаемый результат.
Уточнить получаемый результат.
--Да, в полном перечне что делать в ход идут старт-стоп сигналы. Но,в типовом варианте до них редко доходит.
--Ну зато у меня смотрите какая красивая система получается. Весь процесс можно мыслить как рост упорядоченности контента, "запакованного" в сигнал.
Хм, схема, действительно, красивая.
Мы последовательно совершаем следующие операции:
- выделяем его на фоне всего другого контента
- выделяем внутри него более глубокую тематическую структуру
- каждый кусочек данной структуры модифицируем отдельно, дополняя ресурсной частью
Посмотреть бы на пример как это делается.
Вообще говоря каждый уровень отдельно может тянуть на собственный полновесный психотерапевтический подход-то ведь :)
Да, это есть центральная/проходная идея данного поста.
-—Получается здесь надо: в1) повторно выбрать удобный масштаб работы
-—Да.
-—в2) найти нужного масштаба ресурсные фрагменты
-—Найти нужного масштаба ресурсы.
--Ну как-то слишком много свободы получается. Надо где-то тогда найти какую-нибудь общую теорию/описание типа «гармонично развитой личности» или «этапов возрастного развития», или ещё чего такого. Ну для детей вроде есть такие описания.
Никакой гармонично развитой личности на не нужно. Личностная тема является чрезвычайно тухлой темой. Мы, используем понятия личностного подхода по возможности крайне редко. Только там, где, действительно, без них нельзя обойтись. А где можно - никаких личностных тем и прочтений.
--Совершенно верно. Якорение сигналов будет их усиливать.
--Подсознательное, типа, "общительно" :) Ну или, говоря менее антропоморфно, хорошо откликается/реагирует на коммуникацию по принципу БОС.
Да, удобнее этот эффект усиления рассматривать в концепции БОС.
--Нет, в этом месте мы ищем смыслы/содержания, которые упакованы между соседними сигналами.
--Ну это же детали уже технические? По небольшому опыту мне кажется, что если первый шаг был выполнен до конца/тщательно, то имеет смысл действительно искать смыслы, заключённые между сигналами.
Стоит с самого начала отметить, что эффективность выявления морфологического материала между соседними невербальными сигналами сильно детерминирована масштабом/частотой этих самых невербальных сигналов.
Например, где-то недавно делали разметку по Бандлеровскому ЯЗ. И получили картину, в которой между соседними ЯЗ умещается всего ряд слов типа короткой фразы. В итоге получается:
--по меньшей мере, одно слово отходит к сообщения "до ЯЗ"
--одно - "после ЯЗ"
...а на саму "внутреннюю морфологию" приходится всего несколько слов. Два - четыре.
Такая модель является очень эээ скупой на возможное выявление в ней "морфологического содержания".
Потому что вся коммуникация Чарли будет построена как бы "от" сигнала, вследствие того что Боб так его выделять начал среди всех других.
Вся коммуникация Чарли построена из трех компонентов:
--"до сигнала"
--"после сигнала"
--"между соседними сигналами"
С другой стороны, это будут те же самые смыслы, только более подробные/развёрнутые, что можно и сразу отметить звучащими одновременно с сигналом, до того, как Боб начал его выделять собственной экспрессией.
Так вот опыт показывает, что "до", "после", "между" сигнальные смыслы есть взаимо-дополнительные, но отнюдь не тождественные при сопоставлении между собой.
--Начать исполнение алгоритма интеграции антиресурсов с ресурсами. В самом простом случае по простейшему алгоритму их чередования.
--Не обязательно ведь интеграция. Допустим у нас есть содержание1 с сигналом1, и оно так организовано, что представляет собой антиресурс. И есть содержание2 с сигналом2, ресурсное. Можно ведь: (1) Отдельно модифицировать содержание1, добавив ему такую морфологию, чтобы оно в итоге стало ресурсным. Морфологию можно взять как из неких более общих заранее известных оператору моделей (канарейка там, скажем, или алгоритмы мета-моделирования).
"Отдельно модифицировать содержание1" = интегрировать в содержание1 некий ресурс. Таким образом, и в указанном тобою случае мы имеем дело с разновидностью интеграции.
(2) Отцепить сигнал1 от содержания1, прицепить сигнал2 к содержанию1. Потом сигнал1 либо совсем стереть, либо прицепить к некоему новому содержанию3, так что сигнал1+содержание3 уже будет нейтрально или ресурсно.
"Отцепить сигнал1 от содержания1" = означает прицепить сигнал1 к некоему ресурсу. Прицепить = интегрировать.
(3) Модифицировать содержание1 в соответствии с ресурсной морфологией содержания2. При этом сигнал1 так и останется на своём тематическом поле, а сигнал2 на отдельном своём.
"Модифицировать содержание1 в соответствии с ресурсной морфологией содержания2" = извлечь из морфологии содержания2 некий ресурс и далее интегрировать его в содержание1.
(4) ...
Везде речь идет именно об интеграции.
Все перечисленные варианты ведь только с натяжкой можно назвать "интеграцией". Короче, мне кажется, разумно какие-то более простые операции сначала описать работы с ээ языкоидными ээ чанками/элементами/единицами. А интеграцию уже описать как частный случай определённой последовательности таких операций.
Непонятно, почему же с натяжкой?
И языкоиды занимаются интеграцией.
А интеграция наиболее экономно описывает базовые в данной теме процессы. И сама наиболее экономно описывается минимальной трехшаговой последовательностью.
Дочитали до конца.