С этого момента я сосредоточил все внимание на одном лишьголосе. Он, казалось, исходил от моего плеча – совершенноотчетливый, хотя и тоненький голосок, причем не детский голос и нефальцет, а мужской голос в миниатюре.Это был и не мой голос. Говорил он, надо думать, наанглийском. При каждой моей попытке намеренно его поймать онтут же умолкал или удалялся, и сцена мутнела. Удачнее всего былобы сравнение со зрительной формой, создаваемой частичками пылина ресницах, или же с кровяными сосудиками на роговице глаза,червеобразной формой, которую видишь до тех пор, пока несмотришь на нее прямо, но как только пытаешься, на нее взглянуть,она с движением глазного яблока моментально ускользает.Я потерял к происходившему всякий интерес. По мере того, какя слушал, голос становился более сложным. То, что я воспринималкак голос, все более походило на то, как если бы кто-то нашептывалмысли мне в ухо – или, точнее, что-то думало за (для) меня. Мыслибыли вне меня. Я знал, что это так, потому что мог одновременноудерживать свои собственные мысли и мысли «другого».В какое-то мгновение голос создал сцены, автором которых былмолодой человек и которые не имели никакого прямого отношения кмоему первоначальному вопросу о пропавших вещах. Молодойчеловек выполнял очень сложные действия. Эти действия вновьприобрели значение, и я больше не обращал внимания на голос. Яначал терять терпение и хотел остановится. «Как я могу остановитьэто?» – подумал я. Голос в ухе сказал, что нужно вернуться в каньон.Я спросил, как это сделать, и голос ответил – подумать о своемрастении. стр 155