Показаны записи 741 - 750 из 30962
St. метаанализ
Хотя в данной статье мы подробно излагаем критику позитивистской парадигмы, не стоит забывать, что именно ей психотерапевты обязаны широким признанием важности своей работы в современной научной медицине. Последней необходимо было предоставить убедительные данные исследований об эффективности психотерапии как метода лечения, полученные на основе критериев доказательной медицины. Это было также важным условием включения услуг психотерапевтов в оплату страховыми кассами. Поэтому важно, указывая на ограничения этих исследований, отдавать должное их важному вкладу в становление психотерапии в социальном пространстве как важной и уважаемой области знания.
Все чаще раздаются голоса критиков еще одной описанной выше процедуры, направленной на объективизацию данных — процедуры метаанализа. Об «эпидемии метаанализов» и ее весьма неодназначных последствиях для научных исследований в области психотерапии пишут авторы последнего пятого издания известного руководства “Handbook of Psychotherapy and behavior change” под редакцией A. Bergin и S. Garfield [8].
Хотя показатель силы эффекта стал стандартным способом для обозначения достигнутых в ходе терапии изменений, приводится целый ряд аргументов, свидетельствующих о несовершенстве и недостаточности такой оценки. Вкратце их можно свести к следующим. Авторы метаанализов должны самостоятельно принимать большое количество решений, например, какие исследования включать в обзор, как суммировать показатели и т.д.
Становится очевидным, что обещанная «полная объективность» обзора, которая, как казалось, пришла вместе с процедурами метаанализа, недостижима. Обзоры, основанные на метаанализе, обладают большей точностью, однако они подвержены тем же искажениям, что и описательные обзоры, примером которых является Меннингеровский проект. Многие спорные вопросы, ставшие предметом дискуссий еще до появления метаанализа, продолжают оставаться таковыми, несмотря на то, что для их решения были использованы процедуры метаанализа. К сожалению, метаанализ не смог дать окончательного ответа на «вечные» вопросы в исследованиях психотерапии, например, какой метод лечения эффективнее.
Наконец, особую тревогу вызывает тот факт, что тщательно разработанные и элегантные процедуры метаанализа подменили собой серьезные размышления над результатами исследований и их значением для практической деятельности. Признавая, что метаанализ значительно обогатил методы исследования, критически настроенные ученые предостерегают от излишней веры в декларируемую объективность метааналитических обзоров.
Хотя в данной статье мы подробно излагаем критику позитивистской парадигмы, не стоит забывать, что именно ей психотерапевты обязаны широким признанием важности своей работы в современной научной медицине. Последней необходимо было предоставить убедительные данные исследований об эффективности психотерапии как метода лечения, полученные на основе критериев доказательной медицины. Это было также важным условием включения услуг психотерапевтов в оплату страховыми кассами. Поэтому важно, указывая на ограничения этих исследований, отдавать должное их важному вкладу в становление психотерапии в социальном пространстве как важной и уважаемой области знания.
Все чаще раздаются голоса критиков еще одной описанной выше процедуры, направленной на объективизацию данных — процедуры метаанализа. Об «эпидемии метаанализов» и ее весьма неодназначных последствиях для научных исследований в области психотерапии пишут авторы последнего пятого издания известного руководства “Handbook of Psychotherapy and behavior change” под редакцией A. Bergin и S. Garfield [8].
Хотя показатель силы эффекта стал стандартным способом для обозначения достигнутых в ходе терапии изменений, приводится целый ряд аргументов, свидетельствующих о несовершенстве и недостаточности такой оценки. Вкратце их можно свести к следующим. Авторы метаанализов должны самостоятельно принимать большое количество решений, например, какие исследования включать в обзор, как суммировать показатели и т.д.
Становится очевидным, что обещанная «полная объективность» обзора, которая, как казалось, пришла вместе с процедурами метаанализа, недостижима. Обзоры, основанные на метаанализе, обладают большей точностью, однако они подвержены тем же искажениям, что и описательные обзоры, примером которых является Меннингеровский проект. Многие спорные вопросы, ставшие предметом дискуссий еще до появления метаанализа, продолжают оставаться таковыми, несмотря на то, что для их решения были использованы процедуры метаанализа. К сожалению, метаанализ не смог дать окончательного ответа на «вечные» вопросы в исследованиях психотерапии, например, какой метод лечения эффективнее.
Наконец, особую тревогу вызывает тот факт, что тщательно разработанные и элегантные процедуры метаанализа подменили собой серьезные размышления над результатами исследований и их значением для практической деятельности. Признавая, что метаанализ значительно обогатил методы исследования, критически настроенные ученые предостерегают от излишней веры в декларируемую объективность метааналитических обзоров.
Научные исследования психотерапии
Теоретически исследователь может рассматривать пациента как активного и взаимодействие с ним видеть как интеракцию, но на деле парадигма стандартного исследования не может отразить такую позицию. Это выражается, например, в принципе рандомизированного исследования, игнорирующего субъективные предпочтения пациентов, которые в наше время нередко хорошо осведомлены относительно разных моделей психотерапии и склонны активно выбирать среди них. Мишень лечения при таком представлении о процессе психотерапии, подчеркивает Orlinsky D., не пациент как индивидуальность, а скорее специфическое расстройство. Он также указывает, что многие процедуры, направленные на реализацию принципа объективности, на самом деле ее не обеспечивают.
«Миф о том, что рандомизация позволяет снять или контролировать различия в личностных характеристиках — это еще один миф современной парадигмы исследований психотерапии, так как эффективность метода рандомизации выборок зависит от закона больших чисел, а число людей в выборках редко бывает достаточным, чтобы подчиняться этому закону» [Orlinsky D.E., 2007, p. 12]. Используемые же личностные характеристики с целью их статистического контроля — это «извлеченные вне всякой связи с теорией демографические данные, собранные для описания выборки — возраст, пол, семейное положение, национальность и т.д.» [Там же].
Далее в своих итоговых размышлениях о пути, проделанном учеными с целью научного обоснования психотерапии, Orlinsky D. с глубоким разочарованием констатирует чрезмерно абстрактный и оторванный от жизни и теории взгляд на терапевтический процесс и его центральные фигуры — терапевта и клиента — при котором последние рассматриваются как определенные наборы характеристик (симптомов, черт характера и т.д.), изолированные от социо-культурного контекста. В то же время он выражает надежду, что его критика не будет понята как атака на научные исследования в психотерапии, которым он посвятил много десятилетий своей профессиональной жизни, а будет способствовать большей реалистичности и дальнейшему развитию этих исследований.
Теоретически исследователь может рассматривать пациента как активного и взаимодействие с ним видеть как интеракцию, но на деле парадигма стандартного исследования не может отразить такую позицию. Это выражается, например, в принципе рандомизированного исследования, игнорирующего субъективные предпочтения пациентов, которые в наше время нередко хорошо осведомлены относительно разных моделей психотерапии и склонны активно выбирать среди них. Мишень лечения при таком представлении о процессе психотерапии, подчеркивает Orlinsky D., не пациент как индивидуальность, а скорее специфическое расстройство. Он также указывает, что многие процедуры, направленные на реализацию принципа объективности, на самом деле ее не обеспечивают.
«Миф о том, что рандомизация позволяет снять или контролировать различия в личностных характеристиках — это еще один миф современной парадигмы исследований психотерапии, так как эффективность метода рандомизации выборок зависит от закона больших чисел, а число людей в выборках редко бывает достаточным, чтобы подчиняться этому закону» [Orlinsky D.E., 2007, p. 12]. Используемые же личностные характеристики с целью их статистического контроля — это «извлеченные вне всякой связи с теорией демографические данные, собранные для описания выборки — возраст, пол, семейное положение, национальность и т.д.» [Там же].
Далее в своих итоговых размышлениях о пути, проделанном учеными с целью научного обоснования психотерапии, Orlinsky D. с глубоким разочарованием констатирует чрезмерно абстрактный и оторванный от жизни и теории взгляд на терапевтический процесс и его центральные фигуры — терапевта и клиента — при котором последние рассматриваются как определенные наборы характеристик (симптомов, черт характера и т.д.), изолированные от социо-культурного контекста. В то же время он выражает надежду, что его критика не будет понята как атака на научные исследования в психотерапии, которым он посвятил много десятилетий своей профессиональной жизни, а будет способствовать большей реалистичности и дальнейшему развитию этих исследований.
Казалось бы, переход исследователей эффективности психотерапии «под знамя» доказательной медицины можно приветствовать. Ведь именно в результате такого рода исследований в настоящее время в серьезных медицинских кругах фактически прекратились споры о том, нужна ли психотерапия [см. Холмогорова А.Б., Гаранян Н.Г., Пуговкина О.Д., Никитина И.В., 2009]. Во всем цивилизованном мире она признана важным подходом в лечении психических расстройств, а услуги психотерапевтов оплачиваются через страховые кассы. Однако все чаще раздаются тревожные голоса как психотерапевтов-практиков, так и самих исследователей психотерапии, в том числе самых маститых разработчиков технологий так называемого доказательного подхода в исследованиях эффективности. У них все чаще возникают сомнения, а не пиррова ли эта победа, не грозит ли методология, укрепившая научный статус психотерапии и ее позиции в страховой медицине уничтожением ее специфики как метода и связанного с этой спецификой источника ее эффективности.
Так, один из наиболее известных и заслуженных исследователей в этой области Orlinsky D. [Orlinsky D.E., 2007] прямо пишет о некорректности перенесения ряда исследовательских принципов современной доказательной медицины на психотерапию в силу ее специфических особенностей как метода помощи. Он иронически замечает, что «область исследований психотерапии надела «парадный костюм» (trapping) «нормальной науки по Куну, т.е. выработала общепризнанную модель проведения исследований или парадигму» [Orlinsky D.E., 2007, p. 11]. Однако, подчеркивает он, используя игру английских слов, «одновременно с этим достижением согласия и приобретением статуса парадигмы, эта сфера исследований попала в капкан (trap) мало реалистичной и узкой исследовательской модели» [Там же].
В основе этой модели или парадигмы согласно Orlinsky D. лежит моделирующее представление о психотерапии как наборе специфических техник, которые могут быть выучены и приложены. В таком представлении, замечает он, активная роль отводится терапевту, а роль объекта воздействия — клиенту. Хотя, на наш взгляд, и терапевт здесь выступает в роли достаточно пассивной, так как его основная функция — точное воспроизведение протокола лечения, подлежащего исследованию. Позицию терапевта можно описать как носителя знания о методиках, которые надо использовать при лечении того или иного расстройства.
Техника лечения vs протокол лечения
Хорошим примером реализации такого моделирующего представления являются исследования, в которых сравниваются отдельные техники, которые в естественных условиях нередко применяют в комбинации друг с другом и, как правило, в сочетании с другими техниками. Например, при исследовании эффективности когнитивнобихевиоральной психотерапии обсессивно-компульсивного расстройства сравнивается эффективность применения когнитивных техник и бихевиоральной техники экспозиции, хотя в реальной практике эти техники включены в сложный целостный процесс психотерапии, который, как правило, не ограничивается даже их комбинацией [см. Барлоу, 2008].
Казалось бы, переход исследователей эффективности психотерапии «под знамя» доказательной медицины можно приветствовать. Ведь именно в результате такого рода исследований в настоящее время в серьезных медицинских кругах фактически прекратились споры о том, нужна ли психотерапия [см. Холмогорова А.Б., Гаранян Н.Г., Пуговкина О.Д., Никитина И.В., 2009]. Во всем цивилизованном мире она признана важным подходом в лечении психических расстройств, а услуги психотерапевтов оплачиваются через страховые кассы. Однако все чаще раздаются тревожные голоса как психотерапевтов-практиков, так и самих исследователей психотерапии, в том числе самых маститых разработчиков технологий так называемого доказательного подхода в исследованиях эффективности. У них все чаще возникают сомнения, а не пиррова ли эта победа, не грозит ли методология, укрепившая научный статус психотерапии и ее позиции в страховой медицине уничтожением ее специфики как метода и связанного с этой спецификой источника ее эффективности.
Так, один из наиболее известных и заслуженных исследователей в этой области Orlinsky D. [Orlinsky D.E., 2007] прямо пишет о некорректности перенесения ряда исследовательских принципов современной доказательной медицины на психотерапию в силу ее специфических особенностей как метода помощи. Он иронически замечает, что «область исследований психотерапии надела «парадный костюм» (trapping) «нормальной науки по Куну, т.е. выработала общепризнанную модель проведения исследований или парадигму» [Orlinsky D.E., 2007, p. 11]. Однако, подчеркивает он, используя игру английских слов, «одновременно с этим достижением согласия и приобретением статуса парадигмы, эта сфера исследований попала в капкан (trap) мало реалистичной и узкой исследовательской модели» [Там же].
В основе этой модели или парадигмы согласно Orlinsky D. лежит моделирующее представление о психотерапии как наборе специфических техник, которые могут быть выучены и приложены. В таком представлении, замечает он, активная роль отводится терапевту, а роль объекта воздействия — клиенту. Хотя, на наш взгляд, и терапевт здесь выступает в роли достаточно пассивной, так как его основная функция — точное воспроизведение протокола лечения, подлежащего исследованию. Позицию терапевта можно описать как носителя знания о методиках, которые надо использовать при лечении того или иного расстройства.
Хорошим примером реализации такого моделирующего представления являются исследования, в которых сравниваются отдельные техники, которые в естественных условиях нередко применяют в комбинации друг с другом и, как правило, в сочетании с другими техниками. Например, при исследовании эффективности когнитивнобихевиоральной психотерапии обсессивно-компульсивного расстройства сравнивается эффективность применения когнитивных техник и бихевиоральной техники экспозиции, хотя в реальной практике эти техники включены в сложный целостный процесс психотерапии, который, как правило, не ограничивается даже их комбинацией [см. Барлоу, 2008].
Хорошим примером реализации такого моделирующего представления являются исследования, в которых сравниваются отдельные техники, которые в естественных условиях нередко применяют в комбинации друг с другом и, как правило, в сочетании с другими техниками. Например, при исследовании эффективности когнитивнобихевиоральной психотерапии обсессивно-компульсивного расстройства сравнивается эффективность применения когнитивных техник и бихевиоральной техники экспозиции, хотя в реальной практике эти техники включены в сложный целостный процесс психотерапии, который, как правило, не ограничивается даже их комбинацией [см. Барлоу, 2008].
Казалось бы, переход исследователей эффективности психотерапии «под знамя» доказательной медицины можно приветствовать. Ведь именно в результате такого рода исследований в настоящее время в серьезных медицинских кругах фактически прекратились споры о том, нужна ли психотерапия [см. Холмогорова А.Б., Гаранян Н.Г., Пуговкина О.Д., Никитина И.В., 2009]. Во всем цивилизованном мире она признана важным подходом в лечении психических расстройств, а услуги психотерапевтов оплачиваются через страховые кассы. Однако все чаще раздаются тревожные голоса как психотерапевтов-практиков, так и самих исследователей психотерапии, в том числе самых маститых разработчиков технологий так называемого доказательного подхода в исследованиях эффективности. У них все чаще возникают сомнения, а не пиррова ли эта победа, не грозит ли методология, укрепившая научный статус психотерапии и ее позиции в страховой медицине уничтожением ее специфики как метода и связанного с этой спецификой источника ее эффективности.
Так, один из наиболее известных и заслуженных исследователей в этой области Orlinsky D. [Orlinsky D.E., 2007] прямо пишет о некорректности перенесения ряда исследовательских принципов современной доказательной медицины на психотерапию в силу ее специфических особенностей как метода помощи. Он иронически замечает, что «область исследований психотерапии надела «парадный костюм» (trapping) «нормальной науки по Куну, т.е. выработала общепризнанную модель проведения исследований или парадигму» [Orlinsky D.E., 2007, p. 11]. Однако, подчеркивает он, используя игру английских слов, «одновременно с этим достижением согласия и приобретением статуса парадигмы, эта сфера исследований попала в капкан (trap) мало реалистичной и узкой исследовательской модели» [Там же].
В основе этой модели или парадигмы согласно Orlinsky D. лежит моделирующее представление о психотерапии как наборе специфических техник, которые могут быть выучены и приложены. В таком представлении, замечает он, активная роль отводится терапевту, а роль объекта воздействия — клиенту. Хотя, на наш взгляд, и терапевт здесь выступает в роли достаточно пассивной, так как его основная функция — точное воспроизведение протокола лечения, подлежащего исследованию. Позицию терапевта можно описать как носителя знания о методиках, которые надо использовать при лечении того или иного расстройства.
Хорошим примером реализации такого моделирующего представления являются исследования, в которых сравниваются отдельные техники, которые в естественных условиях нередко применяют в комбинации друг с другом и, как правило, в сочетании с другими техниками. Например, при исследовании эффективности когнитивнобихевиоральной психотерапии обсессивно-компульсивного расстройства сравнивается эффективность применения когнитивных техник и бихевиоральной техники экспозиции, хотя в реальной практике эти техники включены в сложный целостный процесс психотерапии, который, как правило, не ограничивается даже их комбинацией [см. Барлоу, 2008].
Метаанализ; эффективность отдельных техник
Еще одним «золотым стандартом» в исследованиях эффективности психотерапии стала процедура метаанализа. Эта основная процедура в исследованиях эффективности, начиная с 1980-х г.г., представляет собой статистическое объединение данных нескольких исследований. Результаты независимых РКИ накапливаются в систематических обзорах, которые включают данные различных исследований, при условии, что они отвечают общим методическим требованиям к дизайну исследования (общие характеристики изучаемого метода терапии, критерии отбора пациентов, используемые диагностические инструменты).
В случае высокой гомогенности методических характеристик исследований, проводимых различными учеными, полученные данные могут быть объединены и обработаны при помощи особой статистической процедуры — определению «силы эффекта» (effect size). Ее целью является усреднение результатов нескольких исследований (независимо от размера выборок в каждом) для получения общего индекса эффекта. Сила эффекта может быть проинтерпретирована как процент неперекрываемости полей значений показателей, полученных для экспериментальной и контрольной групп. Так, сила эффекта в 0,8 означает, что: 1) 47,4 % значений для испытуемых двух групп не пересекаются, 2) средние показатели эмпирической группы на 0,8
стандартного отклонения выше средних показателей контрольной группы, 3) средний эмпирический пациент имеет результат лучший, чем у 79 % контрольной группы.
Тенденции к упрощению контролируемых параметров выразились, в частности, в том, что все чаще предметом оценки эффективности становятся отдельные техники (т.е. исчезает теоретическая основа и целостное представление о процессе психотерапии, на смену приходят ее «абортивные» варианты в виде набора отдельных техник), а человек редуцируется к специфическому расстройству, которым он страдает (набору симптомов и показателей адаптации). Стремление к максимальной объективации и уверенность в спекулятивности теоретических построений, свойственные позитивистской методологии, неизбежно приводят к отбрасыванию теоретических основ того или иного метода в пользу отдельных техник и процедур, а место сложных теоретических моделей различных психических расстройств, включая их механизмы и факторы, занимает соответствующий тому или иному заболеванию набор симптомов. В основе такого подхода лежит позитивистская философия и соответствующее ей моделирующее представление о процессе психотерапии как приложении типового набора техник и их комбинаций к лечению того или иного специфического расстройства, понимаемого как набор симптомов, препятствующего успешной социальной адаптации и удовлетворенности жизнью.
Еще одним «золотым стандартом» в исследованиях эффективности психотерапии стала процедура метаанализа. Эта основная процедура в исследованиях эффективности, начиная с 1980-х г.г., представляет собой статистическое объединение данных нескольких исследований. Результаты независимых РКИ накапливаются в систематических обзорах, которые включают данные различных исследований, при условии, что они отвечают общим методическим требованиям к дизайну исследования (общие характеристики изучаемого метода терапии, критерии отбора пациентов, используемые диагностические инструменты).
В случае высокой гомогенности методических характеристик исследований, проводимых различными учеными, полученные данные могут быть объединены и обработаны при помощи особой статистической процедуры — определению «силы эффекта» (effect size). Ее целью является усреднение результатов нескольких исследований (независимо от размера выборок в каждом) для получения общего индекса эффекта. Сила эффекта может быть проинтерпретирована как процент неперекрываемости полей значений показателей, полученных для экспериментальной и контрольной групп. Так, сила эффекта в 0,8 означает, что: 1) 47,4 % значений для испытуемых двух групп не пересекаются, 2) средние показатели эмпирической группы на 0,8
стандартного отклонения выше средних показателей контрольной группы, 3) средний эмпирический пациент имеет результат лучший, чем у 79 % контрольной группы.
Тенденции к упрощению контролируемых параметров выразились, в частности, в том, что все чаще предметом оценки эффективности становятся отдельные техники (т.е. исчезает теоретическая основа и целостное представление о процессе психотерапии, на смену приходят ее «абортивные» варианты в виде набора отдельных техник), а человек редуцируется к специфическому расстройству, которым он страдает (набору симптомов и показателей адаптации). Стремление к максимальной объективации и уверенность в спекулятивности теоретических построений, свойственные позитивистской методологии, неизбежно приводят к отбрасыванию теоретических основ того или иного метода в пользу отдельных техник и процедур, а место сложных теоретических моделей различных психических расстройств, включая их механизмы и факторы, занимает соответствующий тому или иному заболеванию набор симптомов. В основе такого подхода лежит позитивистская философия и соответствующее ей моделирующее представление о процессе психотерапии как приложении типового набора техник и их комбинаций к лечению того или иного специфического расстройства, понимаемого как набор симптомов, препятствующего успешной социальной адаптации и удовлетворенности жизнью.
Две методологии научных исследований — два разных моделирующих представления о процессе психотерапии
Как известно, первым крупным проектом в исследовании эффективности психотерапии стал так называемый Меннингеровский проект, проведенный в США в 1950-х гг. Позволим себе напомнить читателю основной теоретико-методологический принцип этого трудоемкого и фундаментального исследования, сформулированный автором итогового отчета R. Wallerstein: «Исходя из теоретических соображений мы считаем, что процесс и результаты психотерапии необходимым образом связаны между собой, и что эмпирическое исследование, которое позволит дать ответ на многие вопросы, должно уделять одинаковое внимание обеим сторонам. В любом исследовании, направленном на изучение результатов, должны быть сформулированы критерии улучшения, ориентированные на характер заболевания и процесс изменения» [Wallerstein R.S., 1986]. Второй методологический принцип данного исследования гласит, что организация психотерапевтического процесса должна быть максимально естественной и больные должны распределяться на разные виды психотерапии по показаниям, а не в случайном порядке [Wallerstein R.S., 1986; Kernberg O.F., Bursteine E.D., Coyne L. et al., 1972]. В дальнейшем этот тип методологии исследований эффективности, основанный, главным образом, на качественных описаниях и оценке результата, получил название «естественного» (naturalistic study) и был подвергнут критике за недостаточную объективность. В его основе лежит методология герменевтики и тесно связанное с ней моделирующее представление о психотерапевтическом процессе как опирающемся на определенную теоретическую модель механизмов заболевания, но при этом уникальном для каждого отдельного случая. Из такого моделирующего представления естественным образом вытекает отказ от формальных процедур объективизации путем рандомизации выборок, слепого контроля и разработки унифицированных схем лечения.
Как известно, первым крупным проектом в исследовании эффективности психотерапии стал так называемый Меннингеровский проект, проведенный в США в 1950-х гг. Позволим себе напомнить читателю основной теоретико-методологический принцип этого трудоемкого и фундаментального исследования, сформулированный автором итогового отчета R. Wallerstein: «Исходя из теоретических соображений мы считаем, что процесс и результаты психотерапии необходимым образом связаны между собой, и что эмпирическое исследование, которое позволит дать ответ на многие вопросы, должно уделять одинаковое внимание обеим сторонам. В любом исследовании, направленном на изучение результатов, должны быть сформулированы критерии улучшения, ориентированные на характер заболевания и процесс изменения» [Wallerstein R.S., 1986]. Второй методологический принцип данного исследования гласит, что организация психотерапевтического процесса должна быть максимально естественной и больные должны распределяться на разные виды психотерапии по показаниям, а не в случайном порядке [Wallerstein R.S., 1986; Kernberg O.F., Bursteine E.D., Coyne L. et al., 1972]. В дальнейшем этот тип методологии исследований эффективности, основанный, главным образом, на качественных описаниях и оценке результата, получил название «естественного» (naturalistic study) и был подвергнут критике за недостаточную объективность. В его основе лежит методология герменевтики и тесно связанное с ней моделирующее представление о психотерапевтическом процессе как опирающемся на определенную теоретическую модель механизмов заболевания, но при этом уникальном для каждого отдельного случая. Из такого моделирующего представления естественным образом вытекает отказ от формальных процедур объективизации путем рандомизации выборок, слепого контроля и разработки унифицированных схем лечения.
Данная статья является третьей в цикле, посвященном научнымисследованиям в области психотерапии. Первая была посвящена истории вопроса иописанию этапов развития научных разработок [Пуговкина, Никитина, Холмогорова,Гаранян, 2009], во второй было представлено современное состояние исследований, наиболееважные и проверенные данные о факторах эффективности психотерапии, а такжеспорные вопросы исследований [Холмогорова, Гаранян, Пуговкина, Никитина, 2009].
Теория и методология
Основная задача данной статьи — анализ двух конфликтующих методологическихпозиций в исследованиях психотерапии и описание оригинальных методологическихсредств изучения процесса психотерапии расстройств аффективного спектра. Длярешения этой задачи мы воспользовались разработкой выдающегося отечественногометодолога Н.Г. Алексеева, получившей название «концептуальная схема предмета изучения», которая включает моделирующеепредставление о содержании изучаемого явления, основныетеоретико-методологические принципы, на которых строится исследование, и,наконец, связанный с ними набор исследовательских правил и процедур. На основеуказанной концептуальной схемы будет дан сравнительный критический анализоппозиционных подходов в исследованиях психотерапии, а также на примереинтегративной модели помощи пациентам с расстройствами аффективного спектра представленаметодология исследования психотерапии как неклассической научной дисциплины.
Это оригинальная метапрактиковая модель моделирования, которая в настоящее время получила название: "Конвейер Моделирования".
</>
![[pic]](https://ic.pics.livejournal.com/metanymous/1177339/167518/167518_300.jpg)
Сводная тема (53) Дуальность Искусственного Интеллекта
metanymous в Metapractice (оригинал в ЖЖ)
https://metapractice.livejournal.com/587759.html
St. Neuronet (18) Искусственная Интуиция
https://metapractice.livejournal.com/573743.html
Подсознательное мышление (4) Интуитивное мышление
https://metapractice.livejournal.com/584794.html
Эпистемология моделирования (4) Моделирование ЧА vs ИИ
https://metapractice.livejournal.com/544138.html
Онтология высших ментальных процессов (2) Ментальные процессы ЧА vs ИИ
https://metapractice.livejournal.com/565864.html
Ментальные инструменты (2) Ментальные инструменты ЧА vs ИИ
https://metapractice.livejournal.com/567523.html
Подсознание (16) Подсознание ЧА vs ИИ
https://metapractice.livejournal.com/584794.html
Сознание (33) «Сознание» ИИ vs ЧА
https://metapractice.livejournal.com/584794.html
Как искусственный интеллект уперся лбом в стенку/ в искусственную интуицию
Искусственному интеллекту уже более 60 лет – он старше многих из нас. И все эти 60 лет накануне первого апреля в своих редакциях собирались журналисты, ставили на стол бутылку водки и придумывали очередную фантазию о чудо-роботах или ужасном апокалипсисе с участием ИИ. Потом первоапрельские шутки на полном серьезе подхватывали маркетологи и пиарщики – в итоге за 60 лет у человечества накопилось много забавных иллюзий и мифов об умных роботах и коварных скайнетах.
Когда-нибудь этот пузырь фантазий должен был столкнуться с объективной реальностью – и это произошло! В декабре 2017 года ряд уважаемых в отрасли ИИ экспертов (среди них руководитель Microsoft Research Кейт Кроуфорд и основатель Open Research в Google Мередит Уиттакер) выступили с настоятельной рекомендацией государственным учреждениям США воздерживаться от использования искусственного интеллекта в системах, связанных с принятием ответственных решений. Предупреждение объяснялось «неопределенно высокими рисками, недопустимыми в вопросах принятия ответственных решений» и касалось правительства, обороны, уголовного правосудия, здравоохранения, социального обеспечения, образования и подбора/оценки кадров.
Первыми еще в 2016 году подняли тревогу военные ученые из DARPA, управления по перспективным исследовательским проектам Пентагона. Они в частности заявили: «Мы не понимаем:
1) Почему машина выбрала или предложила именно такое решение, а не другое?
2) А что было бы, если бы было принято иное решение?
3) Как понять, было ли это лучшее решение?
4) Насколько можно доверять конкретному выбору решения машиной?
5) И главное – как нам исправить ситуацию, если принятое машиной решение окажется ошибочным?»
Последний пункт с точки зрения будущего развития ИИ-отрасли действительно главный: такая исключительно важная для совершенствования специалиста-человека опция как «работа над ошибками» искусственному интеллекту недоступна.
Проблема называется «черный ящик искусственного интеллекта» — ее суть в том, что мотивация и логика принятия машиной того или иного решения непонятна даже самим разработчикам. И как решили эксперты, пока эта проблема не решена, системы ИИ становятся все опасней.Существует масса областей – от диагностики рака до финансового анализа, от самоуправляемых авто до пуска боевых ракет — где вырабатываемые компьютерами решения могут оказаться незаконными и нанести серьезный вред.
Проблема «черного ящика» — не единственная проблема ИИ, обсуждаемая экспертным сообществом: есть еще, например, узкая специализация, однозадачность. Но официально, на государственном уровне претензии выдвинуты и обоснованы впервые – и они касаются именно непрозрачности в работе искусственного интеллекта. А это значит, что высказано недоверие в адрес его разработчиков!
Давно и подробно пишущий на эту тему уважаемый неутомимый Сергей Карелов https://www.facebook.com/sergey.karelov.5?__tn__=%2CdC-R-R&eid=ARCsFgSRXIq7LowvYRhLhsqbLrrgXumIgrNVoTMW3i_2go1kWp3i0OWw2zV1Aoh0MiH6fAGudXQfSvK0&hc_ref=ARSn2DxkjPYe_q3S5TJ2rHvKtCw26CERy8xUJcPfwvrntA1fV_4Dg9EO_e5gcra8XSA&fref=nf
Он надеется, что лидеры отрасли, ведущие разработчики сумеют «сделать стенки черного ящика прозрачными» и снимут все вопросы у потребителей/заказчиков. Такой спасительный и прорывной проект действительно существует, он создан учеными DARPA более двух лет назад, называется «Объяснимый ИИ» (Explainable Artificial Intelligence (XAI). Но вот беда: за два года никто так ничего и не объяснил! Ну что поделать: не шмогла!
Пришлось маркетологам, пиарщикам и журналистам опять ставить на стол бутылку водки и креативить новый имидж и новые подвиги искусственного интеллекта. И они действительно придумали нечто новое – точнее, в соответствии со своей профессией они придумали новые слова. Придумали не новый ИИ, объясняющий (а для этого надо понимать!) то, что он делает, а слова, описывающие по-новому те же старые дела и возможности.
Фактически было заявлено следующее: то, что работает внутри «черного ящика», необъяснимо в принципе! Вы не знаете, и мы не знаем, как работает нейронная сеть глубокого обучения – но ведь никто не знает и того, как работает мозг человека!
Согласно новой концепции слова создателя сверточных сетей Яна Лекуна о «сканировании всего изображения и маркирования каждого пикселя» легко и красиво преобразились в «интуицию» и «прогностические модели мира» https://hightech.fm/2018/07/02/lekun?fbclid=IwAR1Tl6LeARw8KzCeioovDMx3uPDVSqJMKuMtr32TI4DmcUaGdJAaJC1GPiM
А Ольга Ускова, один из основателей Cognitive Technologies, развивая тезисы Лекуна, придумала новый термин — «искусственная интуиция». https://snob.ru/entry/166778
Цитата: «наша команда Cognitive Pilot стала одной из первых, которая продемонстрировала Искусственный Мозг для беспилотного автомобиля, работающий уже на уровне человека, при этом на существующей элементной базе. Мы ввели понятие ИСКУССТВЕННАЯ ИНТУИЦИЯ…»
То есть не СОЗДАЛИ искусственную интуицию, а ВВЕЛИ ПОНЯТИЕ, что конечно, сделать значительно легче. Если собака Павлова начинает истекать слюной, когда загорится лампочка, то легко можно сказать, что она предвидит кормление, что условный рефлекс – это и есть интуиция. А если смоделировать собачий условный рефлекс на компьютере, тогда получается «искусственная интуиция»! Но как понять пассаж про то, что «Искусственный Мозг работает уже на уровне человека»? Человеку предлагается слепо довериться «искусственной интуиции» беспилотного автомобиля, жить в «прогностической модели мира» собаки Павлова?
Получается не взрослый, а какой-то детский разговор по уровню ответственности. По большому счету эта маркетинговая находка про интуицию не дает ответа ни на один вопрос из тех пяти, что задали разработчикам ученые DARPA. Если в вопросы подставить слово «интуиция», ничего не изменится. Почему интуиция подсказала машине именно такое решение? Как понять, когда интуиция сработала правильно, а когда ошиблась? Как исправить ошибку и где гарантия, что машина опять не ошибется?
Можно понять беспокойство отечественных разработчиков: ограничения на использование ИИ в США усиливаются как раз в то время, когда в России объявлен старт всеобщей цифровизации, на что государство выделяет триллионы рублей!
При этом помимо того, что не появилось серьезных ответов на старые вопросы, возникают новые.
Интуиция работает при недостатке информации, на минимальной базе данных — в этом ее смысл и ценовое преимущество (в смысле используемых вычислительных мощностей — на этот бонус и намекается, когда говорится, что чудесный прорыв совершен «на существующей элементной базе»).
Допустим чисто гипотетически, что «искусственная интуиция» — это не просто загадочные слова и загадочное лицо старого фокусника, за которыми он скрывает примитивную простоту старого фокуса. Это же фокус, дети, а фокусы не объясняют!
Предположим, что чудо свершилось и действительно удалось создать алгоритм интуиции! Но в этом случае кому нужны будут все эти бигдаты, мега-колоссальные объемы информации, на хранение которых АйТи-гиганты тратят миллиарды? Человеку они не нужны, он с ними давно уже не справляется, не успевает обрабатывать — именно поэтому тратит столько сил и финансов на создание эффективного помощника в лице ИИ. А если все растущие объемы информации не нужны и машине, если она научилась как человек обходиться интуицией – то кому и для чего нужны все эти терракотовые полчища серверов, столпотворения терабайтов, облачные хранилища?!
Можно, конечно, придумать новые слова и для ответа на этот вопрос – надо только предварительно сбегать за бутылкой водки. Но гораздо интересней все же раскрыть тайну «черного ящика» — что там скрывается в его нутре, как эта машинка работает? Это неизбежно предстоит и очень скоро…
P.S. А может быть «искусственная интуиция» — это просто шутка из цикла «ученые шутят» или «программисты шутят»?
Искусственная интуиция потому искусственная, что «предвидит» то, что всем очевидно!
Искусственный интеллект «Очевидность» имитировал вчера интуицию слишком уж искусственно!
http://rosmanifest.info/?page_id=890&fbclid=IwAR1E4zjNu9NeifQHUpGjrBYnr5tjHdLS6U0HTKd82uSFww97tt2WZZTDYdk
St. Neuronet (18) Искусственная Интуиция
https://metapractice.livejournal.com/573743.html
Подсознательное мышление (4) Интуитивное мышление
https://metapractice.livejournal.com/584794.html
Эпистемология моделирования (4) Моделирование ЧА vs ИИ
https://metapractice.livejournal.com/544138.html
Онтология высших ментальных процессов (2) Ментальные процессы ЧА vs ИИ
https://metapractice.livejournal.com/565864.html
Ментальные инструменты (2) Ментальные инструменты ЧА vs ИИ
https://metapractice.livejournal.com/567523.html
Подсознание (16) Подсознание ЧА vs ИИ
https://metapractice.livejournal.com/584794.html
Сознание (33) «Сознание» ИИ vs ЧА
https://metapractice.livejournal.com/584794.html
Как искусственный интеллект уперся лбом в стенку/ в искусственную интуицию
Искусственному интеллекту уже более 60 лет – он старше многих из нас. И все эти 60 лет накануне первого апреля в своих редакциях собирались журналисты, ставили на стол бутылку водки и придумывали очередную фантазию о чудо-роботах или ужасном апокалипсисе с участием ИИ. Потом первоапрельские шутки на полном серьезе подхватывали маркетологи и пиарщики – в итоге за 60 лет у человечества накопилось много забавных иллюзий и мифов об умных роботах и коварных скайнетах.
Когда-нибудь этот пузырь фантазий должен был столкнуться с объективной реальностью – и это произошло! В декабре 2017 года ряд уважаемых в отрасли ИИ экспертов (среди них руководитель Microsoft Research Кейт Кроуфорд и основатель Open Research в Google Мередит Уиттакер) выступили с настоятельной рекомендацией государственным учреждениям США воздерживаться от использования искусственного интеллекта в системах, связанных с принятием ответственных решений. Предупреждение объяснялось «неопределенно высокими рисками, недопустимыми в вопросах принятия ответственных решений» и касалось правительства, обороны, уголовного правосудия, здравоохранения, социального обеспечения, образования и подбора/оценки кадров.
Первыми еще в 2016 году подняли тревогу военные ученые из DARPA, управления по перспективным исследовательским проектам Пентагона. Они в частности заявили: «Мы не понимаем:
1) Почему машина выбрала или предложила именно такое решение, а не другое?
2) А что было бы, если бы было принято иное решение?
3) Как понять, было ли это лучшее решение?
4) Насколько можно доверять конкретному выбору решения машиной?
5) И главное – как нам исправить ситуацию, если принятое машиной решение окажется ошибочным?»
Последний пункт с точки зрения будущего развития ИИ-отрасли действительно главный: такая исключительно важная для совершенствования специалиста-человека опция как «работа над ошибками» искусственному интеллекту недоступна.
Проблема называется «черный ящик искусственного интеллекта» — ее суть в том, что мотивация и логика принятия машиной того или иного решения непонятна даже самим разработчикам. И как решили эксперты, пока эта проблема не решена, системы ИИ становятся все опасней.Существует масса областей – от диагностики рака до финансового анализа, от самоуправляемых авто до пуска боевых ракет — где вырабатываемые компьютерами решения могут оказаться незаконными и нанести серьезный вред.
Проблема «черного ящика» — не единственная проблема ИИ, обсуждаемая экспертным сообществом: есть еще, например, узкая специализация, однозадачность. Но официально, на государственном уровне претензии выдвинуты и обоснованы впервые – и они касаются именно непрозрачности в работе искусственного интеллекта. А это значит, что высказано недоверие в адрес его разработчиков!
Давно и подробно пишущий на эту тему уважаемый неутомимый Сергей Карелов https://www.facebook.com/sergey.karelov.5?__tn__=%2CdC-R-R&eid=ARCsFgSRXIq7LowvYRhLhsqbLrrgXumIgrNVoTMW3i_2go1kWp3i0OWw2zV1Aoh0MiH6fAGudXQfSvK0&hc_ref=ARSn2DxkjPYe_q3S5TJ2rHvKtCw26CERy8xUJcPfwvrntA1fV_4Dg9EO_e5gcra8XSA&fref=nf
Он надеется, что лидеры отрасли, ведущие разработчики сумеют «сделать стенки черного ящика прозрачными» и снимут все вопросы у потребителей/заказчиков. Такой спасительный и прорывной проект действительно существует, он создан учеными DARPA более двух лет назад, называется «Объяснимый ИИ» (Explainable Artificial Intelligence (XAI). Но вот беда: за два года никто так ничего и не объяснил! Ну что поделать: не шмогла!
Пришлось маркетологам, пиарщикам и журналистам опять ставить на стол бутылку водки и креативить новый имидж и новые подвиги искусственного интеллекта. И они действительно придумали нечто новое – точнее, в соответствии со своей профессией они придумали новые слова. Придумали не новый ИИ, объясняющий (а для этого надо понимать!) то, что он делает, а слова, описывающие по-новому те же старые дела и возможности.
Фактически было заявлено следующее: то, что работает внутри «черного ящика», необъяснимо в принципе! Вы не знаете, и мы не знаем, как работает нейронная сеть глубокого обучения – но ведь никто не знает и того, как работает мозг человека!
Согласно новой концепции слова создателя сверточных сетей Яна Лекуна о «сканировании всего изображения и маркирования каждого пикселя» легко и красиво преобразились в «интуицию» и «прогностические модели мира» https://hightech.fm/2018/07/02/lekun?fbclid=IwAR1Tl6LeARw8KzCeioovDMx3uPDVSqJMKuMtr32TI4DmcUaGdJAaJC1GPiM
А Ольга Ускова, один из основателей Cognitive Technologies, развивая тезисы Лекуна, придумала новый термин — «искусственная интуиция». https://snob.ru/entry/166778
Цитата: «наша команда Cognitive Pilot стала одной из первых, которая продемонстрировала Искусственный Мозг для беспилотного автомобиля, работающий уже на уровне человека, при этом на существующей элементной базе. Мы ввели понятие ИСКУССТВЕННАЯ ИНТУИЦИЯ…»
То есть не СОЗДАЛИ искусственную интуицию, а ВВЕЛИ ПОНЯТИЕ, что конечно, сделать значительно легче. Если собака Павлова начинает истекать слюной, когда загорится лампочка, то легко можно сказать, что она предвидит кормление, что условный рефлекс – это и есть интуиция. А если смоделировать собачий условный рефлекс на компьютере, тогда получается «искусственная интуиция»! Но как понять пассаж про то, что «Искусственный Мозг работает уже на уровне человека»? Человеку предлагается слепо довериться «искусственной интуиции» беспилотного автомобиля, жить в «прогностической модели мира» собаки Павлова?
Получается не взрослый, а какой-то детский разговор по уровню ответственности. По большому счету эта маркетинговая находка про интуицию не дает ответа ни на один вопрос из тех пяти, что задали разработчикам ученые DARPA. Если в вопросы подставить слово «интуиция», ничего не изменится. Почему интуиция подсказала машине именно такое решение? Как понять, когда интуиция сработала правильно, а когда ошиблась? Как исправить ошибку и где гарантия, что машина опять не ошибется?
Можно понять беспокойство отечественных разработчиков: ограничения на использование ИИ в США усиливаются как раз в то время, когда в России объявлен старт всеобщей цифровизации, на что государство выделяет триллионы рублей!
При этом помимо того, что не появилось серьезных ответов на старые вопросы, возникают новые.
Интуиция работает при недостатке информации, на минимальной базе данных — в этом ее смысл и ценовое преимущество (в смысле используемых вычислительных мощностей — на этот бонус и намекается, когда говорится, что чудесный прорыв совершен «на существующей элементной базе»).
Допустим чисто гипотетически, что «искусственная интуиция» — это не просто загадочные слова и загадочное лицо старого фокусника, за которыми он скрывает примитивную простоту старого фокуса. Это же фокус, дети, а фокусы не объясняют!
Предположим, что чудо свершилось и действительно удалось создать алгоритм интуиции! Но в этом случае кому нужны будут все эти бигдаты, мега-колоссальные объемы информации, на хранение которых АйТи-гиганты тратят миллиарды? Человеку они не нужны, он с ними давно уже не справляется, не успевает обрабатывать — именно поэтому тратит столько сил и финансов на создание эффективного помощника в лице ИИ. А если все растущие объемы информации не нужны и машине, если она научилась как человек обходиться интуицией – то кому и для чего нужны все эти терракотовые полчища серверов, столпотворения терабайтов, облачные хранилища?!
Можно, конечно, придумать новые слова и для ответа на этот вопрос – надо только предварительно сбегать за бутылкой водки. Но гораздо интересней все же раскрыть тайну «черного ящика» — что там скрывается в его нутре, как эта машинка работает? Это неизбежно предстоит и очень скоро…
P.S. А может быть «искусственная интуиция» — это просто шутка из цикла «ученые шутят» или «программисты шутят»?
Искусственная интуиция потому искусственная, что «предвидит» то, что всем очевидно!
Искусственный интеллект «Очевидность» имитировал вчера интуицию слишком уж искусственно!
http://rosmanifest.info/?page_id=890&fbclid=IwAR1E4zjNu9NeifQHUpGjrBYnr5tjHdLS6U0HTKd82uSFww97tt2WZZTDYdk
Дочитали до конца.