Показаны записи 26531 - 26540 из 30957
- Я собираюсь, ребята, вам кое-что показать, - сказал
дон Хуан, когда юноши перестали смеяться.
Я считал, что он собирается показать нам какие-нибудь
объекты силы, которые были у него в сумке. На мгновение я
подумал, что молодые люди собираются обступить его, потому
что они все вместе сделали внезапное движение. Все они
слегка нагнулись вперед, как будто собирались подняться. Но
затем они все подобрали под себя левую ногу и сели опять в
ту мистическую позу, которая была так трудна для моих колен.
Я подвернул свою левую ногу как мог осторожнее. Я
обнаружил, что если я не сажусь на левую ступню, то есть
если я нахожусь в коленопреклоненном положении, то колени у
меня болят не так сильно.
Дон Хуан поднялся и зашел за большой валун, пока не
скрылся из виду.
Должно быть, прежде, чем встать, он подбросил сучьев в
огонь, пока я подворачивал свою ногу, потому что новые
сучья стали потрескивать, выбрасывая длинные языки пламени.
Эффект был исключительно драматическим. Пламя выросло в два
раза. Внезапно дон Хуан вышел из-за валуна и остановился на
том месте, где он сидел прежде. Я испытал секундное
замешательство. Дон Хуан надел забавную черную шляпу. Она
имела выступы около ушей и была круглой наверху. Мне пришло
в голову, что это фактически пиратская шляпа. На нем было
длинное черное пальто с фалдами, застегнутое на единственную
блестящую металлическую пуговицу, и у него была деревянная
нога.
Я засмеялся про себя. В своем пиратском костюме дон
Хуан выглядел действительно глупо. Я стал раздумывать над
тем, откуда он достал такой костюм в этой глуши и пришел к
выводу, что дону Хуану требуется еще повязка на глаз и
попугай на плечо, чтобы выглядеть типичным пиратом.
дон Хуан, когда юноши перестали смеяться.
Я считал, что он собирается показать нам какие-нибудь
объекты силы, которые были у него в сумке. На мгновение я
подумал, что молодые люди собираются обступить его, потому
что они все вместе сделали внезапное движение. Все они
слегка нагнулись вперед, как будто собирались подняться. Но
затем они все подобрали под себя левую ногу и сели опять в
ту мистическую позу, которая была так трудна для моих колен.
Я подвернул свою левую ногу как мог осторожнее. Я
обнаружил, что если я не сажусь на левую ступню, то есть
если я нахожусь в коленопреклоненном положении, то колени у
меня болят не так сильно.
Дон Хуан поднялся и зашел за большой валун, пока не
скрылся из виду.
Должно быть, прежде, чем встать, он подбросил сучьев в
огонь, пока я подворачивал свою ногу, потому что новые
сучья стали потрескивать, выбрасывая длинные языки пламени.
Эффект был исключительно драматическим. Пламя выросло в два
раза. Внезапно дон Хуан вышел из-за валуна и остановился на
том месте, где он сидел прежде. Я испытал секундное
замешательство. Дон Хуан надел забавную черную шляпу. Она
имела выступы около ушей и была круглой наверху. Мне пришло
в голову, что это фактически пиратская шляпа. На нем было
длинное черное пальто с фалдами, застегнутое на единственную
блестящую металлическую пуговицу, и у него была деревянная
нога.
Я засмеялся про себя. В своем пиратском костюме дон
Хуан выглядел действительно глупо. Я стал раздумывать над
тем, откуда он достал такой костюм в этой глуши и пришел к
выводу, что дону Хуану требуется еще повязка на глаз и
попугай на плечо, чтобы выглядеть типичным пиратом.
Он бросил на меня загадочный взгляд и два-три раза
поднял брови. Затем опять указал на маленький камешек,
который держал перед моими глазами.
- Я говорю, что ты превращаешь его в гальку, потому что
ты знаешь то делание, которое нужно для этого. Ну а для
того, чтобы остановить мир, ты должен остановить делание.
Он, казалось, знал, что я все еще ничего не понял и
улыбался, качая головой. Затем он взял прутик и указал на
неровный край гальки.
- В случае этого маленького камешка, - продолжал он, -
первое, что делает с ним делание, так это сжимает его до
этих размеров. Поэтому правильной вещью, которую делает
воин, если он хочет остановить мир, является увеличить
камешек или любую другую вещь неделанием.
Он поднялся и, положив камешек на валун, попросил меня
подойти поближе и рассмотреть его. Он сказал, чтобы я
взглянул на дырочки и вмятины на камне и постарался заметить
мельчайшие детали в них. Он сказал, что если я смогу
остановиться на деталях, то поры и вмятины исчезнут, и я
пойму, что означает неделание.
- Эта проклятая галька сведет тебя сегодня с ума, -
сказал он.
Должно быть, на лице у меня отразилось замешательство.
Он взглянул на меня и громко расхохотался. Затем он
притворился, что рассержен на гальку и два-три раза ударил
ее шляпой.
Я упрашивал его прояснить, что он имеет в виду. Я
уговаривал его, что если он только сделает усилие, то он
сможет объяснить все, что угодно. Он бросил на меня взгляд и
покачал головой, как если бы положение было безнадежным.
- Конечно, я могу все объяснить, - сказал он, смеясь. -
но сможешь ли ты это понять?
Я опешил от его выпада.
Делание заставляет тебя отделять гальку от большего по
размеру валуна. Если ты хочешь научиться неделанию, то ты,
скажем, должен слить их вместе.
Он показал на маленькую тень, которую галька бросала на
валун, и сказал, что это не тень, а клей, который сливает их
вместе. Затем он повернулся и отошел, сказав, что позднее
придет проведать меня.
поднял брови. Затем опять указал на маленький камешек,
который держал перед моими глазами.
- Я говорю, что ты превращаешь его в гальку, потому что
ты знаешь то делание, которое нужно для этого. Ну а для
того, чтобы остановить мир, ты должен остановить делание.
Он, казалось, знал, что я все еще ничего не понял и
улыбался, качая головой. Затем он взял прутик и указал на
неровный край гальки.
- В случае этого маленького камешка, - продолжал он, -
первое, что делает с ним делание, так это сжимает его до
этих размеров. Поэтому правильной вещью, которую делает
воин, если он хочет остановить мир, является увеличить
камешек или любую другую вещь неделанием.
Он поднялся и, положив камешек на валун, попросил меня
подойти поближе и рассмотреть его. Он сказал, чтобы я
взглянул на дырочки и вмятины на камне и постарался заметить
мельчайшие детали в них. Он сказал, что если я смогу
остановиться на деталях, то поры и вмятины исчезнут, и я
пойму, что означает неделание.
- Эта проклятая галька сведет тебя сегодня с ума, -
сказал он.
Должно быть, на лице у меня отразилось замешательство.
Он взглянул на меня и громко расхохотался. Затем он
притворился, что рассержен на гальку и два-три раза ударил
ее шляпой.
Я упрашивал его прояснить, что он имеет в виду. Я
уговаривал его, что если он только сделает усилие, то он
сможет объяснить все, что угодно. Он бросил на меня взгляд и
покачал головой, как если бы положение было безнадежным.
- Конечно, я могу все объяснить, - сказал он, смеясь. -
но сможешь ли ты это понять?
Я опешил от его выпада.
Делание заставляет тебя отделять гальку от большего по
размеру валуна. Если ты хочешь научиться неделанию, то ты,
скажем, должен слить их вместе.
Он показал на маленькую тень, которую галька бросала на
валун, и сказал, что это не тень, а клей, который сливает их
вместе. Затем он повернулся и отошел, сказав, что позднее
придет проведать меня.
Он положил руки на мои записки и забрал их от меня. Он
осторожно сложил страницы блокнота, прихватил их резиновой
ленточкой, а затем забросил блокнот, как метательный диск,
далеко в чапараль.
Я был шокирован и начал протестовать. Но он приложил
руку к моему рту. Он указал на большой куст и сказал, чтобы
я сконцентрировал свое внимание не на листьях, а на тени от
листьев. Он сказал, что бег в темноте не обязательно должен
вызваться страхом, но он может также быть и естественной
реакцией здорового тела, которое знает, как "не делать". Он
повторял вновь и вновь шепотом мне на правое ухо, что "не
делать" то, что я знал, как делать, является ключом к силе.
В случае наблюдения за деревом то, что я знал, как делать,
было немедленным фокусированием взгляда на листве. Тени от
листьев или же промежутки между листьями никогда меня не
заботили. Его последним наставлением было, чтобы я начал
фокусировать взгляд на тени листьев одной-единственной
ветви, а затем постепенно расширил охват до всего дерева.
Чтобы я не возвращал глаза обратно к листьям, потому что
первым осмысленным шагом к накоплению личной силы было
позволить телу "не делать".
Возможно, из-за своей усталости или моего нервного
возбуждения я так погрузился в тени от листьев, что к тому
времени, когда дон Хуан поднялся, я уже почти мог
воспринимать группу темных масс тени так же эффективно, как
в нормальных условиях я группировал листву. Общий эффект был
поразительным. Я сказал дону Хуану, что я хотел бы остаться
еще. Он засмеялся и похлопал меня по шляпе.
- Я же сказал тебе, - сказал он, - телу нравятся
подобные вещи.
Затем он сказал, что я должен позволить своей
накопленной энергии провести меня через кусты к моему
блокноту. Он мягко толкнул меня в чапараль. Какое-то время я
шел бесцельно и затем наткнулся на него. Я подумал, что,
должно быть, бессознательно запомнил направление, в котором
дон Хуан бросил его. Он объяснил события, сказав, что я шел
прямо к блокноту, потому что мое тело долгое время
пропитывалось "неделанием".
осторожно сложил страницы блокнота, прихватил их резиновой
ленточкой, а затем забросил блокнот, как метательный диск,
далеко в чапараль.
Я был шокирован и начал протестовать. Но он приложил
руку к моему рту. Он указал на большой куст и сказал, чтобы
я сконцентрировал свое внимание не на листьях, а на тени от
листьев. Он сказал, что бег в темноте не обязательно должен
вызваться страхом, но он может также быть и естественной
реакцией здорового тела, которое знает, как "не делать". Он
повторял вновь и вновь шепотом мне на правое ухо, что "не
делать" то, что я знал, как делать, является ключом к силе.
В случае наблюдения за деревом то, что я знал, как делать,
было немедленным фокусированием взгляда на листве. Тени от
листьев или же промежутки между листьями никогда меня не
заботили. Его последним наставлением было, чтобы я начал
фокусировать взгляд на тени листьев одной-единственной
ветви, а затем постепенно расширил охват до всего дерева.
Чтобы я не возвращал глаза обратно к листьям, потому что
первым осмысленным шагом к накоплению личной силы было
позволить телу "не делать".
Возможно, из-за своей усталости или моего нервного
возбуждения я так погрузился в тени от листьев, что к тому
времени, когда дон Хуан поднялся, я уже почти мог
воспринимать группу темных масс тени так же эффективно, как
в нормальных условиях я группировал листву. Общий эффект был
поразительным. Я сказал дону Хуану, что я хотел бы остаться
еще. Он засмеялся и похлопал меня по шляпе.
- Я же сказал тебе, - сказал он, - телу нравятся
подобные вещи.
Затем он сказал, что я должен позволить своей
накопленной энергии провести меня через кусты к моему
блокноту. Он мягко толкнул меня в чапараль. Какое-то время я
шел бесцельно и затем наткнулся на него. Я подумал, что,
должно быть, бессознательно запомнил направление, в котором
дон Хуан бросил его. Он объяснил события, сказав, что я шел
прямо к блокноту, потому что мое тело долгое время
пропитывалось "неделанием".
После долгих поисков я нашел дона Хуана. Он сидел
вблизи каких-то темных очертаний, которые казались
деревьями. Когда я приблизился к нему, он сказал, что я
делаю хорошие успехи, но сейчас время с этим закончить,
потому что он уверен, что он уже достаточно долго
пользовался своим свистом и к этому времени ему уже могут
подражать другие.
Я согласился, что время остановиться. Я был почти
совсем измучен своими попытками. Почувствовав облегчение, я
спросил его, кто мог бы подражать его крику.
- Силы, олли, духи, кто знает, - сказал он шепотом.
Он объяснил, что "существа ночи" обычно издают очень
мелодичные звуки, но находясь в невыгодном положении,
воспроизводя хриплоту человеческих криков или птичьего
свиста. Он предупредил меня, чтобы я всегда останавливался,
если услышу такой звук и держал в уме все, что он сказал,
потому что когда-нибудь в другой раз мне может понадобиться
сделать точное определение. Ободряющим тоном он сказал, что
у меня теперь очень хорошее представление относительно того,
что такое "бег силы" и что для того, чтобы в совершенстве
освоить его, мне нужен лишь легкий толчок, который я смогу
получить в другой раз, когда мы вновь отправимся в ночь. Он
похлопал меня по плечу и заявил, что собирается покинуть
меня.
- Давай уберемся отсюда, - сказал он и побежал.
- Подожди, подожди, - взвизгнул я испуганно, - давай
пойдем шагом.
Дон Хуан остановился и снял шляпу.
- Черт возьми, - сказал он тоном замешательства, - мы с
тобой в пиковом положении. Ты знаешь, что я не могу ходить в
темноте. Я могу только бежать. Я сломаю себе ноги, если я
буду идти шагом.
У меня было такое чувство, что он улыбается, когда
говорит это, хотя я не мог видеть его лица. Доверительным
тоном он добавил, что уже слишком стар для того, чтобы
ходить шагом, и что то немногое в "беге силы", чему я
научился этой ночью, должно быть растянуто, раз есть такой
случай.
- Если мы не используем "бег силы", то нас сомнут как
траву, - прошептал он мне на ухо.
- Кто?
- В ночи есть вещи, которые действуют на людей, -
прошептал он таким тоном, который послал дрожь по всему
моему телу.
Он сказал, что не важно, буду ли я поспевать за ним,
потому, что он будет давать повторяющиеся сигналы четырех
совиных криков за раз, так, чтобы я мог следовать за ним.
Я предложил, чтобы мы остались в этих холмах до
рассвета, а затем уже покинули их. Очень драматическим тоном
он отметил, что оставаться здесь будет самоубийством. И даже
если мы выберемся живыми, то ночь высосет нашу личную силу
до такой степени, что мы станем жертвами первой же опасности
дня.
- Давай не будем больше терять времени, - сказал он с
ноткой срочности в голосе. - давай убираться отсюда.
Он вновь заверил меня, что будет двигаться как можно
медленнее. Последним его наставлением было, что я не должен
пытаться издавать какой-нибудь звук, даже ахнуть, что бы ни
случилось. Он указал мне общее направление, в котором мы
собираемся двигаться, и побежал заметно замедленным шагом. Я
последовал за ним, но как бы медленно он не двигался, я не
мог за ним поспеть, и скоро он исчез в темноте впереди меня.
Оставшись один, я осознал, что уже приспособился к
довольно быстрому движению, не отдавая себе в этом отчета, и
это меня потрясло. Я пытался выдерживать такой шаг так
долго, как только смогу и затем услышал зов дона Хуана
немножко справа от меня. Он просвистел четыре раза подряд.
вблизи каких-то темных очертаний, которые казались
деревьями. Когда я приблизился к нему, он сказал, что я
делаю хорошие успехи, но сейчас время с этим закончить,
потому что он уверен, что он уже достаточно долго
пользовался своим свистом и к этому времени ему уже могут
подражать другие.
Я согласился, что время остановиться. Я был почти
совсем измучен своими попытками. Почувствовав облегчение, я
спросил его, кто мог бы подражать его крику.
- Силы, олли, духи, кто знает, - сказал он шепотом.
Он объяснил, что "существа ночи" обычно издают очень
мелодичные звуки, но находясь в невыгодном положении,
воспроизводя хриплоту человеческих криков или птичьего
свиста. Он предупредил меня, чтобы я всегда останавливался,
если услышу такой звук и держал в уме все, что он сказал,
потому что когда-нибудь в другой раз мне может понадобиться
сделать точное определение. Ободряющим тоном он сказал, что
у меня теперь очень хорошее представление относительно того,
что такое "бег силы" и что для того, чтобы в совершенстве
освоить его, мне нужен лишь легкий толчок, который я смогу
получить в другой раз, когда мы вновь отправимся в ночь. Он
похлопал меня по плечу и заявил, что собирается покинуть
меня.
- Давай уберемся отсюда, - сказал он и побежал.
- Подожди, подожди, - взвизгнул я испуганно, - давай
пойдем шагом.
Дон Хуан остановился и снял шляпу.
- Черт возьми, - сказал он тоном замешательства, - мы с
тобой в пиковом положении. Ты знаешь, что я не могу ходить в
темноте. Я могу только бежать. Я сломаю себе ноги, если я
буду идти шагом.
У меня было такое чувство, что он улыбается, когда
говорит это, хотя я не мог видеть его лица. Доверительным
тоном он добавил, что уже слишком стар для того, чтобы
ходить шагом, и что то немногое в "беге силы", чему я
научился этой ночью, должно быть растянуто, раз есть такой
случай.
- Если мы не используем "бег силы", то нас сомнут как
траву, - прошептал он мне на ухо.
- Кто?
- В ночи есть вещи, которые действуют на людей, -
прошептал он таким тоном, который послал дрожь по всему
моему телу.
Он сказал, что не важно, буду ли я поспевать за ним,
потому, что он будет давать повторяющиеся сигналы четырех
совиных криков за раз, так, чтобы я мог следовать за ним.
Я предложил, чтобы мы остались в этих холмах до
рассвета, а затем уже покинули их. Очень драматическим тоном
он отметил, что оставаться здесь будет самоубийством. И даже
если мы выберемся живыми, то ночь высосет нашу личную силу
до такой степени, что мы станем жертвами первой же опасности
дня.
- Давай не будем больше терять времени, - сказал он с
ноткой срочности в голосе. - давай убираться отсюда.
Он вновь заверил меня, что будет двигаться как можно
медленнее. Последним его наставлением было, что я не должен
пытаться издавать какой-нибудь звук, даже ахнуть, что бы ни
случилось. Он указал мне общее направление, в котором мы
собираемся двигаться, и побежал заметно замедленным шагом. Я
последовал за ним, но как бы медленно он не двигался, я не
мог за ним поспеть, и скоро он исчез в темноте впереди меня.
Оставшись один, я осознал, что уже приспособился к
довольно быстрому движению, не отдавая себе в этом отчета, и
это меня потрясло. Я пытался выдерживать такой шаг так
долго, как только смогу и затем услышал зов дона Хуана
немножко справа от меня. Он просвистел четыре раза подряд.
Я обучил тебя почти всему тому, что нужно знать воину,
чтобы начать жить в мире, накапливая силу самому. Однако я
знаю, что ты не можешь этого делать, и я должен быть
терпелив с тобой. Я знаю наверняка, что для того, чтобы быть
самим собой в мире силы, нужна целая жизнь борьбы.
Дон Хуан взглянул на небо и на горы. Солнце уже
клонилось к западу, и на горах быстро собирались дождевые
облака. Я не знал, сколько времени. Я забыл завести свои
часы. Я спросил его, не может ли он сказать, сколько
времени, и у него был такой приступ смеха, что он скатился с
камня в кусты.
Он встал и потянулся, зевая.
- Еще рано, - сказал он. - мы должны ждать, пока туман
не соберется на вершине горы, а затем ты должен встать на
этот камень и поблагодарить туман за его одолжение. Пусть он
придет и обнимет тебя. Я буду рядом, чтобы помочь, если
понадобится.
Каким-то образом перспектива того, чтобы стоять одному
в тумане, перепугала меня. Я чувствовал себя идиотски из-за
того, что реагирую таким нерациональным образом.
- Ты не можешь уйти из этих уединенных гор, не выразив
им своей благодарности, - сказал он твердым тоном. - воин
никогда не поворачивает спины к силе без того, чтобы отдать
должное за полученное одолжение.
Он лег на спину, положив руки под голову, и накрыл лицо
шляпой.
- Как я должен ждать тумана, что я должен делать? -
спросил я.
- Пиши, - сказал он сквозь шляпу. - но не закрывай
глаза и не поворачивайся спиной.
Я попытался писать, но не мог сконцентрироваться. Я
встал и стал беспокойно ходить. Дон Хуан поднял свою шляпу и
посмотрел на меня с оттенком раздражения
- Садись! - приказал он мне.
Он сказал, что битва силы еще не окончена и что я
должен научить свой дух не быть пассивным. Ничего из того,
что я делаю, не должно выдавать моих чувств, разве что я
хочу остаться пойманным в этих горах.
Он сел и шевельнул рукой с выражением срочности. Он
сказал, что я должен действовать так, как если бы все было
обычным, потому что места силы, как то, в котором мы
находимся, имеют потенциальную возможность опустошать людей,
если они беспокойны, и поэтому человек может развить
странные и вредные узы с этим местом.
- Эти узы приковывают человека к месту силы иногда на
всю жизнь, - сказал он. - а это не твое место. Ты не нашел
его сам, поэтому подтяни свой пояс и не теряй штанов.
Его предупреждение подействовало на меня, как заговор.
Я работал в течение нескольких часов без передышки.
чтобы начать жить в мире, накапливая силу самому. Однако я
знаю, что ты не можешь этого делать, и я должен быть
терпелив с тобой. Я знаю наверняка, что для того, чтобы быть
самим собой в мире силы, нужна целая жизнь борьбы.
Дон Хуан взглянул на небо и на горы. Солнце уже
клонилось к западу, и на горах быстро собирались дождевые
облака. Я не знал, сколько времени. Я забыл завести свои
часы. Я спросил его, не может ли он сказать, сколько
времени, и у него был такой приступ смеха, что он скатился с
камня в кусты.
Он встал и потянулся, зевая.
- Еще рано, - сказал он. - мы должны ждать, пока туман
не соберется на вершине горы, а затем ты должен встать на
этот камень и поблагодарить туман за его одолжение. Пусть он
придет и обнимет тебя. Я буду рядом, чтобы помочь, если
понадобится.
Каким-то образом перспектива того, чтобы стоять одному
в тумане, перепугала меня. Я чувствовал себя идиотски из-за
того, что реагирую таким нерациональным образом.
- Ты не можешь уйти из этих уединенных гор, не выразив
им своей благодарности, - сказал он твердым тоном. - воин
никогда не поворачивает спины к силе без того, чтобы отдать
должное за полученное одолжение.
Он лег на спину, положив руки под голову, и накрыл лицо
шляпой.
- Как я должен ждать тумана, что я должен делать? -
спросил я.
- Пиши, - сказал он сквозь шляпу. - но не закрывай
глаза и не поворачивайся спиной.
Я попытался писать, но не мог сконцентрироваться. Я
встал и стал беспокойно ходить. Дон Хуан поднял свою шляпу и
посмотрел на меня с оттенком раздражения
- Садись! - приказал он мне.
Он сказал, что битва силы еще не окончена и что я
должен научить свой дух не быть пассивным. Ничего из того,
что я делаю, не должно выдавать моих чувств, разве что я
хочу остаться пойманным в этих горах.
Он сел и шевельнул рукой с выражением срочности. Он
сказал, что я должен действовать так, как если бы все было
обычным, потому что места силы, как то, в котором мы
находимся, имеют потенциальную возможность опустошать людей,
если они беспокойны, и поэтому человек может развить
странные и вредные узы с этим местом.
- Эти узы приковывают человека к месту силы иногда на
всю жизнь, - сказал он. - а это не твое место. Ты не нашел
его сам, поэтому подтяни свой пояс и не теряй штанов.
Его предупреждение подействовало на меня, как заговор.
Я работал в течение нескольких часов без передышки.
- Как твои сновидения?
- Я объяснил ему, как трудно мне стало давать себе
команду смотреть на руки. Сначала это было относительно
легко, вероятно, из-за новизны концепции. У меня не было
никаких затруднений совершенно в том, чтобы вспоминать, что
я должен смотреть на свои руки. Однако, восторг прошел, и в
некоторые ночи я уже не мог этого делать совершенно.
- Ты должен носить головную повязку, отправляясь спать,
- Сказал он. - носить головную повязку - это хитрый маневр.
Я не могу тебе дать такую повязку, потому что ты должен сам
ее сделать из ленты. Но ты не можешь ее сделать до тех пор,
пока не увидишь ее в сновидении. Понимаешь, что я имею в
виду? Головная повязка должна быть сделана согласно особому
видению, и она должна иметь поперечную ленту, которая плотно
прилегает к темени. Или же она может быть, как тугая шапка.
Сновидения более легки, когда носишь объект силы на голове.
Ты можешь носить свою шляпу или одевать колпак, как фраер, и
отправляться спать. Но все эти вещи вызовут только
интенсивные сны, а не сновидения.
Секунду он молчал, а затем продолжал рассказывать мне
быстрым потоком слов, что видение головной повязки
происходит не только в сновидении, но может произойти также
в состоянии бодрствования, как результат любых проникающих и
совершенно не связанных событий. Таких, как слежение за
полетом птиц, движение воды, облаков и так далее.
- Охотник на силу следит за всем, - продолжал он. - и
все говорит ему какой-нибудь секрет.
- Но как можно быть уверенным, что вещи говорят
секреты?
Я думал, что он имеет особую формулу, которая позволяет
ему делать "правильные" интерпретации.
- Единственный способ быть уверенным, это следовать
всем тем инструкциям, которые я давал тебе, начиная с
первого дня, когда ты пришел ко мне. Для того, чтобы иметь
силу, нужно жить с силой.
Он доброжелательно улыбнулся. Он, казалось, потерял
свою яростность. Он даже слегка толкнул меня в руку.
- Ешь свою пищу силы, - подтолкнул он меня.
Я начал жевать сухое мясо, и в этот момент мне пришло
внезапное соображение, что, может быть, сухое мясо содержит
в себе какую-нибудь психотропную субстанцию, отсюда и
галлюцинации. На секунду я почувствовал почти облегчение.
Если он что-то положил в мясо, то мои миражи становятся
совершенно понятными. Я попросил его сказать мне, было ли
что-нибудь в "мясе, обладающем силой".
- Я объяснил ему, как трудно мне стало давать себе
команду смотреть на руки. Сначала это было относительно
легко, вероятно, из-за новизны концепции. У меня не было
никаких затруднений совершенно в том, чтобы вспоминать, что
я должен смотреть на свои руки. Однако, восторг прошел, и в
некоторые ночи я уже не мог этого делать совершенно.
- Ты должен носить головную повязку, отправляясь спать,
- Сказал он. - носить головную повязку - это хитрый маневр.
Я не могу тебе дать такую повязку, потому что ты должен сам
ее сделать из ленты. Но ты не можешь ее сделать до тех пор,
пока не увидишь ее в сновидении. Понимаешь, что я имею в
виду? Головная повязка должна быть сделана согласно особому
видению, и она должна иметь поперечную ленту, которая плотно
прилегает к темени. Или же она может быть, как тугая шапка.
Сновидения более легки, когда носишь объект силы на голове.
Ты можешь носить свою шляпу или одевать колпак, как фраер, и
отправляться спать. Но все эти вещи вызовут только
интенсивные сны, а не сновидения.
Секунду он молчал, а затем продолжал рассказывать мне
быстрым потоком слов, что видение головной повязки
происходит не только в сновидении, но может произойти также
в состоянии бодрствования, как результат любых проникающих и
совершенно не связанных событий. Таких, как слежение за
полетом птиц, движение воды, облаков и так далее.
- Охотник на силу следит за всем, - продолжал он. - и
все говорит ему какой-нибудь секрет.
- Но как можно быть уверенным, что вещи говорят
секреты?
Я думал, что он имеет особую формулу, которая позволяет
ему делать "правильные" интерпретации.
- Единственный способ быть уверенным, это следовать
всем тем инструкциям, которые я давал тебе, начиная с
первого дня, когда ты пришел ко мне. Для того, чтобы иметь
силу, нужно жить с силой.
Он доброжелательно улыбнулся. Он, казалось, потерял
свою яростность. Он даже слегка толкнул меня в руку.
- Ешь свою пищу силы, - подтолкнул он меня.
Я начал жевать сухое мясо, и в этот момент мне пришло
внезапное соображение, что, может быть, сухое мясо содержит
в себе какую-нибудь психотропную субстанцию, отсюда и
галлюцинации. На секунду я почувствовал почти облегчение.
Если он что-то положил в мясо, то мои миражи становятся
совершенно понятными. Я попросил его сказать мне, было ли
что-нибудь в "мясе, обладающем силой".
Туман полностью рассеялся вокруг нас. Дул постоянный
ветер, и я мог слышать шелестение листьев в кронах высоких
деревьев слева от меня. Электрический шторм был слишком
далек для того, чтобы осветить деревья, но их темные массы
оставались различимыми. Свете грозы позволил мне, однако,
установить, что справа от меня расположены хребты далеких
гор, и что лес находится только слева. Казалось, что я
смотрел в темную долину, которую я совсем не мог видеть.
Местность, над которой происходил электрический шторм,
находилась на противоположной стороне долины.
Затем пошел дождь. Я вжался в скалу, как мог дальше.
Шляпа моя служила хорошей защитой. Я сидел, прижав колени к
груди, и только мои щиколотки и ступни мокли под дождем.
Дождь шел долго. Он был довольно теплый. Я чувствовал
это своими ногами, и затем я заснул.
Голоса птиц разбудили меня. Я оглянулся, ища дона
Хуана. Его тут не было. Обычно я стал бы раздумывать над
тем, не бросил ли он меня здесь одного, но потрясение от
того, что я увидел вокруг себя, почти парализовало меня. Я
поднялся. Ноги у меня были совершенно мокрыми. С полей шляпы
текло, и в ней еще накопилась какая-то вода, которая
вылилась на меня. Я был совсем не в пещере, но под каким-то
густым кустом. Я ощутил момент ни с чем не сравнимого
замешательства. Я стоял на ровном участке долины между двумя
небольшими земляными холмами, покрытыми кустами. Слева от
меня не было никаких деревьев, а справа не было никакой
долины. Прямо передо мной, там, где я видел дорогу, ведущую
в лес, рос гигантский куст.
Я отказывался поверить в то, что увидел. Несовмести-
мость двух моих версий реальности заставила меня хвататься
за какого-либо рода объяснения. Мне пришло в голову, что
весьма возможно, что я спал так крепко, что дон Хуан мог
отнести меня на спине куда-нибудь в другое место, не
разбудив меня.
Я осмотрел то место, где спал. Земля там была сухой
точно так же, как земля на соседнем пятне рядом, где спал
дон Хуан.
ветер, и я мог слышать шелестение листьев в кронах высоких
деревьев слева от меня. Электрический шторм был слишком
далек для того, чтобы осветить деревья, но их темные массы
оставались различимыми. Свете грозы позволил мне, однако,
установить, что справа от меня расположены хребты далеких
гор, и что лес находится только слева. Казалось, что я
смотрел в темную долину, которую я совсем не мог видеть.
Местность, над которой происходил электрический шторм,
находилась на противоположной стороне долины.
Затем пошел дождь. Я вжался в скалу, как мог дальше.
Шляпа моя служила хорошей защитой. Я сидел, прижав колени к
груди, и только мои щиколотки и ступни мокли под дождем.
Дождь шел долго. Он был довольно теплый. Я чувствовал
это своими ногами, и затем я заснул.
Голоса птиц разбудили меня. Я оглянулся, ища дона
Хуана. Его тут не было. Обычно я стал бы раздумывать над
тем, не бросил ли он меня здесь одного, но потрясение от
того, что я увидел вокруг себя, почти парализовало меня. Я
поднялся. Ноги у меня были совершенно мокрыми. С полей шляпы
текло, и в ней еще накопилась какая-то вода, которая
вылилась на меня. Я был совсем не в пещере, но под каким-то
густым кустом. Я ощутил момент ни с чем не сравнимого
замешательства. Я стоял на ровном участке долины между двумя
небольшими земляными холмами, покрытыми кустами. Слева от
меня не было никаких деревьев, а справа не было никакой
долины. Прямо передо мной, там, где я видел дорогу, ведущую
в лес, рос гигантский куст.
Я отказывался поверить в то, что увидел. Несовмести-
мость двух моих версий реальности заставила меня хвататься
за какого-либо рода объяснения. Мне пришло в голову, что
весьма возможно, что я спал так крепко, что дон Хуан мог
отнести меня на спине куда-нибудь в другое место, не
разбудив меня.
Я осмотрел то место, где спал. Земля там была сухой
точно так же, как земля на соседнем пятне рядом, где спал
дон Хуан.
Исходная точка сновидения - шляпа-сон
Он, казалось, был удовлетворен и захотел узнать, какие
темы сновидений я обычно находил в своих видениях. Я не мог
подумать ни о чем конкретном и стал пересказывать кошмарный
сон, который я видел предыдущей ночью.
- Не будь таким заинтересованным, - сказал он сухо.
Я рассказал ему, что я записывал все детали моих снов.
С тех пор, как я начал практиковать смотрение на свои руки,
мои сны стали очень впечатляющими, и моя способность
вспоминать их увеличилась до такой степени, что я мог
помнить малейшие детали. Он сказал, что следить за ними было
пустой тратой времени, потому что детали и их живость ни
коим образом не были важны.
- Обычные сны становятся очень живыми, как только ты
начинаешь настраивать сновидение, - сказал он. - эта живость
и ясность являются ужасающим барьером, и с тобой тут дело
обстоит хуже, чем с кем-либо вообще, кого я встречал в своей
жизни. У тебя наихудшая мания. Ты записываешь все, что
можешь.
Со всей честностью я считал, что делаю то, что нужно.
Составляя подробнейшие отчеты о своих снах, я получал до
какой-то степени ясность относительно природы явлений,
которые проходили передо мной во сне.
- Брось это, - сказал он повелительно. - это ничему не
помогает. Все, что ты при этом делаешь, это отвлекаешь себя
от цели сновидения, которая состоит в контроле и силе.
Он лег и закрыл глаза шляпой и говорил, не глядя на
меня.
- Я собираюсь напомнить тебе всю ту технику, которую ты
должен практиковать, - сказал он. - прежде всего, как
исходная точка, ты должен фокусировать свой взгляд на руках.
Затем переноси свой взгляд на другие предметы и смотри на
них короткими взглядами. Фокусируй свой взгляд на как можно
большем количестве вещей. Помни, что если ты бросаешь только
короткий взгляд, то изображение не смещается. Затем
возвращайся обратно к своим рукам.
Каждый раз, когда ты смотришь на свои руки, ты
возобновляешь силу, необходимую для сновидения. Поэтому
вначале не смотри на слишком много вещей. Четырех предметов
будет достаточно на один раз. Позднее ты сможешь увеличить
их количество, пока не сможешь охватывать все, что ты
хочешь. Но как только изображения начнут смещаться и ты
почувствуешь, что ты теряешь контроль - возвращайся к своим
рукам.
Когда ты почувствуешь, что можешь смотреть на вещи
неопределенно долгое время, ты будешь готов к тому, чтобы
приступить к новой технике. Я собираюсь тебя научить этой
новой технике сейчас, но ожидаю, что ты применишь ее только
тогда, когда будешь готов.
Он молчал примерно четверть часа. Наконец, он сел и
взглянул на меня.
Он, казалось, был удовлетворен и захотел узнать, какие
темы сновидений я обычно находил в своих видениях. Я не мог
подумать ни о чем конкретном и стал пересказывать кошмарный
сон, который я видел предыдущей ночью.
- Не будь таким заинтересованным, - сказал он сухо.
Я рассказал ему, что я записывал все детали моих снов.
С тех пор, как я начал практиковать смотрение на свои руки,
мои сны стали очень впечатляющими, и моя способность
вспоминать их увеличилась до такой степени, что я мог
помнить малейшие детали. Он сказал, что следить за ними было
пустой тратой времени, потому что детали и их живость ни
коим образом не были важны.
- Обычные сны становятся очень живыми, как только ты
начинаешь настраивать сновидение, - сказал он. - эта живость
и ясность являются ужасающим барьером, и с тобой тут дело
обстоит хуже, чем с кем-либо вообще, кого я встречал в своей
жизни. У тебя наихудшая мания. Ты записываешь все, что
можешь.
Со всей честностью я считал, что делаю то, что нужно.
Составляя подробнейшие отчеты о своих снах, я получал до
какой-то степени ясность относительно природы явлений,
которые проходили передо мной во сне.
- Брось это, - сказал он повелительно. - это ничему не
помогает. Все, что ты при этом делаешь, это отвлекаешь себя
от цели сновидения, которая состоит в контроле и силе.
Он лег и закрыл глаза шляпой и говорил, не глядя на
меня.
- Я собираюсь напомнить тебе всю ту технику, которую ты
должен практиковать, - сказал он. - прежде всего, как
исходная точка, ты должен фокусировать свой взгляд на руках.
Затем переноси свой взгляд на другие предметы и смотри на
них короткими взглядами. Фокусируй свой взгляд на как можно
большем количестве вещей. Помни, что если ты бросаешь только
короткий взгляд, то изображение не смещается. Затем
возвращайся обратно к своим рукам.
Каждый раз, когда ты смотришь на свои руки, ты
возобновляешь силу, необходимую для сновидения. Поэтому
вначале не смотри на слишком много вещей. Четырех предметов
будет достаточно на один раз. Позднее ты сможешь увеличить
их количество, пока не сможешь охватывать все, что ты
хочешь. Но как только изображения начнут смещаться и ты
почувствуешь, что ты теряешь контроль - возвращайся к своим
рукам.
Когда ты почувствуешь, что можешь смотреть на вещи
неопределенно долгое время, ты будешь готов к тому, чтобы
приступить к новой технике. Я собираюсь тебя научить этой
новой технике сейчас, но ожидаю, что ты применишь ее только
тогда, когда будешь готов.
Он молчал примерно четверть часа. Наконец, он сел и
взглянул на меня.
- У тебя нет времени, мой друг, - сказал он. - в этом
несчастье человеческих существ. Никто из нас не имеет
достаточно времени. И твоя длительность не имеет смысла в
этом страшном волшебном мире.
- Твоя длительность лишь делает тебя боязливым, -
сказал он. - твои поступки не могут иметь того духа, той
силы, той всеохватывающей силы поступков, выполняемых
человеком, который знает, что он сражается в своей последней
битве на земле. Иными словами твоя длительность не делает
тебя счастливым или могущественным.
Я признал, что боюсь думать о том, что я умру, и
обвинил его в том, что он вызывает огромное беспокойство во
мне своим постоянным разговором о смерти и заботой о ней.
- Но мы все умрем, - сказал он.
Он указал в направлении холмов вдали.
- Там есть нечто, что ожидает меня наверняка, и я
присоединюсь к нему также наверняка, но, может быть, ты
другой, и смерть не ждет тебя совсем?
Он засмеялся над моим жестом отчаяния.
- Я не хочу думать об этом, дон Хуан.
- Почему?
- Это бессмысленно. Если она ждет меня, то почему я
должен об этом заботиться?
- Я не сказал, что ты должен об этом заботиться.
- Что же тогда я должен делать?
- Используй ее, сфокусируй свое внимание на связи между
тобой и твоей смертью. Без сожалений, без печали, без
горевания. Сфокусируй свое внимание на том факте, что у тебя
нет времени, и пусть твои поступки текут соответственно.
Пусть каждый из твоих поступков будет твоей последней битвой
на земле. Только при таких условиях твои поступки будут
иметь законную силу. В этом случае сколько бы ты ни жил, они
будут поступками боязливого человека.
- Разве это так ужасно быть боязливым человеком?
- Нет. Это не так, если ты бессмертен. Но если ты
собираешься умереть, то у тебя нет времени для того, чтобы
быть боязливым просто потому, что твоя боязливость
заставляет тебя хвататься за что-либо такое, что существует
только в твоих мыслях. Это убаюкивает тебя в то время, как
все вокруг спит. Но затем страшный и волшебный мир разинет
на тебя свой рот, как он откроет его на каждого из нас. И
тогда ты поймешь, что твои проверенные пути совсем не
являются проверенными. Быть боязливым не дает нам
рассмотреть и использовать нашу судьбу, как судьбу людей.
- Но это неестественно - жить с постоянной мыслью о
своей смерти, дон Хуан.
- Наша смерть ждет, и вот этот самый поступок, который
мы совершаем сейчас, вполне может быть нашей последней
битвой на земле, - ответил он бесстрастным голосом. - я
называю его битвой потому, что это сражение, борьба.
несчастье человеческих существ. Никто из нас не имеет
достаточно времени. И твоя длительность не имеет смысла в
этом страшном волшебном мире.
- Твоя длительность лишь делает тебя боязливым, -
сказал он. - твои поступки не могут иметь того духа, той
силы, той всеохватывающей силы поступков, выполняемых
человеком, который знает, что он сражается в своей последней
битве на земле. Иными словами твоя длительность не делает
тебя счастливым или могущественным.
Я признал, что боюсь думать о том, что я умру, и
обвинил его в том, что он вызывает огромное беспокойство во
мне своим постоянным разговором о смерти и заботой о ней.
- Но мы все умрем, - сказал он.
Он указал в направлении холмов вдали.
- Там есть нечто, что ожидает меня наверняка, и я
присоединюсь к нему также наверняка, но, может быть, ты
другой, и смерть не ждет тебя совсем?
Он засмеялся над моим жестом отчаяния.
- Я не хочу думать об этом, дон Хуан.
- Почему?
- Это бессмысленно. Если она ждет меня, то почему я
должен об этом заботиться?
- Я не сказал, что ты должен об этом заботиться.
- Что же тогда я должен делать?
- Используй ее, сфокусируй свое внимание на связи между
тобой и твоей смертью. Без сожалений, без печали, без
горевания. Сфокусируй свое внимание на том факте, что у тебя
нет времени, и пусть твои поступки текут соответственно.
Пусть каждый из твоих поступков будет твоей последней битвой
на земле. Только при таких условиях твои поступки будут
иметь законную силу. В этом случае сколько бы ты ни жил, они
будут поступками боязливого человека.
- Разве это так ужасно быть боязливым человеком?
- Нет. Это не так, если ты бессмертен. Но если ты
собираешься умереть, то у тебя нет времени для того, чтобы
быть боязливым просто потому, что твоя боязливость
заставляет тебя хвататься за что-либо такое, что существует
только в твоих мыслях. Это убаюкивает тебя в то время, как
все вокруг спит. Но затем страшный и волшебный мир разинет
на тебя свой рот, как он откроет его на каждого из нас. И
тогда ты поймешь, что твои проверенные пути совсем не
являются проверенными. Быть боязливым не дает нам
рассмотреть и использовать нашу судьбу, как судьбу людей.
- Но это неестественно - жить с постоянной мыслью о
своей смерти, дон Хуан.
- Наша смерть ждет, и вот этот самый поступок, который
мы совершаем сейчас, вполне может быть нашей последней
битвой на земле, - ответил он бесстрастным голосом. - я
называю его битвой потому, что это сражение, борьба.
- Возможно, мне следовало бы сказать иначе, - сказал
он. - то, что я рекомендовал тебе делать, заключается в том,
чтобы ты заметил, что у нас нет никакой уверенности
относительно бесконечного течения наших жизней. Я только что
сказал, что изменение приходит внезапно и неожиданно. И
точно так же приходит смерть. Как ты думаешь, что мы можем
поделать с этим?
Я решил, что он задает риторический вопрос, но он
сделал бровями знак, подталкивая меня к ответу.
- Жить так счастливо, как только возможно, - сказал я.
- Правильно, но знаешь ли ты кого-либо, кто живет
счастливо?
Моим первым побуждением было сказать "да". Мне
казалось, что я могу в качестве примера привести целый ряд
людей, которых я знал. Однако затем я подумал, что такая моя
попытка будет только пустой попыткой оправдать себя.
- Нет, - сказал я, - я действительно не знаю.
- Я знаю, - сказал дон Хуан. - есть такие люди, которые
очень осторожны относительно природы своих поступков. Их
счастье состоит в том, чтобы действовать с полным знанием
того, что у них нет времени, поэтому их поступки имеют
особую силу. В их поступках есть чувство...
Дон Хуан, казалось, потерял нужное слово. Он почесал
виски и улыбнулся. Затем он внезапно поднялся, как если бы
наш разговор был закончен. Я остановил его, чтобы он
закончил то, о чем он говорил мне. Он уселся и сложил губы
бантиком.
- Поступки есть сила, - сказал он. - особенно тогда,
когда человек действует, зная, что эти поступки являются его
последней битвой. Существует особое всепоглощающее счастье в
том, чтобы действовать с полным сознанием того, что этот
поступок вполне может быть твоим самым последним поступком
на земле. Я рекомендую, чтобы ты пересмотрел свою жизнь и
рассматривал свои поступки в этом свете.
Я не согласился с ним. Для меня счастье было в том,
чтобы предполагать, что имеется наследуемая непрерывность
моих поступков и что я смогу продолжать их совершать по
желанию, совершать то, что я делаю в данный момент, особенно
если это мне нравится. Я сказал ему, что мое несогласие было
не просто банальностью, но оно проистекает из того
убеждения, что этот мир и я сам имеем определенную
длительность.
Дона Хуана, казалось, забавляли мои попытки придать
смысл моим мыслям. Он смеялся, качал головой, почесывал
волосы и, наконец, когда я говорил об "определенной
длительности", бросил на землю свою шляпу и наступил на нее.
Я кончил тем, что рассмеялся над его клоунадой.
он. - то, что я рекомендовал тебе делать, заключается в том,
чтобы ты заметил, что у нас нет никакой уверенности
относительно бесконечного течения наших жизней. Я только что
сказал, что изменение приходит внезапно и неожиданно. И
точно так же приходит смерть. Как ты думаешь, что мы можем
поделать с этим?
Я решил, что он задает риторический вопрос, но он
сделал бровями знак, подталкивая меня к ответу.
- Жить так счастливо, как только возможно, - сказал я.
- Правильно, но знаешь ли ты кого-либо, кто живет
счастливо?
Моим первым побуждением было сказать "да". Мне
казалось, что я могу в качестве примера привести целый ряд
людей, которых я знал. Однако затем я подумал, что такая моя
попытка будет только пустой попыткой оправдать себя.
- Нет, - сказал я, - я действительно не знаю.
- Я знаю, - сказал дон Хуан. - есть такие люди, которые
очень осторожны относительно природы своих поступков. Их
счастье состоит в том, чтобы действовать с полным знанием
того, что у них нет времени, поэтому их поступки имеют
особую силу. В их поступках есть чувство...
Дон Хуан, казалось, потерял нужное слово. Он почесал
виски и улыбнулся. Затем он внезапно поднялся, как если бы
наш разговор был закончен. Я остановил его, чтобы он
закончил то, о чем он говорил мне. Он уселся и сложил губы
бантиком.
- Поступки есть сила, - сказал он. - особенно тогда,
когда человек действует, зная, что эти поступки являются его
последней битвой. Существует особое всепоглощающее счастье в
том, чтобы действовать с полным сознанием того, что этот
поступок вполне может быть твоим самым последним поступком
на земле. Я рекомендую, чтобы ты пересмотрел свою жизнь и
рассматривал свои поступки в этом свете.
Я не согласился с ним. Для меня счастье было в том,
чтобы предполагать, что имеется наследуемая непрерывность
моих поступков и что я смогу продолжать их совершать по
желанию, совершать то, что я делаю в данный момент, особенно
если это мне нравится. Я сказал ему, что мое несогласие было
не просто банальностью, но оно проистекает из того
убеждения, что этот мир и я сам имеем определенную
длительность.
Дона Хуана, казалось, забавляли мои попытки придать
смысл моим мыслям. Он смеялся, качал головой, почесывал
волосы и, наконец, когда я говорил об "определенной
длительности", бросил на землю свою шляпу и наступил на нее.
Я кончил тем, что рассмеялся над его клоунадой.
Дочитали до конца.