Показаны записи 4411 - 4420 из 30962
Декодер Абстрактных Описаний
http://metapractice.livejournal.com/513378.html?thread=12989026#t12989026
http://metapractice.livejournal.com/513378.html?thread=12989026#t12989026
А, теперь понял. Спасибо.
L. Gleitman, A. Papafragou. Language and thought // R. Morrison, K. Holyoak (eds.). Cambridge Handbook of Thinking and Reasoning. Cambridge University Press, 2005 (pp. 663-692).
Щедровицкий Г.П. Концепция лингвистической относительности Б.Л.Уорфа и проблемы исследования «языкового мышления»…
Щедровицкий Г.П. Концепция лингвистической относительности Б.Л.Уорфа и проблемы исследования «языкового мышления»…
Выводы и перспективы
Многообещающей представляется попытка соотнесения актуальных результатов исследования «вербального бессознательного» и тех наработок, что даны в теории «языкового мышления» и позднее – в теории «мыследеятельности». Проблема в том, что основная масса советской литературы по психологии и смежной философской проблематике не была востребована на Западе. Когнитивная наука развивалась независимо от советской и затем российской науки. Соединение этих двух традиций было бы полезно по целому ряду причин. С одной стороны, исследования Щедровицкого и коллег способны расширить наше понимание «вербального бессознательного», и они получают особый вес в свете эмпирических материалов, накопленных советской психологией (прежде всего, школами А.Н. Соколова и Е.И. Бойко). С другой стороны, требуется осмыслить, с чем связан отход Щедровицкого от указанной проблематики в более поздний период. Может быть, представление о «мыследеятельности» укажет перспективы для дальнейшего развития интегрального понимания когниции, в котором удалось бы соединить такие, пока еще довольно разрозненные компоненты теории, как «язык», «мышление», «социальность» и «деятельность» (ср. современные представления об «embodied cognition» или «grounded cognition»).
Следует предполагать, что как разрабатываемая нами парадигма «пострелятивизма», частью которой является теория «вербального бессознательного», так и теория «мыследеятельности» должны анализироваться на стыке дисциплин. Обобщающее исследование такого типа требует вовлечения целой группы специалистов, а попытки его осуществления одиночками неизбежно будут страдать дилетантизмом. Остается надеяться, что будущие поколения смогут интегрировать важные наработки советских философов и психологов в когнитивную науку, и они не будут потеряны для человечества.
Многообещающей представляется попытка соотнесения актуальных результатов исследования «вербального бессознательного» и тех наработок, что даны в теории «языкового мышления» и позднее – в теории «мыследеятельности». Проблема в том, что основная масса советской литературы по психологии и смежной философской проблематике не была востребована на Западе. Когнитивная наука развивалась независимо от советской и затем российской науки. Соединение этих двух традиций было бы полезно по целому ряду причин. С одной стороны, исследования Щедровицкого и коллег способны расширить наше понимание «вербального бессознательного», и они получают особый вес в свете эмпирических материалов, накопленных советской психологией (прежде всего, школами А.Н. Соколова и Е.И. Бойко). С другой стороны, требуется осмыслить, с чем связан отход Щедровицкого от указанной проблематики в более поздний период. Может быть, представление о «мыследеятельности» укажет перспективы для дальнейшего развития интегрального понимания когниции, в котором удалось бы соединить такие, пока еще довольно разрозненные компоненты теории, как «язык», «мышление», «социальность» и «деятельность» (ср. современные представления об «embodied cognition» или «grounded cognition»).
Следует предполагать, что как разрабатываемая нами парадигма «пострелятивизма», частью которой является теория «вербального бессознательного», так и теория «мыследеятельности» должны анализироваться на стыке дисциплин. Обобщающее исследование такого типа требует вовлечения целой группы специалистов, а попытки его осуществления одиночками неизбежно будут страдать дилетантизмом. Остается надеяться, что будущие поколения смогут интегрировать важные наработки советских философов и психологов в когнитивную науку, и они не будут потеряны для человечества.
Рассуждая об универсальном и уникальном в языковом мышлении, Щедровицкий и Розин заключают: «На наш взгляд, бесспорным является положение, что в современном индонезийском языке, в хопи и в SAE, говоря языком Уорфа, одни и те же типы построения понятий оформляются в различных языковых струк¬турах. Но столь же бесспорным, на наш взгляд, является и дру¬гой момент, что в этих языках существуют категориально совер¬шенно различные способы мышления и расчленения действительности. И задача состоит в том, чтобы отделить первое от второго. Но для этого нужна специальная разработка типоло¬гического исследования. А это в свою очередь предполагает, с одной стороны, детальную разработку системы логических категорий, основанную на анализе типов объектного и объектно-знакового сопоставления, а с другой — анализ культурно-исто¬рических механизмов знакового оформления этих сопоставлений. Только на этом пути мы можем надеяться решить проблему, поставленную работами Уорфа и его предшественников» . К сожалению, в последующий период в советской лингвистике для прояснения этого различия не было сделано ничего. Впрочем, сам Щедровицкий, насколько можно судить, тоже отошел от проблемы разных когнитивных стилей, сосредоточившись на том функциональном контексте, в котором осуществляется язык, – на деятельности. Во всяком случае, к анализу проблемы лингвистической относительности он более не обращался.
Щедровицкий Г.П. Концепция лингвистической относительности Б.Л.Уорфа и проблемы исследования «языкового мышления»…
Щедровицкий Г.П. Языковое мышление и его анализ…
Там же
Щедровицкий Г.П. Концепция лингвистической относительности Б.Л.Уорфа и проблемы исследования «языкового мышления»…
Щедровицкий Г.П. Языковое мышление и его анализ…
Там же
Щедровицкий Г.П. Концепция лингвистической относительности Б.Л.Уорфа и проблемы исследования «языкового мышления»…
Щедровицкий замечает, что язык, подобно мышлению, составляет какую-то сторону общественной деятельности человека и не может быть отделен от ряда других сторон этой деятельности: так, знаки языка становятся именно знаками лишь тогда, когда в них выражены определенные мысли и они служат целям взаимного общения. В то же время, в отличие от мышления, язык представляет собой нечто доступное непосредственному восприятию и поэтому может служить исходным материалом в исследовании. Таким образом, «приступая к исследованию мышления или языка как проявления мышления, мы не можем взять уже в исходном пункте язык и мышление отделенными друг от друга, а должны взять единое, выступающее какой-то своей стороной на поверхность и внутренне еще не расчлененное целое, содержащее в себе язык и мышление в качестве сторон» .
Этот тезис обладает особой актуальностью в свете последних открытий в когнитологии.
Важной особенностью теории «языкового мышления» Щедровицкого является попытка анализа этого механизма с опорой не только на фиксированное знание («значение») как результат деятельности, но и на саму деятельность как процесс, посредством которого формируется образ. Эта динамическая ориентация исследования заставляет Щедровицкого поставить вопрос о связях, в которых существует язык и которые делают возможной его репрезентативную функцию, что приводит к переходу «от собственно языка к чему-то другому, к какому-то новому структурному предмету исследования, к связи языкового отражения» . Именно здесь, по сути, укоренена вся проблематика «мыследеятельности», которая будет развита впоследствии.
Интересно, что Щедровицкий был одним из первых советских исследователей, который подверг рефлексии гипотезу «лингвистической относительности» Уорфа. По его мнению, эта гипотеза должна быть переформулирована в контексте теории «языкового мышления». Суть этой переформулировки сводится к отказу от дуализма языка и мышления и к учету как «эпистемного», так и «функционального» измерения языкового мышления. По мнению Щедровицкого, «лингвистическая относитель¬ность имеет двоякую природу: с одной стороны, она определяется различиями в способах мыслитель-ной деятельности (горизонтальная ось), а с другой — независима от особенностей мышления и определяется моментами, специфическими для знакового. оформления деятельности (вертикальная ось)» . Согласно Щедровицкому, переформулировка гипотезы лингвистической относительности важна для понимания того, какие различия в типах построения языка можно считать характеризующими различие мышления, а какие не дают для этого оснований и являются различиями лишь знакового оформления (сходная проблема, но на несколько иной основе, была поставлена Л. Глатман и П. Ли ).
Этот тезис обладает особой актуальностью в свете последних открытий в когнитологии.
Важной особенностью теории «языкового мышления» Щедровицкого является попытка анализа этого механизма с опорой не только на фиксированное знание («значение») как результат деятельности, но и на саму деятельность как процесс, посредством которого формируется образ. Эта динамическая ориентация исследования заставляет Щедровицкого поставить вопрос о связях, в которых существует язык и которые делают возможной его репрезентативную функцию, что приводит к переходу «от собственно языка к чему-то другому, к какому-то новому структурному предмету исследования, к связи языкового отражения» . Именно здесь, по сути, укоренена вся проблематика «мыследеятельности», которая будет развита впоследствии.
Интересно, что Щедровицкий был одним из первых советских исследователей, который подверг рефлексии гипотезу «лингвистической относительности» Уорфа. По его мнению, эта гипотеза должна быть переформулирована в контексте теории «языкового мышления». Суть этой переформулировки сводится к отказу от дуализма языка и мышления и к учету как «эпистемного», так и «функционального» измерения языкового мышления. По мнению Щедровицкого, «лингвистическая относитель¬ность имеет двоякую природу: с одной стороны, она определяется различиями в способах мыслитель-ной деятельности (горизонтальная ось), а с другой — независима от особенностей мышления и определяется моментами, специфическими для знакового. оформления деятельности (вертикальная ось)» . Согласно Щедровицкому, переформулировка гипотезы лингвистической относительности важна для понимания того, какие различия в типах построения языка можно считать характеризующими различие мышления, а какие не дают для этого оснований и являются различиями лишь знакового оформления (сходная проблема, но на несколько иной основе, была поставлена Л. Глатман и П. Ли ).
Теория «языкового мышления» Г.П. Щедровицкого
Как было показано выше, в теории «вербального бессознательного» мышление предстает как высокоуровневый процесс динамического взаимодействия ментальной модели (образного компонента) и имплицитных вербализаций. То развернутое и рефлексивное мышление, с которым мы имеем дело в случае взрослого человека, является результатом усвоения языка, притом структура языка влияет на когнитивный стиль. Важное следствие этой идеи состоит в том, что невозможно говорить о «мышлении» как о чем-то самостоятельном в сравнении с «языком», и в то же время нельзя говорить о «языке» как о формальной системе символов, не зависящей от образного содержания (ср. с базовой идеей когнитивной лингвистики). Старый тезис «лингвистической относительности» о влиянии языка на мышление, таким образом, не должен пониматься буквально.
Сходную идею высказывал Г.П. Щедровицкий в 1950-60-е гг. в рамках теории «языкового мышления», являющейся развитием представления Л.С. Выготского о «речевом мышлении». Согласно Щедровицкому, попытки объяснить взаимоотношение языка и мышление, исходя либо из тождества языка и мышления, либо из их радикального различия, принципиально неудовлетворительны. Логически правильная модель должна строиться по совсем иной схеме: «Нужно исходить из того, что существует один целостный объект, назовем его условно “языковым мышлением”, а “язык” и “мышление” выделены в нем как абстракции, взятые в разных ракурсах или в разных “поворотах” объекта в связи с решением различных задач» . Языковое мышление, согласно Щедровицкому, является интегральным механизмом, к которому у нас отсутствует непосредственный доступ: исследовать его можно только на основе внешних проявлений, связанных с поведением людей. Ключевым способом доступа к мышлению является речь и ее продукт – язык.
Как было показано выше, в теории «вербального бессознательного» мышление предстает как высокоуровневый процесс динамического взаимодействия ментальной модели (образного компонента) и имплицитных вербализаций. То развернутое и рефлексивное мышление, с которым мы имеем дело в случае взрослого человека, является результатом усвоения языка, притом структура языка влияет на когнитивный стиль. Важное следствие этой идеи состоит в том, что невозможно говорить о «мышлении» как о чем-то самостоятельном в сравнении с «языком», и в то же время нельзя говорить о «языке» как о формальной системе символов, не зависящей от образного содержания (ср. с базовой идеей когнитивной лингвистики). Старый тезис «лингвистической относительности» о влиянии языка на мышление, таким образом, не должен пониматься буквально.
Сходную идею высказывал Г.П. Щедровицкий в 1950-60-е гг. в рамках теории «языкового мышления», являющейся развитием представления Л.С. Выготского о «речевом мышлении». Согласно Щедровицкому, попытки объяснить взаимоотношение языка и мышление, исходя либо из тождества языка и мышления, либо из их радикального различия, принципиально неудовлетворительны. Логически правильная модель должна строиться по совсем иной схеме: «Нужно исходить из того, что существует один целостный объект, назовем его условно “языковым мышлением”, а “язык” и “мышление” выделены в нем как абстракции, взятые в разных ракурсах или в разных “поворотах” объекта в связи с решением различных задач» . Языковое мышление, согласно Щедровицкому, является интегральным механизмом, к которому у нас отсутствует непосредственный доступ: исследовать его можно только на основе внешних проявлений, связанных с поведением людей. Ключевым способом доступа к мышлению является речь и ее продукт – язык.
1. При рождении ребенок имеет когнитивность, работающую на основе базовых систем. Язык на этой стадии является для ребенка чем-то внешним, поэтому его можно представить в социальном измерении как набор конвенциональных символов для передачи культурного знания. В процессе онтогенеза происходит усвоение языка, что сопровождается трансформацией когниции. Новая когнитивная архитектура, формируемая с полной интериоризацией эгоцентрической речи, то есть примерно к 7 годам, содержит как вербальный, так и невербальный компонент. Вербальный компонент предполагает активацию языковых репрезентаций. Он получает наиболее адекватное выражение в процессе общения, то есть во время порождения речи или обработки языка, однако он также существует в форме внутренней речи, выступающей посредствующим звеном для эксплицитной вербальности. На всех этих уровнях вербализации имеют вид – полный или редуцированный – данного конкретного языка, поэтому они несут на себе печать оригинальной организации значимых элементов. Их активация ведет к лингвоспецифичной модуляции перцепции, моторики и других систем невербальной когнитивности.
2. Мыслительный процесс – это динамическое взаимодействие ментальной модели (образного компонента) и имплицитных вербализаций. Ментальная модель и имплицитные вербализации реализуются на основе общего механизма: имагинативной субституции реального восприятия. Имплицитные вербализации как бы перманентно модулируют, искажают ментальную модель. Поскольку ментальная модель – как и вся область симуляционного – разделяет нейронный субстрат с реальным восприятием, то образы, активированные в ментальной модели, посредством обратной связи воздействуют на сенсомоторные системы.
3. Многие фоновые процессы содержат вербальный компонент: арифметический счет, чтение, перевод иностранных текстов, запоминание слов, рисунков и ассоциаций, решение логических задач, воспроизведение материала и даже просто распознавание объектов предполагает внутреннюю вербализацию, и это, в частности, отражается в повышении мускульной активности. Предположительно, это достигается на основе редуцированной формы внутренней речи, которая активируется автоматически и мгновенно.
4. Имплицитные вербализации связаны с языком данного сообщества, и они наследуют семантическую организацию языка. Именно по этой причине для выяснения роли языка в когниции важно исследовать конкретный риторический стиль, или конвенциональный способ говорения (fashion of speaking), а не абстрактную грамматическую структуру; воздействие определенного семантического или формального компонента будет тем выше, чем чаще он встречается в реальной речи, а значит – и во внутренней речи. И напротив, наличие некой экзотичной граммемы, почти не использующейся в реальной речи, будет предполагать ее низкую релевантность для когнитивности.
2. Мыслительный процесс – это динамическое взаимодействие ментальной модели (образного компонента) и имплицитных вербализаций. Ментальная модель и имплицитные вербализации реализуются на основе общего механизма: имагинативной субституции реального восприятия. Имплицитные вербализации как бы перманентно модулируют, искажают ментальную модель. Поскольку ментальная модель – как и вся область симуляционного – разделяет нейронный субстрат с реальным восприятием, то образы, активированные в ментальной модели, посредством обратной связи воздействуют на сенсомоторные системы.
3. Многие фоновые процессы содержат вербальный компонент: арифметический счет, чтение, перевод иностранных текстов, запоминание слов, рисунков и ассоциаций, решение логических задач, воспроизведение материала и даже просто распознавание объектов предполагает внутреннюю вербализацию, и это, в частности, отражается в повышении мускульной активности. Предположительно, это достигается на основе редуцированной формы внутренней речи, которая активируется автоматически и мгновенно.
4. Имплицитные вербализации связаны с языком данного сообщества, и они наследуют семантическую организацию языка. Именно по этой причине для выяснения роли языка в когниции важно исследовать конкретный риторический стиль, или конвенциональный способ говорения (fashion of speaking), а не абстрактную грамматическую структуру; воздействие определенного семантического или формального компонента будет тем выше, чем чаще он встречается в реальной речи, а значит – и во внутренней речи. И напротив, наличие некой экзотичной граммемы, почти не использующейся в реальной речи, будет предполагать ее низкую релевантность для когнитивности.
Суммировано в Lupyan G. Linguistically modulated perception and cognition: the label-feedback hypothesis // Frontiers in Psychology 3(54).
Особенно см. Соколов А.Н. Внутренняя речь и мышление. М., 2007.
Новейшие материалы по теме собраны у Everett C. Linguistic Relativity: Evidence across Languages and Cognitive Domains. Walter De Gruyter, 2013.
Особенно см. Соколов А.Н. Внутренняя речь и мышление. М., 2007.
Новейшие материалы по теме собраны у Everett C. Linguistic Relativity: Evidence across Languages and Cognitive Domains. Walter De Gruyter, 2013.
Дочитали до конца.