Показаны записи 26941 - 26950 из 30962
К несчастью (или, возможно, к счастью) следующий факт всегда недоступен. Все, что у вас есть - это надежда на простоту, тогда как следующий факт всегда может вывести вас на новый уровень сложности.
Можно сказать, что для любой предложенной мной последовательности чисел всегда будет иметься несколько простых способов ее описания, однако будет существовать бесконечное число альтернативных способов, не ограниченных критерием простоты.
Предположим, числа представлены буквами:
x,w,p,n
и т. д. Эти буквы могут обозначать любое число, даже дробное.
Мне нужно только повторить ряд три или четыре раза в вербальной, визуальной или другой сенсорной форме, даже в форме кинестетических ощущений или боли, и вы начнете различать в нем паттерн. В вашем разуме, равно как в моем, он превратится в лейтмотив, имеющий эстетическую ценность. В такой мере он будет знаком и понятен.
Однако паттерн может быть изменен или нарушен посредством добавления, повторения или чего-то еще, что заставит вас воспринять его по-новому. Эти изменения никогда нельзя предсказать с абсолютной уверенностью, поскольку они еще не случились.
Можно сказать, что для любой предложенной мной последовательности чисел всегда будет иметься несколько простых способов ее описания, однако будет существовать бесконечное число альтернативных способов, не ограниченных критерием простоты.
Предположим, числа представлены буквами:
x,w,p,n
и т. д. Эти буквы могут обозначать любое число, даже дробное.
Мне нужно только повторить ряд три или четыре раза в вербальной, визуальной или другой сенсорной форме, даже в форме кинестетических ощущений или боли, и вы начнете различать в нем паттерн. В вашем разуме, равно как в моем, он превратится в лейтмотив, имеющий эстетическую ценность. В такой мере он будет знаком и понятен.
Однако паттерн может быть изменен или нарушен посредством добавления, повторения или чего-то еще, что заставит вас воспринять его по-новому. Эти изменения никогда нельзя предсказать с абсолютной уверенностью, поскольку они еще не случились.
Предположим, что истинность означает точное соответствие между нашим описанием и тем, что описывается, либо между нашей совокупной сетью абстракций и дедуктивных выводов и некоторым полным пониманием внешнего мира. В этом смысле истина недостижима. Даже если отвлечься от барьеров кодирования, т. е. от того обстоятельства, что наше описание сделано из слов, цифр или изображений, а то, что описывается, - из плоти, крови и действий, даже если пренебречь трудностями перевода, мы никогда не сможем заявить об окончательном знании чего бы то ни было поскольку слушатели не знают ни противоречащих предпосылок, ни того, как их формулировать, а отработанная глухота, которую используют дети для игнорирования слов родителей, учителей и религиозных лидеров.
Как бы то ни было, лично я верю в важность исходных предпосылок науки, в то, что есть лучшие и худшие способы конструирования научных теорий, в то, что необходимо ясно и внятно формулировать исходные предпосылки, дабы их можно было усовершенствовать.
Поэтому эта глава посвящена перечислению предпосылок. Некоторые из них знакомы, а некоторые покажутся странными тем читателям, чье мышление никогда не сталкивалось с той неприятной мыслью, что некоторые предпосылки просто ошибочны. Некоторые мыслительные инструменты столь тупы, что почти бесполезны, другие же столь остры, что опасны. Однако мудрый человек найдет применение и тем, и другим.
Попробуем распознать некоторые базовые исходные предпосылки, которые должны быть общими для всех разумов, либо же, напротив, определить разум при помощи перечисления ряда подобных базовых коммуникативных характеристик.
Как бы то ни было, лично я верю в важность исходных предпосылок науки, в то, что есть лучшие и худшие способы конструирования научных теорий, в то, что необходимо ясно и внятно формулировать исходные предпосылки, дабы их можно было усовершенствовать.
Поэтому эта глава посвящена перечислению предпосылок. Некоторые из них знакомы, а некоторые покажутся странными тем читателям, чье мышление никогда не сталкивалось с той неприятной мыслью, что некоторые предпосылки просто ошибочны. Некоторые мыслительные инструменты столь тупы, что почти бесполезны, другие же столь остры, что опасны. Однако мудрый человек найдет применение и тем, и другим.
Попробуем распознать некоторые базовые исходные предпосылки, которые должны быть общими для всех разумов, либо же, напротив, определить разум при помощи перечисления ряда подобных базовых коммуникативных характеристик.
В Главе 4 «Критерии ментального процесса» мы обсудим некоторые характеристики, которые для создания разума в условиях нашей земной биосферы должны, как кажется, всегда действовать совместно. Оставшаяся часть книги более подробно освещает проблемы биологической эволюции.
Сквозь всю книгу проходит тезис, что о многих проблемах порядка и беспорядка в биологическом мире можно и нужно думать. Сегодня у нас есть немалый запас инструментов мышления, который мы не используем отчасти потому, что мы невежественны в отношении многих доступных сегодня прозрений, а еще потому, что не хотим принимать необходимые следствия, вытекающие из ясного видения человеческих дилемм. Это касается как школьников, так и профессоров.
Сквозь всю книгу проходит тезис, что о многих проблемах порядка и беспорядка в биологическом мире можно и нужно думать. Сегодня у нас есть немалый запас инструментов мышления, который мы не используем отчасти потому, что мы невежественны в отношении многих доступных сегодня прозрений, а еще потому, что не хотим принимать необходимые следствия, вытекающие из ясного видения человеческих дилемм. Это касается как школьников, так и профессоров.
Я придерживаюсь той исходной предпосылки, что наша потеря чувства эстетического единства была, попросту говоря, эпистемологической ошибкой. Я считаю, что эта ошибка может быть более серьезной, нежели все меньшие безумства, характерные для старых эпистемологий, соглашавшихся с фундаментальным единством.
Часть истории нашей потери чувства единства элегантно изложена в Великой цепи бытия Лавджоя (Lovejoy, 1936), где прослеживается история от классической греческой философии до Канта и начала немецкого идеализма XVIJI в. Это история той идеи, что мир был и остается неизменно построен на дедуктивной логике. Эта идея ясно видна в эпиграфе из Града божьего. Во главе дедуктивной цепи находится Верховный Разум или Логос. Ниже находятся ангелы, затем люди, затем обезьяны и далее вплоть до растений и камней. Все пребывает в дедуктивном порядке и встроено в этот порядок посредствам предпосылки, служащей прообразом нашего Второго начала термодинамики. Предпосылка утверждает, что «более совершенное» никогда не может порождаться «менее совершенным».
В истории биологии великую цепь бытия опрокинул Ламарк (Lamaгck, 1809). Настаивая на том, что разум внутренне присущ живым существам и может определять их трансформации, он избавился от предпосылки, направленной в обратную сторону, а именно что совершенное всегда должно предшествовать несовершенному. Он предложил теорию «трансформизма» (мы бы назвали это эволюцией), начинавшуюся от инфузорий (простейших) и двигавшуюся вверх до человека.
Ламаркианская биосфера по-прежнему была цепью. Единство эпистемологии было сохранено, несмотря на сдвиг акцента с трансцендентного Логоса на имманентный разум.
Последовавшие пятьдесят лет увидели экспоненциальный рост Промышленной революции и триумф Инженерии над Разумом. Поэтому для Происхождения видов (1859) культурно приемлемой эпистемологией стала попытка исключения разума как объяснительного принципа. Но это было все равно, что бросаться с пикой на ветряные мельницы.
--Этот подход вызвал ряд протестов, значительно более глубоких, нежели вопли религиозных фундаменталистов. Сэмюэль Батлер , наиболее способный критик Дарвина, видел, что отказ от разума как от объяснительного принципа неприемлем, и пытался вернуть эволюционную теорию назад к ламаркизму. но этого не получалось из-за гипотезы «наследования благоприобретенных характеристик», разделяемой даже Дарвином. Смысл этой ошибочной гипотезы в том, что реакции организма на свою окружающую среду якобы могут повлиять на генетику потомства.
Я приведу доводы, что эта ошибка была специфической эпистемологической ошибкой логической типизации и предложу определение разума, сильно отличающееся от представлений, смутно разделяемых как Дарвином, так и Ламарком. Я берусь утверждать, что мысль напоминает эволюцию тем, что обе стохастичны (см. Глоссарий).
Часть истории нашей потери чувства единства элегантно изложена в Великой цепи бытия Лавджоя (Lovejoy, 1936), где прослеживается история от классической греческой философии до Канта и начала немецкого идеализма XVIJI в. Это история той идеи, что мир был и остается неизменно построен на дедуктивной логике. Эта идея ясно видна в эпиграфе из Града божьего. Во главе дедуктивной цепи находится Верховный Разум или Логос. Ниже находятся ангелы, затем люди, затем обезьяны и далее вплоть до растений и камней. Все пребывает в дедуктивном порядке и встроено в этот порядок посредствам предпосылки, служащей прообразом нашего Второго начала термодинамики. Предпосылка утверждает, что «более совершенное» никогда не может порождаться «менее совершенным».
В истории биологии великую цепь бытия опрокинул Ламарк (Lamaгck, 1809). Настаивая на том, что разум внутренне присущ живым существам и может определять их трансформации, он избавился от предпосылки, направленной в обратную сторону, а именно что совершенное всегда должно предшествовать несовершенному. Он предложил теорию «трансформизма» (мы бы назвали это эволюцией), начинавшуюся от инфузорий (простейших) и двигавшуюся вверх до человека.
Ламаркианская биосфера по-прежнему была цепью. Единство эпистемологии было сохранено, несмотря на сдвиг акцента с трансцендентного Логоса на имманентный разум.
Последовавшие пятьдесят лет увидели экспоненциальный рост Промышленной революции и триумф Инженерии над Разумом. Поэтому для Происхождения видов (1859) культурно приемлемой эпистемологией стала попытка исключения разума как объяснительного принципа. Но это было все равно, что бросаться с пикой на ветряные мельницы.
--Этот подход вызвал ряд протестов, значительно более глубоких, нежели вопли религиозных фундаменталистов. Сэмюэль Батлер , наиболее способный критик Дарвина, видел, что отказ от разума как от объяснительного принципа неприемлем, и пытался вернуть эволюционную теорию назад к ламаркизму. но этого не получалось из-за гипотезы «наследования благоприобретенных характеристик», разделяемой даже Дарвином. Смысл этой ошибочной гипотезы в том, что реакции организма на свою окружающую среду якобы могут повлиять на генетику потомства.
Я приведу доводы, что эта ошибка была специфической эпистемологической ошибкой логической типизации и предложу определение разума, сильно отличающееся от представлений, смутно разделяемых как Дарвином, так и Ламарком. Я берусь утверждать, что мысль напоминает эволюцию тем, что обе стохастичны (см. Глоссарий).
Что, например, происходит, когда я иду к фрейдовскому психоаналитику? Я вхожу и создаю нечто, что мы назовем контекстом, который, по крайней мере символически (как часть мира идей) ограничен и изолирован закрытой дверью. Пространственные структуры комнаты и двери используются как образ некоторого странного не-пространственного сообщения.
Однако я прихожу с рассказами: не только с запасом рассказов для вываливания на аналитика, но и рассказами, встроенными в самое мое существо. Паттерны и последовательности детских переживаний встроены в меня. Отец сделал то-то и то-то, моя тетка поступила так-то и так-то, но все это было снаружи моей кожи. Однако чему бы я ни обучился, мое обучение имело место внутри последовательностей моих субъективных переживаний действий, совершенных важными другими - моей теткой, моим отцом.
И вот я прихожу к аналитику, этому новому важному другому, которого следует видеть как отца (или, возможно, как антиотца), поскольку ничто не имеет смысла, если только его не видеть в не- . котором контексте. Такое видение называется перенос и является общим феноменом человеческих отношений. Это универсальная характеристика всех взаимодействий между людьми, поскольку, в конечном счете, форма случившегося между нами вчера. продлевается и моделирует нашу реакцию друг на друга сегодня. В основном, это моделирование есть перенос от прошлого обучения.
Феномен переноса иллюстрирует ТО, что компьютер был прав в своем мнении, что мы мыслим рассказами. Аналитик будет растянут или втиснут в прокрустово ложе рассказов пациента о своем детстве. Однако, упомянув психоанализ, я сузил понятие «рассказа». Я предположил, что оно как-то связано с контекстом, ключевой концепцией, которая определена не до конца и потому нуждается в исследовании.
При этом «контекст» сцеплен с другим не получившим определения понятием, называемым «смысл». Без контекста слова и действия вообще не имеют смысла. Это верно не только для человеческой словесной коммуникации, но также для любой коммуникации вообще, для всех ментальных процессов, всех разумов, включая те, которые учат актинию расти, а амебу ползать.
Однако я прихожу с рассказами: не только с запасом рассказов для вываливания на аналитика, но и рассказами, встроенными в самое мое существо. Паттерны и последовательности детских переживаний встроены в меня. Отец сделал то-то и то-то, моя тетка поступила так-то и так-то, но все это было снаружи моей кожи. Однако чему бы я ни обучился, мое обучение имело место внутри последовательностей моих субъективных переживаний действий, совершенных важными другими - моей теткой, моим отцом.
И вот я прихожу к аналитику, этому новому важному другому, которого следует видеть как отца (или, возможно, как антиотца), поскольку ничто не имеет смысла, если только его не видеть в не- . котором контексте. Такое видение называется перенос и является общим феноменом человеческих отношений. Это универсальная характеристика всех взаимодействий между людьми, поскольку, в конечном счете, форма случившегося между нами вчера. продлевается и моделирует нашу реакцию друг на друга сегодня. В основном, это моделирование есть перенос от прошлого обучения.
Феномен переноса иллюстрирует ТО, что компьютер был прав в своем мнении, что мы мыслим рассказами. Аналитик будет растянут или втиснут в прокрустово ложе рассказов пациента о своем детстве. Однако, упомянув психоанализ, я сузил понятие «рассказа». Я предположил, что оно как-то связано с контекстом, ключевой концепцией, которая определена не до конца и потому нуждается в исследовании.
При этом «контекст» сцеплен с другим не получившим определения понятием, называемым «смысл». Без контекста слова и действия вообще не имеют смысла. Это верно не только для человеческой словесной коммуникации, но также для любой коммуникации вообще, для всех ментальных процессов, всех разумов, включая те, которые учат актинию расти, а амебу ползать.
Есть рассказ, который я рассказывал раньше и хочу рассказать еще раз: человек хотел узнать о разуме, но не в природе, а в своем большом персональном компьютере. Он спросил его (разумеется, на прекрасном Фортране): "Ты когда-нибудь будешь думать как человек? Что ты по этому поводу считаешь?» Машина заработала и принялась анализировать свои собственные вычислительные привычки. Наконец машина напечатала свой ответ на бумаге, как делают такие машины. Человек подбежал посмотреть и увидел аккуратно напечатанные слова: "ЭТО НАПОМИНАЕТ МНЕ ОДИН РАССКАЗ».
Рассказ - это небольшой узел или комплекс связей такого рода, который мы называем релевантностью. В 1960-х гг. студенты боролись за «представительство и релевантность», но я бы сказал, что любой А релевантен любому В, если как А, так и В являются частями или компонентами одного «рассказа».
Мы снова встречаем связность на более, чем одном уровне:
Во-первых, связь между А и В в силу того, что они компоненты одного рассказа.
И далее - связь между людьми в силу того обстоятельства, что все они думают в терминах рассказов. (Поскольку компьютер, несомненно, был прав. Именно так люди и мыслят.)
Теперь я хочу продемонстрировать, что какое бы значение слово рассказ ни имело в том рассказе, который я вам рассказал, факт мышления в терминах рассказов не изолирует человеческие существа от морских звезд и актиний, кокосовых пальм и примул. Если мир связан, если я по сути прав, то мышление в терминах рассказов должно быть общим для всего разума или разумов, будь то наши с вами или разумы сосновых рощ и актиний.
Рассказ - это небольшой узел или комплекс связей такого рода, который мы называем релевантностью. В 1960-х гг. студенты боролись за «представительство и релевантность», но я бы сказал, что любой А релевантен любому В, если как А, так и В являются частями или компонентами одного «рассказа».
Мы снова встречаем связность на более, чем одном уровне:
Во-первых, связь между А и В в силу того, что они компоненты одного рассказа.
И далее - связь между людьми в силу того обстоятельства, что все они думают в терминах рассказов. (Поскольку компьютер, несомненно, был прав. Именно так люди и мыслят.)
Теперь я хочу продемонстрировать, что какое бы значение слово рассказ ни имело в том рассказе, который я вам рассказал, факт мышления в терминах рассказов не изолирует человеческие существа от морских звезд и актиний, кокосовых пальм и примул. Если мир связан, если я по сути прав, то мышление в терминах рассказов должно быть общим для всего разума или разумов, будь то наши с вами или разумы сосновых рощ и актиний.
Мой центральный тезис можно обозначить так: связующий паттерн - это метапаттерн. Это паттерн паттернов. Это тот метапаттерн, который определяет широкие общие правила, что и делает его поистине связующим паттерном.
Чуть выше я предупреждал, что мы столкнемся с пустотой и бессодержательностью, и вот это и случилось. Разум пуст, ничего не содержит, он невеществен. Он существует только в своих идеях, а они также невещественны. При этом эти идеи имманентны, они воплощены в своих образцах. А образцы также не являются вещами. Клешня, взятая как образец, не является кантовской Ding аn sich, «вещью в себе». Она как раз и не есть «вещь в себе». Скорее, это то, что из вещи сделал разум, а именно образец того или иного рода.
Чуть выше я предупреждал, что мы столкнемся с пустотой и бессодержательностью, и вот это и случилось. Разум пуст, ничего не содержит, он невеществен. Он существует только в своих идеях, а они также невещественны. При этом эти идеи имманентны, они воплощены в своих образцах. А образцы также не являются вещами. Клешня, взятая как образец, не является кантовской Ding аn sich, «вещью в себе». Она как раз и не есть «вещь в себе». Скорее, это то, что из вещи сделал разум, а именно образец того или иного рода.
Связующий паттерн. Почему в школе почти ничего не говорят о связующем паттерне? Может, учителя знают, что от них исходит дыхание смерти, делающее пресным все, к чему они прикасаются, и потому они благоразумно избегают учить чему либо, имеющему важность для реальной жизни? Или же дыхание смерти от них исходит именно потому, что они не осмеливаются прикасаться к чему-либо, имеющему важность для реальной жизни? Чем они больны?
У меня было с собой два бумажных пакета. Из первого я вынул свежесваренного краба, которого положил на стол. Затем я поставил перед классом следующую задачу: «Я хочу, чтобы вы придумали доводы, которые убедят меня, что этот объект - останки живого существа. Если хотите, можете вообразить, что вы марсиане и что на Марсе вам знакомы живые существа, включая, разумеется, вас самих. Но вы, конечно, никогда не видели крабов или омаров. Вдруг откуда-то, возможно с метеоритом, появилось некоторое количество подобных объектов, многие во фрагментарном виде. Вы должны осмотреть их и прийти к выводу, что это. - останки живых существ. Каким образом вы можете прийти к такому выводу?"
Разумеется, перед психиатрами был поставлен тот же вопрос, что и перед гуманитариями, а именно: «Существует ли биологическая разновидность энтропии?"
Оба вопроса затрагивали важное представление о разделительной линии между миром живого (где различают и где различие может стать причиной события) и миром безжизненных бильярдных шаров и галактик (где «причиной» событий служат силы и импульсы). Это два мира, которые Карл Юнг, следуя гностикам, назвал Креатура (мир живого) и Плерома (мир неживого) (Jung, 1916). Я спрашивал: в чем различие между физическим миром Плеромы, где силы и импульсы дают достаточные основания для объяснений, и Креатурой, где ничего нельзя понять без при влечения различий и отличий?
В своей жизни я сложил описание палок, камней, бильярдных шаров и галактик в одну коробку, Плерому, и отодвинул ее в сторону. В другую коробку я положил живые существа: крабов, людей, проблемы красоты и проблемы различия. Содержимое второй коробки и есть предмет этой книги.
Разумеется, перед психиатрами был поставлен тот же вопрос, что и перед гуманитариями, а именно: «Существует ли биологическая разновидность энтропии?"
Оба вопроса затрагивали важное представление о разделительной линии между миром живого (где различают и где различие может стать причиной события) и миром безжизненных бильярдных шаров и галактик (где «причиной» событий служат силы и импульсы). Это два мира, которые Карл Юнг, следуя гностикам, назвал Креатура (мир живого) и Плерома (мир неживого) (Jung, 1916). Я спрашивал: в чем различие между физическим миром Плеромы, где силы и импульсы дают достаточные основания для объяснений, и Креатурой, где ничего нельзя понять без при влечения различий и отличий?
В своей жизни я сложил описание палок, камней, бильярдных шаров и галактик в одну коробку, Плерому, и отодвинул ее в сторону. В другую коробку я положил живые существа: крабов, людей, проблемы красоты и проблемы различия. Содержимое второй коробки и есть предмет этой книги.
Я укреплялся во мнении, что старомодные, но по-прежнему общепринятые идеи относительно эпистемологии, особенно эпистемологии человеческого существования, являются отражением устаревшей физики и любопытным образом контрастируют с тем немногим, что мы знаем о живых существах. Действительно, считалось общепринятым, что люди, члены человеческого вида, обладают уникальной индивидуальностью и меркантильны, тогда как фоновый живой мир представлялся скорее обобщенно-безличным, нежели индивидуализированным, и скорее духовным, нежели меркантильным.
Можно подумать, что в культурной эволюции действует что-то вроде закона Грэшема , согласно которому примитивные идеи будут всегда вытеснять сложные, а вульгарное и отвратительное будет всегда вытеснять красивое. И тем не менее красивое продолжает существовать.
Я видел, что организованная материя (а я ничего не знаю о неорганизованной материи, даже если такая и существует) даже при такой простой схеме отношений, какая имеется в паровой машине с центробежным регулятором, разумна и сложна по сравнению с той картиной человеческого духа, которую нам изображает ортодоксальный материализм и значительная часть ортодоксальной религии.
Зародыш этих идей присутствовал в моем уме с детства.
Можно подумать, что в культурной эволюции действует что-то вроде закона Грэшема , согласно которому примитивные идеи будут всегда вытеснять сложные, а вульгарное и отвратительное будет всегда вытеснять красивое. И тем не менее красивое продолжает существовать.
Я видел, что организованная материя (а я ничего не знаю о неорганизованной материи, даже если такая и существует) даже при такой простой схеме отношений, какая имеется в паровой машине с центробежным регулятором, разумна и сложна по сравнению с той картиной человеческого духа, которую нам изображает ортодоксальный материализм и значительная часть ортодоксальной религии.
Зародыш этих идей присутствовал в моем уме с детства.
Дочитали до конца.