Отгорел закат, и полная луна облила лес зеленоватым призрачным серебром. Человек по имени Волкодав шагал через лес – с холма на холм, без троп и дорог, широким шагом, размеренным и неутомимым. Он не прятался. Не хоронился за деревьями, не избегал освещенных прогалин, не пригибал головы, хотя босые ноги по давней привычке несли его вперед совершенно бесшумно. Связанные тесемками сапоги висели у него на плече. На другом плече, держась коготками, сидел пушистый большеухий черный зверек. Когда Волкодав перепрыгивал через валежины или нырял под нависшую ветку, зверек, чтобы сохранить равновесие, разворачивал крылья. Тогда делалось видно, что это летучая мышь и что одно крыло у нее разорвано почти пополам.Волкодав помнил эти места наизусть, как свою собственную ладонь. Он знал, что доберется до цели прежде, чем минует полночь. Копье покачивалось в его руке, блестя в лунном луче. Короткое копье с прочным древком и широким, остро отточенным наконечником, снабженным перекладиной, – на крупного зверя.Останавливался он всего дважды. В первый раз – возле большой засохшей осины, что стояла у скрещения давно заброшенных лесных троп. Вытащив нож, Волкодав проколол себе палец и начертал на обнаженном, лишенном коры стволе священный Знак Огня – колесо с тремя спицами, загнутыми посолонь. Кровь казалась черной в холодном, мертвенном свете. Волкодав прижался к дереву обеими ладонями и лбом и постоял так некоторое время. Губы его беззвучно шевелились, перечисляя какие-то имена. Потом он снял заплечный мешок, положил копье и ссадил Нелетучего Мыша на гладкое древко, осторожно отцепив от своей рубахи его коготки. Зверек, однако, расставаться с ним не пожелал: подпрыгнув, привычно вскарабкался по одежде на прежнее место и устроился на плече Волкодава, крепко ухватившись зубами за толстую льняную ткань – на тот случай, если человек вновь попробует его отодрать. Волкодав покосился на него и молча полез вверх.Достигнув первой ветки, он повис на руках, потом стал раскачиваться. Скоро ветка затрещала и обломилась под его тяжестью. Волкодав со звериной ловкостью приземлился в мягкую лесную траву. Уперся коленом и переломил ветку на несколько частей. Ему не было дела до посторонних ушей, способных услышать хруст. Вновь вытащив из ножен тяжелый боевой нож, Волкодав принялся расщеплять обломки. Вышел изрядный пучок лучины. Каждую щепку Волкодав смочил кровью из пальца, потом убрал их в кошель на поясе. Поднялся, поклонился дереву и зашагал дальше.Второй раз он остановился, когда с высокого, крутого холма перед ним открылась деревня. Взгляд Волкодава мгновенно отыскал один из домов под низко нахлобученной земляной крышей – и больше не покидал его. Посередине крыши, возле охлупня, светилось отверстие дымогона. Когда-то, очень давно, в этом доме жил мальчик из рода Серого Пса. Жил от самого рождения и до двенадцати лет. На двенадцатую весну мужи рода должны были отвести его в мужской дом для испытаний, назвать мужчиной и, сотворив обряды, наречь новым именем. Не младенческим домашним прозванием, а настоящим именем, которое ни в коем случае нельзя открывать чужаку. Это имя будут знать только самые близкие люди. Да еще жена, когда ему придет время жениться. А прежде чем уводить его лесными тропами, собирались устроить пир, на котором должно было хватить места всем: и родне, и соседям, а может, даже и чужеземцам – сегванам кунса Винитария, поселившимся за поворотом реки…Но именем мальчика так и не нарекли. Потому что в самый канун праздника наемные воины кунса Винитария пристегнули мечи к поясам и напали на спящую деревню ночью, по-воровски. Как говорили, задуман был этот набег не ради пленников или наживы – ради захвата обжитых земель и устрашения окрестных племен. Явившись гостем, Винитарий устраивался в этих местах надолго…Мальчик, сражавшийся как мужчина, остался в живых по дурной прихоти победителей. На него спустили собак, но злющие кобели, сколько их ни натравливали, рвать его так и не стали: подбегали, сердобольно обнюхивали и отходили прочь… Потом было хуже. Восемь неудачных побегов, четыре рабских торга, досыта унижений. И наконец строптивый щенок Серого Пса угодил в Самоцветные горы, в страшный подземный рудник…
Замечательно.Теперь, выдели в тексте две генеральные темы, каждая их которых которые встречаются несколько раз:-- одна ресурсная--вторая антиресурсная/либо семантически "противоположная" выделенному ресурсу
А по какому принципу выбирать две темы? Исходя из чего? И какие последствия будут?Я выбираю оппозицию "мирные действия - агрессивные действия", потому что и то, и то есть в достаточном кол-ве в этом отрывке. Но можно ведь и другие - например "настоящее - прошлое", тогда первая половина текста будет во многом настоящее, но вся вторая - про прошлое.
А по какому принципу выбирать две темы?Принцип свободного выбора.Но, ты стараешься найти реальные деве темы, в которых нечто одно противопоставляется другому самим автором текста/или же может быть противопоставлено тобою.Исходя из чего?Исходя из самой общей идеи для чего применяются языкоиды: для интеграции тем--которые иным способом не могут быть интегрированы в силу своей глобальности--которые для своей интеграции потребуют слишком много слов и введение многих дополнительных понятий--которые семантически не совместимы (пресловутый бульдог с носорогом)--которые требуют интеграции по психотерапевтическим соображениям (негатив - позитив)--которые требуют интеграции по соображениям педагогики/идей развития (для этого типично следует соединить ресурс с нересурсом)...и т.п.И какие последствия будут?Последствие будет необходимость применить/экспрессировать свою сборку :)Я выбираю оппозицию "мирные действия - агрессивные действия",Отлично. Мир и агрессия не могут быть соединены в силу своей семантической противоположности. Ну, разве в каких-то восточных дзен-понятиях.А, языкоиды с такой задачей справляются легко.потому что и то, и то есть в достаточном кол-ве в этом отрывке.Отлично, это важный критерий для выбора конкретной пары противоположных тем.Но можно ведь и другие - например "настоящее - прошлое"Да, конечно. Но, это уже исполнительский выбор. Мир-агрессия есть твой исполнительский выбор. А что-то выберет нечто иное. Таким образом, один и тот же текст может быть прочитан на языкоидном уровне совсем по-разному.тогда первая половина текста будет во многом настоящее, но вся вторая - про прошлое.Ну, реальная структура абзацев вносит свою лепту.Если первая половина текста ПОЛНОСТЬЮ про настоящее, а вторая полностью про прошлое, то при языкоидной их интеграции внутренний смысл получится вроде "путешествия в прошлое".