Показаны записи 8391 - 8400 из 30984
(a) враждебное или отчужденное поведение, возникающее, когда ребенок к ней приближается; и
(b) поддельно-любящее или привлекающее поведение, когда ребенок реагирует на ее враждебное или отчужденное отношение.
Как уже отмечалось выше, симуляция любви является способом отрицания того, что мать проявляет отчужденность. Задача матери состоит в том, чтоб сдерживать свою тревогу посредством контроля дистанции между нею и ребенком. Другими словами, если мать испытывает чувства привязанности и близости к ребенку, она начинает переживать чувство опасности и должна отдалиться от него. Однако она не может принять это враждебное действие, и поэтому для отрицания его она должна симулировать привязанность и близость к ребенку. Важно при этом, что таким образом ее любящее поведение является комментарием (поскольку это - компенсация) к ее враждебному поведению, следовательно, это сообщение другого порядка, нежели враждебное поведение, то есть это - сообщение по поводу ряда сообщений. Кроме того, по своей природе оно отрицает существование тех сообщений, которые оно комментирует, т.е. враждебного отчуждения.
Мать использует реакции ребенка, чтобы утверждать, что ее поведение является любящим, а поскольку любящее поведение симулируется, ребенок оказывается в положении, когда он не должен правильно интерпретировать ее коммуникацию, если он хочет поддерживать свои отношения с ней. Иными словами, ему запрещается правильно определять уровни сообщений: в данном случае различать выражение симулируемых чувств (один логический тип) и реальных чувств (другой логический тип). В результате ребенок должен систематически искажать свое восприятие метакоммуникативных сигналов. Например, если мать испытывает враждебность (или привязанность) к ребенку и чувствует при этом одновременно потребность отдалиться от него, она может сказать: "Иди спать, ты устал. Я хочу, чтобы ты уснул". Это высказывание, внешне выражающее заботу, на самом деле направлено на то, чтобы отрицать чувство, которое можно было бы сформулировать так: "Убирайся с глаз моих долой! До чего же ты мне надоел!" Если ребенок правильно различает метакоммуникативные сигналы матери, то он оказывается перед тем фактом, что она одновременно не хочет его видеть и симулирует любовь, вводя его в заблуждение. Но ребенок будет "наказан", если научится различать уровни сообщений правильно. Поэтому он скорее примет идею, что он устал, нежели распознает обман матери. Это означает, что он должен обмануть самого себя относительно своего внутреннего состояния, чтобы поддержать мать в этом обмане. Таким образом, чтобы выжить, он должен неправильно различать как свои собственные внутренние сообщения, так и сообщения матери.
(b) поддельно-любящее или привлекающее поведение, когда ребенок реагирует на ее враждебное или отчужденное отношение.
Как уже отмечалось выше, симуляция любви является способом отрицания того, что мать проявляет отчужденность. Задача матери состоит в том, чтоб сдерживать свою тревогу посредством контроля дистанции между нею и ребенком. Другими словами, если мать испытывает чувства привязанности и близости к ребенку, она начинает переживать чувство опасности и должна отдалиться от него. Однако она не может принять это враждебное действие, и поэтому для отрицания его она должна симулировать привязанность и близость к ребенку. Важно при этом, что таким образом ее любящее поведение является комментарием (поскольку это - компенсация) к ее враждебному поведению, следовательно, это сообщение другого порядка, нежели враждебное поведение, то есть это - сообщение по поводу ряда сообщений. Кроме того, по своей природе оно отрицает существование тех сообщений, которые оно комментирует, т.е. враждебного отчуждения.
Мать использует реакции ребенка, чтобы утверждать, что ее поведение является любящим, а поскольку любящее поведение симулируется, ребенок оказывается в положении, когда он не должен правильно интерпретировать ее коммуникацию, если он хочет поддерживать свои отношения с ней. Иными словами, ему запрещается правильно определять уровни сообщений: в данном случае различать выражение симулируемых чувств (один логический тип) и реальных чувств (другой логический тип). В результате ребенок должен систематически искажать свое восприятие метакоммуникативных сигналов. Например, если мать испытывает враждебность (или привязанность) к ребенку и чувствует при этом одновременно потребность отдалиться от него, она может сказать: "Иди спать, ты устал. Я хочу, чтобы ты уснул". Это высказывание, внешне выражающее заботу, на самом деле направлено на то, чтобы отрицать чувство, которое можно было бы сформулировать так: "Убирайся с глаз моих долой! До чего же ты мне надоел!" Если ребенок правильно различает метакоммуникативные сигналы матери, то он оказывается перед тем фактом, что она одновременно не хочет его видеть и симулирует любовь, вводя его в заблуждение. Но ребенок будет "наказан", если научится различать уровни сообщений правильно. Поэтому он скорее примет идею, что он устал, нежели распознает обман матери. Это означает, что он должен обмануть самого себя относительно своего внутреннего состояния, чтобы поддержать мать в этом обмане. Таким образом, чтобы выжить, он должен неправильно различать как свои собственные внутренние сообщения, так и сообщения матери.
Теоретическая возможность существования ДП-ситуаций побуждает нас к поиску специфических коммуникативных последовательностей у пациентов-шизофреников в их семейной ситуации. С этой целью мы анализировали письменные и устные отчеты психотерапевтов, работавших с такого рода пациентами; изучали звукозаписи психотерапевтических интервью; мы встречались с родителями шизофреников и записывали эти встречи на магнитофон; две матери шизофреников и один отец проходили у нас интенсивную психотерапию; мы записывали на магнитофон сессии, в которых участвовали пациенты и их родители.
На основании этих данных мы сформулировали гипотезу о семейной ситуации, которая в конечном итоге приводит к тому, что один из членов семьи становится шизофреником. Эта гипотеза не была проверена статистически. Мы отбираем и ставим в центр внимания довольно простой ряд взаимодействий, не пытаясь описать в полном объеме всю сложность семейных взаимоотношений.
Мы предполагаем, что семейная ситуация шизофреника обладает несколькими общими характеристиками.
(1) Ребенок проявляет свою любовь к матери, что вызывает у нее тревогу и желание отдалиться от него. Иначе говоря, само существование ребенка имеет некий особый смысл для матери, вызывая у нее тревогу и враждебность, когда возникает опасность интимного контакта с ребенком.
(2) Для матери чувства тревоги и враждебности по отношению к ребенку неприемлемы, а ее способ их отрицания состоит в том, чтобы внешне выражать любящее поведение, тем самым принуждая ребенка относиться к ней как к любящей матери, и отдаляться от него, если он не делает этого. "Любящее поведение" (loving behavior) не обязательно подразумевает "нежную привязанность" - оно может осмысляться, например, в таких категориях, как "исполнять свой долг", "воспитывать добро" и т.п.
(3) Отсутствие в семье кого-либо (например, сильного и проницательного отца), кто вмешался бы в отношения матери и ребенка и поддержал ребенка, запутавшегося в противоречиях.
Поскольку это описание - формальное, мы не обсуждаем специально, почему мать испытывает такие чувства, предполагая, что они могут возникнуть по ряду причин. Возможно, сам факт наличия ребенка вызывает у матери тревогу по поводу самой себя или своих отношений с родительской семьей. Для нее может быть также важным, кто ее ребенок - мальчик или девочка, или что ребенок родился в день рождения кого-то из ее братьев или сестер (Hilgard, 1953). Для матери может быть важным, что ребенок занимает в ее семье то же место, какое она занимала в семье своих родителей. Наконец, ребенок может вызывать у матери какие-то особые чувства, связанные с ее собственными эмоциональными проблемами.
Коль скоро ситуация обладает такими характеристиками, мы предполагаем, что мать шизофреника будет одновременно передавать по крайней мере два типа сообщений (для простоты описания мы ограничимся двумя). В общих чертах они могут быть охарактеризованы как:
На основании этих данных мы сформулировали гипотезу о семейной ситуации, которая в конечном итоге приводит к тому, что один из членов семьи становится шизофреником. Эта гипотеза не была проверена статистически. Мы отбираем и ставим в центр внимания довольно простой ряд взаимодействий, не пытаясь описать в полном объеме всю сложность семейных взаимоотношений.
Мы предполагаем, что семейная ситуация шизофреника обладает несколькими общими характеристиками.
(1) Ребенок проявляет свою любовь к матери, что вызывает у нее тревогу и желание отдалиться от него. Иначе говоря, само существование ребенка имеет некий особый смысл для матери, вызывая у нее тревогу и враждебность, когда возникает опасность интимного контакта с ребенком.
(2) Для матери чувства тревоги и враждебности по отношению к ребенку неприемлемы, а ее способ их отрицания состоит в том, чтобы внешне выражать любящее поведение, тем самым принуждая ребенка относиться к ней как к любящей матери, и отдаляться от него, если он не делает этого. "Любящее поведение" (loving behavior) не обязательно подразумевает "нежную привязанность" - оно может осмысляться, например, в таких категориях, как "исполнять свой долг", "воспитывать добро" и т.п.
(3) Отсутствие в семье кого-либо (например, сильного и проницательного отца), кто вмешался бы в отношения матери и ребенка и поддержал ребенка, запутавшегося в противоречиях.
Поскольку это описание - формальное, мы не обсуждаем специально, почему мать испытывает такие чувства, предполагая, что они могут возникнуть по ряду причин. Возможно, сам факт наличия ребенка вызывает у матери тревогу по поводу самой себя или своих отношений с родительской семьей. Для нее может быть также важным, кто ее ребенок - мальчик или девочка, или что ребенок родился в день рождения кого-то из ее братьев или сестер (Hilgard, 1953). Для матери может быть важным, что ребенок занимает в ее семье то же место, какое она занимала в семье своих родителей. Наконец, ребенок может вызывать у матери какие-то особые чувства, связанные с ее собственными эмоциональными проблемами.
Коль скоро ситуация обладает такими характеристиками, мы предполагаем, что мать шизофреника будет одновременно передавать по крайней мере два типа сообщений (для простоты описания мы ограничимся двумя). В общих чертах они могут быть охарактеризованы как:
Опишем необходимые составляющие ситуации "двойного послания" (ДП-ситуации), как мы себе ее представляем.
1. Двое или более участников. Одного из них мы для удобства определения называем "жертвой". Мы не предполагаем, что ДП-ситуация создается исключительно матерью; она может складываться и при участии обоих родителей или, возможно, братьев и сестер.
2. Повторяющийся опыт. Мы предполагаем, что "двойное послание" - повторяющийся "сюжет" в жизненном опыте жертвы. Наша гипотеза связана с действием не единичного травматического переживания, а некоего повторяющегося опыта, в результате которого ДП-ситуация становится привычным ожиданием.
3. Первичное негативное предписание. Оно может принимать одну из двух форм:
(a) "Не делай того-то и того-то, иначе я накажу тебя" или
(b) "Если ты не сделаешь того-то и того-то, я накажу тебя".
Мы выбираем здесь контекст обучения, основанного на избегании наказания, а не на стремлении к награде, хотя для этого, может быть, нет формальных оснований. Мы предполагаем, что наказанием может послужить как холодность матери (или родителей), так и выражение ее (их) ненависти или гнева, а кроме того (что, возможно, является худшим из наказаний), проявление родителями полной беспомощности, вызывающей у ребенка чувство катастрофической незащищенности [3].
3 Наши представления о наказании сейчас уточняются. Оно, как нам кажется, основано на опыте восприятия, который не укладывается в объем понятия "травма".
4. Вторичное предписание, которое вступает в конфликт с первым на более абстрактном уровне и так же, как и первое, подкрепляется наказаниями или сигналами, угрожающими самому существованию. Вторичное предписание описать труднее, нежели первичное, по двум причинам. Во-первых, вторичное предписание относится к более абстрактному уровню и обычно передается ребенку невербальными средствами. Это могут быть поза, жест, тон голоса, значимое действие, нечто подразумеваемое в словесном комментарии. Во-вторых, оно может противоречить любому элементу первичного запрещения. Вербальные формулировки вторичного предписания, следовательно, могут быть чрезвычайно разнообразными. Например: "Не считай это наказанием", "Не считай, что это я тебя наказываю", "Не подчиняйся моим запретам", "Не думай о том, чего ты не должен делать", "Не сомневайся в моей любви. Мой запрет является (или не является) ее выражением" и т.д. Возможны также случаи, когда "двойное послание" создается не одним индивидом, а двумя, например, один из родителей может отрицать на более абстрактном уровне предписания другого.
5. Третичное негативное предписание, лишающее жертву возможности покинуть поле. Формально, наверное, нет необходимости выделять это предписание в особый пункт, поскольку подкрепление на двух других уровнях уже включает угрозу существованию. Кроме того, если ДП-ситуации имеют место в раннем детстве, то очевидно, что ребенок не может их избежать. Однако в некоторых случаях, по-видимому, невозможность для жертвы бегства из ситуации обеспечивается с помощью специальных средств, которые не являются чисто негативными, например с помощью внезапных обещаний любви и т.п.
6. Наконец, полный набор составляющих перестает быть необходимым, когда жертва приучается воспринимать мир в стереотипах (patterns) "двойного послания". Почти любой фрагмент ДП-паттерна может теперь быть достаточным для того, чтобы вызвать панику или ярость. Стереотип конфликтных предписаний может воспроизводиться даже галлюцинаторными голосами (Perceval, 1836, 1840).
1. Двое или более участников. Одного из них мы для удобства определения называем "жертвой". Мы не предполагаем, что ДП-ситуация создается исключительно матерью; она может складываться и при участии обоих родителей или, возможно, братьев и сестер.
2. Повторяющийся опыт. Мы предполагаем, что "двойное послание" - повторяющийся "сюжет" в жизненном опыте жертвы. Наша гипотеза связана с действием не единичного травматического переживания, а некоего повторяющегося опыта, в результате которого ДП-ситуация становится привычным ожиданием.
3. Первичное негативное предписание. Оно может принимать одну из двух форм:
(a) "Не делай того-то и того-то, иначе я накажу тебя" или
(b) "Если ты не сделаешь того-то и того-то, я накажу тебя".
Мы выбираем здесь контекст обучения, основанного на избегании наказания, а не на стремлении к награде, хотя для этого, может быть, нет формальных оснований. Мы предполагаем, что наказанием может послужить как холодность матери (или родителей), так и выражение ее (их) ненависти или гнева, а кроме того (что, возможно, является худшим из наказаний), проявление родителями полной беспомощности, вызывающей у ребенка чувство катастрофической незащищенности [3].
3 Наши представления о наказании сейчас уточняются. Оно, как нам кажется, основано на опыте восприятия, который не укладывается в объем понятия "травма".
4. Вторичное предписание, которое вступает в конфликт с первым на более абстрактном уровне и так же, как и первое, подкрепляется наказаниями или сигналами, угрожающими самому существованию. Вторичное предписание описать труднее, нежели первичное, по двум причинам. Во-первых, вторичное предписание относится к более абстрактному уровню и обычно передается ребенку невербальными средствами. Это могут быть поза, жест, тон голоса, значимое действие, нечто подразумеваемое в словесном комментарии. Во-вторых, оно может противоречить любому элементу первичного запрещения. Вербальные формулировки вторичного предписания, следовательно, могут быть чрезвычайно разнообразными. Например: "Не считай это наказанием", "Не считай, что это я тебя наказываю", "Не подчиняйся моим запретам", "Не думай о том, чего ты не должен делать", "Не сомневайся в моей любви. Мой запрет является (или не является) ее выражением" и т.д. Возможны также случаи, когда "двойное послание" создается не одним индивидом, а двумя, например, один из родителей может отрицать на более абстрактном уровне предписания другого.
5. Третичное негативное предписание, лишающее жертву возможности покинуть поле. Формально, наверное, нет необходимости выделять это предписание в особый пункт, поскольку подкрепление на двух других уровнях уже включает угрозу существованию. Кроме того, если ДП-ситуации имеют место в раннем детстве, то очевидно, что ребенок не может их избежать. Однако в некоторых случаях, по-видимому, невозможность для жертвы бегства из ситуации обеспечивается с помощью специальных средств, которые не являются чисто негативными, например с помощью внезапных обещаний любви и т.п.
6. Наконец, полный набор составляющих перестает быть необходимым, когда жертва приучается воспринимать мир в стереотипах (patterns) "двойного послания". Почти любой фрагмент ДП-паттерна может теперь быть достаточным для того, чтобы вызвать панику или ярость. Стереотип конфликтных предписаний может воспроизводиться даже галлюцинаторными голосами (Perceval, 1836, 1840).
</>
Re: К ТЕОРИИ ШИЗОФРЕНИИ / Основания в теории коммуникац
metanymous в посте Metapractice (оригинал в ЖЖ)
b) он сталкивается с трудностями в приписывании правильной коммуникативной модальности сообщениям, с которыми он сам вербально или невербально обращается к другим;
c) он испытывает трудности в приписывании правильной коммуникативной модальности собственным мыслям, ощущениям и восприятиям.
Представляется уместным сравнить сказанное в предыдущем абзаце с подходом фон Домаруса (Von Domarus, 1944) к систематическому анализу высказываний шизофреников, фон Домарус полагает, что высказывания (и мысли) шизофреника содержат ошибки в построении силлогизмов. Так, Барбара, страдающая шизофренией, строит свои высказывания на неправильных силлогизмах, в которых - согласно этой теории - делает умозаключения на основе отождествления предикатов посылок. Примером такого ошибочного силлогизма может быть построение:
Люди смертны.
Трава смертна.
Люди - это трава.
Но, по нашему мнению, формулировка фон Домаруса - лишь более точный (а потому более ценный) способ сказать, что речь шизофреника богата метафорами. С таким обобщением мы согласны. Однако метафора является незаменимым орудием мышления и выражения чувств, характерным для всякой человеческой коммуникации, даже научной. Концептуальные модели кибернетики или энергетические теории в психоанализе - это, в конце концов, лишь особо отмеченные (labeled) метафоры. Особенность шизофреника не в том, что он пользуется метафорами, а в том, что он не помечает их как таковые. Он испытывает особые трудности в обращении с сигналами того класса, члены которого квалифицируют логический тип других сигналов.
Если наша формальная схематизация симптоматологии верна и если шизофрения в соответствии с нашей гипотезой является, по существу, следствием внутрисемейного взаимодействия, то представляется возможным a priori дать формальное описание тех последовательностей переживаний, которые вызовут подобную симптоматику. То, что известно из теории обучения, согласуется с очевидным фактом: люди используют контекст как ключ для различения модальностей. Таким образом, мы должны искать не некое специфическое травматическое переживание в инфантильном опыте, а характерные последовательности паттернов переживаний. Специфичность, которую мы пытаемся обнаружить, следует искать на абстрактном, или формальном, уровне. Важнейшая особенность этих последовательностей состоит в том, что они должны формировать у пациента психологические привычки, проявляемые в шизофренической коммуникации. Иными словами, шизофреник должен жить в мире, где последовательность событий такова, что его необычные коммуникативные привычки в определенном смысле уместны. Выдвигаемая нами гипотеза состоит в том, что последовательности такого рода во внешнем опыте пациента определяют его внутренние конфликты, связанные с определением логических типов. Для обозначения таких неразрешимых последовательностей переживаний мы пользуемся термином "двойное послание".
</>
Re: К ТЕОРИИ ШИЗОФРЕНИИ / Основания в теории коммуникац
metanymous в посте Metapractice (оригинал в ЖЖ)
3. Фальсификация сигналов, указывающих на модальность. Люди могут фальсифицировать модальные идентификаторы, в результате чего становятся возможны искусственный смех, манипулятивная симуляция дружелюбия, мошенничество, розыгрыши и т.п. Подобные фальсификации отмечаются и у млекопитающих (Carpenter, 1934; Lorenz, 1952). У людей мы встречаемся со странным феноменом - бессознательной фальсификацией таких сигналов. Это может происходить внутриличностно: человек скрывает от самого себя свою действительную враждебность под видом метафорической игры или же бессознательная фальсификация имеет место при распознавании модальных идентификаторов в сообщениях другого. Так, человек может принять робость за презрение и т.п. Под эту рубрику подпадает подавляющее большинство ошибок и недоразумений, связанных с самореференцией.
4. Обучение. Простейший уровень этого феномена представлен ситуацией, когда человек получает сообщение и действует в соответствии с ним. Например: "Услышав бой часов, я понял, что пришло время обеда, и пошел к столу". В экспериментах по обучению, наблюдая аналогичную последовательность событий, экспериментатор обычно рассматривает ее как единичное сообщение более высокого типа. Когда собака пускает слюну в интервале между звонком и получением куска мяса, эта последовательность воспринимается экспериментатором как сообщение: "Собака обучилась тому, что звонок означает кормление мясом". Но это не конец иерархии типов, поскольку экспериментальный субъект может стать более искусным в обучении. Он может обучиться обучаться (см.: "Социальное планирование и концепция вторичного обучения" в этой книге), и представляется, что люди могут располагать способностями к обучению еще более высокого порядка.
5. Многоуровневое обучение и определение логического типа сигналов - это два неразделимых ряда феноменов. Неразделимых потому, что умение обращаться с несколькими различными типами сигналов само представляет собой выученный навык, являясь тем самым функцией нескольких уровней обучения.
Согласно нашей гипотезе, термин "эго-функция" (как его используют, когда говорят, что у шизофреника "слабая эго-функция") соответствует именно процессу различения коммуникативных модальностей как во внутриличносгной, так и межличностной коммуникации. Шизофреник демонстрирует изъяны в трех областях такого функционирования:
a) он сталкивается с трудностями в приписывании правильной коммуникативной модальности сообщениям, которые он получает от других;
</>
К ТЕОРИИ ШИЗОФРЕНИИ / Основания в теории коммуникации
metanymous в посте Metapractice (оригинал в ЖЖ)
К ТЕОРИИ ШИЗОФРЕНИИ*
* Bateson G., Jackson О., Haley J.,Weakland J.H. Toward a Theory of Schizophrenia // Behavorial Science, 1956. Vol. I (4).
Основания в теории коммуникации
Наш подход основан на той части теории коммуникации, которую Рассел назвал Теорией Логических Типов (Whitehead, Russell, 1910). Главное положение этой теории состоит в указании на принципиальную разрывность (discontinuity) между логическим классом и его членами. Класс не может быть членом самого себя, и ни один из членов класса не может быть самим классом, поскольку понятия, употребляемые для обозначения класса, находятся на другом уровне абстракции - принадлежат к другому логическому типу, нежели понятия, употребляемые для членов класса. В формальной логике делается попытка придерживаться этого различения класса и его членов. В психологии же реального общения, как мы утверждаем, это различие постоянно и неизбежно игнорируется (см.: "Теория игры и фантазии" в этой книге), и мы a priori можем ожидать возникновения в человеческом организме патологии, если в коммуникации между матерью и ребенком имеют место определенные формы такого смешения. Мы постараемся показать, что в своем крайнем выражении эта патология проявляется в виде симптомов, формальные характеристики которых заставляют квалифицировать ее как шизофрению.
Примеры того, как люди осуществляют коммуникацию, используя несколько различных логических типов, могут быть взяты из множества областей.
1. Использование в человеческой коммуникации различных коммуникативных модусов. Примерами здесь могут послужить игра, не-игра, фантазия, ритуал, метафора и пр. Даже у низших млекопитающих можно, судя по всему, обнаружить обмен сигналами, определяющими то или иное значимое поведение как "игру", и т.п. [2]. Эти сигналы, очевидно, принадлежат к более высокому логическому типу, нежели те сообщения, которые они квалифицируют. У людей такое структурирование (framing) сообщений и значимых действий и их категоризация (labeling) отличаются значительно большей сложностью. Однако примечательно, что наш словарь довольно слабо развит для такой дифференциации, и для передачи этих высоко абстрактных, но жизненно важных маркеров (labels) мы преимущественно опираемся на различные невербальные средства, такие как поза, жест, выражение лица, а также контекст коммуникативной ситуации.
(В рамках проекта отснят фильм "Природа игры, часть 1: Речные выдры".)
2. Юмор. Это, по-видимому, есть способ выявления имплицитного содержания мыслей и отношений, в котором используются сообщения, характеризующиеся конденсацией логических типов или коммуникативных модальностей. Например, озарение происходит в тот момент, когда вдруг становится ясно, что сообщение было не только метафорическим, но также до некоторой степени и буквальным, или наоборот. Можно сказать, что эффект комического возникает тогда, когда происходит смещение маркера (labeling) модальности. Обычно кульминационный момент заставляет переосмыслить полученные ранее сигналы, приписывавшие сообщениям определенную модальность (например, модальность буквальности или фантазии). Это дает специфический эффект приписывания модальности тем сигналам, которые до того имели статус более высокого логического типа, квалифицировавшего модальности.
* Bateson G., Jackson О., Haley J.,Weakland J.H. Toward a Theory of Schizophrenia // Behavorial Science, 1956. Vol. I (4).
Основания в теории коммуникации
Наш подход основан на той части теории коммуникации, которую Рассел назвал Теорией Логических Типов (Whitehead, Russell, 1910). Главное положение этой теории состоит в указании на принципиальную разрывность (discontinuity) между логическим классом и его членами. Класс не может быть членом самого себя, и ни один из членов класса не может быть самим классом, поскольку понятия, употребляемые для обозначения класса, находятся на другом уровне абстракции - принадлежат к другому логическому типу, нежели понятия, употребляемые для членов класса. В формальной логике делается попытка придерживаться этого различения класса и его членов. В психологии же реального общения, как мы утверждаем, это различие постоянно и неизбежно игнорируется (см.: "Теория игры и фантазии" в этой книге), и мы a priori можем ожидать возникновения в человеческом организме патологии, если в коммуникации между матерью и ребенком имеют место определенные формы такого смешения. Мы постараемся показать, что в своем крайнем выражении эта патология проявляется в виде симптомов, формальные характеристики которых заставляют квалифицировать ее как шизофрению.
Примеры того, как люди осуществляют коммуникацию, используя несколько различных логических типов, могут быть взяты из множества областей.
1. Использование в человеческой коммуникации различных коммуникативных модусов. Примерами здесь могут послужить игра, не-игра, фантазия, ритуал, метафора и пр. Даже у низших млекопитающих можно, судя по всему, обнаружить обмен сигналами, определяющими то или иное значимое поведение как "игру", и т.п. [2]. Эти сигналы, очевидно, принадлежат к более высокому логическому типу, нежели те сообщения, которые они квалифицируют. У людей такое структурирование (framing) сообщений и значимых действий и их категоризация (labeling) отличаются значительно большей сложностью. Однако примечательно, что наш словарь довольно слабо развит для такой дифференциации, и для передачи этих высоко абстрактных, но жизненно важных маркеров (labels) мы преимущественно опираемся на различные невербальные средства, такие как поза, жест, выражение лица, а также контекст коммуникативной ситуации.
(В рамках проекта отснят фильм "Природа игры, часть 1: Речные выдры".)
2. Юмор. Это, по-видимому, есть способ выявления имплицитного содержания мыслей и отношений, в котором используются сообщения, характеризующиеся конденсацией логических типов или коммуникативных модальностей. Например, озарение происходит в тот момент, когда вдруг становится ясно, что сообщение было не только метафорическим, но также до некоторой степени и буквальным, или наоборот. Можно сказать, что эффект комического возникает тогда, когда происходит смещение маркера (labeling) модальности. Обычно кульминационный момент заставляет переосмыслить полученные ранее сигналы, приписывавшие сообщениям определенную модальность (например, модальность буквальности или фантазии). Это дает специфический эффект приписывания модальности тем сигналам, которые до того имели статус более высокого логического типа, квалифицировавшего модальности.
А можете пояснить, чем отличаются друг от друга:
— рациональный декодер
(1) Рациональный декодер обращен/заполнен/содержит бесконечно-комбинаторное разнообразие алгоритмических феноменов траекторий внимания, сканируюшего окружающий мир:
— трансдеривационное основание языка
(2) Транс деривационный поиск/процесс открывает наблюдательному моделисту (другое см. выше) бесконечное разнообразие феноменов взаимного превращения сенсорного опыта ВАКОГ в вербальный код:
— феноменологическое моделирование
(3) Феноменологическое моделирование выискивает полезные феномены поведенческой активности среди общего её потока.
Итог (а) Таким образом, феноменологическое моделирование есть наиболее частный случай всех/общего числа/множества процессов вида: ВАКОГ <-> CODE.
Итог (б) Транс деривационный поиск/процесс есть наиболее общий по «содержанию» случай указанных выше процессов вида: ВАКОГ <-> CODE.
— рациональный декодер
(1) Рациональный декодер обращен/заполнен/содержит бесконечно-комбинаторное разнообразие алгоритмических феноменов траекторий внимания, сканируюшего окружающий мир:
Декодер (15)
http://metapractice.livejournal.com/417428.html
— трансдеривационное основание языка
(2) Транс деривационный поиск/процесс открывает наблюдательному моделисту (другое см. выше) бесконечное разнообразие феноменов взаимного превращения сенсорного опыта ВАКОГ в вербальный код:
трансдеривационный поиск/процесс
https://blogs.yandex.ru/search.xml?text=%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%B4%D0%B5%D1%80%D0%B8%D0%B2%D0%B0%D1%86%D0%B8%D0%BE%D0%BD%D0%BD%D1%8B%D0%B9+%D0%BF%D0%BE%D0%B8%D1%81%D0%BA+%D0%BF%D1%80%D0%BE%D1%86%D0%B5%D1%81%D1%81&ft=blog%2Ccomments%2Cmicro&server=livejournal.com&author=metanymous&journal=metapractice&holdres=mark
— феноменологическое моделирование
(3) Феноменологическое моделирование выискивает полезные феномены поведенческой активности среди общего её потока.
Итог (а) Таким образом, феноменологическое моделирование есть наиболее частный случай всех/общего числа/множества процессов вида: ВАКОГ <-> CODE.
Итог (б) Транс деривационный поиск/процесс есть наиболее общий по «содержанию» случай указанных выше процессов вида: ВАКОГ <-> CODE.
f) Следует рассмотреть отношения между психологическим фреймом и гештальтом восприятия; здесь также может быть полезной аналогия с рамой картины. Руо (Roualt) и Блейк очерчивают представленные на их картинах человеческие фигуры и другие объекты. "Мудрые люди видят очертания и потому их рисуют". Но вне этих линий, устанавливающих границу гештальта восприятия ("фигуры"), находится фон ("грунт"), который в свою очередь ограничивается рамой картины. Подобным образом в схемах теории множеств большая "вселенная", внутри которой располагаются меньшие множества, сама заключается в "раму". Мы полагаем, что этот двойной фрейминг не просто является "фреймом внутри фрейма", но указывает на то, что ментальные процессы имеют сходство с логикой в том отношении, что нуждаются во внешнем фрейме для ограничения фона, по отношению к которому должны восприниматься фигуры. Эта потребность часто не удовлетворяется, что причиняет дискомфорт, как если, например, мы видим скульптуру в окне лавки старьевщика. Мы полагаем, что потребность во внешней границе фона связана с предпочтением избегать парадоксов абстрагирования. Когда определяется логический класс или множество объектов (например, класс спичечных коробков), становится необходимо определить границы множества объектов, которые следует исключить (в данном случае - границы множества всех тех вещей, которые не являются коробками). Однако объекты, включаемые в фоновое множество, должны иметь ту же степень абстракции, т.е. принадлежать к тому же "логическому типу", что и объекты самого множества. Чтобы избежать парадокса, не следует рассматривать классы коробков и не-ко-робков как члены "класса не-коробков" (хотя оба эти объекта явно не являются коробками). Никакой класс не может быть членом самого себя. Таким образом, рама картины, поскольку она ограничивает фон, рассматривается здесь как внешнее выражение особого и очень важного типа психологического фрейма - фрейма, чья функция состоит в определении границ логического типа. Фактически именно на это и указывалось выше, когда говорилось, что рама картины - это инструкция зрителю, чтобы он не применял предпосылки, относящиеся к фигурам на картине, к обоям позади нее.
Но именно этот тип фрейма способен ввергнуть в парадокс. Правило избегания парадоксов требует, чтобы элементы вне любой ограничительной линии имели тот же логический тип, что и внутри нее; но, как показывает вышеприведенный анализ, рама картины - это линия, отделяющая элементы одного логического типа от элементов другого логического типа. Мимоходом отметим, что правило Рассела не может быть установлено без нарушения правила. Рассел настаивает, что все элементы несоответствующего логического типа должны быть исключены (например, при помощи воображаемой линии) из фона любого класса, т.е. он настаивает на проведении воображаемой линии именно такого типа, который он запрещает.
(19) Всю область фреймов и парадоксов можно проиллюстрировать на материале поведения животных, где выделяются сообщения, которые:
a) являются знаками состояний (mood-signs);
b) симулируют знаки состояний (при игре, угрозе, притворстве и т.д.);
c) дают получателю возможность отличать знаки состояний от знаков, напоминающих знаки состояний. Сообщение "Это - игра" относится к типу (с). Оно говорит получателю, что определенные щипки, укусы и другие значимые действия не являются сообщениями типа (а).
Таким образом, сообщение "Это - игра" устанавливает фрейм того типа, который способен ввергнуть в парадокс: это есть попытка различения или проведения линии между категориями различных логических типов. ...
b) Психологические фреймы являются включающими (инклюзивными), т.е. при исключении некоторых сообщений некоторые другие сообщения включаются. С точки зрения теории множеств эти две функции синонимичны, но с точки зрения психологии необходимо назвать их отдельно. Рама вокруг картины, рассматриваемая как сообщение, имеющее целью упорядочить и организовать восприятие зрителя, гласит: "Обращайте внимание на то, что внутри, и не обращайте внимания на то, что вне". Фигура и фон (эти термины используются психологами-гештальтистами) не находятся в симметричных отношениях, в отличие от множества и не-множества теории множеств. Восприятие фона должно быть позитивно ослаблено, а восприятие фигуры (в данном случае картины) должно быть позитивно усилено.
c) Психологические фреймы связаны с тем, что мы назвали "предпосылками". Рама картины сообщает зрителю, что при интерпретации картины он не должен использовать тот же тип мышления, который он мог бы использовать при интерпретации обоев вне рамы. Либо, в терминах теоретико-множественной аналогии, - сообщения, заключенные внутри воображаемой линии, определяются как члены класса благодаря тому, что разделяют общие предпосылки или взаимную связь. Таким образом, сама рама становится частью системы предпосылок. Либо, как в случае игрового фрейма, - фрейм участвует в оценке сообщений, которые он содержит; либо же фрейм просто помогает уму в понимании содержащихся сообщений, напоминая мыслящему, что эти сообщения взаимно соотносятся и сообщения вне фрейма можно игнорировать.
d) По смыслу предыдущего абзаца, фрейм - это метакоммуникативное образование. Любое сообщение, эксплицитно или имплицитно устанавливающее фрейм, в силу самого этого факта дает инструкции получателю либо способствует его усилиям понять сообщения! заключенные во фрейм.
e) Также верна и инверсия сказанного в предыдущем пункте. Каждое метакоммуникативное или металингвистическое сообщение эксплицитно или имплицитно определяет множество сообщений, которых оно касается; т.е. каждое метакоммуникативное сообщение является психологическим фреймом или определяет таковой. Это очень ясно видно в случае таких маленьких метакоммуникативных сигналов, как знаки препинания в печатном сообщении, но в равной степени касается и таких сложных метакоммуникативных сообщений, как определение психиатром своей собственной терапевтической роли, исходя из чего следует понимать его вклад в полный объем психотерапевтических сообщений.
c) Психологические фреймы связаны с тем, что мы назвали "предпосылками". Рама картины сообщает зрителю, что при интерпретации картины он не должен использовать тот же тип мышления, который он мог бы использовать при интерпретации обоев вне рамы. Либо, в терминах теоретико-множественной аналогии, - сообщения, заключенные внутри воображаемой линии, определяются как члены класса благодаря тому, что разделяют общие предпосылки или взаимную связь. Таким образом, сама рама становится частью системы предпосылок. Либо, как в случае игрового фрейма, - фрейм участвует в оценке сообщений, которые он содержит; либо же фрейм просто помогает уму в понимании содержащихся сообщений, напоминая мыслящему, что эти сообщения взаимно соотносятся и сообщения вне фрейма можно игнорировать.
d) По смыслу предыдущего абзаца, фрейм - это метакоммуникативное образование. Любое сообщение, эксплицитно или имплицитно устанавливающее фрейм, в силу самого этого факта дает инструкции получателю либо способствует его усилиям понять сообщения! заключенные во фрейм.
e) Также верна и инверсия сказанного в предыдущем пункте. Каждое метакоммуникативное или металингвистическое сообщение эксплицитно или имплицитно определяет множество сообщений, которых оно касается; т.е. каждое метакоммуникативное сообщение является психологическим фреймом или определяет таковой. Это очень ясно видно в случае таких маленьких метакоммуникативных сигналов, как знаки препинания в печатном сообщении, но в равной степени касается и таких сложных метакоммуникативных сообщений, как определение психиатром своей собственной терапевтической роли, исходя из чего следует понимать его вклад в полный объем психотерапевтических сообщений.
ТЕОРИЯ ИГРЫ И ФАНТАЗИИ*
* Bateson G. A Theory of Play and Fantasy // АРА Psychiatric Research Reports. 1955. Vol. 2.
...
(17) Однако по-прежнему остается неясным, что имеется в виду под "фреймом" и связанным с ним понятием "контекст". Первое, что нужно сделать для внесения ясности, - это подчеркнуть, что оба они - психологические концепты. Для обсуждения этих положений мы используем два вида аналогий: физическую аналогию рамы картины и более абстрактную, но все еще не психологическую аналогию математического множества. В теории множеств математики разработали ряд аксиом и теорем для строгого обсуждения логических импликаций членства в пересекающихся категориях "множеств". Отношения между множествами обычно иллюстрируются схемами, в которых единицы (элементы) окружающего мира обозначаются точками, а меньшие множества очерчиваются воображаемыми линиями, которые заключают в себя элементы каждого множества. Такие схемы затем иллюстрируют топологический подход к логике классификации. Первый шаг к определению психологического фрейма может состоять в высказывании, что он (фрейм) является классом или ограничивает класс (множество) сообщений (осмысленных действий). Тогда игра двух индивидуумов при определенных обстоятельствах будет определяться как множество всех сообщений, которыми они обменялись за ограниченный период времени и которые были модифицированы описанной нами парадоксальной системой предпосылок. В теоретико-множественной схеме эти сообщения могут представляться точками, а "множество" может очерчиваться линией, отделяющей их от других точек, представляющих неигровые сообщения. Однако математическая аналогия терпит фиаско, поскольку воображаемая линия не дает удовлетворительного представления о психологическом фрейме. Мы полагаем, что психологический фрейм в какой-то степени реально существует. Во многих случаях фрейм сознательно распознается и даже может быть представлен в словаре: "игра", "кино", "интервью", "работа", "язык" и т.д. В других случаях явная вербальная ссылка на фрейм может отсутствовать и субъект может его не опознавать. Однако аналитик обнаруживает, что при использовании в качестве объясняющего принципа понятия "бессознательный фрейм" его собственные рассуждения упрощаются; обычно он идет дальше и предполагает существование такого фрейма в субъективном бессознательном.
Если аналогия с математическим множеством, возможно, чрезмерно абстрактна, то аналогия с рамой картины чересчур конкретна. Психологический концепт, который мы пытаемся определить, не является ни физическим, ни логическим. Скорее, фактические физические рамы добавляются к физическим картинам из-за того, что человеческим существам легче действовать в мире, где некоторые из их психологических характеристик экстериоризированы. Именно эти характеристики мы и пытаемся обсуждать, используя экстериоризацию как иллюстративный прием.
(18) Теперь можно перечислить и проиллюстрировать общие функции и применения психологических фреймов со ссылками на аналогии, ограниченность которых была показана в предыдущем пункте.
a) Психологические фреймы являются исключающими (эксклюзивными), т.е. при включении во фрейм некоторых сообщений (осмысленных действий) некоторые другие сообщения исключаются.
* Bateson G. A Theory of Play and Fantasy // АРА Psychiatric Research Reports. 1955. Vol. 2.
...
(17) Однако по-прежнему остается неясным, что имеется в виду под "фреймом" и связанным с ним понятием "контекст". Первое, что нужно сделать для внесения ясности, - это подчеркнуть, что оба они - психологические концепты. Для обсуждения этих положений мы используем два вида аналогий: физическую аналогию рамы картины и более абстрактную, но все еще не психологическую аналогию математического множества. В теории множеств математики разработали ряд аксиом и теорем для строгого обсуждения логических импликаций членства в пересекающихся категориях "множеств". Отношения между множествами обычно иллюстрируются схемами, в которых единицы (элементы) окружающего мира обозначаются точками, а меньшие множества очерчиваются воображаемыми линиями, которые заключают в себя элементы каждого множества. Такие схемы затем иллюстрируют топологический подход к логике классификации. Первый шаг к определению психологического фрейма может состоять в высказывании, что он (фрейм) является классом или ограничивает класс (множество) сообщений (осмысленных действий). Тогда игра двух индивидуумов при определенных обстоятельствах будет определяться как множество всех сообщений, которыми они обменялись за ограниченный период времени и которые были модифицированы описанной нами парадоксальной системой предпосылок. В теоретико-множественной схеме эти сообщения могут представляться точками, а "множество" может очерчиваться линией, отделяющей их от других точек, представляющих неигровые сообщения. Однако математическая аналогия терпит фиаско, поскольку воображаемая линия не дает удовлетворительного представления о психологическом фрейме. Мы полагаем, что психологический фрейм в какой-то степени реально существует. Во многих случаях фрейм сознательно распознается и даже может быть представлен в словаре: "игра", "кино", "интервью", "работа", "язык" и т.д. В других случаях явная вербальная ссылка на фрейм может отсутствовать и субъект может его не опознавать. Однако аналитик обнаруживает, что при использовании в качестве объясняющего принципа понятия "бессознательный фрейм" его собственные рассуждения упрощаются; обычно он идет дальше и предполагает существование такого фрейма в субъективном бессознательном.
Если аналогия с математическим множеством, возможно, чрезмерно абстрактна, то аналогия с рамой картины чересчур конкретна. Психологический концепт, который мы пытаемся определить, не является ни физическим, ни логическим. Скорее, фактические физические рамы добавляются к физическим картинам из-за того, что человеческим существам легче действовать в мире, где некоторые из их психологических характеристик экстериоризированы. Именно эти характеристики мы и пытаемся обсуждать, используя экстериоризацию как иллюстративный прием.
(18) Теперь можно перечислить и проиллюстрировать общие функции и применения психологических фреймов со ссылками на аналогии, ограниченность которых была показана в предыдущем пункте.
a) Психологические фреймы являются исключающими (эксклюзивными), т.е. при включении во фрейм некоторых сообщений (осмысленных действий) некоторые другие сообщения исключаются.
Дочитали до конца.