Metapractice: Re: 1-е описание комменты к ОщущениямВоВремяПисания

</>

Re: 1-е описание комменты к ОщущениямВоВремяПисания

metanymous 24 февраля 2004, 08:07 (оригинал в ЖЖ)

А он уже достал. Я вчера описывал питье чая, и получил для себя много удовольствия

открыв, как в этом много интересного и как это приятно погрузится в этот процесс,

а по окончанию сего возрадовался рисунку на чайнике, который с каждой минутой

открывал все новые измерения линий,листоков и цветочков :)

И я не буду уже говорить, что в ванной комнате никогда бы не обнаружил ту единственную

плитку, которая отличалась от остальных всего лишь одной незаметной деталью :)

_________________________________-

Хейли приставал к Эриксону с вопросом в чем истинная сущность его подхода, Эриксон вывел его на порог и спросил, что тот особенное видит. - Ряд, (аллея? - не помню) деревьев. - А что в них особенного? - Все наклонены в одну сторону немного (от ветра?). - Да, но одно наклонено не так (в другую сторону?). Точка.

БогатствоСенсорногоМира - вот главный ресурс, которым он лечил/учил/развивал.

</>

Re: 1-е описание комменты к ОщущениямВоВремяПисания

ailev 03 марта 2004, 13:55 (оригинал в ЖЖ)

никогда бы не обнаружил ту единственную плитку, которая отличалась от остальных всего лишь одной незаметной деталью

Это была не верхняя плитка слева? ;)

Когда-то я приводил в списке литературы "Дзен, или искусство ухода за мотоциклом" (http://www.lib.ru/INPROZ/PIRSIG/), где было описано именно такое мытье риса, как начало обучения курса риторики:

Он активно вводил новшества. Его беспокоили студенты, которым было нечего сказать. Сначала он думал, что это просто лень, но позже стало очевидным, что это не так. Они просто не могли придумать, что сказать.
Одна из таких, девушка в очках с толстыми линзами, хотела написать эссе в пятьсот слов о Соединенных Штатах. Он уже привык к ощущению, когда внутри все опускается от подобных утверждений, и предложил ей, ни в чем ее не принижая, сузить тему до одного Бозмена.
Когда пришла пора сдавать работу, она ее не сделала и довольно сильно расстроилась. Она честно пыталась, но не могла придумать, что сказать.
Он уже справлялся о ней у ее предыдущих преподавателей, и те подтвердили его впечатления. Очень серьезная, дисциплинированная и прилежная, но крайне тупая. Ни искры творчества. Ее глаза за толстыми стеклами очков были глазами ишака. Она не отмазывалась, она действительно не могла ничего придумать и расстраивалась из-за собственной неспособности сделать то, что велели.
Его это просто ошарашило. Теперь уже он сам не мог придумать, что сказать. Наступило молчание, а за ним последовал неожиданный ответ:
-- Сократи его до главной улицы Бозмена. -- Какое-то наитие просто.
Та послушно кивнула и вышла. Но перед следующим занятием она вернулась -- на этот раз в слезах: беспокойство, повидимому, копилось долго. Она по-прежнему не могла ничего придумать -- и не могла понять, почему, если она ничего не может придумать про весь Бозмен, что-то получится с одной его улицей.
Он пришел в ярость:
-- Ты не смотришь! -- сказал он. Всплыло воспоминание о том, как его самого выгоняли из Университета за то, что у него было слишком много чего сказать. На каждый факт существует бесконечное число гипотез. Чем больше смотришь, тем больше видишь. Она даже не смотрела по-настоящему и как-то не могла этого понять. Он сердито сказал ей:
-- Сократи до фасада одного дома на главной улице Бозмена. До Опера-Хауза. Начни с верхнего кирпича слева.
Ее глаза за толстыми линзами расширились.
Она пришла к нему на следующее занятие с озадаченным видом и протянула тетрадь с эссе на пять тысяч слов о фасаде Опера-Хауза на главной улице Бозмена, штат Монтана.
-- Я села в закусочной через дорогу, -- говорила она, -- и начала писать о первом кирпиче, о втором кирпиче, а с третьего все пошло само, и я уже не могла остановиться. Там подумали, что я спятила, прикалывались надо мной, но я все сделала. Ничего не понимаю.
Он тоже не понимал, но в своих долгих прогулках по улицам городка думал об этом и пришел к выводу, что ее, очевидно, останавливала та же самая блокада, которая парализовала и его в первый день преподавания. В своем писании она пыталась повторять то, что уже слышала, -- точно так же, как в первый день занятий он пытался повторять то, что уже решил сказать заранее.
Она не могла придумать, что сказать о Бозмене, поскольку не могла вспомнить ничего, что стоило бы повторять. Она странным образом не осознавала того, что сама могла посмотреть и увидеть что-то свежим взглядом -- и написать безотносительно к тому, что сказано прежде. Сужение темы до одного кирпича уничтожило блокаду, поскольку оказалось столь очевидно, что придется немного посмотреть самой -- оригинально и непосредственно.
Он продолжал экспериментировать дальше. В одном классе заставил всех целый час писать о тыльной стороне большого пальца. В начале занятия студенты на него странно посматривали, но работу выполнили все, и не поступило ни единой жалобы на то, что "нечего писать".
В другом классе он сменил тему: вместо пальца взял монету и получил от каждого часовое сочинение. Потом происходило то же самое. Некоторые спрашивали: "А писать об обеих сторонах?" Как только они врубались в идею непосредственного самостоятельного видения, то сразу начинали понимать, что пределов тому, что можно сказать, нет.