Показаны записи 6401 - 6410 из 30962
1. 40 цветов, не считая того что по краям цвета отличаются (затеменние с правого края)
Есть такое затемнение.
2. Визуальные субмодальности не использую.
Понятно.
Визуализирую с большим трудом, смутно, на короткий промежуток времени.
А в измененных состояниях сознания, типа перед самым засыпанием и т.п.?
3. некоторое время работал в графическом редакторе, но по идее натренированность не влияет, т.к. речь про физиологические особенности
Ну, иногда, работа типа в графическом редакторе вызывает некую "интериоризацию" - перенесение внешнего навыка во внутренний план.
Есть такое затемнение.
2. Визуальные субмодальности не использую.
Понятно.
Визуализирую с большим трудом, смутно, на короткий промежуток времени.
А в измененных состояниях сознания, типа перед самым засыпанием и т.п.?
3. некоторое время работал в графическом редакторе, но по идее натренированность не влияет, т.к. речь про физиологические особенности
Ну, иногда, работа типа в графическом редакторе вызывает некую "интериоризацию" - перенесение внешнего навыка во внутренний план.
Исключительное внимание, которое уделяют движению глаз, и пренебрежение, проявляемое в отношении движений головы,— глубокая ошибка в фотографической теории зрения, причем этой ошибке по крайней мере сто лет.
В книге «Физиологическая оптика» Гельмгольц утверждал: «Цель зрения состоит в том, чтобы в определенной последовательности видеть различные объекты или части объектов, причем видеть по возможности максимально отчетливо.
Эта цель достигается с помощью такого наведения глаз, благодаря которому изображения данного объекта на обеих сетчатках проецируются в фовеа. Управление движениями глаз полностью подчинено этому конечному результату; глаза взаимодействуют друг с другом и устанавливаются таким образом, чтобы в них попало наибольшее количество света. Без этой цели (достижения четкого изображения объекта) нельзя осуществить никаких движений глаз» (Helmholtz, 1925, с. 56).
Гельмгольц предполагал, что воспринимаются только те объекты и части объектов, которые попадают в фиксированное поле зрения. Он был бы весьма удивлен, услышав, что человек воспринимает все свое окружение, включая и окружающий мир позади него — ведь эта часть окружения «не является целью зрения».
В книге «Физиологическая оптика» Гельмгольц утверждал: «Цель зрения состоит в том, чтобы в определенной последовательности видеть различные объекты или части объектов, причем видеть по возможности максимально отчетливо.
Эта цель достигается с помощью такого наведения глаз, благодаря которому изображения данного объекта на обеих сетчатках проецируются в фовеа. Управление движениями глаз полностью подчинено этому конечному результату; глаза взаимодействуют друг с другом и устанавливаются таким образом, чтобы в них попало наибольшее количество света. Без этой цели (достижения четкого изображения объекта) нельзя осуществить никаких движений глаз» (Helmholtz, 1925, с. 56).
Гельмгольц предполагал, что воспринимаются только те объекты и части объектов, которые попадают в фиксированное поле зрения. Он был бы весьма удивлен, услышав, что человек воспринимает все свое окружение, включая и окружающий мир позади него — ведь эта часть окружения «не является целью зрения».
Современный цивилизованный взрослый человек, который проводит большую часть времени в помещениях, настолько привык смотреть в книгу, в окно, на картины, что почти полностью утратил ощущение того, что его окружает мир, утратил ощущение объемлющего строя света.
Даже под открытым небом он предпочитает передвигаться в автомобиле, где ему приходится смотреть сквозь ветровое стекло, или ехать в общественном транспорте, где окна сконструированы так, что угол обзора оказывается очень маленьким.
Мы отвыкли смотреть вокруг. Мы живем жизнью затворников. Наши предки непрерывно смотрели по сторонам.
Они внимательно следили за всем, что происходило в окружающем мире, поскольку им нужно было знать, где они находятся, чего им следует ждать и откуда.
Дети, если им это позволяется, уделяют больше внимание окружению. То же самое вынуждены делать и животные.
Однако мы, взрослые люди, проводим большую часть времени, глядя на что-то, вместо того чтобы просто оглядеться. Разумеется, чтобы смотреть вокруг, приходится вертеть головой.
Даже под открытым небом он предпочитает передвигаться в автомобиле, где ему приходится смотреть сквозь ветровое стекло, или ехать в общественном транспорте, где окна сконструированы так, что угол обзора оказывается очень маленьким.
Мы отвыкли смотреть вокруг. Мы живем жизнью затворников. Наши предки непрерывно смотрели по сторонам.
Они внимательно следили за всем, что происходило в окружающем мире, поскольку им нужно было знать, где они находятся, чего им следует ждать и откуда.
Дети, если им это позволяется, уделяют больше внимание окружению. То же самое вынуждены делать и животные.
Однако мы, взрослые люди, проводим большую часть времени, глядя на что-то, вместо того чтобы просто оглядеться. Разумеется, чтобы смотреть вокруг, приходится вертеть головой.
</>
Это только говорится, что каждый может научиться видет
metanymous в посте Metapractice (оригинал в ЖЖ)
Заслонение поверхности можно ликвидировать, а разрушение — нельзя. Заслонение можно ликвидировать с помощью движений головы, тела или конечностей в противоположном направлении.
Разрушение же не удается ликвидировать просто с помощью противоположного движения, хотя разрушенное иногда удается восстановить.
Мне кажется, что маленькие дети должны уметь отличать те оптические превращения, которые можно ликвидировать, от тех, которые нельзя. Возможно ли, чтобы они не обращали на них внимания? Они играют в прятки, вертят головами, рассматривают свои руки — все это примеры обратимых заслонений. Но они также разливают молоко, разбивают стекла, ломают башни из кубиков — и все это вещи, которые восстановить нельзя.
Разрушение же не удается ликвидировать просто с помощью противоположного движения, хотя разрушенное иногда удается восстановить.
Мне кажется, что маленькие дети должны уметь отличать те оптические превращения, которые можно ликвидировать, от тех, которые нельзя. Возможно ли, чтобы они не обращали на них внимания? Они играют в прятки, вертят головами, рассматривают свои руки — все это примеры обратимых заслонений. Но они также разливают молоко, разбивают стекла, ломают башни из кубиков — и все это вещи, которые восстановить нельзя.
</>
Для этой иллюзии необходимо не видеть пола под ногами
metanymous в посте Metapractice (оригинал в ЖЖ)
И наконец, можно создать экспериментальную комнату, вращающуюся вокруг вертикальной оси. Такая установка, которой располагают многие лаборатории, известна под названием оптокинетического барабана (например, Smith, Bojar, 1938). Как правило, предназначение этого устройства видят в том, чтобы изучать движения глаз у животных, однако его можно приспособить и для изучения зрительной кинестезии человека-наблюдателя.
Текстурированное укрытие (чаще всего это цилиндр с вертикальными полосами) вращают вокруг животного. В результате глаз и голова как единая система совершают те же компенсаторные движения, которые совершались бы при вращении самого животного. Его и в самом деле вращают, но не механически, а оптически. Люди, участвующие в таких опытах, говорят, что они ощущают себя поворачивающимися. Однако без настоящей опорной поверхности не обойтись. В своих опытах я обнаружил, что для возникновения этой иллюзии необходимо, чтобы испытуемый не видел пола под ногами или не обращал на него внимания. Если твердо встать на ноги или хотя бы попытаться сделать это, возникает осознание того, что вне комнаты существует скрытое от взора окружение.
Текстурированное укрытие (чаще всего это цилиндр с вертикальными полосами) вращают вокруг животного. В результате глаз и голова как единая система совершают те же компенсаторные движения, которые совершались бы при вращении самого животного. Его и в самом деле вращают, но не механически, а оптически. Люди, участвующие в таких опытах, говорят, что они ощущают себя поворачивающимися. Однако без настоящей опорной поверхности не обойтись. В своих опытах я обнаружил, что для возникновения этой иллюзии необходимо, чтобы испытуемый не видел пола под ногами или не обращал на него внимания. Если твердо встать на ноги или хотя бы попытаться сделать это, возникает осознание того, что вне комнаты существует скрытое от взора окружение.
Все без исключения испытуемые воспринимали неизменную жесткую поверхность с изменяющимся наклоном. Разумеется, это нельзя было назвать объектом, скорее это была лишь одна из граней объекта (лист), однако ее очертания были определенными и не было даже намека на ее эластичность. Она просто поворачивалась вперед и назад. Сжатие и растяжение можно было увидеть на экране, но только в том случае, если специально обращать на это внимание, но сжималась и растягивалась на экране именно тень, а не лист. В этом отношении не было никаких различий между правильными и неправильными силуэтами. Угол изменения наклона можно было оценить очень точно, причем точность оценки для правильных паттернов была такой же, как для неправильных. Не было никаких различий между тем, что я называл формой, и тем, что я называл текстурой.
Эти результаты не согласуются с традиционными теориями восприятия формы и глубины — они подрывают их. Если придерживаться этих теорий, следовало бы признать, что определенное изменение формы может вызвать восприятие неизменной формы, наклон которой изменяется,— такое путаное рассуждение только сбивает с толку. Очевидно, значение термина форма слишком неопределенно, для того чтобы можно было говорить о восприятии формы (Gibson, 1951). Во время периодических изменений возникает особый объект. Гипотеза, которая напрашивается сама собой, заключается в том, что объекты задаются посредством инвариантов преобразований. Эти инварианты совершенно «бесформенны», они представляют собой не формы, а инварианты структуры.
В рассматриваемом эксперименте различные инварианты перспективных искажений задавали четыре различные поверхности. В то же время перспективные искажения различной величины задавали различные изменения наклона. Таким образом, оптическое преобразование не является дискретным набором оптических движений, равно как не является оно и причиной восприятия глубины. Это единое, глобальное, закономерное изменение строя, которое задает и неизменный объект, и изменение его положения — и то, и другое в одно и то же время.
Эти результаты не согласуются с традиционными теориями восприятия формы и глубины — они подрывают их. Если придерживаться этих теорий, следовало бы признать, что определенное изменение формы может вызвать восприятие неизменной формы, наклон которой изменяется,— такое путаное рассуждение только сбивает с толку. Очевидно, значение термина форма слишком неопределенно, для того чтобы можно было говорить о восприятии формы (Gibson, 1951). Во время периодических изменений возникает особый объект. Гипотеза, которая напрашивается сама собой, заключается в том, что объекты задаются посредством инвариантов преобразований. Эти инварианты совершенно «бесформенны», они представляют собой не формы, а инварианты структуры.
В рассматриваемом эксперименте различные инварианты перспективных искажений задавали четыре различные поверхности. В то же время перспективные искажения различной величины задавали различные изменения наклона. Таким образом, оптическое преобразование не является дискретным набором оптических движений, равно как не является оно и причиной восприятия глубины. Это единое, глобальное, закономерное изменение строя, которое задает и неизменный объект, и изменение его положения — и то, и другое в одно и то же время.
</>
Правило равного количества текстуры на равновеликих у
metanymous в посте Metapractice (оригинал в ЖЖ)
Все наблюдатели были в состоянии без каких бы то ни было затруднений достаточно точно разделить расстояние пополам. В результате деления дальний отрезок расстояния оказывался приблизительно равным ближнему, несмотря на то что их зрительные углы были неравными. Дальний зрительный угол был меньше ближнего, а его поверхность, если допустить терминологическую вольность, была перспективно искажена. Однако никаких систематических ошибок не было. Отрезок расстояния между здесь и там мог быть приравнен к отрезку расстояния между там и там. Следует сделать вывод, что наблюдатели обращали внимание не на зрительные углы, а на информацию. Сами того не подозревая, они обнаружили способность определять количество текстуры в зрительном угле. Количество пучков травы в дальней половине отрезка было в точности таким же, как в ближней половине. Оптическая текстура действительно становится более плотной и более сжатой в вертикальном направлении по мере удаления поверхности земли от наблюдателя, но правило равного количества текстуры на равновеликих участках местности остается неизменным.
В этих опытах было показано (ив этом заключается, как я теперь считаю, их главное значение), что наблюдатели неосознанно извлекают определенное инвариантное отношение, а размер сетчаточного изображения не играет никакой роли. Независимо от того, насколько далеко находится объект, он пересекает или заслоняет одно и то же число текстурных элементов земи. Это число является инвариантным отношением. На каком бы расстоянии ни находилась веха, отношение, в котором ее делит горизонт, также является инвариантным. Это еще одно инвариантное отношение. Эти инварианты — не признаки, а информация для прямого восприятия размера. В описываемом эксперименте испытуемыми были авиаторы-стажеры, которых не интересовал перспективный вид местности и объектов. Они могли не обращать внимания на мешанину из цветов в зрительном поле, которая в течение долгого времени приводила в восхищение художников и психологов. Они стремились извлечь информацию, которая позволила бы им сравнить размеры вех, одна из которых находилась подле наблюдателя, а другая была удалена на какое-то расстояние.
Я считаю, что в этом эксперименте оптическая информация противоречила гаптической информации. Испытуемые видели себя как бы висящими в воздухе, но благодаря осязанию они чувствовали контакт с опорной поверхностью, а посредством вестибулярного аппарата они, конечно, чувствовали силу тяжести. В подобных случаях, когда информация противоречива или конфликтна, психологи не могут прогнозировать, как именно информация будет извлекаться. Перцептивный результат становится неопределенным.
Заметьте, что восприятие земи и восприятие самого себя в этой ситуации неразделимы. Внимание направлено на соотнесенность земи и тела. Перцепция и проприоцепция взаимодополнительны. Однако в общепризнанных теориях восприятия пространства этот факт не учитывается.
Заметьте, что восприятие земи и восприятие самого себя в этой ситуации неразделимы. Внимание направлено на соотнесенность земи и тела. Перцепция и проприоцепция взаимодополнительны. Однако в общепризнанных теориях восприятия пространства этот факт не учитывается.
Говоря о психофизике восприятия, я хотел лишь подчеркнуть прямой, а не опосредствованный характер восприятия. Мне хотелось исключить такие внешние процессы, как умозаключение и интерпретация. Я имел в виду (или должен был иметь в виду), что животные и люди ощущают окружающий мир, но не в том смысле, что у них есть ощущения, а в том смысле, что они его обнаруживают. Когда я утверждал, что градиент в сетчаточном изображении является стимулом для восприятия, я имел в виду лишь то, что он ощущается как нечто целое и элементарное; что это не набор точек, отдельные ощущения от которых нужно еще собирать воедино в мозгу.
Однако понятие стимула оставалось для меня неясным. Вообще-то говоря, мне уже тогда следовало бы понять, что градиент представляет собой стимульную информацию, поскольку наличие градиента — это, прежде всего, инвариантное свойство оптического строя. Мне не следовало проводить аналогию между восприятием и чувственными впечатлениями, которые всегда считались автоматическими реакциями на стимулы. Ведь даже в то время я отдавал себе отчет в том, что восприятие — это акт, а не реакция; акт внимания, а не автоматически возникающее впечатление; достижение, а не рефлекс.
Однако понятие стимула оставалось для меня неясным. Вообще-то говоря, мне уже тогда следовало бы понять, что градиент представляет собой стимульную информацию, поскольку наличие градиента — это, прежде всего, инвариантное свойство оптического строя. Мне не следовало проводить аналогию между восприятием и чувственными впечатлениями, которые всегда считались автоматическими реакциями на стимулы. Ведь даже в то время я отдавал себе отчет в том, что восприятие — это акт, а не реакция; акт внимания, а не автоматически возникающее впечатление; достижение, а не рефлекс.
Дочитали до конца.