2 ↑
metanymous в посте Metapractice (оригинал в ЖЖ)
меня матери и отчаянно пытался думать о чем-то другом. И вдруг
снова раздался ее голос. Казалось, она стоит у меня за спиной. Она
звала меня по имени. Я резко обернулся, но увидел только темный
силуэт хижины и смутные пятна кустарника.
Звук моего имени полностью вывел меня из равновесия. Я
невольно застонал. Мне стало очень холодно и одиноко. Я заплакал.
Внезапно так захотелось, чтобы рядом был хоть кто-нибудь, кто бы
заботился обо мне. Я повернул голову, чтобы взглянуть на дона
Хуана. Он смотрел на меня. Я не желал его видеть и закрыл глаза.
Тогда мне явилась мать. Я не думал о ней как обычно – я отчетливо
ее видел. Она стояла рядом. Я задрожал. Меня захлестнула волна
отчаяния, хотелось убежать, исчезнуть. Видение матери болезненно
не вязалось с тем, что я искал здесь, на этом пейотном собрании.
Несоответствие было кошмарным, и не было никакой возможности
сознательно от этого избавиться. Наверно, если бы мне
действительно хотелось рассеять видение, то я бы открыл глаза, но
почему-то продолжал внимательно его разглядывать, причем с
особой тщательностью и скрупулезностью. Меня охватило
необъяснимое чувство. Оно было очень странным и действительно
охватывало меня, словно какая-то внешняя сила. Я вдруг
почувствовал на себе ужасающую тяжесть материнской любви.
Услышав свое имя, я разрывался на части, воспоминание о матери
захлестнуло меня грустью и болью, но, разглядывая ее, я вдруг
понял, что никогда ее не любил. Никогда. Осознание этого меня
потрясло. На меня вдруг обрушилась лавина мыслей и образов. Тем
временем видение матери исчезло – оно больше не имело значения.
И меня совершенно не интересовало, чем занимаются эти индейцы –
я попросту забыл о митоте, погрузившись в поток необычных
мыслей. Необычных потому, что это были, в общем-то, даже не
мысли, а нечто большее – некие законченные чувственные единицы,
являющиеся эмоциональными уверенностями, неоспоримыми
доказательствами относительно истинной природы моих
взаимоотношений с матерью.