Показаны записи 551 - 560 из 3693
–Почтальон в роли мужчины - нет.
–Бывает в комедиях. И в песнях типа: "мама я лётчика люблю! Мама за лётчика пойду!"
Ну, в индивидуальных прочтениях может быть всё что угодно.
Тогда так:
КОНКРЕТНЫЙ МУЖЧИНА может быть В РОЛИ ЛЁТЧИКА.
КОНКРЕТНЫЙ ЛЁТЧИК же может быть только в роли некоего АРХЕТИПА МУЖЧИНЫ.
Вот и получается градация функциональной нагруженности объектов:
конкретный мужик -> любой лётчик -> архетип мужика
–Дерево В РОЛИ антенны - бывает. Антенна в роли дерева - нет.
–Да запросто - в искусственной среде большого города. Типа - скульптура. Или если повесить скворечник на антенну.
Пардон, любая антенна принимает и передаёт сигналы.
Но не на любую можно повесить скворечник или превратить в скульптуру.
–Бывает в комедиях. И в песнях типа: "мама я лётчика люблю! Мама за лётчика пойду!"
Ну, в индивидуальных прочтениях может быть всё что угодно.
Тогда так:
КОНКРЕТНЫЙ МУЖЧИНА может быть В РОЛИ ЛЁТЧИКА.
КОНКРЕТНЫЙ ЛЁТЧИК же может быть только в роли некоего АРХЕТИПА МУЖЧИНЫ.
Вот и получается градация функциональной нагруженности объектов:
конкретный мужик -> любой лётчик -> архетип мужика
–Дерево В РОЛИ антенны - бывает. Антенна в роли дерева - нет.
–Да запросто - в искусственной среде большого города. Типа - скульптура. Или если повесить скворечник на антенну.
Пардон, любая антенна принимает и передаёт сигналы.
Но не на любую можно повесить скворечник или превратить в скульптуру.
Дальше. Не является большим секретом, что метамодель не работает с материалом длинной больше чем в одну фразу. Ваш красивый пример истории, составленный из однословных предложений, получает смысл именно за счёт нахождения этих слов рядом и в последовательности.
Любые фразы в последовательности приобретают дополнительный смысл.
В устной речи точек в словах не было бы, а было бы, например: "Сезоны, окончание, зима. Начало, весна, ожидание." (точками обозначены паузы в речи)
В этом случа надо брать в расчет скорее "художественную речь".
Оператор в момент паузы должен был бы подать субъекту сигнал "стоп" и метамоделировать то, что проскочило за один фрагмент. Например: "сезоны, окончание, зима". Аграматизм этой фразы делу не помеха, и ничто не мешает задать вопрос типа "как именно сезон оканчивается зимой?" и т.д. (вариантов множество)
Не утрируй. С номинализациями нет проблем возвратного извлечения их из устной речи. С ними работают другие правила. Нас не интересуют однократно произнесенные номинализации. Нас интересуют повторяющиеся номинализации. Я могу слушать целый час чей-то монолог и спокойно записывать частоту повторения номинализаций. А потом подвергнуть несколько из них метамодельной декомпозиции/конкретизации.
Любые фразы в последовательности приобретают дополнительный смысл.
В устной речи точек в словах не было бы, а было бы, например: "Сезоны, окончание, зима. Начало, весна, ожидание." (точками обозначены паузы в речи)
В этом случа надо брать в расчет скорее "художественную речь".
Оператор в момент паузы должен был бы подать субъекту сигнал "стоп" и метамоделировать то, что проскочило за один фрагмент. Например: "сезоны, окончание, зима". Аграматизм этой фразы делу не помеха, и ничто не мешает задать вопрос типа "как именно сезон оканчивается зимой?" и т.д. (вариантов множество)
Не утрируй. С номинализациями нет проблем возвратного извлечения их из устной речи. С ними работают другие правила. Нас не интересуют однократно произнесенные номинализации. Нас интересуют повторяющиеся номинализации. Я могу слушать целый час чей-то монолог и спокойно записывать частоту повторения номинализаций. А потом подвергнуть несколько из них метамодельной декомпозиции/конкретизации.
Сезоны.
В корзину можно положить - нет.
Внезапный сезон - нет такого.
Непрерывный сезон - есть.
"Сезонить" - нет.
Итого: не номинализация.
Окончание.
В корзину - нет.
Внезапное окончание - есть.
Непрерывное окончание - нет
Оканчиваться - есть.
Итого: не номинализация.
Зима.
В корзину - нет.
Внезапная зима - есть.
Непрерывная зима - есть.
Зимовать - есть.
Итого: номинализация.
Начало.
В корзину - нет.
Внезапное начало - есть.
Непрерывное начало - нет.
Начинать - есть.
Итого - не номинализация.
Весна.
В корзину - нет.
Внезапная весна - есть.
Непрерывная весна - есть.
Весновать - нет.
Итого: не номинализация.
Ожидание.
В корзину - нет.
Внезапное - нет.
Непрерывное - да.
Ожидать - да.
Итого: нет.
Лето.
В корзину - нет.
Внезапное - да. Непрерывное - да. Летовать - нет. Не н.
Солнце.
Не номинализация.
Зелень.
Не номинализация.
Тепло.
Не номинализация.
Жара.
Номинализация.
Дожди.
Корзина - нет. Внезапный - да, непрерывный - да, дождить - нет. Не номинализация.
Погода.
Внезапная - да, непрерывная - да, распогодиться - да. Номинализация.
Потепление.
Внезапное - да, непрерывное - да, потеплеть - да. Номинализация.
ЦРУ.
Не номинализация.
Глобализация.
Номинализация.
Капец.
Непрерывный капец - нет. Не номинализация.
Итого 11 не номинализация (по указанному вами критерию) из 17 слов. Вот так пример!
Дальше. Не является большим секретом, что метамодель не работает с материалом длинной больше чем в одну фразу. Ваш красивый пример истории, составленный из однословных предложений, получает смысл именно за счёт нахождения этих слов рядом и в последовательности.
В устной речи точек в словах не было бы, а было бы, например:
"Сезоны, окончание, зима. Начало, весна, ожидание." (точками обозначены паузы в речи)
Оператор в момент паузы должен был бы подать субъекту сигнал "стоп" и метамоделировать то, что проскочило за один фрагмент. Например: "сезоны, окончание, зима". Аграматизм этой фразы делу не помеха, и ничто не мешает задать вопрос типа "как именно сезон оканчивается зимой?" и т.д. (вариантов множество)
Если же субъект прямо вот так декламирует слова по одному со значительной паузой, то, очевидно, оператор получает возможность прервать его сразу же после первого слова.
"Сезоны".
Приоритетная мета-форма – удаление глагола + субъекта. Поэтому здесь вопрос типа – "кто/что делает с сезонами?".
Вот и всех делов.
В корзину можно положить - нет.
Внезапный сезон - нет такого.
Непрерывный сезон - есть.
"Сезонить" - нет.
Итого: не номинализация.
Окончание.
В корзину - нет.
Внезапное окончание - есть.
Непрерывное окончание - нет
Оканчиваться - есть.
Итого: не номинализация.
Зима.
В корзину - нет.
Внезапная зима - есть.
Непрерывная зима - есть.
Зимовать - есть.
Итого: номинализация.
Начало.
В корзину - нет.
Внезапное начало - есть.
Непрерывное начало - нет.
Начинать - есть.
Итого - не номинализация.
Весна.
В корзину - нет.
Внезапная весна - есть.
Непрерывная весна - есть.
Весновать - нет.
Итого: не номинализация.
Ожидание.
В корзину - нет.
Внезапное - нет.
Непрерывное - да.
Ожидать - да.
Итого: нет.
Лето.
В корзину - нет.
Внезапное - да. Непрерывное - да. Летовать - нет. Не н.
Солнце.
Не номинализация.
Зелень.
Не номинализация.
Тепло.
Не номинализация.
Жара.
Номинализация.
Дожди.
Корзина - нет. Внезапный - да, непрерывный - да, дождить - нет. Не номинализация.
Погода.
Внезапная - да, непрерывная - да, распогодиться - да. Номинализация.
Потепление.
Внезапное - да, непрерывное - да, потеплеть - да. Номинализация.
ЦРУ.
Не номинализация.
Глобализация.
Номинализация.
Капец.
Непрерывный капец - нет. Не номинализация.
Итого 11 не номинализация (по указанному вами критерию) из 17 слов. Вот так пример!
Дальше. Не является большим секретом, что метамодель не работает с материалом длинной больше чем в одну фразу. Ваш красивый пример истории, составленный из однословных предложений, получает смысл именно за счёт нахождения этих слов рядом и в последовательности.
В устной речи точек в словах не было бы, а было бы, например:
"Сезоны, окончание, зима. Начало, весна, ожидание." (точками обозначены паузы в речи)
Оператор в момент паузы должен был бы подать субъекту сигнал "стоп" и метамоделировать то, что проскочило за один фрагмент. Например: "сезоны, окончание, зима". Аграматизм этой фразы делу не помеха, и ничто не мешает задать вопрос типа "как именно сезон оканчивается зимой?" и т.д. (вариантов множество)
Если же субъект прямо вот так декламирует слова по одному со значительной паузой, то, очевидно, оператор получает возможность прервать его сразу же после первого слова.
"Сезоны".
Приоритетная мета-форма – удаление глагола + субъекта. Поэтому здесь вопрос типа – "кто/что делает с сезонами?".
Вот и всех делов.
</>
Re: Звонить по телефону = делать/принимать звуковой вызо
metanymous в посте Metapractice (оригинал в ЖЖ)
--Но, вот звонок вызова/соединения, который слушают обе стороны: вызывающий и вызываемый, этот звонок/соединение есть уникальная часть процесса того, что мы искусственно назвали "телефонение", а речевая интуиция по-праву очень точно и просто определила как "телефонный звонок".
--"Прозвонить" линию = получить сигнал подтверждения прохождения сигнала.
Совершенно верно. Но, это не в контексте т. разговора субъектов. Это в контексте определения определения функционального состояния электрических сетей.
Иначе говоря, т. звонок есть в конечном итоге процесс обмена языковыми кодами.
Прозвонка э. цепей есть в конечном итоге процесс обмена электрическими сигналами.
Совсем разные системные уровни.
Но, ежели проверка качества т. сетей производится путем реализации с этой целью некоего тестового разговора, то и в этом случае мы имеем дело не с прозвонкой, а тестирующими т. звонками.
На той стороне "звонок" может быть и не обязателен, например заменен на лампу или вибро, а вот для вызывающего в качестве сигнала подтверждения прохождения сигнала до абонента возможен только звуковой сигнал. Согласен.
Звуковой сигнал есть элемент прозвонки с одновременным вызовом по электрической сети.
А вот первые "алё" есть тестирование телефонной линии.
Далее, следует сам т. разговор.
Телефонить - передавать голос на расстояние
Звонить - привлекать внимание/получать подтверждение, что сигнал привлечения внимания активен в месте назначения (И для первого, и для второго звуковой канал более оптимален). Телефонный звонок - это сигнал привлечения внимания к разговору на расстоянии
Тогда телефонный сигнал был бы подобен, например, вою волка в ночи, который привлекает внимание других волков.
Но, телефонный разговор вместе с привлечением сигнала содержит явное/не явное сообщение о возможности реализации межсубъектного разговора.
--"Прозвонить" линию = получить сигнал подтверждения прохождения сигнала.
Совершенно верно. Но, это не в контексте т. разговора субъектов. Это в контексте определения определения функционального состояния электрических сетей.
Иначе говоря, т. звонок есть в конечном итоге процесс обмена языковыми кодами.
Прозвонка э. цепей есть в конечном итоге процесс обмена электрическими сигналами.
Совсем разные системные уровни.
Но, ежели проверка качества т. сетей производится путем реализации с этой целью некоего тестового разговора, то и в этом случае мы имеем дело не с прозвонкой, а тестирующими т. звонками.
На той стороне "звонок" может быть и не обязателен, например заменен на лампу или вибро, а вот для вызывающего в качестве сигнала подтверждения прохождения сигнала до абонента возможен только звуковой сигнал. Согласен.
Звуковой сигнал есть элемент прозвонки с одновременным вызовом по электрической сети.
А вот первые "алё" есть тестирование телефонной линии.
Далее, следует сам т. разговор.
Телефонить - передавать голос на расстояние
Звонить - привлекать внимание/получать подтверждение, что сигнал привлечения внимания активен в месте назначения (И для первого, и для второго звуковой канал более оптимален). Телефонный звонок - это сигнал привлечения внимания к разговору на расстоянии
Тогда телефонный сигнал был бы подобен, например, вою волка в ночи, который привлекает внимание других волков.
Но, телефонный разговор вместе с привлечением сигнала содержит явное/не явное сообщение о возможности реализации межсубъектного разговора.
</>
![[pic]](http://localhost:4000/images/none.gif)
Re: Звонить по телефону = делать/принимать звуковой вызо
bavi в посте Metapractice (оригинал в ЖЖ)
Но, вот звонок вызова/соединения, который слушают обе стороны: вызывающий и вызываемый, этот звонок/соединение есть уникальная часть процесса того, что мы искусственно назвали "телефонение", а речевая интуиция по-праву очень точно и просто определила как "телефонный звонок".
"Прозвонить" линию = получить сигнал подтверждения прохождения сигнала. На той стороне "звонок" может быть и не обязателен, например заменен на лампу или вибро, а вот для вызывающего в качестве сигнала подтверждения прохождения сигнала до абонента возможен только звуковой сигнал. Согласен.
Телефонить - передавать голос на расстояние
Звонить - привлекать внимание/получать подтверждение, что сигнал привлечения внимания активен в месте назначения (И для первого, и для второго звуковой канал более оптимален)
Телефонный звонок - это сигнал привлечения внимания к разговору на расстоянии
"Прозвонить" линию = получить сигнал подтверждения прохождения сигнала. На той стороне "звонок" может быть и не обязателен, например заменен на лампу или вибро, а вот для вызывающего в качестве сигнала подтверждения прохождения сигнала до абонента возможен только звуковой сигнал. Согласен.
Телефонить - передавать голос на расстояние
Звонить - привлекать внимание/получать подтверждение, что сигнал привлечения внимания активен в месте назначения (И для первого, и для второго звуковой канал более оптимален)
Телефонный звонок - это сигнал привлечения внимания к разговору на расстоянии
Мать использует реакции ребенка, чтобы утверждать, что ее поведение является любящим, а поскольку любящее поведение симулируется, ребенок оказывается в положении, когда он не должен правильно интерпретировать ее коммуникацию, если он хочет поддерживать свои отношения с ней.
Иными словами, ему запрещается правильно определять уровни сообщений: в данном случае различать выражение симулируемых чувств (один логический тип) и реальных чувств (другой логический тип).
В результате ребенок должен систематически искажать свое восприятие метакоммуникативных сигналов. Например, если мать испытывает враждебность (или привязанность) к ребенку и чувствует при этом одновременно потребность отдалиться от него, она может сказать: "Иди спать, ты устал. Я хочу, чтобы ты уснул". Это высказывание, внешне выражающее заботу, на самом деле направлено на то, чтобы отрицать чувство, которое можно было бы сформулировать так: "Убирайся с глаз моих долой! До чего же ты мне надоел!"
Если ребенок правильно различает метакоммуникативные сигналы матери, то он оказывается перед тем фактом, что она одновременно не хочет его видеть и симулирует любовь, вводя его в заблуждение. Но ребенок будет "наказан", если научится различать уровни сообщений правильно. Поэтому он скорее примет идею, что он устал, нежели распознает обман матери.
Это означает, что он должен обмануть самого себя относительно своего внутреннего состояния, чтобы поддержать мать в этом обмане. Таким образом, чтобы выжить, он должен неправильно различать как свои собственные внутренние сообщения, так и сообщения матери.
Иными словами, ему запрещается правильно определять уровни сообщений: в данном случае различать выражение симулируемых чувств (один логический тип) и реальных чувств (другой логический тип).
В результате ребенок должен систематически искажать свое восприятие метакоммуникативных сигналов. Например, если мать испытывает враждебность (или привязанность) к ребенку и чувствует при этом одновременно потребность отдалиться от него, она может сказать: "Иди спать, ты устал. Я хочу, чтобы ты уснул". Это высказывание, внешне выражающее заботу, на самом деле направлено на то, чтобы отрицать чувство, которое можно было бы сформулировать так: "Убирайся с глаз моих долой! До чего же ты мне надоел!"
Если ребенок правильно различает метакоммуникативные сигналы матери, то он оказывается перед тем фактом, что она одновременно не хочет его видеть и симулирует любовь, вводя его в заблуждение. Но ребенок будет "наказан", если научится различать уровни сообщений правильно. Поэтому он скорее примет идею, что он устал, нежели распознает обман матери.
Это означает, что он должен обмануть самого себя относительно своего внутреннего состояния, чтобы поддержать мать в этом обмане. Таким образом, чтобы выжить, он должен неправильно различать как свои собственные внутренние сообщения, так и сообщения матери.
Он может выбрать другую возможность: принимать буквально все сказанное окружающими. Когда тон, жесты или контекст противоречат тому, что говорится, он может научиться отвечать на эти метакоммуникативные сигналы смехом. Он откажется от попыток различать уровни сообщений и будет рассматривать все сообщения как несущественные или достойные лишь того, чтобы посмеяться над ними.
Если он не стал подозрительным в отношении метакоммуникативных сообщений и не пытается осмеивать их, он может попытаться игнорировать их. Тогда он встанет перед необходимостью все меньше слышать и видеть из происходящего вокруг и делать все возможное, чтобы избежать какого-либо воздействия на окружающий мир. Он попытается отвлечь свои интересы от внешнего мира и сосредоточиться на собственных внутренних процессах. В результате он будет производить впечатление человека ко всему безучастного и, возможно, немого.
Иными словами, если индивид не знает, какого рода сообщения он получает, он может защищать себя теми способами, которые описываются как параноидный, гебефренический и кататонический. Эти три варианта не исчерпывают всех возможностей. Суть дела в том, что у него не получается выбрать какую-то одну стратегию, которая помогла бы ему обнаружить, что люди имеют в виду. Он не может без помощи извне обсуждать сообщения других. Не способный на это человек подобен любой другой самокорректирующейся системе с нарушенным регулирующим звеном (governor): система начинает воспроизводить бесконечный, но всегда систематический поток ошибок и искажений.
Если он не стал подозрительным в отношении метакоммуникативных сообщений и не пытается осмеивать их, он может попытаться игнорировать их. Тогда он встанет перед необходимостью все меньше слышать и видеть из происходящего вокруг и делать все возможное, чтобы избежать какого-либо воздействия на окружающий мир. Он попытается отвлечь свои интересы от внешнего мира и сосредоточиться на собственных внутренних процессах. В результате он будет производить впечатление человека ко всему безучастного и, возможно, немого.
Иными словами, если индивид не знает, какого рода сообщения он получает, он может защищать себя теми способами, которые описываются как параноидный, гебефренический и кататонический. Эти три варианта не исчерпывают всех возможностей. Суть дела в том, что у него не получается выбрать какую-то одну стратегию, которая помогла бы ему обнаружить, что люди имеют в виду. Он не может без помощи извне обсуждать сообщения других. Не способный на это человек подобен любой другой самокорректирующейся системе с нарушенным регулирующим звеном (governor): система начинает воспроизводить бесконечный, но всегда систематический поток ошибок и искажений.
Если человек провел свою жизнь в оковах double bind во взаимодействиях с каким-то значимым для него лицом (как это здесь описано), то после психотического срыва его способ общения с людьми будет иметь определенную систематическую структуру. Прежде всего, он не сможет обмениваться с людьми сигналами, которые сопровождают сообщения и указывают, что имеется в виду. Его мета-коммуникативная система - система сообщений по поводу коммуникации - разрушена, и он не знает, с какого рода сообщением имеет дело.
Если ему говорят: "Что бы ты хотел делать сегодня?", он не может правильно определить по контексту, по тону голоса и жестам: то ли его ругают за то, что он сделал вчера, то ли к нему обращаются с сексуальным предложением... И вообще, что имеется в виду?
Неспособность правильно определить, что говорящий на самом деле имеет в виду, и преувеличенная забота относительно того, что же на самом деле подразумевается, заставляют его защищаться, выбрав для себя нечто из нескольких альтернативных стратегий. Он может, например, решить, что за каждым высказыванием стоит какой-то скрытый смысл, угрожающий его благополучию.
Тогда скрытые смыслы станут его важнейшей заботой, и он будет решительно настроен показать всем, что его теперь не обмануть, как обманывали всю жизнь. Если он выбирает этот путь, он постоянно будет искать скрытый смысл за тем, что люди говорят, и за тем, что происходит вокруг него. Он станет характерно подозрительным и недоверчивым.
Если ему говорят: "Что бы ты хотел делать сегодня?", он не может правильно определить по контексту, по тону голоса и жестам: то ли его ругают за то, что он сделал вчера, то ли к нему обращаются с сексуальным предложением... И вообще, что имеется в виду?
Неспособность правильно определить, что говорящий на самом деле имеет в виду, и преувеличенная забота относительно того, что же на самом деле подразумевается, заставляют его защищаться, выбрав для себя нечто из нескольких альтернативных стратегий. Он может, например, решить, что за каждым высказыванием стоит какой-то скрытый смысл, угрожающий его благополучию.
Тогда скрытые смыслы станут его важнейшей заботой, и он будет решительно настроен показать всем, что его теперь не обмануть, как обманывали всю жизнь. Если он выбирает этот путь, он постоянно будет искать скрытый смысл за тем, что люди говорят, и за тем, что происходит вокруг него. Он станет характерно подозрительным и недоверчивым.
Шизофреники путают буквальное с метафорическим и в собственных высказываниях, если чувствуют себя попавшими в db-ситуацию. Например, пациент испытывает желание упрекнуть своего терапевта за опоздание, но он не знает точно, какого рода сообщение несет в себе это событие, в особенности если терапевт предварил реакцию пациента и извинился перед ним. Пациент не может сказать: "Почему вы опоздали? Вы не хотели встречаться со мной сегодня?" Это было бы обвинением, поэтому он прибегает к метафоре. Он может сказать тогда: "У меня был приятель, который вовремя не успел на корабль, его звали Сэм, а корабль чуть не утонул..." и т.д.
Он разворачивает метафорическую историю, в которой терапевт может заметить, а может и не заметить комментарий по поводу своего опоздания. В метафоре удобно то, что она оставляет терапевту (или матери) возможность усмотреть обвинение, если ему (ей) угодно, или пропустить его мимо ушей. Если терапевт примет обвинение, содержащееся в метафоре, тогда пациент может согласиться, что история про Сэма была метафорической. Если же терапевт скажет (чтобы избежать обвинения), что эта история кажется ему неправдоподобной, пациент начнет убеждать его, что действительно был такой человек, которого звали Сэм.
В качестве реакции на db-ситуацию метафорическое высказывание создает безопасность. При этом оно же не дает пациенту высказать обвинение, а он хочет это сделать.
Но вместо того, чтобы предъявить обвинение, признав, что рассказ был метафорой, шизофреник пытается отрицать сам факт метафоричности, делая рассказ еще более фантастичным.
Если терапевт проигнорирует обвинение, содержащееся в истории про Сэма, шизофреник может рассказать историю о путешествии на Марс в ракете, что будет еще одной попыткой транслировать обвинение.
Указание на то, что это утверждение метафорично, заложено в фантастичности самого рассказа, а не в сигналах, которые обычно сопровождают метафору, указывая слушателю, следует ли понимать сообщение буквально или в переносном смысле.
Он разворачивает метафорическую историю, в которой терапевт может заметить, а может и не заметить комментарий по поводу своего опоздания. В метафоре удобно то, что она оставляет терапевту (или матери) возможность усмотреть обвинение, если ему (ей) угодно, или пропустить его мимо ушей. Если терапевт примет обвинение, содержащееся в метафоре, тогда пациент может согласиться, что история про Сэма была метафорической. Если же терапевт скажет (чтобы избежать обвинения), что эта история кажется ему неправдоподобной, пациент начнет убеждать его, что действительно был такой человек, которого звали Сэм.
В качестве реакции на db-ситуацию метафорическое высказывание создает безопасность. При этом оно же не дает пациенту высказать обвинение, а он хочет это сделать.
Но вместо того, чтобы предъявить обвинение, признав, что рассказ был метафорой, шизофреник пытается отрицать сам факт метафоричности, делая рассказ еще более фантастичным.
Если терапевт проигнорирует обвинение, содержащееся в истории про Сэма, шизофреник может рассказать историю о путешествии на Марс в ракете, что будет еще одной попыткой транслировать обвинение.
Указание на то, что это утверждение метафорично, заложено в фантастичности самого рассказа, а не в сигналах, которые обычно сопровождают метафору, указывая слушателю, следует ли понимать сообщение буквально или в переносном смысле.
4. Вторичное предписание, которое вступает в конфликт с первым на более абстрактном уровне и так же, как и первое, подкрепляется наказаниями или сигналами, угрожающими самому существованию. Вторичное предписание описать труднее, нежели первичное, по двум причинам.
Во-первых, вторичное предписание относится к более абстрактному уровню и обычно передается ребенку невербальными средствами. Это могут быть поза, жест, тон голоса, значимое действие, нечто подразумеваемое в словесном комментарии.
Во-вторых, оно может противоречить любому элементу первичного запрещения. Вербальные формулировки вторичного предписания, следовательно, могут быть чрезвычайно разнообразными. Например: "Не считай это наказанием", "Не считай, что это я тебя наказываю", "Не подчиняйся моим запретам", "Не думай о том, чего ты не должен делать", "Не сомневайся в моей любви. Мой запрет является (или не является) ее выражением" и т.д.
Возможны также случаи, когда "двойное послание" создается не одним индивидом, а двумя, например, один из родителей может отрицать на более абстрактном уровне предписания другого.
Во-первых, вторичное предписание относится к более абстрактному уровню и обычно передается ребенку невербальными средствами. Это могут быть поза, жест, тон голоса, значимое действие, нечто подразумеваемое в словесном комментарии.
Во-вторых, оно может противоречить любому элементу первичного запрещения. Вербальные формулировки вторичного предписания, следовательно, могут быть чрезвычайно разнообразными. Например: "Не считай это наказанием", "Не считай, что это я тебя наказываю", "Не подчиняйся моим запретам", "Не думай о том, чего ты не должен делать", "Не сомневайся в моей любви. Мой запрет является (или не является) ее выражением" и т.д.
Возможны также случаи, когда "двойное послание" создается не одним индивидом, а двумя, например, один из родителей может отрицать на более абстрактном уровне предписания другого.
Дочитали до конца.