... ↑
metanymous в посте Metapractice (оригинал в ЖЖ)
Жила-была прекрасная леди, которая имела привычку спать на заброшенных железнодорожных путях.
Еще в той же стране жил бесчеловечный топограф, который без конца гонял поезда по этим путям. В глубине души он был исследователем, а потому его особо влекло на те ветки железнодорожной системы, где поездов не бывало с незапамятных времен. Это были именно те пути, где леди обожала подремать.
Потому снова и снова ей приходилось прерывать свой сон и поспешно ретироваться, а могучий и зловонный агрегат проносился по тому самому месту, где ей так хорошо спалось.
Каждый раз между леди и джентльменом возникала перебранка. Он обзывал ее старомодным, тривиальным, суеверным существом. В ответ она изрыгала оскорбления и в совершенно неподобающей для леди манере заявляла, что это он -- существо, недочеловек, просто ребенок, интересующийся только своими дурацкими шумными игрушками.
Так это и продолжалось. На протяжении почти двух тысяч лет ей всегда удавалось находить новые и неисследованные участки железнодорожной системы, чтобы там поспать, а он всегда выбирал именно эти ветки для испытаний своих кошмарных колымаг.
Он заявлял, что это его право и даже обязанность -- составить карту железнодорожной системы, что вся система принадлежит ему, и в особенности ее неисследованные части. Он утверждал, что система является единой сетью линий, полностью подчиненных логике и закону причинности.
Она же утверждала, что пути были сделаны для мира и покоя человеческой души, и не придавала значения его бредням о причинности и логике.
Он наносил на карту все подробности путей, по которым ходили его агрегаты. Она постоянно находила другие участки системы, которых не было на карте.
Однажды леди нашла одну из карт, которую инженер беззаботно оставил на обочине. Она осторожно подняла ее кончиками пальцев, словно эту вещь оставил дьявол.
Хотя она не хотела видеть ее содержание и не всматривалась в детали, любопытство все же заставило ее открыть карту. Глядя издали полуприкрытыми глазами, она была удивлена, что в таком ракурсе документ был красив.
При следующем столкновении с инженером она обронила: "Ты даже не знаешь того, что твои собственные карты красивы". Это привело инженера в изумление. Он грубо ответил, что его это не интересует.
"Ага, -- сказала она себе, -- значит в мире есть что-то такое, что его не интересует. И это принадлежит мне. Навеки."
Они разошлись и каждый подумал над сказанным. Топограф был вынужден признать, что красота его карт и, соответственно, красота железнодорожных путей находится вне сферы его компетенции. Она, с другой стороны, была в восторге и поздравляла себя с тайным знанием, что он никогда не вторгнется в ту сферу, которую она ценила больше всего, -- в элегантность и симметрию системы в целом. Не в ее деталях, а в основах.
При их следующей встрече он спросил, интересует ли ее еще так называемая красота карт. Когда она дала осторожный положительный ответ, он бесцеремонно заявил, что может ей кое-что показать.
Затем он признался, что пока она спала на путях, он тихо подкрался и сделал тщательный рисунок ее фигуры. Этот рисунок он и хотел ей показать.
Он развернул перед ней и положил рядом свою карту железнодорожных путей и этот рисунок. Он сказал, что представляет научный интерес тот факт, что карта и рисунок напоминают друг друга по многим формальным характеристикам. Ему особенно хотелось, чтобы она увидела это странное сходство между двумя документами.
Она быстро переменила тему. Она сказала, что всегда это знала. Но когда она это говорила, она посмотрела в сторону и улыбнулась.
(c) Перевод Д. Федотова, Москва, 2005
http://double-bind.livejournal.com/6501.html