Полное совпадение, включая падежи, без учёта регистра

Искать в:

Можно использовать скобки, & («и»), | («или») и ! («не»). Например, Моделирование & !Гриндер

Где искать
Журналы

Если галочки не стоят — только metapractice

Автор
Показаны записи 621 - 630 из 3693
Для человека тем более не может быть какого-то там "сигнала якоря". Типа как БиГи пишут. Он дотронулся до плеча Линде, А МОГ БЫ МОЛ И ИНТОНАЦИЕЙ ЗАЯКОРИТЬ РЕАКЦИЮ. И, мол, это было бы эквивалентно! Но это же совершенно абсурдная мысль!
Ну, в этом месте я с тобою не согласен. Конечно, индивидуальная и конвенциальная семантика прикосновений и интонаций сильно отличаются. И каждая будет привносить в свой вариант якоря свои эээ «мотивы». Но, суть/»тема» якоря от этого принципиально не меняется.
В касании плеча и в интонации совсем разный СМЫСЛ, который в них уже был/есть задолго до того, как Линда вообще про БиГов узнала. И он не может не влиять на процесс заякоривания.
Да! Это я уже отметил репликой выше.
Ох, а тем более Линда скорее всего психолог/консультант (БиГи же для них семинары делали), так по-любому, у неё ещё усилены все эти отношенческие коннотации невербальной экспрессии.
Да, ты первый обратил на это внимание. Линда, скорее всего, психолог или психиатр. А у них все будет преувеличено.
Я вспоминаю, как некая скандинавская/датская (?) психология смотрела запись работы Вирджинии Сатир и громко возмущалась. Она ни за что бы не смогла прикасаться к своим пациентам во время сеанса! А на экране Вирджиния буквально лапала своих пациентов всех подряд. Она их обнимала за плечи. Она и хватала за руки и т.п.
Когда я учил НЛП, я сказал себе, что ставить кинестетические якоря, прикасаясь к клиентам прямо в кабинете, будет чистым безумием. Но, я обязательно ему научусь. И теперь, я автор разработки терапии с постоянным тейпинг-якорем, в которой надо постоянно касаться/стучать по руке пациента. Выглядит, должно быть очень странно со стороны.
Ну, не мы в этих вопросах первые. Кажется, ученик Фрейда - Райх имел проблемы с законом по причине чрезмерных кинестетических контактов с пациентами.
Хм, Прайор описывала случай. Она проходила мимо тренирующихся дельфина с дрессировщиком — первого пытались понукать высоко прыгать, а тот, наоборот, дрессировал дрессировщика буквально снижать планку, тонко варьируя высоту своего прыжка (немного не допрыгивая).
Классный пример (жаль, что я его совершенно не помню).
Прайор посмотрела на это дело и, окликнув дельфина по имени, эмоционально на него накричала. Дельфин тут же начал прыгать на полную катушку, с большим перебором заданной дрессировщиком высоты.
Ну, с учетом современных данных, по которым у дельфинов есть природные имена собственные, картина вполне убедительная.
Кстати, прекрасно понимают язык собаки. Я помню, когда у нас в семье была домашняя собака, не было такого, чтобы она не понимала обращённую к ней разговорную речь. Она знала по именам всю родню и частых гостей, знала по названиям все предметы, которые ей приходилось держать в зубах; и все преграды, на которые ей приходилось забираться или через которые перепрыгивать (на площадке можно было сказать — мол, иди туда или прыгай через то, при этом, не выдавая жестом направления на препятствие, и она мчалась к нужному снаряду).
Практически все владельцы домашних животных расскажут что-то сходное.
На общение членов семьи между собой и на обращаемые прямо к ней проективно-эмоционально-отношенческие высказывания/монологи она (хотя и нет оснований предполагать какое-то "интеллектуальное" их понимание) вполне адекватно ЭМОЦИОНАЛЬНО реагировала. Более того, она, используя доступные экспрессивные средства, манипулировала членами семьи типа для поддержания позитивного эмоционального фона.
Это они могут еще как. И негативного могут, ежели их характер не вредный.
Так что даже с развитыми животными нет такого, чтобы какие-то там чисто формальные "невербальные сигналы" не были обязательно сопряжены с лингвистическим/вербальным СМЫСЛОМ.
Но, в этом месте ты перегибаешь в антропоморфную сторону. Я вполне могу согласиться в отношении наличия у животных в активном использовании лингвистического/вербального опыта. Да вот, только опыт этот сомнительно будет похож именно на человечий. Это легко утвердить, вспомнив как и о чем «говорят» говорящие гориллы, шимпанзе и другие.
Хм, Прайор описывала случай. Она проходила мимо тренирующихся дельфина с дрессировщиком — первого пытались понукать высоко прыгать, а тот, наоборот, дрессировал дрессировщика буквально снижать планку, тонко варьируя высоту своего прыжка (немного не допрыгивая).
Прайор посмотрела на это дело и, окликнув дельфина по имени, эмоционально на него накричала. Дельфин тут же начал прыгать на полную катушку, с большим перебором заданной дрессировщиком высоты.
Кстати, прекрасно понимают язык собаки. Я помню, когда у нас в семье была домашняя собака, не было такого, чтобы она не понимала обращённую к ней разговорную речь. Она знала по именам всю родню и частых гостей, знала по названиям все предметы, которые ей приходилось держать в зубах; и все преграды, на которые ей приходилось забираться или через которые перепрыгивать (на площадке можно было сказать — мол, иди туда или прыгай через то, при этом не выдавая жестом направления на препятствие, и она мчалась к нужному снаряду).
На общение членов семьи между собой и на обращаемые прямо к ней проективно-эмоционально-отношенческие высказывания/монологи она (хотя и нет оснований предполагать какое-то "интеллектуальное" их понимание) вполне адекватно ЭМОЦИОНАЛЬНО реагировала. Более того, она, используя доступные экспрессивные средства, манипулировала членами семьи типа для поддержания позитивного эмоционального фона.
Так что даже с развитыми животными нет такого, чтобы какие-то там чисто формальные "невербальные сигналы" не были обязательно сопряжены с лингвистическим/вербальным СМЫСЛОМ.
Для человека тем более не может быть какого-то там "сигнала якоря". Типа как БиГи пишут. Он дотронулся до плеча Линде, А МОГ БЫ МОЛ И ИНТОНАЦИЕЙ ЗАЯКОРИТЬ РЕАКЦИЮ. И мол это было бы эквивалентно! Но это же совершенно абсурдная мысль!
В касании плеча и в интонации совсем разный СМЫСЛ, который в них уже был/есть задолго до того, как Линда вообще про БиГов узнала. И он не может не влиять на процесс заякоривания. Ох, а тем более Линда скорее всего психолог/консультант (БиГи же для них семинары делали), так по-любому у неё ещё усилены все эти отношенческие коннотации невербальной экспрессии.
Ну, тогда напомню ключевую мысль, которую тогда не очень чётко удалось показать, но я отнюдь в ней не начал сомневаться: все эти фокусы с якорением соответствуют манёвру оперантного формирования, называемого «постановка поведения под контроль сигнала». Когда дельфина учат не просто прыгать вверх, а прыгать вверх по отмашке рукой дрессировщика. Вспомним, как это делается на дельфинах:
— прыжок -> поощрение
— прыжок выше заданной высоты -> поощрение
сигнал к прыжку -> прыжок -> поощрение (при этом прыжок без сигнала не поощряется)
</>
[pic]
Обучение II

metanymous в посте Metapractice (оригинал в ЖЖ)

В таком случае он буквально функционирует как ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ (в радиотехническом/кибернетическом смысле). Думаю, это тоже понятно.
И снова, когда процесс обучения заканчивается, тот блок, который был "обратной связью", как бы погружается в основную схему. И программатор опять перестаёт быть обособленной частью молекулы. Остаётся лишь непосредственная связь детектор-актуатор. Подобные "погружения" можно отследить хотя бы по задержкам в прохождении сигнала (задержкам между разными шагами поведения/реагирования, либо между начальным стимулом и первым движением/реакцией).

Ну, всякий уровень/контур обучения как обратная связь, при условии что это будет обучение II и выше по-Бейтсону.

Исследования афазии, характеристики языка, а также элементарный здравый смысл говорят нам, что существуют многочисленные компонентные процессы создания и восприятия вербальной коммуникации, и язык распадается, если прерывается любой из этих процессов. Возможно, каждый из этих процессов должен стать фокусом отдельного исследования. Здесь, однако, я рассмотрю только один аспект вопроса: эволюцию простого изъявительного высказывания.
Интересную промежуточную ступень между иконическим кодированием у животных и вербальным кодированием человеческой речи можно обнаружить в человеческих сновидениях и мифах. В теории психоанализа говорится, что продуцирование сновидения характеризуется мышлением "первичного процесса" (Fenichel, 1945). Сновидения, вербальные они или нет, следует рассматривать как метафорические высказывания, т.е. референтами сновидения являются те взаимоотношения, которые сновидящий сознательно или бессознательно воспринимает в мире бодрствования. Как и во всех метафорах, relata остаются без упоминания, и на их местах возникают другие вещи такого рода, что взаимоотношения между этими замещающими вещами будут теми же, что и между relata в мире бодрствования.
Идентификация в мире бодрствования тех relata, на которые ссылается сновидение, превратило бы метафору в сравнение, однако в общем случае сновидение не содержит сообщений, явно выполняющих эту функцию. В сновидении нет сигнала, который говорил бы сновидящему, что это - метафора, либо говорил, чем мог бы быть референт метафоры. Сновидение также не содержит времени. Время раздвигается, как телескоп, и репрезентации прошлых событий в реальных или искаженных формах могут иметь своим референтом настоящее, или наоборот. Паттернам сновидения свойственна вневременность.
Театральный занавес и обрамление сцены информируют аудиторию, что действие на сцене - "только" игра. Исходя из этого фрейма, режиссер и актеры могут попытаться вовлечь аудиторию в иллюзию реальности, кажущуюся столь же непосредственной, как и переживание сновидения. Как и сновидение, пьеса имеет метафорическую ссылку на внешний мир. Однако в сновидении, если только сновидящий частично не осознает факт сна, нет занавеса и нет фрейминга действия. Частичное отрицание - "это только метафора" - отсутствует.
Я утверждаю, что это отсутствие в сновидении метакоммуникативных фреймов и живучесть распознавания паттернов - характеристики, архаические в эволюционном смысле. Если это верно, тогда понимание сновидения должно пролить свет как на работу иконической коммуникации среди животных, так и на таинственный эволюционный шаг от иконического к вербальному.
При ограничениях, наложенных отсутствием метакоммуникативного фрейма, у сновидения явно нет возможности сделать изъявительное высказывание - ни утвердительное, ни отрицательное. Как не может быть фрейма, маркирующего содержание как "метафорическое", так не может быть и фрейма, маркирующего содержание как "буквальное". Сновидение может вообразить дождь или засуху, но оно никак не может сделать утверждение "идет дождь" или "дождь не идет". Поэтому, как мы видели, полезность имаджинирования "дождя" или "засухи" ограничивается их метафорическими аспектами.
Сновидения может предположить применимость паттерна. Оно никогда не может ни утверждать, ни отрицать эту применимость. Еще меньше оно способно сделать изъявительное высказывание, касающееся любого идентифицированного референта, поскольку никакой референт не идентифицируется.

Идентификация в мире бодрствования тех relata, на которые ссылается сновидение, превратило бы метафору в сравнение, однако в общем случае сновидение не содержит сообщений, явно выполняющих эту функцию. В сновидении нет сигнала, который говорил бы сновидящему, что это - метафора, либо говорил, чем мог бы быть референт метафоры. Сновидение также не содержит времени. Время раздвигается, как телескоп, и репрезентации прошлых событий в реальных или искаженных формах могут иметь своим референтом настоящее, или наоборот. Паттернам сновидения свойственна вневременность.
Театральный занавес и обрамление сцены информируют аудиторию, что действие на сцене - "только" игра. Исходя из этого фрейма, режиссер и актеры могут попытаться вовлечь аудиторию в иллюзию реальности, кажущуюся столь же непосредственной, как и переживание сновидения. Как и сновидение, пьеса имеет метафорическую ссылку на внешний мир. Однако в сновидении, если только сновидящий частично не осознает факт сна, нет занавеса и нет фрейминга действия. Частичное отрицание - "это только метафора" - отсутствует.
Я утверждаю, что это отсутствие в сновидении метакоммуникативных фреймов и живучесть распознавания паттернов - характеристики, архаические в эволюционном смысле. Если это верно, тогда понимание сновидения должно пролить свет как на работу иконической коммуникации среди животных, так и на таинственный эволюционный шаг от иконического к вербальному.
При ограничениях, наложенных отсутствием метакоммуникативного фрейма, у сновидения явно нет возможности сделать изъявительное высказывание - ни утвердительное, ни отрицательное. Как не может быть фрейма, маркирующего содержание как "метафорическое", так не может быть и фрейма, маркирующего содержание как "буквальное". Сновидение может вообразить дождь или засуху, но оно никак не может сделать утверждение "идет дождь" или "дождь не идет". Поэтому, как мы видели, полезность имаджинирования "дождя" или "засухи" ограничивается их метафорическими аспектами.
Сновидения может предположить применимость паттерна. Оно никогда не может ни утверждать, ни отрицать эту применимость. Еще меньше оно способно сделать изъявительное высказывание, касающееся любого идентифицированного референта, поскольку никакой референт не идентифицируется.
(1) Вполне понятно, что ранний (в эволюционном смысле) метод создания избыточности должен был быть иконическим кодированием типа "часть вместо целого". Внешняя ("небиологическая) вселенная содержит избыточность этого типа, и при развитии кода коммуникации можно ожидать, что организм воспользуется тем же приемом. Мы отметили, что "часть" можно отщепить от целого, поэтому демонстрация клыков может означать возможную, но пока несуществующую драку. Все это обеспечивает базу для объяснения коммуникации посредством "движений, отражающих намерение" и т.п.
(2) Отчасти понятно, что подобные приемы кодирования иконическими частями могли зафиксироваться в генотипе.
(3) Утверждалось, что сохранение этой примитивной (и, следовательно, непроизвольной) сигнальной системы в человеческой коммуникации, касающейся личных отношений, объясняется потребностью в честности в этих вопросах.
Однако эволюция вербального неиконического кодирования остается необъясненной.
(1) Вполне понятно, что ранний (в эволюционном смысле) метод создания избыточности должен был быть иконическим кодированием типа "часть вместо целого". Внешняя ("небиологическая) вселенная содержит избыточность этого типа, и при развитии кода коммуникации можно ожидать, что организм воспользуется тем же приемом. Мы отметили, что "часть" можно отщепить от целого, поэтому демонстрация клыков может означать возможную, но пока несуществующую драку. Все это обеспечивает базу для объяснения коммуникации посредством "движений, отражающих намерение" и т.п.
(2) Отчасти понятно, что подобные приемы кодирования иконическими частями могли зафиксироваться в генотипе.
(3) Утверждалось, что сохранение этой примитивной (и, следовательно, непроизвольной) сигнальной системы в человеческой коммуникации, касающейся личных отношений, объясняется потребностью в честности в этих вопросах.
Однако эволюция вербального неиконического кодирования остается необъясненной.
Исследования афазии, характеристики языка, а также элементарный здравый смысл говорят нам, что существуют многочисленные компонентные процессы создания и восприятия вербальной коммуникации, и язык распадается, если прерывается любой из этих процессов. Возможно, каждый из этих процессов должен стать фокусом отдельного исследования. Здесь, однако, я рассмотрю только один аспект вопроса: эволюцию простого изъявительного высказывания.
Интересную промежуточную ступень между иконическим кодированием у животных и вербальным кодированием человеческой речи можно обнаружить в человеческих сновидениях и мифах. В теории психоанализа говорится, что продуцирование сновидения характеризуется мышлением "первичного процесса" (Fenichel, 1945). Сновидения, вербальные они или нет, следует рассматривать как метафорические высказывания, т.е. референтами сновидения являются те взаимоотношения, которые сновидящий сознательно или бессознательно воспринимает в мире бодрствования. Как и во всех метафорах, relata остаются без упоминания, и на их местах возникают другие вещи такого рода, что взаимоотношения между этими замещающими вещами будут теми же, что и между relata в мире бодрствования.

(4) Есть основания утверждать, что генотипическое детерминирование адаптивных характеристик в известном смысле более экономно, чем достижение аналогичных характеристик посредством соматических изменений или фенотипического обучения. Этот вопрос обсуждался в другом месте (Bateson, 1963). Коротко: утверждается, что у любого организма соматическая адаптивная гибкость и/или способность обучаться лимитированы и требования, предъявляемые к этим способностям, будут уменьшаться при генотипических изменениях в любом соответствующем направлении. Следовательно, такие изменения будут иметь ценность для выживания, поскольку
будут освобождать для других целей драгоценные способности к адаптации и обучению. Это выливается в спор об эффекте Болдуина (Baldwin). Продолжение этого спора означало бы, что иконический характер генотипически контролируемых характеристик сигнальной системы в некоторых случаях может быть объяснен предположением, что эти характеристики некогда были выучены. Конечно, эта гипотеза не подразумевает какой-либо вид ламаркистской наследственности. Вполне очевидно, что:
a) фиксация значения любой переменной в гомеостатическом контуре посредством такой наследственности скоро привела бы к заклиниванию гомеостатической системы тела;
b) никакой объем модификаций зависимых переменных в гомеостатическом контуре не сможет изменить смещение (bias) контура.
(5) Наконец, неясно, на каком уровне могло бы действовать генетическое детерминирование поведения. Выше утверждалось, что организму проще обучиться иконическим, нежели более произвольным кодам. Возможно, что генотипический вклад в такой организм мог бы принять форму, не фиксирующую данное поведение, а делающую его более легким для обучения, т.е. скорее форму изменения специфической способности обучаться, чем изменения генотипически детерминированного поведения. Такой вклад генотипа имел бы очевидные преимущества, поскольку работал бы заодно с онтогенетическими изменениями.

(1) Даже генотипически детерминированные сигналы появляются в жизни фенотипа не в качестве изолированных элементов, а как необходимые компоненты сложной матрицы поведения, которая по меньшей мере отчасти является выученной. Возможно, что иконическое кодирование генотипически детерминированных сигналов упрощает их ассимиляцию в эту матрицу. Может существовать экспериментальный "учитель", выборочно действующий в направлении благоприятствования тем генотипическим изменениям, которые дают путь скорее иконической, чем произвольной сигнализации.
(2) Сигнал агрессии, ставящий сигнальщика в положение готовности к атаке, возможно, имеет большую ценность для выживания, чем имел бы более произвольный сигнал.
(3) Ясно, что, когда генотипически детерминированные сигналы влияют на поведение других видов, эти сигналы должны быть иконическими, чтобы быть воспринятыми системами этих других видов. Например: метки или позы, имеющие предупредительный эффект; движения, способствующие маскировке или отпугивающей мимикрии. Однако во многих случаях возникает интересный феномен, когда достигается вторичный статистический иконизм. Labroides Dimidiatus, небольшой тихоокеанский губан, живущий за счет эктопаразитов других рыб, ярко окрашен и двигается ("танцует") легко различимым образом. Нет сомнений, что эти характеристики привлекают других рыб и являются частью сигнальной системы, которая приводит к тому, что другие рыбы позволяют чистильщику приближаться к себе. Но у вида Labroides есть подражатель, саблезубая морская собачка (Aspidontus Taeniatus), чьи похожие движения и окраска позволяют подражателю приближаться к другим рыбам и откусывать у них куски плавников (Randall, Randall, 1960).
Ясно, что окраска и движения подражателя иконически "представляют" чистильщика. Но как быть с окраской и движениями последнего? Все, что изначально требовалось, - это чтобы чистильщик был ясно виден и различим. Не требовалось, чтобы он представлял что-то еще. Но из рассмотрения статистического аспекта системы становится ясно, что если морские собачки сильно расплодятся, то отличительные черты губана станут иконическим предупреждением и прежние кормильцы губанов станут их избегать. Необходимо, чтобы сигналы губана ясно и бесспорно представляли губана, т.е. сигналы, хотя, возможно, первоначально и неиконические, многократным воздействием должны достигать и поддерживать некий самоиконизм. "Что скажу три раза - тому верьте". Но эта необходимость самоиконизма может также возникать и внутри вида. Генотипический контроль сигнальной системы гарантирует необходимую повторяемость, которая могла бы быть лишь случайной, если бы сигналам нужно было обучаться.

Дочитали до конца.